Скромная Хафима.

      — Ну, я думаю, ты в порядке. Повреждений нет, — заключил Майк, завершив беглый осмотр, — По крайней мере, я ничего серьёзного не увидел.       — А несерьёзного?       — Слушай, успокойся. Ты вся на нервах. Нормально всё с тобой, жива, здорова.       — Майк, я вообще не шучу, я была на дне лужи. Ты понимаешь? Там было глубоко! На дне был скелет, человеческий…       — На-ка, выпей этого, — Майк по-настоящему устал от бредней Хафимы, поэтому решился на тяжёлую артиллерию. Налив ей стакан смешанного этилового спирта с простой водой, он вернулся к девушке и приказал выпить.       — Опять ты… — поникнув, произнесла Хафима.       — Пей. Если не это, то я не знаю, чем тебе ещё помочь.       Какие бы из имеющихся таблеток Майк бы не всучил доктору Уоттеру, они её не берут: всё бредит, и бредит, и бредит без конца. Говорит об одном и том же, мол, озеро, глубина, скелет, смерть. В её глазах читается неподдельный страх, ужас. Нет, не перед водкой. Всё-таки, не каждый день выживаешь после нападения гуманоидного существа, притом, что процент выживания после его нападения равен ровно нулю, без никакой погрешности. А тут вот тебе на, исключение нашлось.       — Изысканная дрянь… — прогудела Хафима, сделав один глоток крепкого напитка.       — Ты ещё пей, хотя бы пару глотков. Чёрт, может тебе снотворное дать?       — Нет, нет! — ощетинилась Хафима, — Нет… я даже закрыть глаза боюсь. Скелет этот…       — Боже мой… — вздохнул Майк, — Дай мне сил.       — А как Скромник…       — Он кинулся на тебя. Я слышал это уже. Непонятно только, как ты вообще живая осталась. Оно же… Он кричал, там, ревел, всё, как обычно, да?       — Да… как обычно.       Хафима уже со второго глотка окосела. Смотрит на свет в окне. Теперь в её взгляде не безумие и страх, а задумчивость. Только она ни о чём конкретно не думает. В её сознании ураган мыслей и она не может теперь ни за какую уцепиться. И эта задумчивость выражает её внутренние попытки совладать с собой. От отчаяния, она начала хмуриться и почти плакать.       — Я здесь, ты здесь. Ты живая, целая и невредимая, — повторил свои слова Майк, положа руку на плечо девушки. Последняя вздрогнула от прикосновений к себе, зато мысли наконец-то остановились, словно рука мужчины волшебная, — Попробуй сфокусироваться на чём-нибудь другом, отвлечься. Хочешь книжку дам почитать? А… ой… Извини, не подумав брякнул. Тогда может музыку дать послушать? У меня есть плеер с офигенной музыкой. Думаю, она тебе понравится. Хочешь?       — Я… нет… — отказалась Хафима, сделав ещё один глоток, — Просто… побудь здесь.       — Как скажешь, — в очередной раз вздохнул Майк, — Мне рассказать тебе что-нибудь или ты предпочтёшь посидеть в тишине?       — Расскажи что-нибудь…       — Хм… Ну, мы как-то раз с отчимом охотились. А я стрелять тогда ещё совсем не умел, а отчим у меня воспитывал по принципу «кинь в воду, жить захочет — всплывёт». Конечно, он показал мне один раз, как заряжать… но даже зарядив, я выстрелить нормально не смог. Мой маленький мозг не догадывался об отдаче при выстреле. И эта балда, а не ружьё, со всей дури мне в челюсть прилетела. Зуб выбило… Отчим потом смеялся надо мной, а я не понимал, что произошло. Отчим сказал что-то вроде «Меня из-за тебя весь лес засмеёт. Твоя первая дичь умрёт от смеха, а не от выстрела». Этот старик часто пугал меня внезапным смехом. Отучивал смеяться, говоря, что можно задохнуться, язык проглотить…       — Жестокий отчим.       — Да… Хотя именно он меня забрал из приюта. Выбрал именно меня. Когда спросил почему — ответил, первый попался.       — Наверное, ему было скучно.       — А может, у него была пустота внутри. Он дочь потерял. Помню, у него над камином урна с её прахом стояла. Наверное, и сейчас стоит.       — Какой кошмар. Потерять своего ребёнка…       — Он никогда мне не жаловался на свою тяжёлую жизнь. Гордость не позволяла. Хотя, эта гордость была ему к лицу. Особенно хорошо она сочеталась с его бакенбардами и папиросой в зубах.       — А ты общаешься с ним до сих пор? Я имею в виду, в отпуск.       — Ну, созваниваюсь. Думаю, может приехать к нему, когда потеплеет.       — Он воспитал тебя хорошим человеком. Обязательно навести его.       — Да… А у тебя есть родственники?       — Нет. Ни одного. Я тоже из приюта. Только я мало что помню… — алкоголь действительно помогает ей уравновесить свои мысли. Самой Хафиме этот эффект пришёлся по вкусу, поэтому она сделала ещё пару скромных глоточков.       — Например?       — Например… да ничего не помню, в общем. А если и помню, то ничего интересного.       — М-м…       — Мне неинтересно моё прошлое. Я живу исключительно настоящим.       — И то верно. Мне тоже неинтересно, кто мои родители. Алкаши небось какие. Не важно. Я даже никогда не пытался их искать.       — А вдруг не алкаши, а нормальные, состоятельные люди. Просто так сложились обстоятельства, или, может, они оберегли тебя от какой-нибудь опасности, упекая в приют.       — Не знаю. Мне по барабану как-то, — равнодушно бросил Майк, — А ты с рождения слепая?       — Да, наверное. Или нет… Не знаю, — замотала головой Хафима, — Мне говорили, что я сбежала один раз из приюта. Вот только вообще не помню этот отрезок жизни. Словно не было его.       — Сбежала из приюта? — усмехнулся Майк, — Не представляю.       — Я тоже не могу представить себя, девочкой, скитающуюся по лесу вне пределов детского дома. Повода сбежать у меня тоже не было, там всегда тепло, я не голодала, друзья были. Говорили, что на четыре месяца ровно пропала, как по расписанию.       — Прям день в день?       — День в день. Не помню в какой именно, но помню, что ушла в начале декабря, а вернулась в начале апреля.       — Пошла в лес погулять, впала в спячку, потеплело, проснулась и вернулась, — пошутил Майк, хлопая Хафиму по плечу по-дружески.       — Ну, иного объяснения, где я была — у меня нет, — подхватила юмор девушка, — Замёрзла где-нибудь, а потеплело, и я тут же отмёрзла.       — Да-да, хах, — улыбался Майк, радуясь, что смог наконец отвлечь Хафиму от дурных мыслей, — Что ж, вижу, тебе лучше. Ты ещё пей, чтобы совсем расплющило. А я пока пойду, чучундру пригоню… Прикинь, потеряется на четыре месяца и снова объявится, приползёт. Вот радость будет…       — Ну иди… — хмыкнула Хафима, опустошив стакан до половины. Стакан она поставила на столешницу, после чего ушла на свою койку. Может, получится поспать?       — Ой какой смиренный стал. Шелковистый прям. Хоть бы истребили тебя уже наконец, одни проблемы с тобой. Что ни день, то засада. Ну скажи, скажи, чего тебе неймётся… — бубнил Майк, прутиком подгоняя идущего впереди SCP-096 с мешком на голове. Спотыкается, но идёт послушно.       Солнце светит им в спины, гладит их своим теплом. Майк сердится и на Хафиму за её безалаберность, и на Скромника… ну с ним всё понятно. Он искренне желает, чтобы эта тварь получила по заслугам. И чтобы испытала в полной мере всю ту боль, которую он доставил своим жертвам. А главное, за что? Просто посмотрели, ишь, обидели красавицу. И ведь не переубедишь его никак, он тупой и, скорее всего, глухой. Он вообще ничего не понимает. И что Хафима в нём увидела? Все эксперименты над объектом бестолковые. Сколько бы девушка с ним не заигрывала, он от этого умнее не станет. Чувство злости и желания справедливости разъедают его изнутри, как паразиты. Оперативник аж закашлялся.       Он гонит страшного убийцу с невероятной силой обыкновенным прутиком. Если не глупо, то точно гениально. Может, прутик — ключ к спасению. Летит на жертву, допустим, эта гадина, и что она делает? А жертва достаёт прутик и начинает им шлёпать по лысой макушке объекта. Он усмиряется, и в мире царствует спокойствие, гармония и любовь. Благодаря грёбаному прутику… Неужели никто не попробовал спасти себя прутиком?       Майк совсем задумался о своей жалкой палочке. Он убедил себя, что окучивая ею SCP-096 он доставляет ему дискомфорт, поэтому он не останавливается и тычет в него прутиком. И не стесняется — хлещет по жопе.       — Была бы нагайка… — ругался у себя в голове Майк, — Бил бы нагайкой, пока кровь не хлынет рекой. А потом бил, пока одни косточки не останутся с хрящами.       Майк уже не удивлялся своей жестокости. Вот тебе и профессиональная деформация. Отработав немалое количество времен оперативником, он воспитал в себе чувство, заглушающее сожаление к своим жертвам, но вызывающее ужас и осуждение со стороны окружающих, которые не видели того, что Майк и его товарищи видели — циничность. Для него убить кого-то, как нехер делать: получите, распишитесь. И плевать, что у убитого могла быть семья, дети, домашние животные, которые его домой уже никогда не дождутся.       — Она к тебе со всей душой, а ты кидаешься… Ты бы видел, как у неё глаза горят, когда она готовится к тебе пойти. Бессовестная ты мразь. Вообще не понимаю, за что она тебя так любит. Я бы понял, если бы она любила 999 или кого-нибудь ещё… Но тебя, серьёзно? Да если б ещё ты отвечал ей как-нибудь. Был бы ты умнее… Я бы пришёл на вашу свадьбу, хах… И назвали бы вашего первенца в мою честь. Многое теряешь, сука. Не моё дело, конечно, но не ты её сидел успокаивал там, в трейлере. Не ты, а я привёл её в чувства. Задумайся, если есть чем…       В нос ударил запах сжатого воздуха вперемешку с тошнотворным душком из холодильника. Уже глубокая темень за окном, и, разлепив глаза, Хафима оказалась в тесной комнате, залитой жёлтым светом, рассеивающий контуры мебели, предметов, стен. Полка казалась мягкой, одеяло не хотело выпускать. Но голод заморил девушку. Она встала, потянулась, зевком обратив внимание Майка.       — Как ты? — выйдя из соседнего помещения, коротко спросил оперативник.       — Нормально, — спросонья ответила девушка, — Где я…       — В раю, а я апостол Пётр.       — Реально?       — Ага, иди умойся, — усмехнулся Майк, вернувшись к своей бумажной работёнке.       — Что за тон! — гаркнула Хафима.       И впрямь, умыться точно стоит.       — Я там с ним воспитательную беседу провёл, пока сюда отводил.       — Кого…?       — 096. Проснись уже, — поржал Майк.       — А… ну, и что?       — Я больше чем уверен, что разговаривал с глухой стеной. Мудачьё.       — Так и есть, а что ты хотел, чтобы он понимал тебя? Не-а. Он только меня понимает.       — Разве?       — Не всегда, но да, — Хафима сделала глоток апельсинового сока, медленно моргая глазками. Её глаза были устремлены вдаль, — Не знаю, как теперь к нему заходить.       — Как обычно, работа же идёт. Зато в отчёты есть что написать, наконец-то, — улыбался Майк.       — Что-то ты игривый больно, — ехидно проговорила Хафима, — Вот сейчас заставлю и пойдёшь к нему в камеру, вместо меня развлекать будешь.       — Упаси Боже, — допив кофе, Майк удалился. Отчётики.       Хафима вернулась в свои раздумья. Ночью в трейлере явно холодает, надо бы накинуть плед. Сок взбодрил, в этот раз чувствуется его свежесть, особенно после того, как почистишь зубы. И такая лень накатила, ужас. Просидеть бы так весь день…       Майк видимо сочинение там пишет, ну пускай сидит хоть сутки напролёт. Он взрослый, должен помнить, что ему ещё ночью дежурить.       Приведя себя в порядок как следует, Хафима направилась в камеру 096, уже по накатанной обдумывая план дня. Для начала им бы встретиться, мирно поболтать. Далее прогулочка, а там по ходу пьесы.       — Привет… — неуверенно поздоровалась девушка. Она не ожидала, что после вчерашнего тот снова встанет, как ни в чём не бывало, пойдёт её встречать. И что даже положит ей руку на плечо… но вот незадача, что за любопытный аксессуар надела на свои глаза доктор Уоттер? Неужто шифратор? — Теперь только так, дружище. Твоё поведение вчера было отвратительным.       Скромник потянул свои пальчики к очкам, намереваясь их сорвать. Но Хафима отскочила, не дав ему возможности это сделать.       — Я сказала, теперь мы будем видеться так! Я боюсь. Пойми меня.       Объект встал на колени, став более-менее на один уровень с доктором Уоттером.       — Ты упрашиваешь меня? — строго спросила Хафима, — Серьёзно, ты просишь? Что ж, но я не сниму. Я вчера чуть не сдохла из-за тебя.       096 держал девушку за локти, притягивая к себе, словно играючи, а она стояла как вкопанная и не понимала, что происходит и как быть. Майка звать не вариант, он ничего тут не поделает. Девушка попробовала вырваться, сначала слабо, а затем настойчивее, даже немного панически; но тот не выпускал. «Отвали!» — подняла голос девушка, тут же закашлявшись. И что самое пугающее — со всей силы она непреднамеренно врезала 096 в челюсть. Когда дошло, что случилось, Хафима замерла, и холодок промчался по её спине, заставив конечности околеть от страха. В последние сутки чересчур много волнений. Скромник вытянулся во весь рост. Хафима смотрит на него снизу вверх и глаза наливаются слезами.       — Ты конченый… — обозлилась она, задрожав, — Нервов не хватает на тебя!       Хафима села у дверей, стараясь прийти в себя. Эта камера такая душная и противная, из-за весеннего солнца стенки начали греться, создавая внутри крайне некомфортные условия для жизни. Разумеется у всех здесь плохое настроение. Надо ускорить прогулочку.       — Извини. Это место никуда не годиться, пошли отсюда, — Хафима щёлкнула карточкой и открыла дверь из камеры объекта, вышла первая, чтобы предупредить Майка, который всё ещё дописывал свои бумажонки.       Вроде весна началась не так уж и давно, а солнце уже начинает припекать, хоть сию минуту иди на море загорать. Хафима спустилась по ступенькам трейлера и, ступив на траву, огляделась вокруг. Да, она сама по себе видит ужасно, так ещё и с шифратором — сказка. Для Скромника ступенек не существует, для него один шаг — уже лестница. Всё ещё пугливо озираясь на своего недавнего друга, Хафима натягивала улыбочку и держала его под локоть, чтобы он если и ушёл куда-то, то вместе с девушкой.       Снаружи воздух свежий, это придало ясности помутневшему разуму учёной, вернув её на прежнюю оптимистичную волну. Она радовалась тому, что жива, что дышит этим воздухом, полным бодрости.       Слышно, как неподалёку, из густого леса, окружающего фондовский лагерь, заливаются песнями утренние птицы. Можно сравнить лес с никогда не умолкающей базарной жизнью. Только вместо людских голосов — птичьи, вместо пряностей — цветы и трава. А так в общем одно и тоже, постоянный гул, вопль, вблизи и вдали, днём и ночью. Но лес можно слушать неустанно. В лесу гораздо спокойнее, чем где-либо. Побывав немного среди дикой природы, мозг начинает наконец-то отдыхать, попутно останавливая тот ураган из мыслей, расфасовывая их по своим местам. И начинает клонить в сон.       Шли они долго, погружённые в себя. Хафима думала, как начать говорить, и тут же откладывала эту мысль, ведь ей наконец-то стало свободно на душе, отовсюду сладко пахло и ничего плохого, казалось, нигде никогда не происходило. Пригуляли они к просторной опушке. Когда-то молния ударила в одно из деревьев, и, как банан, оно раскрылось, раскидав в стороны свою кору и обуглившись. Какие-то деревья просто покосились, словно они кланялись кому-то и не смогли разогнуть свои столетние спины. Летали первые бабочки, маленькие мотылёчки прятались в высокой траве, играя в догонялки между собой. Не верится, что это явь.       — Я с утра злая была, за это прости, — мечтательно и досадно протянула Хафима, пальчиком убирая за ухо волосы, — Но вообще-то я жду извинений и от тебя тоже. Надеюсь, я их получу.       Доктор Уоттер было хотела что-то добавить, и уже раскрыла рот, как вдруг тяжёлая рука схватилась за шифратор. Пальцы 096, словно тески, сжали эти наглазные железки, запачкав линзы. Сжали, но не до того сильно, чтобы сломать, однако было близко. Хафима испуганно начала пытаться отпрянуть, оторвать эти ручищи от своего лица. Умоляла прекратить «это безобразие», но кто её будет слушать, когда намерения серьёзнее прежних. И когда показалось, что опасность миновала, Скромник сжал этот шифратор, как банку пива. Хруст напугал сильнее, чем сам факт происходящего. Следующее, что сделал 096 — вырвал очки к херам, выбросив далеко, чтобы не найти.       Хафима вовремя закрыла глаза руками, и поторопилась уйти прочь от беспричинно взбудораженного объекта. Всё тело тряслось, ноги не слушались, в голове опять каша и неразбериха. А главное — что происходит и почему? Это озеро так повлияло, это пребывание на природе сказалось на поведении 096, и он теперь думает, что раз они тут одни, то ему всё дозволено? В любом случае, напряжение в воздухе не перестаёт нарастать.       Учёная споткнулась о торчащий из земли корень дерева, и упала, больно ударившись копчиком. Пришлось открыть и без того слабые глаза, и Хафима увидела, что руки её все в крови. Похоже, это поломанный шифратор задел.       — Я же мирно поговорить хотела, а ты сам хочешь ругаться? Тебе нравиться, когда всё плохо что ли? — запуганным зверем залепетала девушка, и в глазах Скромника она превратилась в крохотного зайчонка, которого вот-вот выпотрошат хищники.       096 опустился к Хафиме и, оказавшись вплотную, одной рукой схватил её за голову, и выглядело это так, как если бы обычная человеческая рука взяла в руку теннисный мячик. Кричать бесполезно, Скромник доводит свои кровавые дела до конца. Недавно только всё было прекрасно, и были большие планы на жизнь.       — Подумай… — шептала Хафима, — Ты же можешь это прекратить и мы продолжим жить, как жили…       Как бы непроизвольно, учёная открыла глаза и обречённо уставилась на своего убийцу. Дыхание в трижды участилось, ведь уродливое лицо монстра находилось всего в нескольких жалких сантиметрах от неё. Кожа девушки и так бледная, а тут совсем побледнела, как бумага.       По правде, боялась напрасно. Всё встало на круги своя, 096 уже сидел перед ней, как обычно сидел в камере, когда слушал её рассказы. Хафима лежала на траве и пыталась выйти из панического состояния, что давалось ей крайне тяжко.       От комичности ситуации, от того, как очередная душа чуть не отошла в мир иной, девушка истерично хихикала, сжимаясь калачиком и катаясь по земле спиной.       — А потом оказалось, что это не гремлины, а обычные мотыльки, которые своими крыльями стучали по окнам, — завершила очередной рассказ Хафима, — Так что Робина с его тупыми байками я больше не слушала. Ищет пусть другую дурочку.       Неуклюжими движениями тёмноволосая плела пышный венок из клеверов и прочих растений, растущих поблизости. Тремор рук имеется до сих пор, чтобы отойти от шока, разумеется нужно больше времени, чем десять минут.       Рассказ за рассказом, венок был готов, и, не придумав, куда его деть, решила как в типичном романтическом фильме подарить этот венок своему другу, который сидел напротив и отдыхал вместе с ней. Да, действительно, он выглядел расслабленным и даже в какой-то мере спокойным, что бывает крайне редко. Картина маслом: страшный и ужасный Скромник выбрался на природу и тихо-мирно загорает на солнышке.       Венок знатно приукрасил лысую башку объекта, добавив его грозному виду акцент нежности и прекрасности.       — Ну, теперь пойдём гадать? Веночек в озеро пустим, отплывёт — значит, замуж выйдешь в этом году, — улыбалась Хафима. Несёт бред чистой воды и улыбается самой себе.       Поправляя цветки на сплетённом украшении взгляд Хафимы застыл на лице 096. Глаза прищуренные, как бы полусонные, дыхание его размеренное, редкое. Это не Скромник, а Спокойник. Девушка смотрела на него пристально, забыв о существовании всего остального мира. Вокруг царил покой, солнце подогревало воздух и постепенно атмосфера становилась душной.       Время замерло, и в долю секунды Хафима оставила свой короткий поцелуй на губах SCP-096.       Поняв, что сделала, девушка рассмеялась и села перед объектом, продолжая заливаться смехом. Последний сидел всё так же неподвижно, но поведение учёной его, несомненно заинтересовало.       Хафима легла на траву и распласталась на ней, как звёздочка. Уже не смеётся, а осознаёт, что, кажись, потеряла рассудок.