И буду я у тебя жестокая, и буду себялюбивая: но ведь любовь всегда себялюбива, и чем она нежнее, тем себялюбивее. Любя меня, ты пойдёшь со мною на смерть; или пойдёшь со мною, ненавидя меня — перед смертью и за смертным порогом. Неизвестный автор
И вдруг я чувствую: мы — одно тело, одна душа; если сейчас она исчезнет, от меня останется половина. Будь я не столь рассудочен и самодоволен, до меня дошло бы, что этот обморочный ужас — любовь. Джон Фаулз «Волхв».
На следующий день Карантир призвал к себе Кориэн и приказал ей позаботиться о Леди Халет, а также подобрать для нее лучший наряд и украшения из его сокровищницы для предстоящего праздника. Он не любил и избегал праздников еще со времен жизни в Амане. Шумное веселье собравшихся вместе многих гостей раздражало Карантира. Музыка неприятно резала слух, толчея вокруг столов с угощениями и танцы выводили его из себя. Непрестанное мельтешение вокруг него и братьев нарядно одетых улыбчивых дев в сверкающих блестками платьях вызывало у него, любившего одиночество, головокружение и дурноту. Все же Карантир понимал — жизнь в Эндорэ накладывает на его народ отпечаток тоски по оставленному Валимару, ежедневно заставляя ощущать себя изгнанными, а праздники и приемы могут помочь его нолдор забыться, облегчив на время нелегкую долю изгнанников. Из этих соображений он и соглашался, когда Тьяро или кто-либо другой из его приближенных предлагал устроить очередной пир в честь первого дня весны, осеннего солнцестояния, возвращения из похода или сбора урожая. Праздновали в Таргелионе и наступление нового года, и «Врата Лета», и день Восхваления Эру. Однако на этот раз повод для праздника действительно был. Карантир намеревался сделать выбранный для торжества день днем величия Халет и ее народа, который расселился бы неподалеку от его столицы, обретя вечное покровительство Лорда Таргелиона. — Мой Лорд, — бледнея, обратилась к нему Кориэн. — я все сделаю… Если вы просите, я не могу отказаться. Но ради Эру… Эта атанет… Кто она такая? Почему она здесь? — Ты смеешь обсуждать мои распоряжения?! — мгновенно вспыхнул Карантир, нависая над ней. — Нет же! — вдруг воскликнула она. — Просто пытаюсь понять, чем она заслужила такую благосклонность! Я столько лет заботилась о вас, служила вам, словно последняя из прислужниц, но так и не смогла добиться даже ласкового взгляда! А эта атанет, смертная, за какую-то неделю сделалась хозяйкой вашего сердца, а вместе с ним и всего Таргелиона! Я прошу всего лишь объяснить, в чем я ошиблась?! Чем провинилась перед вами?! — Тише! — закричал на нее Карантир. — Молчи и знай свое место! Не смей больше никогда так говорить о ней! Кориэн попятилась, вжавшись в стену. В серых глазах ее заблестели слезинки, а красивое лицо стало еще бледнее прежнего. — Делай, что велено, — уже спокойнее сказал ей Карантир. — А иначе пеняй на себя — я не замедлю отослать тебя в Химлад к твоему брату. Иди же! И он указал ей на дверь рабочего кабинета, выходившую в главный коридор. Кориэн метнулась к ней, отворила, оглянулась на него, сверкнув заплаканными глазами, и выбежала прочь. Однако поручение своего Лорда она выполнила. Пока Тьяро показывал Халдану и другим детям халадинов замок, оружейную, конюшни, зверинец и кречатню, где содержались охотничьи птицы, она привела Халет в просторное помещение помывочной, где ее ждала большая ванна, наполненная горячей водой, в которой были растворены красное вино, а также масла лаванды и розы, смешанные с морской солью и соком лимона. Халет поморщилась, принюхалась, но все же опустилась в ванну, хмуро оглядывая многочисленные стеклянные флаконы с жидким мылом и эфирными маслами. После ванной ее ждал массаж… Кориэн поручила двум девам-прислужницам тщательно растереть разомлевшее после горячей воды тело Халет. И та сначала с удивлением, а потом с безразличием, в полусне, наблюдала за тем, как девы суетятся вокруг нее, втирая в преобразившуюся, ставшую шелковой кожу ароматные масла, гладя и массируя лицо, плечи, спину и ноги. Закончив с массажем, девушки проводили Халет в ее комнату, где оставили отдыхать в течение нескольких часов. Она впервые в жизни спала таким безмятежным, глубоким сном, погрузившись в самые глубины страны сновидений, полностью отдав свое сознание чарам Ирмо-Лориэна. Когда Халет пробудилась, над ней почти тотчас же склонились отправленные Кориэн прислужницы. Они участливо спрашивали, не нужно ли ей чего-либо, предлагали напитки и кушанья, а когда были отправлены восвояси, сказали, что им приказано снять мерки и подобрать ткани, необходимые для нового платья. С тяжелым вздохом все еще не до конца проснувшаяся Халет села на мягком широком ложе среди льняных простыней и тяжелых шерстяных покрывал. — Делайте, что хотите, — промычала она, прикрывая глаза и поднося ладонь ко лбу. Это стало для призванных служить ей эльдиэр своего рода позволением на то, чтобы начать обмерять ее талию, плечи и бедра, прикладывать к ним куски тканей из принесенного ими вороха, что-то подкалывать булавками, суетиться, бесшумно бегая из комнаты в комнату и едва слышно перешептываться меж собой. Так, снуя туда-сюда из комнаты и обратно, они трудились до заката. А когда закончили, Халет обнаружила, что облачена в длинное в пол платье из переливающегося сиренево-синего шелка с широким окантованным золотой вышивкой вырезом на груди, узкими длинными рукавами и туго обтянутой талией. Золотая вышивка покрывала и крепко опоясывавший ее широкий пояс из сливочно-белого атласа. Края искрящегося в свете ламп пояса спускались до пола, как и подол. На плечах у нее было накинуто подобие шали, имевшее широкие отороченные мехом белой лисы рукава. Непослушные вьющиеся волосы оказались заплетены в переплетенные меж собой на затылке тяжелые косы. А в самих косах, Халет могла это чувствовать, красовались вплетенные в них бусины и камни. Несколько особенно длинных прядей были оставлены вольно лежать вдоль спины и по плечам. С трудом поднявшись на ноги, Халет поняла, что не может двинуться — настолько узким и неудобным оказался надетый на ней наряд. Даже дышала она с трудом. А пока спускалась, следуя за девушками, по многочисленным ступеням, ведущим в подвал, каждый миг боялась наступить на собственный подол. Ее привели в подземелье, где дожидалась Кориэн. Она внимательно оглядела Халет, похвалила прислужниц за работу и отпустила. — Ты удостоилась великой чести увидеть сокровищницу Таргелиона, — обращаясь к Халет, сказала Кориэн, отмыкая небольшим ключом массивный замок на двери в глубине полутемной пустой залы. — Ты, должно быть, часто бываешь здесь? — спросила атанет, оказавшись на пороге большой комнаты с низким полукруглым потолком, полностью заваленной золотыми и серебряными монетами, слитками, самородками, сундуками со всевозможным добром и ценностями. — Я — хранительница этого замка и бываю во всех его залах и комнатах, — отвечала, покосившись на нее, нолдиэ. — Выбери себе украшения, которые тебе понравятся. Вокруг них, распростертые на золотых блюдах и бархате, лежали сотни сверкающих брильянтами диадем, цепочек, подвесок, колец и сережек. Браслеты с драгоценными камнями россыпями валялись тут и там среди золотых кувшинов и украшенных рубинами кубков. — Мне ничего здесь не нужно! Халет демонстративно отвернулась, уставившись в затемненный угол. — Это приказ Лорда Карнистиро, — улыбнувшись одними губами, отрезала Кориэн. — Приказ?! — удивилась Халет. — Да кто он такой, чтобы мне приказывать?! Эхо ее громкого голоса прокатилось под низкими сводами сокровищницы. — Хозяин всего этого и твой супруг! — раздалось за спиной Халет. Обернувшись, она увидела стоявшего на пороге Карантира. Щеки его пылали ярче летнего заката. Разбиравший депеши и донесения у себя в кабинете все то время, пока она находилась под опекой прислужниц, Карантир через Кориэн знал о каждом движении своей гостьи. — Выйди! — мотнув головой, бросил он, сверкнув глазами на хранительницу замка. Та предпочла исчезнуть без возражений и прикрыть за собой дверь. Едва она скрылась, Карантир решительно подошел к Халет, с силой схватил за плечи и повернул лицом к висевшему между двух светильников высокому зеркалу в золоченой раме. Светильники внезапно вспыхнули ярким светом, словно подчиняясь его пламенному взгляду. — Посмотри на себя! — приказал он, горячо дыша ей в затылок. Из зеркала на Халет смотрела роскошно одетая дева. Шелка ее платья и пояса переливались, золотая вышивка блестела, меха и собранные в прическу дев нолдор волосы придавали ее образу изысканности и торжественности. И не кто-нибудь, а владыка Таргелиона любовался ее отражением. — Ты достойна самых роскошных украшений, — уже мягче проговорил Карантир, склоняясь к ее шее, приникая к ней губами. — Они не нужны мне, князь, — повернувшись к нему, отвечала Халет. — Я и без украшений — владычица моего народа и свободна решать, что надевать. Это ты привык носить кучу цацек… — Криво улыбнувшись, она поддела пальцами ожерелья, украшавшие шею и грудь Карантира, —…и краснеешь, словно невинная дева, всякий раз, как глядишь на меня, — насмешливо продолжала Халет. — Ты насмехаешься надо мной, атанет! — в сердцах воскликнул Карантир, отшатнувшись и возмущенно глядя на нее. Теперь, после ее слов, он еще мучительнее ощущал, как нестерпимо горят щеки. Всякий миг он был готов к новой смертельной схватке меж ними. — Нет, князь, — покачала головой Халет. — Я лишь говорю тебе, что не нуждаюсь в той роскоши, что окружает тебя и твоих эльдар в этих стенах. Мне здесь душно… — она сделала глубокий вдох, так что ткань платья затрещала. — Позволь мне показать тебе место, где мои дух и тело свободны, где ты тоже сможешь почувствовать себя свободным от всех оков, что тяготят тебя.***
Каково же было удивление нолдор из свиты Карантира и прислужников, находившихся во дворе замка, а также горожан, оказавшихся в тот час на ведущих к главным городским воротам улицах, когда они увидели, как Лорд Таргелиона выезжает на своем вороном, следуя за ехавшей впереди него на гнедой кобылице владычицей халадинов, одетой в праздничное, затканное золотом сиреневое платье. Встречный ветер безжалостно трепал его шлейф и длинные концы опоясавшего смертную атласного пояса. Волосы двоих всадников тоже развевались, спутываемые ветром. Только что закатившееся солнце окрасило их лица в красный цвет своими прощальными лучами. Они проехали через разбитый прямо перед главными воротами в город лагерь халадинов. Халдан во главе ватаги мальчишек выбежал им навстречу. — Мы скоро вернемся! — прокричала Халет, махнув ему рукой, и свернула с дороги на север, в сторону леса. Халдан и другие еще какое-то время бежали за ними, а потом остановились и долго махали вслед. Скачка опьяняла и отрезвляла одновременно. Лошади неслись крупной рысью, все убыстряя свой бег. Карантир ощущал себя свободным, следуя за Халет. Его вороной скакал рядом с ее гнедой кобылицей, ни на шаг не отставая от нее. Вскоре, проехав сквозь небольшой участок густого леса, они очутились на берегу озера. В это время года даже холодные воды Хелеворна нагревались и становились пригодны для омовений и купания. К счастью, они оказались в той части озерного берега, которая оставалась пустынной и редко посещалась рыбаками и любителями охоты. Едва соскочив с лошади, Халет схватила лук и вытащила из колчана стрелу. — Проверим, кто из нас более меткий стрелок? — выкрикнула она, распугав громким голосом плававших у кромки воды белобоких уток. Проворно прицелившись, атанет выстрелила в их начавшую подниматься в воздух стаю. Тут же одна из уток, пораженная ее стрелой, камнем упала в воду. Халет как была, в шелковом платье, опоясанном тяжелым атласным поясом, бросилась за добычей, поднимая вокруг себя кучу брызг. Стащив с себя плащ и пояс с прикрепленными к нему мечами и прочей амуницией, Карантир кинулся следом за ней в отражавшую поздние сумерки прохладную воду. Вскоре он нагнал атанет, уже державшую в зубах тушку подстреленной утки, из которой торчала поразившая ее стрела с белым оперением. Стелясь по воде и цепляясь за росшие на дне камыши, рядом плыл снятый Халет, уже когда она была в воде, пояс из сливочно-белого атласа. Карантир попытался схватить ее в объятия, но атанет ловко выскользнула из его рук, оставив в них лишь шелковый шлейф своего платья. Однако у самого берега ему удалось пленить Халет. Она смеялась и фыркала, пытаясь в шутку отбиваться от его настойчивых рук. Но вдруг сама обняла, смыкая ладони на шее Карантира и глядя в его глаза своими сияющими в сгущавшейся вокруг темноте светлыми глазами. Вместе выбравшись из воды, смеясь и перекрикиваясь, они принялись собирать ветви для костра и обустраивать ночлег. О возвращении в замок не могло быть и речи — здесь, у воды, под звездами, было слишком хорошо, как если бы ничего другого в мире не существовало и не было в нем никого, кроме них двоих. Мир сделался совсем маленьким, сузившись до размеров этого холодного и казавшегося величественным озера, рядом с которым они сидели и в котором отражались. Сидя у ярко пылавшего костра, Карантир смотрел, с какой жадностью Халет вгрызалась в только что поджаренный на костре кусок утиной тушки. Белые зубы ее обнажались, она скалилась, хищно шипела и выкатывала глаза, прикрывая их, как только удавалось оторвать кусок. Кровяной сок брызгал и стекал по ее подбородку на шею. В ней было столько жажды жизни, огня, сил, почти животной ярости, что Карантир невольно сам заражался всем этим, ощущая их с Халет неразрывную связь. От ее высокомерно-отстраненной манеры держать себя, каковой она отличалась, если рядом с ними был кто-то из смертных или нолдор, не осталось и следа. Словно по мановению руки Халет превратилась в любящую, страстную деву… Подбросив веток в костер, она, насытившись, расстелила на траве принадлежавший Карантиру плащ, стянула все еще не просохшее платье и улеглась, укрывшись своей отороченной мехом шерстяной накидкой. Рука ее потянулась к руке Карантира, обхватила запястье, увлекая его, словно прося лечь рядом. Он не заставил просить себя дважды, и уже в следующий миг спешно снимал одежду, чтобы вскоре оказался лежащим тесно сплетенным с Халет, касаясь разгоряченным телом ее прохладной кожи. «Морьо… Морьо…» — шептала она средь множества ласк, облизывая трепещущим языком и прикусывая его заостренное ухо, а затем принималась нежно гладить, вся еще теснее прижимаясь к нему. Их ладони переплелись, пальцы вместе скользили вдоль изгибов тел, дыхания объединились. Карантир в который раз желал насытиться ее губами. Но и она, казалось, распробовала наконец вкус его рта и долго не хотела отпускать. Халет обняла его, потерлась о грудь Карантира головой с густыми волнами жестковатых волос, и принялась покрывать поцелуями его живот, затем сместилась ниже, крепко держа, обхватывая руками его бедра. Она низко склонилась над ним, лежащим навзничь. Движения ее языка были столь горячи, что Карантиру казалось, будто языки пламени, обжигая, лижут его от пояса и ниже, погружая его мужское естество в тесное влажное пекло приоткрывшегося для нового поцелуя рта. Халет делала это с наслаждением, словно она — самка, желающая насладиться всем, что может предложить ей выбранный самец. Никто до того дня не целовал и не ласкал его там и так, как это делала Халет. Карантир даже не ведал, каким до сумасшествия сладким и захватывающим может быть наслаждение от таких ласк. Чувствуя приближение наивысшего удовольствия и не в силах выносить его, он выгнул спину в попытке вырваться из ее объятий. Но Халет неожиданно властно удержала его на месте, рыкнув при этом что-то неразборчивое. Ее руки тисками сжали запястья Карантира, чьи пальцы глубоко вонзились во влажную землю, оставляя на ней борозды в момент, когда Халет в очередной раз погрузила его член в рот и тесно обхватила губами, всасывая в себя. Мир ярко вспыхнул, полыхнув отблеском Неугасимого Пламени. Из горла Карантира помимо воли вырвался протяжный низкий стон. Только тогда атанет разжала руки, державшие его запястья. Затем все померкло: за мгновениями острого удовольствия последовала накрывшая его волна невообразимого покоя, похожего на окончательную смерть. Карантир не знал, какова смерть на самом деле, но был уверен — Халет позволила ему ощутить тишину и величие смерти.