Или ты моя, и тогда все хорошо, или же я теряю тебя, а тогда все не то что плохо — тогда просто ничего нет: ни ревности, ни страдания, ни страха — вообще ничего.
Франц Кафка «Письма к Милене»
Причини же мне боль, наконец! Влюбленному сердцу приятно страданье. Генрик Ибсен «Пер Гюнт».
Той ночью они почти не спали, и Карантир, стремясь не остаться в долгу за доставленное удовольствие, неустанно обнимал Халет, с силой сжимая ее бедра. Затем он извернулся и приник лицом к месту соединения ее ног, рыча низким хриплым рыком, как голодный пес, и слегка прикусывая нежную кожу. Он облизывал ее, погружая язык глубоко внутрь, ощущая ни на что не похожие животный вкус и запах, слыша прерывистое дыхание, улавливая сладкую дрожь малейшего движения ее тела. Какой же прекрасной и лакомой она была! Нежнейшая влажная кожа таяла на губах пока он впитывал, словно мирувор, обильно выделявшуюся смазку. Халет звала его, протягивала руки, отчаянно прижимала к себе его голову, как в диком танце подаваясь бедрами вперед, изнывая от желания, чтобы он обладал ею. И Карантир тут же откликнулся на ее настойчивый призыв, приподнявшись, удерживая ее ноги на своих плечах, где они и лежали, пока он делал с ней то, на что никогда не отважился бы с другой. С Халет все было иначе, чем с кем-либо. Даже ее хриплые крики и стоны, заставляли его тело содрогаться от пьянящего удовольствия. От всего этого обилия новых ощущений и никогда не изведанных доселе чувств в его грудь с каждым вдохом, казалось, вливается нечто небывалое. Нечто, что сам Карантир воспринимал как совершенное счастье. Таким, абсолютно счастливым, он заснул лишь под утро рядом с Халет, обнимая ее, и спал глубоким, безмятежным сном. Ближе к полудню, оба успевшие проголодаться, они отправились завтракать в лагерь халадинов. Халдан и его подопечные мальчишки, встретившие их радостными криками, бегали вокруг, пока они с Халет сидели в большом шатре вместе со старейшинами и женщинами ее свиты, поедая приготовленные для них политые медом оладьи и запивая их разбавленным ягодным соком. Вскоре подоспел вездесущий Тьяро. Он, как заметил Карантир, успел сдружиться с Халданом и его ватагой, а потому первое шутливое приветствие командира таргелионских стражей предназначалось им. И только приняв свою долю восхищения от подрастающих атани, Тьяро смог войти в шатёр и обратиться к своему другу и лорду: — Ты будешь сердиться, но я опять скажу, что все тебя обыскались! В замке обеспокоены твоим отсутствием, — смеясь начал он. — Мне стоило огромных усилий угомонить замковую прислугу и моих солдат. Карантир понял, о ком он говорит. — Передай им, пусть занимаются своими обязанностями и не лезут в мои дела, — был его ответ. — Вы опять ходили играть? — с любопытством спросил неожиданно оказавшийся внутри Халдан, вклинившись между Карантиром и Тьяро, чтобы урвать кусок выставленного на стол пирога с мясом. — Халет снова победила? — Да, мы играли, — кивнул Карантир. — Но победили оба… — Мы будем играть в игру получше! — поддевая мальчика за вечно испачканный нос, нашелся Тьяро. — Сделаем тебе в кузнице настоящий меч! — Луше сразу два! Как у князя! — воодушевился Халдан, кивая в сторону Карантира. — Идет! Но учти, это трудное дело — ковать и закалять клинки! — наставительным тоном предупредил командир стражей. — Будешь помогать раздувать огонь, подавать воду, подбрасывать угли. Халдан радостно закивал: — Я все буду делать, только пойдем прямо сейчас! — настаивал загоревшийся мыслью о парных мечах-саблях маленький атан. Тьяро, усмехнувшись, поднялся со своего места. — Морьо, вы же справитесь здесь без нас? — подмигнул он Карантиру. — Иди, — согласился тот. — И передай в замке, что мы скоро вернемся. Едва Тьяро вместе с Халданом покинул шатер, сидевшая все это время необычайно тихо Халет обратилась к Карантиру: — Я должна сказать тебе… Я советовалась с мудрыми моего народа и моими верными, — она кивнула на женщин и стариков, сидевших вокруг накрытого низкого стола с круглой столешницей. — Мы приняли решение оставить этот край и отправиться на запад, искать новый лес, который бы принял нас… Повисла напряженная пауза. Карантир замер и даже забыл дышать, во все глаза уставившись на Халет. — Князь… — снова заговорила она. — мы все благодарны тебе и твоим воинам за спасение и помощь, а жителям Таргелиона за гостеприимство и радушный прием. Ваши благодеяния навсегда останутся в памяти моего народа… Но скоро мы должны покинуть твои земли и, я надеюсь, ты и твои эльдар не будете… В этот миг Карантир рывком поднялся с места, сверля ее загоревшимися красным зрачками. — Молчи! Ты останешься здесь, женщина! Не смей присваивать себе мое право распоряжаться моими вассалами! Знай свое место, атанет! Ты моя! И запомни — ты владычица, пока я желаю этого! — кричал он, охваченный яростью. Наверное, он сделался страшен, потому что Халет и ее женщины вскочили со своих мест, схватившись за рукояти мечей. Не в силах владеть собой, Карантир в бешенстве, с пылающими щеками и глазами, налитыми кровью, опрометью бросился прочь из шатра и бегом, с колотящимся как набат сердцем, побежал к городским воротам. Ворвавшись в город, он ошалело смотрел на встречавшихся на его пути горожан и метался по улицам, как затравленный зверь, не понимая, куда идти, пока наконец не оказался сидящим, привалившись к городской стене, в одном из скрытых от глаз прохожих проулков. Сидя там, Карантир старался просто не тронуться умом, как это случилось с отцом, когда Моргот убил деда Финвэ и похитил сильмариллы. Осознать только что услышанное от Халет, казалось, выше его сил. Он ощущал сильнейшую дурноту — только что съеденный завтрак горьким комом подступил к горлу и вот-вот должен был выйти обратно через рот. Голова раскалывалась и кружилась. Перед взором стояло красное марево. А сил не было даже на то, чтобы стоять на ногах. Вскоре забытье овладело сознанием, заставляя на время отрешиться от мучительных мыслей.***
Таким, обессиленным и безразличным, его и нашел к вечеру того дня Тьяро. Карантир плохо помнил, как его привели в замок, умыли и уложили в постель. Смутно, как сквозь сон, помнились слова командира стражей: «Что наделала… Морьо… Моргот ее дери…». Он не сомкнул глаз, промучившись до самого утра, чувствуя, как грудь разворотило и сдавило что-то жгучее и тяжелое, мешавшее дышать. Следующим утром, едва рассвело, до слуха Карантира отчетливо донеслись раздававшиеся на весь замок женские крики… — Дай же мне пройти, слышишь?! Немедленно! Я его жена! — кричал один из голосов. — Никогда! Презренная! Это из-за тебя он сам не свой! Вчера Тьяро притащил его сюда волоком! Что ты с ним сделала?! — вторил ему второй голос. — Я ничего с ним не делала! Открой дверь, эльдиэ, не то я выбью ее!!! — Прежде попробуй одолеть меня, атанет! Я не позволяю тебе входить в покои Лорда! — Тише… — голос Карантира прозвучал слабо. Он стоял, пошатываясь, на пороге своих комнат. Рядом с ним, прижавшись к дверному косяку, вытянулась Кориэн. Перед ними стояла всклокоченная Халет в облачении воина. Ее устремлённые на него глаза болезненно блестели, а лицо было бледным. Карантир окинул замерших при его появлении женщин презрительным взглядом. — Морьо, — выдохнула Халет и вдруг еще сильнее побледнела. Даже потрескавшиеся припухлые губы побелели. Порывистым движением она бросилась к нему, обняла, крепко вцепившись в смятую на спине рубаху, приникнув головой к груди и замерев. Видя это, Кориэн сверкнула на него загоревшимися ненавистью глазами и отступила, скрывшись в темноте коридора. Когда переступили порог просторной комнаты, служившей ему приемной и спальней, Карантир поймал себя на мысли, что Халет впервые пришла в его покои. Ещё вчера он был уверен, что как его женщина, она будет часто приходить сюда, чтобы проводить с ним ночи… — Морьо... сладость моя… — сдавленным хриплым голосом произнесла Халет, опускаясь вместе с ним на расстеленный посреди комнаты ковер и упрямо держась за его одежду. — Не уходи… — выдавил наконец Карантир. — Останься со мной… Позволь мне заботиться о тебе и твоем народе. — Я — мать для моих людей и мне должно думать о них, а не о себе… Там, куда я приведу их, под покровительством Дориата, они будут в безопасности, — шептала Халет, уткнувшись в его плечо. — Я не могу дать тебе уйти. Я никогда не встречал девы как ты… Какое-то время они лежали молча в мягком ворсе ковра. Халет обнимала смотревшего в потолок Карантира. — Сколько лет у нас есть? — вдруг спросила она. — Двадцать? Может быть, тридцать? Мы оба знаем, что случится потом… — О чем ты?.. — Ты видел наших старух? Показать? Уверен, что захочешь делить ложе с немощной, разбитой хворями и старостью жалкой смертной? Что ты станешь делать, когда удаль и силы оставят меня, когда я превращусь в одну из них? Желая возразить ей, Карантир приподнялся и взглянул на Халет в упор, но собраться с мыслями не получалось. Неспособный спорить, он лишь молча слушал ее речь, глотая удушливый воздух комнаты. — А потом — смерть, — хрипло и глухо произнесла Халет. — Смерть, князь, вот мой удел и мое второе имя… При упоминании смерти светло-голубые радужки ее потемнели, глаза сделались бездонными, пугающе большими. — Мне уже тридцать четыре… — тихо прохрипела она, опуская взор. — Для женщины из эдайн это начало заката… Она не искала больше его взгляда, отводя глаза. — Ты нужна мне, — прошептал Карантир, удивляясь слабости, с которой прозвучал в установившейся тишине его голос. — Нет, князь, — снова заговорила Халет. — Я хочу, чтобы ты помнил меня такой, как сейчас. Беспомощная улыбка блуждала на ее губах теперь, когда она вгляделась в лицо Карантира. — Нет, нет… — он зажмурился, мотая головой, шепча одно лишь это слово, пока Халет не дотянулась до его лица и не сжала его в своих ладонях. — Посмотри на меня, Морьо. Посмотри и запомни меня… — прошептала она, прикасаясь губами к его губам. Этот легкий, на выдохе, поцелуй был прощальным, а потому Карантир стремился подольше продлить его, отчетливее прочувствовать знакомый вкус припухлых губ атанет. — Запомни меня, князь. Отпусти меня... Не печалься. Прощай… — Намариэ… Халет… — одними губами прошептал Карантир, сглотнув и помертвело глядя в потолок. Потолок начал расплываться перед мутным взором. Он не слышал, как Халет поднялась на ноги и покинула комнату. На следующий день Лорд Таргелиона принародно простился с владычицей племени халадинов у ворот замка на западном склоне горы Рерир, на устроенной в ее честь церемонии прощания. Карантир был одет в парадный доспех и шитую золотом атласную тунику. Брильянты, сапфиры и изумруды блистали в его многочисленных ожерельях и на унизанных браслетами запястьях. Золотой венец-символ власти с большим ярко-красным рубином посреди лба украшал его гордо поднятую голову. Многие отметили его странную бледность, в остальном же в его жестах и поведении не было заметно ничего необычного. Под звуки боевых рогов и валторн исполненный достоинства и спокойствия повелитель Дор-Карантира пожал руку склонившей перед ним голову Владычице Халет, надевшей пожалованный им серебряный венец с прозрачно-голубым камнем, и пожелал ей и ее народу легко преодолеть предстоящий долгий путь и счастливо устроиться там, куда они направляются. После чего подвел Леди к подаренной им лошади, помог усесться в седло и спешно, не глядя ни на кого из окружившей их толпы горожан, удалился в замок, сопровождаемый командиром стражей Таргелиона и приближенными из нолдор свиты.