Седьмое Небо

Что-то острое вонзается в нежную кожу локтя. Боль мелкими искрами разбегается по всему телу. Шипя, Шота рефлекторно отдёргивает руку и распахивает глаза. Ему в щёку тут же утыкается мокрый нос огромного чёрного кота. — Дизель? Тебя, что не покормили? — впрочем, приглушённая музыка, доносящаяся откуда-то снизу, говорит о том, что хозяева дома уже давно встали, а значит, о коте можно не беспокоиться. Зевая, Шота тянется почесать пушистому подбородок, хотя любой другой под взглядом яркого жёлтого глаза (единственного, второй уже давно зашит) не рискнул бы. Дизель податливо подставляется под ловкие пальцы и мурчит так громко, что кажется, по всей кровати проходит дрожь. Когда твой день начинается с кота, с жизнью примериться куда проще, даже если ноет кисть и болит с похмелья голова. Комната, в которой он сегодня просыпается — одна из спален Даби, которую Шота нагло приватизировал лет… а сколько уже?.. назад. Небольшое помещение с встроенным в стену шкафом, двуспальной кроватью, тумбочкой и окном в крыше (в которое сейчас заглядывают тяжёлые серые тучи), где было проведено несколько долгих депрессивных месяцев, куда перетащена сумка вещей, где так уютно и спокойно засыпать пьяному, накуренному или просто невероятно усталому. Комната, которую он куда чаще называет «дом», чем квартиру, в которой живёт. Дело ли в том, что квартира съёмная и служит лишь для складирования вещей и своей похмельной тушки по будням, а в комнатушке в ангаре друга он жил какое-то время? Или же просто с возрастом он стал сентиментальнее?.. Шота жмурится, зевает и садится на кровати. Почему же так больно шевелить левой рукой? Ах, да. Вчера вечером они с Даби и Токоями помогали Оборо украшать бар к субботней хэллоуинской вечеринке, а потом, как это обычно и бывает, напились. Токоями отправился домой, а закадычные друзья нарвались на драку по дороге к ангару-дому, потому что ангар ближе, чем квартира Аизавы. Кожа у костяшек чуть припухла и саднит, в драке он провёл смазанный удар, задел чужую скулу и впечатал кулак прямо в стену какого-то дома — вот же ж! Впрочем, ничего не сломал и чёрт с ним. Он ещё раз зевает и проверяет кружку, стоящую на тумбочке у кровати, на предмет воды, но, увы, внутри только разводы чего-то коричневого. Разве он вчера догонялся? Или она тут аж с пятницы, когда он заявился к Даби после приёма и глушил «Джек» с колой, жалуясь на то, как стрёмно провёл вечер? Прошерстив в памяти вчерашнюю ночь (как прекрасно, что никакие коктейли Оборо не стёрли воспоминания!), он понимает, что-таки нет — вчера он не догонялся. Вчера Ястреб, вернувшийся ближе к ночи, застал друзей на кухне за переругиванием и попыткой пожарить, но не спалить гёдза. Поев, Шота предусмотрительно смотался в свою комнату, чтобы не стать свидетелем (или участником) разборок. Ястреб классный, но порой чересчур суровый к несанкционированным попойкам, куда его не пригласили. (А его бы никто и не пригласил, потому что совсем недавно его ногу украсила новая татуировка, и пить ему нельзя аж до субботы). Дизель спрыгивает с кровати с громким недовольным «мрр» и уходит в приоткрытую дверь. Шота хмыкает досадно и сгребает с тумбочки зарядившийся телефон. Часы показывают начало двенадцатого. Четверг. Сегодня у него только две вечерние пары, поэтому он никуда не торопится. В общем чате — одни мемы, в личных переписках тишина, а вот рабочая почта сияет непрочитанными письмами. Срочное совещание у декана в семь вечера, общее собрание у ректора в пятницу, несколько писем от студентов с домашкой, и… Шота напарывается на прочитанные сообщения от Шинсо. Он писал дважды: в субботу и в понедельник, — но на оба письма Аизава не нашёлся, что ответить. «…Apologize for making you wait. Hope, you didn’ t get too bored in there...» — Аизава был совсем не против и подождать, на самом-то деле. Ему не «надоело ждать», он сбежал. Косые взгляды, насмешливые улыбки и перешёптывания взбесили, и его сожрало изнутри накатывающее смятение. Он чувствовал себя лишним и понятия не имел, чего ожидать от Хитоши по возвращении. Насколько далеко всё могло зайти, если бы он не ушёл? Официальный тон письма тоже не особо настраивал на ответ, это «apologize» в сравнении с привычным «сорян», которое он изредка бросал ему в школе в переписках, звучало сухо, как автоматическое уведомление, не требующее ответа. Скорее всего, Хитоши просто привык писать официальным языком, но... «… Как насчёт кофе в четверг?» — гласило второе письмо, и Шота опять не знал, что сказать. Он прекрасно понимал, что не сможет просто выпить кофе. Шинсо, скорее всего, хочет вернуть ту дружбу, что была между ними в школе, но на задницы друзей не залипают, и тут у Шоты просто никаких шансов. Прекрасная задница, Хитоши, нахер такую отрастил вообще?.. И вот, уже полдень четверга. Втайне Шота надеялся, что парень, возможно, напишет что-то ещё, что-то привычно колкое, кусачее, что заставит его укусить в ответ, но... Так, пожалуй, даже лучше. Он свешивает ноги в мягкий ворсистый ковёр дурацкого фисташкового цвета, который эстеты Ястреб и Токоями в своё время спиздили с какой-то помойки, очистили и, не найдя ему лучшего места, бросили у изножья кровати. Он подбирает с пола свои чёрные джинсы и растянутую красную кофту с надписью «Born to burn», в которой он вчера готовил, так как прекрасно понимал, что заляпает к херам свою светло-серую толстовку, всовывает ноги в шлёпки и шуршит к выходу. Его спальня, как и спальня хозяев, находится на втором этаже ангара, их комнаты благоразумно разделены ванной. В отличие от дома Шинсо, где ванная скорее напоминает королевские купальни, и от уютной ванны в квартире самого Шоты, здесь есть только встроенный в стену душ да раковина с зеркалом и стеклянной полочкой для хранения умывальных принадлежностей. Сегодня на полочке между стаканами с зубными щётками стоит высокий бонг нежно-голубого цвета с напрочь закопченными стенками, а на широком бортике раковины кем-то забыта бутылочка смазки с открытой крышкой. Аизава рассматривает её, прежде чем закрыть колпачок. На этикетке изображен мускулистый парень типично-модельной внешности в позе наездника. Шота хмыкает, читая описание. На водно-силиконовой основе, без запаха, неплохая вроде штука... Если что, всегда можно спросить у Даби, что за бренд, и тот не только охотно ответит, но и ни капли не смущаясь, распишет все плюсы и минусы, опираясь на личный опыт использования — они уже давно на том уровне доверия, когда даже внезапно подкинутая бойким воображением картина не воспринимается как что-то грязное или тем более возбуждающее. Уж слишком много в их жизни было всякого стрёмного дерьма, которое они терпеливо помогали вычерпывать друг другу из чужих душ, проведя уйму времени за долгими откровенными разговорами. Закончив с умыванием, Шота расчёсывается, собирает волосы в высокий хвост, и опять зевая, прикидывает, стоит ли начинать день с остатков гёдза? Если, конечно, таковые вообще имеются. Или перетрясти холодильник в надежде соорудить что-то свежее на завтрак? Сам Даби обнаруживается на диване в небольшой лаунж-зоне рядом с лестницей на первый этаж. На нём хорошо знакомая тёмно-синяя пижама с японскими журавлями, летящими куда-то в сторону абстрактного заката. Рубашка с короткими рукавами расстёгнута на несколько пуговиц, открывая синие языки пламени на шее и чёрный контур черепа на груди. Штаны на скрещенных ногах слега задрались, так что виднеются иссиня-чёрное крыло ворона на одной ноге и чёрно-зелёное тело змеи на другой — работы Токоями. Хугин и Мунин — вороны Одина — и чёрный аспид, пронзённый мечом. Смоляные короткие волосы щетинятся, торча ежиными иголками в разные стороны, безумные глаза пронзительного бирюзового цвета сосредоточенно бегают по экрану телевизора, где он рубится в какую-то PvP, безбожно, до хруста, вдавливая клавиши джойстика покрытыми татуировками руками. Лицо, испещрённое пирсингами, напряжённо сосредоточенно. Аизава смотрит на новенькие радужные шарики горизонтального бриджа — пирсинга перегородки носа. Ястреб ночью лично менял, видимо. Даби — бесплатная ходячая реклама работ своего парня. Проще перечислить, что у него не проколото, чем перечислить все его штанги, кольца, бананы, подковы и туннели. Рядом с хозяином ангара-дома, забившись в угол серого дивана, лежит большой длинношерстный рыжий котяра и внимательными зелёными глазами наблюдает за игрой. Ушки-кисточки и кончик длинного пушистого хвоста подёргивается, выдавая его заинтересованность. — Доброе утро, Даби, ублюдок Локи, — подаёт голос Аизава, проходя мимо. Никто из них не удостаивает его вниманием. Битва, очевидно, разыгрывается не шуточная, потому что розовый кончик языка парня то и дело выскальзывает изо рта, чтобы облизать губы. С поглощёнными игрой нет смысла разговаривать — вместо ответа тебя могут ненароком послать нахуй или ещё куда подальше. Так что Шота спускается на первый этаж — широкое полупустое помещение, разделённое на секции. Сбоку от лестницы пристройка с туалетом и небольшой кухней, потому что ни Даби, ни Ястреб не отличаются любовью к готовке. Но там достаточно кастрюль, сковородок и бонгов, в которых готовят счастье человеческое. Капельная кофемашина — из тех дешёвых, что можно найти в Дайсо — стоит на небольшом столике рядом с такой же дешёвой и грязной микроволновкой и корзинкой с подгнившими фруктами. Фрукты Шота тут же выкидывает, выуживая из недр ещё свежий апельсин (а вот и завтрак!). Кофемашину он заправляет остатками молотых зёрен «Caffe Verona» и включает. Машинка с шумом начинает работать, а он сгребает с подоконника свой кисет — подарок друзей на тридцать седьмой день рождения. Надпись «A friend, whom death alone could sever» каждое утро напоминает ему, что он не один. Каким бы одиноким он себя не считал. Ежеутренний ритуал медитации: достать тонкую бумажку, вложить фильтр, распределить табак по всей длине и, проведя кончиком языка по липкому краю, свернуть самокрутку — как поклонение некому богу. «Пожалуйста, дай мне ёбаных сил прожить этот сраный день». Зиппо вспыхивает оранжевым огнём. Шота открывает форточку окна с деревянной рамой и с удовольствием делает первую затяжку. Густой белый дым наполняет его лёгкие, горький табачный привкус оседает на языке. «What doesn’t kill you, will only make you stronger», — мурчит он строчку из услышанной где-то песни, рассматривая пейзаж за окном. Кухонная пристройка, как и гараж, выходят окнами на пустырь, сейчас уже желто-серый и покрытый пожухлой травой, летом — цветущий. Шота изучает тёмные грозовые тучи, накрывшие город, и птиц на редких деревцах, стряхивая пепел в старую жестяную банку из-под консервов, которую надо бы уже и почистить. Вот уже и четверг... Как незаметно пролетело время с той пятницы, когда Аизава приехал сюда в откровенном смятении, понятия не имея, хорошо ли он провёл время на приёме. «Крёстная фея» в лице пьяного Даби хохотала, Ястреб — не столько пьяный, сколько уставший с работы — сочувственно кивал и всё норовил подлить больше колы в стакан своего парня. В субботу, когда они с Ястребом отвозили смокинг (Даби встать не смог), Шота пытался убедить себя, что всё это к лучшему, что время пить пиво и курить дешёвые сигареты в крохотной комнатушке в Накано прошло. Что Хитоши-клёвый-пацан-с-которым-можно-выпить тоже уже... прошёл. Вместо него теперь есть другой Хитоши, с которым хоть и можно выпить, но не напиться, а разговаривать вы будете уже не о проблемах разведения охотничьих кур или ещё какой рандомной философской херне, а о вещах посерьёзнее. Этот Хитоши уже не нуждается ни в каких лекциях на тему сексуального просвещения... Чёрт, да он сам теперь сможет открыть Аизаве десяток форточек в новые вселенные, как сделал это, объясняя правила дегустирования дорогого виски в библиотеке. Аизава задумчиво оглаживает большим пальцем колечко в губе. Столько времени спустя они стали совсем разными. У них совершенно разные жизни. Хитоши проводит свои пятницы, длинными витиеватыми речами убеждая людей вложить деньги в его проекты, а Аизава... да он в целом любые дни проводит одинаково: пьет, дерётся и работает, если есть необходимость. Если Шинсо однажды увидит Аизаву с друзьями, что он подумает? Это явно не та компания, с которой Хитоши сядет за один стол. С другой стороны, во все остальные встречи они очень даже мило беседовали, да и не сказать, что их взаимные колкости в библиотеке Аизаве не понравились... Он искренне наслаждался ими — настолько, что к концу потерял всякую бдительность и чуть не сдал все свои карты. «Ты...» он вспоминает свой незаданный вопрос и горько усмехается. Ну да, надо было всё же дождаться и спросить, хоть насладиться вытянувшемся в изумлении лицом напоследок. Он знает ответ, знает, как отреагирует на подобный вопрос Шинсо, но, пожалуй, это помогло бы расставить всё на места. А так, сиди, гадай, зачем бы ему приглашать его на кофе. Неужели он надеется, что они смогут нормально общаться? Впрочем, почему бы ему и не надеяться на это?.. В конце концов, это не Шинсо словил unrequite feelings и позволил себе намного больше флирта, чем это было уместно в обстановке. Но кто бы смог оторваться от этой задницы? И эти чёртовы грязные шутки Хитоши, которые теперь сложно воспринимать как… просто шутки… — А что, если бы я завалил тебя прямо там, на бильярдном столе? — вопрос выплывает вместе с дымом куда-то в открытую форточку. — Не знал, что ты любишь в общественных местах, — усмехается Даби, шлёпая босыми ногами по кафелю кухонного пола прямо к кофемашине. Шота от неожиданности давится следующей затяжкой, а прокашлявшись, раздражённо хрипит: — Во-первых, не смей пить мой кофе! — рычит он, наблюдая, как Даби, полностью игнорируя его слова, наливает себе кружку. От тепла на чёрном фоне проявляются большие белые буквы «Give no fucks». — Во-вторых… всё-то ты прекрасно знаешь... Ублюдок. Последнее добавляется беззлобно, когда собственной кружке тоже милостиво достаётся порция бодрящего напитка. Он бы мог отговориться тем, что библиотека CS, в которую можно попасть только на отдельном лифте, и куда, скорее всего, имеют доступ пять-шесть человек, за «общественное место» вряд ли сойдёт. Но ему не хочется, потому что тогда, несомненно, последует очередная шутка про... — Всё ещё думаешь о своём принце? — впрочем, этого можно было ожидать. Рыжий Локи, сопровождавший хозяина, меланхолично зевает и скрывается под столом, откуда тут же раздаётся характерный хруст сухого корма. — Ещё раз ты так пошутишь... — Шота щурится и вдавливает окурок в импровизированную пепельницу. — Сколько можно-то уже? — После того, как мы с Токоями собирали твой бальный прикид два дня? Сколько нужно! — ехидно ухмыляется Даби и тут же отшатывается назад, потому что Аизава, сытый по горло однотипными шутками, в один длинный шаг оказывается рядом с ним — впрочем, он лишь хватает со стола свою кружку, и бурчит, мол, тридцать лет уже, надо бы и меру знать. — Тридцать два, но кто считает, — друг лишь показывает язык, демонстрируя радужные шарики пирсинга. — А твоему этому... — он запинается под предупреждающим взглядом, — мажору. Сколько? — Двадцать шесть, — Аизава даже не успевает задуматься. Он не помнит, сколько лет лучшему другу, но точно знает возраст Шинсо... — В любом случае, мы больше не увидимся, так что прекрати, пожалуйста, капать на моё терпение, оно не бесконечное. — Тебя там завтрак дожидается, — друг покорно меняет тему и сам встаёт рядом с подоконником, подбирая пачку Lucky Strike. «Дожидается» завтрак, чтобы Шота его приготовил, разумеется. Зачем ещё пускать к себе ночевать человека, который способен создать, пусть не шедевр, но сносное блюдо из остатков яиц, позавчерашней лапши и пожухлых овощей, которые вообще не понятно как затесались в холодильник. В этот раз вместо лапши — рис, а вместо яиц — консервированная кукуруза и скукожившийся сладкий перец. Шота закатывает растянутые рукава кофты и принимается за дело. — Но всё-таки... — снова подаёт голос друг, — почему ты не хочешь с ним общаться? Вроде, по твоим рассказам, клёвый парень, хоть и мажор. — Я не «не хочу» с ним общаться. Мне не о чем с ним общаться. Вот и всё, — рис вываливается на шкворчащие овощи. Аизава в тысячный раз мысленно залепляет себе затрещину за то, что дал слабину и рассказал про приём этому говнюку — своему лучшему другу. — А он? Ему есть о чём с тобой общаться? — внезапный философский вопрос Даби на секунду выбивает его из колеи. Очевидно же... Но, если бы Шинсо считал, что им не о чем говорить, стал бы он приглашать его на кофе сегодня? Что Хитоши вообще обо всём этом думает?.. — Не то, чтобы нам совсем не о чем было разговаривать, — он тянет за язычок крышки консервов. — Просто... Просто что?.. Просто Аизаве вряд ли будет достаточно разговоров? Просто есть огромная вероятность, что через пару таких посиделок с кофе он вспомнит, насколько классно ему было с Шинсо тогда и насколько скверно — без него? И что делать в таком случае? Ему ведь уже не тридцать два, ему почти сорок — второй раз тот финт ушами не провернуть. Нельзя просто бросить работу, друзей и жизнь, спрятаться в сарае на родительской ферме и бухать целый месяц без просыху. Здоровья не хватит, да и обязанностей теперь больше. — Всё довольно сложно, — со вздохом заключает он, вороша деревянной лопаткой овощи. — Соевый соус не подашь? — Я заметил, — за спиной раздаётся шебуршание и хлопанье шкафчиков. — Слушай, бро, я к чему... Рядом с Аизавой появляется соус и нахальная моська Даби. — Ты в своё время спас мне жизнь, — неожиданно серьёзно говорит он, — и я всегда буду рядом, если тебе вдруг понадобится моё плечо или жилетка… но что касается моей прекрасной задницы, — он ухмыляется, — тут я тебе не помощник, Кейго очень ревнивый. Шоте требуется несколько секунд, чтобы понять смысл сказанного, поэтому, когда он поворачивается, чтобы ебануть другу подзатыльник, тот уже снова сидит на подоконнике, с сигаретой в зубах расправляясь с апельсином. Локи прыгает к нему, усаживаясь рядом. — Очень мило, — недовольно кривится он. — Я тронут твоей заботой, мой добрый друг. А теперь заткнись, если хочешь получить хоть немного еды! Спас жизнь? Ну да, это сложно отрицать. Аизава перемешивает овощи и рис, вспоминая, как держал когда-то в своих ладонях лицо Даби, глаза которого закатывались, тело лихорадило, а дыхание затихало с каждой секундой. Шота кричал что-то в него, он уже и сам не помнит что, и молился, чтобы скорая приехала быстрее. Это был не первый передоз на его памяти, но первый настолько опасный. Потом он приходил к Даби в лечебницу, лично ездил разговаривать с Ястребом — тогда ещё/уже бывшим парнем — и умолял дать придурку ещё один шанс. Сейчас, смотря на этого жизнерадостного идиота в пирсингах и шёлковой пижаме, пускающего кольца дыма в открытую форточку, сложно представить, что когда-то — не так давно, если уж говорить честно — он был скелетообразным героиновым наркоманом с впалыми щеками, посеревшей кожей и вечно обгрызенными ногтями. Когда-то Шота заставил Даби пойти на курсы механика и помог открыть мастерскую в ангаре, большая часть которого сейчас перестроена в жилое помещение. Когда-то Аизава проводил выходные, копаясь в байках вместе с ним. Когда-то он очень боялся засыпать, потому что мог пропустить звонок с сообщением об очередном передозе. Но это было тогда. Сейчас Шота не любит вспоминать об этом и, тем более, признавать свои заслуги. Он не сделал ничего такого, чего бы не сделал сам Даби, окажись он на его месте. Аизава выключает плиту и в последний раз перемешивает рис на сковороде. — Тарелки тащи, — бросает он через плечо. — Что касается субботы... Договорить ему не даёт радостная трель «Princess of the Dawn». — Аизава слушает, — Шота бросает сервировку на Даби и отходит от плиты. Ему звонит начальник по учебно-методической работе, смущённо что-то лопоча про «все мы люди и такое бывает», и елейным голосом осведомляется, не будет ли Аизава-сэнсэй настолько милостив, чтобы выйти на работу сегодня пораньше и провести не одну пару у третьего курса, а сразу две. Представляя, как обрадуется третий курс, Шота пытается было отнекиваться, но ему так же вежливо напоминают, что работает он не за идею, а за зарплату, и что, если он не хочет вернуться в эпоху натурального обмена, ему стоит поднять свою жопу с дивана (хотя мужчина стоит) и приехать. — Будь ты проклят! — благословляет его Шота, уже убирая телефон в карман. — Долг зовёт, — устало вздыхает он и садится на подоконник рядом с другом. Локи, которого нагло прижали с двух сторон, кидает на Шоту недовольный взгляд. — Ублюдок Локи, — Аизава тянется погладить котяру по спине, но тот предупреждающе шипит. — Тебя подвезти? Там дождь собирается, — друг, словно издеваясь, зарывается пятернёй в длинную рыжую шерсть. Рыжий ублюдок позволяет касаться себя только Даби. — Пожалуй. Его байк со вчерашнего дня стоит тут в гараже — Аизава уже не в том возрасте, чтобы садиться за руль пьяным или под кайфом. В дождь он тоже больше не ездит — сыро, холодно, видимость нулевая. Раньше, конечно, его не останавливала никакая погода: он презирал общественный транспорт и всегда седлал своего железного коня. Со временем пришло осознание, что он идиот, и только чудом избежал смерти за все эти покатушки в непогоду. Видимо, байку придётся стоять в гараже до конца выходных, потому что в пятницу тоже обещают дождь, а в субботу Хэллоуин, и Шота снова будет пить. Не просто пить. Он собирается нахерачиться в дрова и найти себе кого-нибудь на ночь. Расправившись с завтраком, он возвращается в спальню, чтобы переодеться. На работе нужно быть на пару раньше, а значит, выезжать нужно уже сейчас. Успеть купить по дороге кофе и найти заметки... Оглушительный раскат грома пугает до истерики припаркованные в округе автомобили. Под истошный вой сигнализаций на разные лады, Шота надевает свою серую толстовку, и гладит напоследок развалившегося на его кровати Дизеля, не пошевелившего и ухом. Даби, нацепивший прямо поверх пижамы чёрный кожаный плащ, а на ноги — носки и резиновые тапочки, уже ждёт его у гаража. — Кейго просит привезти ему обед, так что по дороге заглянем в Мак, окей? Гараж — мастерская по совместительству — является самым обитаемым местом в доме. Здесь царит привычный глазу творческий кавардак, который называется «ничего блять не трогай, всё на своих местах!» — это такой особый вид беспорядка, когда ты точно помнишь, под какой конкретно тряпкой лежит нужный тебе разводной ключ. Мастерскую они обустраивали вдвоём, так что здесь и длинный стол, загромождённый инструментами и деталями двигателей, над которыми Даби работает в настоящее время, и старое ободранное кресло для перекуров, и припаркованные байки. Kawasaki Ninja zx-7r 2003-го года с зелёной рамой и совсем новеньким кожаным двойным седлом (меняли буквально на прошлой неделе) принадлежит Даби. Они выменяли его у какого-то запившего бывшего байкера по рекомендации Оборо года... четыре назад, отремонтировали, отполировали — этот красавец стал первым транспортным средством, получившим вторую жизнь в недрах этого гаража. Даби тогда только-только выписали из нарколечебницы, и нужно было срочно его чем-то занимать, чтобы снова не сел на иглу. Если Аизава ничего не путает, в этом же гараже, где-то тогда же, Даби и помирился с Ястребом. Второй байк — Yamaha YZF 1000 R1 2010-го — чёрный красавец с хромированными вставками — призывно смотрит на Аизаву. Шота невольно проводит пальцами по кожаной сидушке, словно бы успокаивая. Извини, малыш, но сегодня не наш день. У Шоты слабость к YZF 1000 R1. Его первый мотоцикл был 1998-го года выпуска, и надо сказать, что модель едва ли претерпела какие-то внешние изменения с тех пор. Всё такой же остроносый, элегантный, притягивающий взгляды. — Кончай прощаться с ним, — Даби уже успел снять красно-чёрный Jeep Rubicon, стоящий у самых ворот, с сигнализации. Шота покорно залезает на пассажирское сидение. Дождь на улице такой сильный, что видимость практически нулевая, машины не плетутся — ползут — и Шота лениво переключает подборку песен в поисках чего-то подходящего под настроение. В какой-то момент Даби устаёт от заиканий переключаемых исполнителей и предлагает послушать радио. На одной из станций, где крутят ностальгическую классику, вокалист Led Zeppelin тянет своё философское: And if you listen very hard The tune will come to you at last When all is one and one is all, that's what it is To be a rock and not to roll, oh yeah Даби тут же принимается подпевать. Он так сильно изменился. Долгие месяцы в лечебнице, бесконечные дни работы над собой, извинения и клятвы... Забавно, что друг так интересуется его отношениями с Хитоши — может, потому что помнит рассказы про бэд трип, который свёл Аизаву и Шинсо, и это напоминает ему собственную историю?.. Шота же знает эту песню слишком хорошо… Когда-то давно он не мог её слушать, тут же выключая, потому что она поднимала из глубин разума болезненные мысли о прошлом, но сейчас Шота лишь улыбается, непроизвольно повторяя слова одними губами. Он смотрит в боковое окно, которое заливает косыми струями воды, и придаётся воспоминаниям.

***

Шота не планировал выбираться сегодня в свет, но Твайс обладал двумя феноменальными талантами: убеждать и цеплять себе девушек, когда рядом Шота. При этом самому Шоте не обязательно даже было находиться в непосредственной близости — другу хватало одного осознания того, что он где-то здесь. Поэтому, когда он позвонил, Аизава оторвался от дивана, на котором уже очень удобно развалился с книжкой и банкой «Саппоро», влез в светло-серые джинсы с дырками на коленях и чёрную обтягивающую майку с высоким горлом, открывающую татуировку на руке. Собрал волосы в высокий хвост на затылке, защёлкнул на руке несколько браслетов (кожаный напульсник с черепом и плетёную фенечку — подарок университетской подруги) и настроился на охуенный вечер. Ночной клуб: танцпол и бар на первом этаже, десяток диванчиков на балконе — один из нескольких ночных клубов, в которых Аизава обычно набухивался, накуривался, закидывался и трахался (здесь нужно поклониться самому себе, потому что найти укромное местечко в подобных местах равноценно обретению мифического золотого руна). В клубе шумно, душно, дымно, громкая музыка разрывает барабанные перепонки, но если посмотреть в глаза парня напротив, то можно сказать, что вознаграждение за все эти неудобства вот-вот ниспоследует. Такахаси буквально целый вечер украдкой раздевал его глазами, приютившись в углу барной стойки за несколько стульев от самого Шоты, пока мужчина сам не подсел к нему и не спросил напрямую: «Нравлюсь?». Смущённо отведённый взгляд и пальцы, сжимающие стеклянную бутылку пива, сказали намного больше неуверенного короткого кивка. Такахаси Рёске, студенту Токийского университета, чуть за 20 — если не наврал, конечно — подведённые чёрным глаза толком ничего не говорят о возрасте. Но Шота не из тех, кто будет проверять паспорт, прежде чем провести с кем-то ни к чему не обязывающую ночь, особенно, когда инициатор не он. Он прекрасно помнит себя в этом возрасте — после поступления в универ он радостно сиганул в бездну свободы, сорвавшись с цепи родительского контроля, и к 4 курсу успел перепробовать всё, что горит, скурить и снюхать всё, до чего дотянулся и окончательно убедиться, что ему совершенно плевать на пол партнеров, потому что какого чёрта вообще нужно выбирать между клубничным мороженым и хорошим стейком?.. Выводя Такахаси за руку на улицу в майскую прохладу, он чувствует себя извращённым старшим братом, который вот-вот научит друга своего младшего плохим вещам. — Теория Сепира-Уорфа, — Шота продолжает начатый ещё в клубе разговор. Они заворачивают за угол, подальше от галдящей на улице клубной толпы, тоже выползшей покурить, поболтать, протрезветь и просто подышать чем-то помимо сценического дыма. В небольшом закутке они пристраиваются у противоположенной от клуба стены, Аизава нагло притягивает парня к себе за талию и подкуривает его сигарету своей, наблюдая, как неверие в оленьих глазах уступает место восхищению. That's right, boy, you're about to hit your jackpot. — Что? — Такахаси — натянутая струна в его руках, подрагивающая от напряжения. Как курить не забывает? Шота не колебался, когда звал парня к себе. Такому будет пофиг и на крошечную квартирку с низкими потолками и горой немытой посуды в раковине, и на прокуренную ванную, пропахшую травой, потому что Шота собирается показать ему звёзды. — Язык определяет мышление, а мышление, соответственно, определяет язык. — То есть... мы думаем определённым образом, потому что говорим на японском? А говори мы на английском, думали бы и вели себя по-другому? — он отчаянно цепляется за разговор, стараясь скрыть свое волнение и возбуждение, однако дрожащие нотки в голосе выдают его с головой. Шота улыбается. А он не только симпатичный, но и умный, впрочем, чему тут удивляться, в «ТОДАЙ» не всякого берут. С ним будет приятно не только уснуть, вымотанным жарким сексом, но и проснуться утром, разделить завтрак и — кто знает? — может, даже телефонами обменяться на будущее. Аизава делает последнюю затяжку и выдыхает тонкую струйку дыма в чёрное беззвездное небо. Такахаси коротко сглатывает и слегка поводит плечами. Шота ловит это движение, оно ему прекрасно знакомо. — Эм... — парень всё ещё немного стесняется, вряд ли он каждые выходные совершает героические вылазки в клуб в поисках приключений на свою задницу. Ничего, Шота никуда не торопится, впереди вся ночь. — Я не кусаюсь... — мужчина опускает руку на его бедро и чуть сжимает, вкрадчиво добавляя. — Если только сам не попросишь, конечно. Такахаси нервно улыбается, выдыхает и... ...прыгает в бездну. Поцелуй со вкусом сигарет и егерь-бомб получается нежным и практически невинным. Такахаси отстраняется и смотрит испуганно, словно бы ожидает, что его сейчас пошлют. Ну-да, ну-да, в хорошее верится с трудом. Второй раз Шота целует сам, глубже и настойчивее, изучая руками доверчиво жмущееся к нему тело. На улице тихо, из стен клуба до них доносятся глухие басы ритмичной музыки, мерно гудит вытяжка работающего кондиционера. Дверь чёрного хода, напротив которой они разместились, внезапно распахивается. Оглушительный рёв музыки режет по ушам, Такахаси дёргается и оборачивается. Шота тоже смотрит на высокий тонкий силуэт какого-то человека с растрёпанными волосами, вываливающегося из клуба. Кто-то перебрал. Тишина после того, как дверь за ним захлопывается, кажется пронзительной. И в ней Аизава слышит громкий всхлип и тихое бормотание «No, please, no, please...». — Что за?.. — Такахаси хмурится. — Да какая-то Алиса забрела не в ту кроличью норку, — Шота успокаивающе поглаживает его по спине. — Идём, поймаем такси. Фонарь на двери, который по задумке должен включаться при её открытии, но видимо барахлит, внезапно зажигается. Заблудшая «Алиса», сидящая у стены среди каких-то коробок, с паническим вскриком прячет голову в колени. Но Шота успевает рассмотреть... фиолетовую макушку. Мало ли фиолетововолосых парней в городе, паникующих на английском без акцента? — спрашивает он себя. Немало. Скорее всего. И вероятность того, что это well known problem child... почти нулевая... Да и как бы он тут оказался? В клуб малолеток не пускают. С другой стороны, когда деньги есть — закон не писан. Но если всё же... Да и вряд ли он был бы в этом клубе. Ему же не нравится тусить с японцами, а всё заведения, где обычно собираются иностранцы, несколькими кварталами дальше... Но сука. Шота не может позволить себе уйти, не проверив. — Эй? — он знаком просит Такахаси подождать и подходит к парню. Тот не отзывается, только бормочет, полувсхлипывая, свои мольбы прекратить, что бы там ему ни мерещилось. Тогда Шота зовёт его по имени, надеясь, что это не сработает. Это же не может быть он, так? — Шинсо? Бормотание смолкает, парень поднимает голову. — Блядский же ты сука в рот! — невольно вырывается у Шоты, потому что... да. Кто ещё мог это быть? Кого не хватало в пятницу ночью?! Шинсо, дьявол его забери, Хитоши. — Что ты тут делаешь?! Реакции никакой. Парень устремляет взгляд в пол, стискивая голову руками, и продолжает свою мантру: «I'm so sorry. I'm sorry...». Аизава чувствует, как к горлу подкатывает горький ком. — Fuck, kid, what’s the fucking shit?! — приятное алкогольное опьянение, охуенное настроение и красивые планы на оставшуюся ночь с хрустом осыпаются к его ногам. Вместо этого всё тело охватывает... ...паника. Что происходит? Что делать? Он просто напился? Ему что-то подсыпали? Он словил бэд? «I’m sorry, I’m so sorry... Tell father... I didn’t...» — бормотание пугает сильнее всего. Почему он не реагирует на голос Аизавы? — Shinsou? Snap out of it! — кажется, он перебарщивает с напором, когда встряхивает парня за плечо, потому что бормотание прекращается, и испуганные глаза с покрасневшими белками и зрачками размером с блюдца устремляются на него. Аизава смотрит в эти глаза. Фиолетовая радужка почти исчезла за чернотой его зрачков. А в их глубине... Шота смотрел в глаза тысяч людей, но такой смертельный ужас ему ещё не доводилось видеть. Он поднимается откуда-то из самой глубины взорвавшейся сверхновой, слезинками оседает на дрожащих ресницах. — Forgive me, — Хитоши, похоже, так и не пришёл в себя, он смотрит куда-то мимо Аизавы, разговаривая с призраками или демонами у себя в голове. — Что с ним? Он в порядке? — Такахаси осмелел достаточно, чтобы подойти. — Это я и пытаюсь выяснить, — мужчина поджимает губы. Что же, блять, делать? У него на руках ученик, севший не на тот поезд наркотического прихода. Он опускается на корточки и перехватывает руку парня, чтобы измерить пульс. Истеричное биение тонкой вены, которую даже не пришлось искать — мурашками липкого ужаса расплывается по спине Шоты. What the fuck. — Твой знакомый? — Такахаси присаживается рядом. — Он под чем-то?.. — Да, — Аизава кивает, рефлекторно стискивая ладонь парня в своей. Его пальцы внезапно ледяные. Как у покойника. — Сука... Хитоши, что ты принял, мать твою?! — А? — парень моргает потерянно. Смотрит сначала на нового знакомого Аизавы, не узнаёт, потом переводит взгляд на Шоту. — Сэнсэй? Это ты? — ледяная ладонь буквально впивается в его руку. — Они здесь... повсюду! Голос Хитоши дрожит от страха. — Шинсо, тебе надо успокоиться, это просто галлюцинации, — Аизава чувствует, как паника немного отступает. Окей, он хотя бы не в полном невменозе, раз узнал его. — Что ты принял? Как давно? — Я не... помню... что-то… там... холодно так... — его речь снова перерастает в невнятное бормотание, он опять уплывает в ад своего кошмара, а Шота всё ещё понятия не имеет, что, блять, делать! — I'm so sorry, no... God... no... — Вызвать скорую? — предлагает Такахаси, взволнованно смотря на Аизаву. А что он скажет бригаде врачей и родителям парня, с которыми разговаривал не далее, как неделю назад? «Привет, я тут встретил вашего сына у клуба, когда уже собирался утащить к себе офигенного парня... anyway... ваш сын тут обдолбанный, словил бэд и бредит. Приедете за ним?» Шота устало прикрывает глаза. Это совсем не то, на что он рассчитывал, допивая второй егерь-бомб. Он пьян, он не должен сейчас принимать такие ответственные решения... Скорая? Да с ним вроде всё не так плохо: он не задыхается, не трясётся в судорогах, не истерит... В реальность бы только его вернуть, но как?.. — Хитоши? — на своё имя парень реагирует вроде получше, чем на фамилию. — Мы вызовем тебе скорую. У тебя мобильник работает, чтобы родителям позвонить? — Родителям... — он склоняет голову на бок. Глаза снова проясняются, Шинсо выкрикивает, панически, — Шота, пожалуйста! Не надо! Я здесь посижу! Не надо родителей... Собственное имя его дрожащим голосом — заклинание. Оно покрывает трещинами первую из целого форта стен, что Аизава выстроил за долгие годы работы с подростками. Никогда не иди на поводу их желаний. Хладнокровие и даже некая жестокость — антидот, вырабатываемый учителем по отношению к их вкрадчивому голосу и щенячьим глазам. Прояви чуть большую мягкость, и они сядут тебе на шею. Но... Это же Шинсо. Он не может просто оставить его здесь. — Шота... — свободная рука вцепляется Аизаве в плечо. — Они меня убьют... — Хитоши закусывает губу и зажмуривается, словно бы пытаясь сдержать собственные эмоции. Он тонет в галлюцинациях, которые превращают его в беспомощное и жалкое существо, но до последнего старается... что?.. Скрыть это? Такое вообще возможно?.. Нежелание ввязывать родителей можно понять. Шота видел его отца всего однажды, но впечатление от этой встречи сохранится надолго. В прошлую пятницу он проторчал у директора почти четыре часа под предлогом педсовета, выслушивая жалобы учителей на Шинсо. Только почему-то самого Шинсо туда не пустили. Никак боялись, что парень сможет отстоять свою позицию? Были только его родители: откровенно ничего не понимающая мать, и слишком занятый своими делами отец, который за время совещания раз пять выходил из кабинета ответить на звонок. Большой начальник. Однако всю эту неделю Хитоши ходил как шёлковый: ни разу не был вышвырнут с уроков и даже не подрался с Бакуго, — так что, возможно, большой начальник ещё бывает и суровым отцом. Зато теперь парень сидит в соплях у чёрного хода клуба и пытается совладать с кошмарными видениями. Аизава чувствует, как рушится внутри стена. Он прекрасно понимает, что не должен, что нужно вызвать родителей, пусть сами разбираются... Но родители и так уже выдернули семнадцатилетнего подростка из его зоны комфорта. Насильно увезли в другую страну, где совсем иной жизненный уклад, язык и сознание. Всё настолько чужое, что даже два месяца спустя он не может прийти в себя, адаптироваться — и, полный юношеского максимализма и необдуманных решений, не нашел выхода лучше, чем обдолбаться какой-то химией, чтобы убежать от проблем. Если Шота сейчас позвонит его родителям, он, скорее всего, сделает только хуже. Его отец — холодный расчётливый руководитель — не обломится не только ремнём выпороть, но и наследства лишить, если ему что-то не понравится... Ломать жизнь парня из-за глупости? Из-за неуклюжей попытки влиться в новую компанию?.. (Не один же он тут тусил, в конце концов — где, к слову, его друзья?..) Мужчина устало вздыхает. Один раз. Один раз он поможет ему. Отвезёт дурака к себе домой, позволит отоспаться… А утром выпнет и забудет об этом всём. Он оборачивается к Такахаси, замершему с телефоном в руках. — Поможешь посадить его в такси? — просьба настолько неожиданная, что парень какое-то время просто моргает, удивлённо, не понимая, насколько серьёзен его случайный знакомый. Шота бы себя послал на его месте. Зачем ввязываться в чужие разборки? Но Такахаси, в отличие от Шоты, хороший человек. Остаётся лишь надеяться, что такси ждать долго не придётся — обычно ночью у клуба стоят несколько машин в надежде подзаработать на посетителях, ищущих интересного продолжения вечера. — Без проблем, кажется, дело и правда серьёзное, — он улыбается ободряюще и выходит из переулка на улицу. Обменяться с ним номерами, что ли... Переспать не получилось, так может подружиться выйдет... Хотя вряд ли он захочет иметь дело с Шотой после всего этого. Совершенно не такой дивный новый мир он намеревался ему сегодня показать… Блять. Аизава приподнимает лицо Хитоши за подбородок, чтобы помочь поплывшему взгляду снова сконцентрироваться на себе. — Тоши, слышишь меня? Зрачки размером с галактику с трудом ловят Аизаву в фокус, пересохшие губы приоткрываются, чтобы выдохнуть дрожью нечто вроде «Yeah». — Сейчас поймаем такси, и я, так и быть, отвезу тебя к себе. Только попробуй наблевать мне на пол! — Шота встаёт на ноги и тянет парня на себя, поднимая — тяжёлый, зараза. — Я, тебя на себе не потащу, давай-ка сам. Ножками. Впрочем, он всё равно приобнимает его за талию, поддерживая. — И если тебе станет хуже, не рассчитывай, что я просто буду смотреть на твои припадки, ясно? В ответ он слышит лишь неразборчивое мычание, и холодные пальцы обжигают голую кожу плеча. Они выходят на улицу, и к счастью, здесь и правда обнаруживается свободная машина, возле которой стоит Такахаси, придерживая заднюю дверь. Громкое жужжание двигателя, яркие фары и неясные силуэты, видимо, пугают Хитоши, потому что он вдруг оживляется и начинает вырываться. — Я не поеду в больницу! — даже угашенный и не вполне твёрдо стоящий на ногах, он оказывается неожиданно силён. Ему удаётся выкрутиться, а заторможенные алкоголем рефлексы Аизавы не сразу реагируют, чтобы поймать его. Шинсо оступается, путается в собственных ногах, шатается, но рядом оказывается Такахаси и вовремя подхватывает его. — Пусти меня, гадина! От них двоих он отбивается не хуже, чем от Бакуго. — Да тише ты! Никакой больницы. Я обещаю! — Шота впивается пальцами в его бок в попытке обратить на себя внимание. Наконец, им удаётся усадить внезапно взбесившегося парня на заднее сидение. — Спасибо, — Шота встречается взглядом с переводящим дыхание, все ещё немного растерянным и обеспокоенным Такахаси. — За приятный вечер и… это всё. Он внезапно чувствует себя виноватым перед парнем, что он вот так его обломал, но и Хитоши оставить он тоже просто не мог. — Удачи с ним, — Такахаси кивает и прячет телефон в карман джинсов. Шота захлопывает дверь, чуть сильнее, чем положено, и выплёвывает адрес вместе с усталым выдохом. Едва ли разборчиво по собственным меркам, но таксисту, похоже, не привыкать к пьяному бормотанию. Флегматичный старичок в клетчатой кепке-восьмиклинке одаривает его недовольным взглядом в зеркало заднего вида — видимо, за жестокое обращение с дверью — рассматривает съёжившегося на сидении Хитоши, потом всё так же флегматично кивает, стартует и включает радио. — Говори со мной, — просит Шота, снова переключаясь на английский. Он продолжает приобнимать парня за плечо, поглаживая. Не совсем понятно, кого он успокаивает этим движением. Его или себя? — Они... они страшные... — в полутьме глаза Хитоши кажутся абсолютно чёрными, а вкрадчивый шёпот каким-то мистическим. — Они повсюду... говорят... что я плохой сын. Что? — И это взгляд... отца... — Шинсо закусывает губу. Дрожащие пальцы бесцельно скользят по коленям, словно бы ища что-то. Он что, словил бэд на почве ссоры с отцом? Мужчина закатывает глаза. Это даже... иронично как-то. Хоть и полный пиздец. — Тоши, не думай об этом, — самое, наверное, тупое, что можно сказать человеку, ломающемуся на твоих глазах, но он понятия не имеет, что в таких случаях говорят. — Это просто кошмар. Дурной сон. Постарайся остаться в реальности. — В р-р-еальности? — в отблеске фонарей по его щеке скатывается слеза. Это почти невыносимо. Видеть его таким. Вечно острый на язык, вечно сильный, вечно готовый дать сдачи... здесь перед ним потерянный, напуганный... голый нерв. — А что... реально? Аизава смотрит в дёгтевую черноту чужих глаз. Насколько опасны демоны, пожирающие его изнутри? И как их остановить? Хитоши шмыгает носом. С хрустом покрывается трещинами вторая стена в сердце. Слова приходят откуда-то из подсознания, едва ли Шота сам понимает, что говорит. — Я реален, — выдыхает он и сжимает блуждающие ледяные пальцы в иррациональном желании защитить и успокоить. Хитоши цепенеет в его руках, смаргивает несколько новых слезинок, которые катятся по уже подсыхающим влажным дорожкам, громко всхлипывает и утыкается лбом ему в грудь. Сердце глухо ударяется о грудную клетку, когда первые громкие рыдания разрезают воздух, и крупная частая дрожь прокатывается по его телу, передаваясь Аизаве. Шота стискивает челюсти. Он чувствует себя слепым котёнком, брошенным в штормовой океан. Его захлёстывает чужой страх и отчаяние, а он ничего Ни-че-го Не может сделать. Только гладить по спине и шептать, склонившись над ухом, что всё будет хорошо. Водитель делает музыку погромче и протягивает упаковку салфеток из бардачка. Всхлипам Хитоши аккомпанирует незатейливая попсовая песенка — достаточно жизнерадостная, чтобы не переживать, что парня захлестнёт новой волной паники. Шота продолжает свой ритуал, вознося про себя хвалу этим флегматичным пожилым японцам. Старое поколение настолько doesn't give a shit о чужих жизнях, что даже ревущий истерящий подросток, которого два взрослых мужика затаскивали в такси из клуба, их совсем не смущает. Если бы таксист понимал, о чём они переговариваются, то тоже вряд ли бы озадачился, может, спросил вежливо, не желает ли Шота отвести парня в больницу, но не стал бы настаивать. С другой стороны их невероятная упёртость, консерватизм и ультранационализм дико выбешивают Аизаву. Настолько, что он даже родителей почти не навещает. Поразительные люди. Хитоши затихает довольно быстро. Его пальцы потерянно блуждают по телу мужчины, стараясь уцепиться хоть за что-то, но всё время соскальзывают. Тогда Шота придвигает его ближе и прижимает крепче, позволяя рукам парня сомкнуться где-то на пояснице. Откровенно говоря, для ученика парень ведёт себя пиздецки нагло, и в любой другой ситуации Шота бы не позволил ему подобной тактильности. Но здесь и сейчас Аизава — его ёбаная реальность. А за реальность нужно держаться ногами, руками, ногтями и зубами, если придётся. Оставшаяся дорога до дома проходит спокойно. Лёгкие попсовые песенки, похоже, немного усыпляют парня. Он что-то тихо бормочет, задавая бессмысленные вопросы и не ожидая на них какого-то конкретного ответа, до двери квартиры тоже поднимается покорно, лишь однажды спотыкаясь на ступеньках. Кажется, демоны отступили. Квартира встречает их темнотой и прохладой — двери на балкон открыты сразу в двух комнатах. Не разуваясь, Шота подталкивает парня в сторону спальни: идея оставить его на диване в большой гостиной кажется неправильной, словно бы свободное пространство среди светлых стен сожрёт всё то спокойствие, которое Шинсо только-только с трудом обрёл. Свет включать он тоже не решается, усаживает своего гостя на кровать и зажигает ночник. Мягкий оранжевый свет лава-лампы отпугивает наползающие тени. Хитоши лениво оглядывается, скорее рефлекторно, чем осознанно, пока Шота расшнуровывает ему кроссовки, методично расслабляя шнуровку по всей длине. Так... Окей, они дома, а что дальше? Что ему делать теперь? Попытаться уложить его спать? Наоборот, оставить бодрствовать, пока не отпустит? Чёрт знает, что он там принял: будет ли его плющить десять минут или… часов? Единственное, что приходит в голову — налить парню воды. В каком бы дерьме ты ни варился, обезвоживание — такой себе выход. — Я сейчас приду, — на всякий случай предупреждает он. Шинсо никак не реагирует, залипая на медленно движущиеся цветные клубы в лампе. В гостиной в шкафчиках над раковиной Шота предпринимает героическую попытку отыскать чистое... что-либо. Пивной бокал? Замечательно. Бокал немного запотевает, когда в него наливается холодная вода из холодильника, другой у него просто нет. — Держи, — он возвращается и протягивает парню воду. Хитоши меланхолично смотрит на него, не совсем уверенный, что с этим делать. Аизава нервно озирается. Так... Что ещё? Что же... Хитоши делает неуверенный глоток, обхватив стекло подрагивающими пальцами, мокрый бокал выскальзывает из его руки и с пронзительным звоном разбивается об пол. Парень вздрагивает от этого короткого звука, как от раската грома. — Тоши?! — но тот уже не реагирует, устремляя свой взор в потолок. Что там в его видении? Демоны? Звёзды? Тараканы-мутанты? Ненависть? Чертыхаясь, Шота присаживается и принимается собирать осколки. Осёл. Дал стеклянный стакан обдолбанному, ещё бы опасную бритву ему всучил! Придурок. А если его сейчас перемкнёт и он подорвётся куда-нибудь прямо по стеклу?.. — Скажи, — раздаётся отстранённый голос откуда-то сверху. Его слова тихие, сиплые, едва различимые. — Я ужасный сын? Шота резко вскидывает голову и тут же шипит. Внезапный укол режущей боли обжигает палец. Он смотрит на руку — по коже расплывается тёмное пятно. Собирать осколки голыми руками в полутьме? Отличная идея, где твоя взрослость и ответственность?! Хитоши опускает голову, чтобы посмотреть на Аизаву. Глаза снова блестят от накативших слёз. Шота поджимает губы. Парень, сам того не зная, только что саданул ножом по затянувшейся ране. I can’t help you here, kid. Сам он уже смирился с этим фактом. Разочарование, позор семьи, ошибка. Сейчас его это уже совсем не задевает, ничего другого от консервативных японцев под пятьдесят и не будешь ожидать, но… — Послушай... — начинает было он, пряча пораненный палец в ладони, чтобы хоть как-то остановить кровь. — Родители... — но тут же одёргивает себя. Ты что, собираешься загонять парню свою проёбанную философическую истину, когда он одной ногой в бурлящем болоте адской магмы и вот-вот поскользнётся и полетит спиной прямо в лапы своих самых сокровенных страхов?.. Вместо этого, он поднимается и осторожно кладет руку Хитоши на плечо. — Это не так, Тоши. Они любят тебя. Твои родители всегда будут на твоей стороне, — сейчас ему не нужна правда, какой бы она ни была. Ему нужно утешение. А никак не охуительная история Аизавы, как самого его однажды не пустили на порог и оттаскали за волосы… Шинсо, видимо удовлетворённый ответом, устало валится боком на кровать, тонет головой в подушках и принимается тихонько мычать какую-то отдалённо знакомую мелодию. Что-то популярное? Что-то, что они только что слышали по радио? Шота какое-то время смотрит на него, вслушивается в мелодичное мурчание, пока не убеждается, что новых вопросов или паники не предвидится. Возможно, его немного отпустило, и он скоро заснёт? Для человека, у которого мир буквально рассыпался под ногами, парень держится очень неплохо. Аизава осторожно собирает осколки, подсвечивая их фонариком смартфона, вытирает воду бумажными полотенцами и устало прислоняется затылком к кровати. Закрывает глаза и проводит ладонями по лицу, словно пытаясь смахнуть с себя какое-то наваждение. Сука. А ведь он был пьян всего... минут... сколько назад? Осознание полного пиздеца, только что закончившегося, буквально вдавливает в пол. Конечности немеют, а сердце болезненно ударяется о грудную клетку. Спать не хочется, хотя голова уже раскалывается — ему ещё никогда не приходилось так быстро трезветь, особенно после нескольких егерь-бомб. — За что мне всё это? — тихо шепчет он. Вопрос в пустоту, и ответом только тихое мурлыканье на кровати. Из открытой двери балкона веет ночной прохладой, зябко накрывающей голые плечи. Чертовски хочется курить, но оставлять парня наедине с самим собой опасно. Он вроде затих, но чёрт его знает, закончилось ли всё, поэтому стоит поставить ему какую-нибудь музыку, чтобы он опять не провалился в глубокую яму собственного разума, где его поджидают непобеждённые демоны. Аизава поднимается и ковыляет к шкафу. В тусклом свете лава-лампы, он вглядывается в надписи на пластинках. Что из этого всего вообще может подойти? Слишком громко, нет… слишком бодро — снова не то, а это слишком тяжело — сейчас бы этого зелёного путешественника по иным мирам в смолу кидать, нет… О. А вот это хорошо. Он осторожно вытаскивает потёртую пластинку из красно-чёрного конверта, стараясь не заляпать обложку кровящим пальцем, кладет винил на проигрыватель, и ставит иглу на середину, фыркая тихо: «Set the mood first, idiot». С этой клубной дрянью всегда так. Незадачливым подросткам барыги вечно обещают побег от реальности, суля путёвку в неземное блаженство. Вот только никогда не говорят, что сознанием, несущимся чёрт-те куда со скоростью гоночного болида, им придётся управлять самостоятельно. Ласковый голос Планта под осторожные гитарные переборы и нежные звуки блокфлейты поёт из колонок: There's a lady who's sure All that glitters is gold And she's buying a stairway to heaven… Да уж парень, что за лестницу в небо тебе подсунули?.. Шота сгребает со стула первую попавшеюся кофту, накидывает её и выходит на балкон. Руки дрожат. Подкуривая, он понимает, что чувствует себя совершенно опустошённым. Охуенная ночь, ничего не скажешь. Он коротко усмехается, когда в голову приходит мысль, что он всё-таки привёл домой парня, как и планировал — только совершенно не того. — Ёбаный в рот, Тоши, — выдыхает он вместе с дымом, разглядывая тёмный силуэт на светлых простынях через оконное стекло. Он притащил домой ученика. Странное чувство собственной обнажённости накатывает на него с новой затяжкой. Он нарушил правило, которое чётко установил сам себе после первых нескольких лет работы учителем. Но с момента появления фиолетовой макушки на территории школы всё пошло по пизде. До этого он словно бы жил в двух мирах, которые шли параллельно, иногда слишком близко друг к другу — но никогда не смешивались. Мир работы, где Шота был строгим, но рассудительным учителем, и мир дома, где Шота был собой. А тут Шинсо. Сначала он разделил с ним курилку, потом косяк, и вот парень уже издевательски зовёт его «сэн-сэй», зубоскалит, рычит раздражённо, выбешиваясь, как типичный подросток, с мелочей. А потом вдруг ревёт ему в грудь в такси и умоляет не втягивать в свой пиздец родителей. Сегодня он заставил Аизаву переступить через собственные принципы — что будет завтра?.. Делая очередную затяжку, он вдруг понимает, что не додумался проверить, звонили ли парню родители. Может, они с ума сходят уже? Хотя... когда ты идёшь в клуб на всю ночь, у тебя должно быть прикрытие — в Шинсо, конечно, полно дурости, но он далеко не дурак. Отец часто в командировках, мать, по словам Хитоши, вечно на курсах чего-угодно, возвращается поздно. Он мог легко сказать, что останется у друга или притвориться, что уже спит... но надо бы проверить. Обо всём остальном можно поговорить завтра, когда парень придёт в себя. Если ему не станет хуже, конечно... Хитоши ёрзает на простынях, и Шота вдавливает остатки сигареты в банку из-под пива, торопясь обратно в комнату. And it's whispered that soon, if we all call the tune Then the piper will lead us to reason And a new day will dawn for those who stand long And the forests will echo with laughter

***

Они с Даби, наконец съезжают со стоящего в пробке шоссе, а Шота закусывает губу. Хитоши теперь... mature... и это не просто видно, это ощущается в каждом его движении, в каждой его улыбке. Этот Хитоши далёк от того парня, который испуганно вцеплялся в его запястье ледяными руками и, всхлипывая, умолял помочь ему, защитить его... Если бы Шота тогда прошёл мимо или вызвал его родителей... Ничего бы не было. Ни тусовок по выходным, ни подколов на уроке, ни совместных игр... Ни того утра. Никаких болезненных воспоминаний, никакого запоя. Шота, возможно, никогда бы не ушёл со школы, не познакомился бы с Даби и Токоями... Возможно, он бы всё так же сошёлся с Эми, и они построили бы крепкие здоровые отношения?.. Хотя… последнее маловероятно. Он и до знакомства с Хитоши был проёбанным для нормального общества человеком, тут ничего бы не изменилось. — У них закрыт drive thru! Чёрт, — Даби останавливается на парковке. Ему, как он есть — в пижаме, плаще и тапках — приходится тащиться внутрь. Интересно — думает Шота, отвлекаясь — часто ли работникам приходится лицезреть хмурую небритую морду в пирсингах и одежде сбежавшего из дурдома опасного шизофреника? Наверное, довольно часто. По крайней мере, Даби возвращается целый, с большим бумажным пакетом в одной руке и огромным стаканом с трубочкой в другой. Шота открывает ему дверь. — В Хэппи-мил мне попалась фигурка Соника! — совершенно счастливая улыбка девятилетнего мальчишки никак не вяжется с его диким видом. — Как раз к коллекции. — Заебись, — кивает Аизава. Он вдруг вспоминает, как Шинсо кривился при виде местного Макдональдса. «Что не так с вашими наггетсами? Кто в здравом уме будет есть картошку фри с шоколадным соусом? И почему она совсем не хрустящая?! А что это за бургер? Почему булка розовая?!» — но, конечно, он всё это ел. Иногда даже заказывал дополнительную порцию. Даби кидает пакет с едой на заднее сиденье и заводит мотор.

*

Вести внеплановую пару — означает смещение всего расписания на пару вперёд либо заморачиваться, придумывая, что ещё можно впихнуть потом на полтора часа, чтобы не выбиваться из графика... дополнительный семинар для тех лоботрясов, которые надеются на автомат? Перебирая в уме варианты, он заходит в свой офис, снимая на ходу влажную куртку. — Привет, — кивает он Хизаши, который привычно сидит за своим столом, нацепив на нос очки и погрузившись в изучение каких-то документов. — О, Аизава-сан! — блондин поднимает на него глаза и приветливо улыбается. Его неприлично жизнерадостная улыбка даже поднимает настроение. Хизаши, как всегда, прекрасен в своих нелепых круглых очках, белоснежном свитшоте и с несколькими тонкими золотистыми колечками на пальцах. — Как добрался? Он заправляет за ухо прядь волос. — Даби подкинул, — Шота подходит к своему столу и достаёт расчёску. Ветер и дождь растрепали хвост. — А, ты вчера в баре был, да? — в голосе Ямады проскальзывают какие-то неожиданные нотки, словно бы всё время до этого он воображал себе невесть что, но сейчас, когда ситуация разрешилась, вздохнул с облегчением. Ах, ну да, Шота же ему сказал, что не дома. А где он мог проснуться? В мотеле? В чужой постели? Под забором? Снова у Шинсо?.. — Готовили всё к Хэллоуину, — он встаёт у зеркала и распускает волосы. — А ты как? Блять, расчёсываться после дождя это какая-то отдельная адская пытка. Надо было всё-таки нормально заплетаться дома. — Да вот, что-то с машиной, — печально вздыхают позади. В отражении Шота ловит лицо блондина и серо-зелёные глаза, направленные на него. — Сегодня с утра почему-то отказалась заводиться, потом, конечно, заработала, но какое-то странное жужжание появилось. Жужжание? Туда что, оса залетела? Мужчина мысленно закатывает глаза. Способность его коллеги объяснить суть проблемы поражает. Впрочем, а что ещё ожидать от человека, который под капотом своего автомобиля может различить только ручку щупа, чтобы проверить уровень масла, а всё остальное для него — одна большая чёрная дыра. Ну свечи, может, ещё поменяет. — Она глохнет, если её на парковке оставить? — вопрос выходит сам собой, почти инстинктивно. Он так много времени проторчал в гараже Даби, что впору вторую профессию получать. — Нет, но при старте, даже если вдавливаешь педаль, машина не сразу двигается. Думал, так и встану на светофоре очередном. — Ты ничего не менял там? Масло? Свечи? — Шота ловко выплетает косу, накладывая одну прядь на другую. В отражении сзади него отрицательно покачивают головой. — Если хочешь, могу посмотреть после работы? Он завязывает резинку на кончике косы и оборачивается. — Ох, да неудобно как-то тебя просить... — мямлит Хизаши, смущённо потирая рукой шею. — У тебя и так дел полно должно быть... Ага. Мучаться сомнениями по поводу бывшего ученика с потрясающей задницей, непостижимым вкусом в алкоголе и кругом общения, сплошь состоящим из людей, лица которых Аизава раньше если и видел, то только в новостях. — Не говори глупостей. Я же только посмотрю, если дело серьёзное, отвезём в мастерскую, — он улыбается и, подойдя к столу блондина, ободряюще похлопывает его по плечу. Мягкая ткань свитшота ощущается нежным облаком под ладонью. — Мы же друзья, какие проблемы. Друзья с ничем не обязывающим лёгким флиртом, как-то так? С Ямадой проще. Да, нет шуток на грани откровенной пошлятины, да, нет этих взаимных уколов и дьявольских глаз, один взгляд которых заставляет ноги прирастать к земле, а сердце останавливаться, и охуевшей (или охуенной?) истории их дружбы тоже нет, зато можно не ломать себе голову, прокручивая сотни и тысячи «почему» и «зачем». И даже этот вежливый флирт со стороны блондина не напрягает. Они взрослые люди — если нужно будет, если они захотят, всё это может перерасти во что-то большее. Просто им и так комфортно. А с Шинсо... А с Шинсо — это с разбегу ебануться с обрыва. Без страховки. А там уже: появятся крылья или расхерачишься в фарш об острые каменные зубья на дне — как карта ляжет. — Подожди, а что у тебя с рукой? — Хизаши хмурится, снимая очки и рассматривая синяк на костяшках. Тёплое дыхание щекочет кожу. — А? Это? — Шота словно бы сам впервые заметил. — Да ерунда, поцапался вчера с кем-то по дороге домой. Забей, она почти не болит. И в доказательство он чуть сжимает чужое плечо. — Неужели нельзя быть осторожней? — фыркает мужчина, поднимая взволнованные серо-зелёные глаза. — Ты же можешь серьёзно пострадать! Шота лишь разводит руками. Может. Как и разъезжая на байке, как и подцепляя кого-то в баре, как и просто по пути на работу. — Жизнь — довольно рискованное занятие, Ямада-сан, ты об этом не задумывался? Хизаши замирает, удивлённо округляя глаза. — Забавно, что ты это сказал, — тянет он, задумчиво поглаживая подбородок. — Я буквально несколько минут назад читал эту фразу. Слово в слово. — Ну, это Гарольд Макмиллан сказал, а не я, — движимый любопытством, он напрочь забывает о манерах и пристраивается на краешке стола, впрочем, никто не возражает. Ни против задницы Аизавы на столе, ни против его руки на плече. — А где ты на неё наткнулся? Блондин принимается рыться в бумагах на столе. — Вот, — он вытаскивает на свет несколько скреплённых листов, находит нужную ему строчку и тыкает в неё пальцем, протягивая документ Шоте. Вопрос: Ходят слухи, что вы слишком часто подвергаете свою компанию неоправданным рискам. Что вы сами считаете по этому поводу? Ответ: Жизнь — довольно рискованное занятие, не находите, господин журналист? Бизнес без риска — бизнес без удовольствия. Нет ничего искусного в том, чтобы монотонно следовать схеме, сто раз сработавшей. Так мы получим прибыль, но не сможем изменить мир. Шота хмурится, перелистывает на начало. Интервью с вице-президентом «Cerberus Security» Хитоши Шинсо. Интервьюер Тенья Иида. — Иида… это тот парень, что ходил на презентацию в CS? — Аизава задаёт первый же пришедший в голову вопрос. Ему не то, чтобы очень хочется прочитать, но... ему очень хочется прочитать, ладно. — Да, он очень хорошо себя проявил, и Сасаки-сан дал ему возможность взять личное интервью у господина Шинсо. Всё уже в печати, мне просто прислали копию. Сасаки-сан в полном восторге. Иида, к слову, тоже. Он был сильно впечатлён этим разговором. Шота, перекатывая пирсинг во рту, пробегает глазами по первой странице. Вопросы общего характера о работе, о родителях, учёбе в Гарварде... Вопрос: Господин Шинсо, до того, как приехать в Японию работать, вы же заканчивали здесь старшую школу, не так ли? Ответ теряется на следующей странице. — Эм... ты не возражаешь, если я прочту? — получив согласный кивок, он даже не трудится отойти за своё рабочее место. Так и остаётся рядом с Хизаши, хоть со стола встать догадался. Ответ: Да, я провёл последний год старшей школы здесь, сдавал японские экзамены. Отцу нужно было заняться японским филиалом, и мы вынуждены были на некоторое время оставить Америку. Вопрос: Скажите, какое было ваше первое впечатление о Токио? Ответ: Не могу сказать, что мне всё сразу понравилось. Япония — уникальная страна со своими обычаями и порядками, которые необходимо самому прочувствовать и к которым нужно привыкнуть. Вопрос: Что было самым трудным для вас тогда? Ответ: Японский язык. Мышление и речь — на самом деле тесно связаны, тогда я понял это не сразу. Я никак не мог взять в толк, что в разговоре с людьми нужно использовать разные слова и обращения, учитывая их статус. Увы, первое время учителям приходилось терпеть моё непочтительное обращение к ним, и теперь я понимаю, насколько им было со мной непросто. Вопрос: Был ли кто-то, кто помог вам адаптироваться к новой жизни? Ответ: Можно и так сказать. У меня был... наставник. Он оказался единственным, кто понимал, через что я проходил тогда. Он был очень снисходителен, объяснял мне, как младенцу, простые истины. Ну и прилетало мне от него, конечно, когда я вёл себя неподобающе. Шота сглатывает. Наставник? Это немного… слишком. Всё, что он делал тогда... Хитоши считал его наставником? Самое странное, что могло случиться с человеком, старающимся выделяться из толпы во всех сферах жизни — наставить кого-то слиться с толпой. Вопрос: Вы поддерживаете связь до сих пор? Ответ: Раньше мы были очень близки. Думаю, можно даже сказать, что мы были друзьями. Но сейчас... His life is full and complete without me, I guess. — Что у тебя с лицом, Аизава-сан? — Шота отрывается от текста. Хизаши, подперев подбородок ладонью, неотрывно наблюдает за ним. Его брови слегка нахмурены. — Мне не показалось, да? Он говорил о тебе, когда говорил о наставнике? — Ну... эм... — мужчина закусывает губу. — Выходит, что так. — Выходит? То есть ты не согласен с этим? Не то, чтобы он был не согласен. Это была правда. Но это была очень тонкая правда. Хитоши сказал... на удивление... самую суть. Шота всего лишь был тем, кто залеплял ему подзатыльники и объяснял разницу между «извините», «прошу прощения» и «сорян». Но они были близки. Слишком близки. Ближе, чем друзья. Он никогда не пытался найти определение их странным отношениям. Партнёры? Не в том пошлом понимании любовников и не в далёком определении малознакомых людей, объединённых общими интересами... Хитоши мог без предупреждения завалиться к нему среди ночи, упасть на диван, заявить, что жизнь полный пиздец и уснуть. Аизава пинал его утром, чтобы получить ещё порцию того восхитительного кофе, который умел готовить только он. Шота мог позвонить ему с нихуя, начать болтать и не заметить, как прошла ночь. Он учил парня нарезать овощи и жарить хлеб на сковороде до идеальной хрустящей корочки, а Хитоши дотаскивал его пьяную тушку до дома, потому что «Шота, ты же не бомж спать под кустом. Пошли!». Они... блять... они прожили тот год вместе. Они просыпались вместе и пили. Кидали друг другу смешные мемы и обсуждали... fuck… the most intimate shit, he wouldn’t tell anyone ever. Шота никогда не задумывался, как всё это видел Хитоши. Кем Шота приходился ему и что побуждало парня приносить ему кофе с коньяком в школу, узнав, что Аизава бухал всю ночь. Как он на самом деле воспринимал все эти подколы мужчины?.. Для него самого Хитоши был «паразитом», «занозой в заднице», «эй ты, чё бля там делаешь», «Шинсо, ты где там потерялся» и однажды он был... «Тоши». В ту злополучную ночь, когда Аизава впервые захотел отмотать время назад и остаться дома, чтобы не видеть тех напуганных глаз под наркотой и не слышать тот умоляющий голос. Шота возвращается к изучению интервью. Вопрос: Вы уже упоминали, что отличное руководство включает в себя грамотный подбор персонала. Можете поделиться своими секретами успеха, как вы набирали персонал? Это какое-то особое чутьё? Ответ: Чутьё? Наверное, можно и так сказать. Я всегда знал, что ждёт меня в будущем. Наследование большой компании накладывает специфические обязательства, включающие в себя умение находить нужных тебе людей. Так случилось, что уже к окончанию школы я знал, кого конкретно хочу видеть в своей жизни. Both, at work and at home. Вернувшись в Токио я сделал всё возможное, чтобы собрать этих людей вокруг себя. Unfortunately, not all of them shared the idea. But as a leader you should always remember, that you can’t make people do something against their will. Аизава вдруг чувствует себя настоящим уродом. Он слишком зациклился на себе и не подумал, что должен чувствовать Хитоши после того, как Шота молча исчез с приема, ничего не объяснив, не ответил на письмо с извинениями (хотя, блять, это он должен был извиниться перед Шинсо!), и в итоге ничего не написал в ответ на предложение выпить кофе. А это уже просто неуважительно. Пока Шота наматывал сопли на кулак и хоронил под литрами спиртного их совместное прошлое, Шинсо... дал интервью, в котором признался, какую большую роль в его жизни играл Аизава. Наставник? Хизаши осторожно похлопывает его по руке. — Пара скоро начнётся, — он кивает на листы. — Можешь оставить себе и дочитать, когда будет возможность. — Не надо, — Шота улыбается, складывая их обратно на стол блондина. — Я увидел достаточно. У твоего студента отличное чутьё — я так понимаю, некоторые вопросы задавались походу беседы. Очень тонкая балансировка между рабочими моментами и личной жизнью. Недурно. Ямада согласно кивает, поднимаясь. — Сасаки-сан сказал примерно то же самое, да я и сам вижу. Ему хотят предложить место в издательстве, пока что временное, но по окончании университета — постоянное. Они выходят вместе, Ямада воодушевлённо расписывает все достоинства своего ученика. Он им действительно гордится. Как настоящий наставник, он вложил немало своих сил в парня, вёл его по тернистому пути проб и ошибок, всегда был рядом, чтобы поддержать, подбодрить и вернуть на дорогу, если Иида оступался или сворачивал не туда. Сравнивая Хизаши и себя, Шота понятия не имеет, как его самого вообще можно назвать наставником. Всё, что он сделал для Шинсо — вовремя ебашил ему подзатыльники и редко, но заслуженно хвалил, стараясь обернуть похвалу в шутку, потому что гордый, как тигр, парень, мог и зарычать оскорблённо. Надо всё же ему что-то написать, нечестно вот так всё бросать только потому, что ты сентиментальный идиот. Вот только... А что ему написать?.. «Извини, что так долго тянул, теперь ты уже, наверное, занят, но, если вдруг что, я согласен?» — что за невнятный бред, тем более, он уже пообещал помочь Ямаде с машиной после работы, так что сегодня точно ничего не выйдет. Это, во-первых, а, во-вторых… что будет после этого кофе? Хитоши слишком занят, чтобы зависать с Аизавой в «Седьмом небе» за бокалом пива, непринуждённой болтовнёй или какими-нибудь настолками с его друзьями, а Аизава — слишком жираф, чтобы ходить на все эти приёмы с Хитоши. «Привет, спасибо за вечер, рад был узнать, что ты не проебал эту жизнь, удачи...»? Звучит просто нелепо… Айзава вздыхает, открывая дверь аудитории. Как бы печально это не было осознавать, их время прошло.