Крылья

Под Новый год Слава со Светой ругаются в пух и прах: у него — московские концерты, у нее — разрушенные планы на праздники. Соседи по коммуналке, не привыкшие к ругани из их комнаты, прикладывают ухо к стене, за окнами — скудный питерский снегопад, а у Славы из доводов — только большие деньги. — Выступления хорошо оплачиваются, понимаешь? Я этими концертами нас на весь январь обеспечу. — Всех денег не заработаешь, Слава. Можно хоть на праздники не пропадать? — Я не понимаю, в чем проблема? Мама в городе, Костька в городе, Диана вот — тоже. Соберитесь компанией, отпразднуйте. — Ой, едь! — она толкает чемодан. Света замечает за собой, что ругается чаще обычного и что всякое недовольство обращается к Славе. Все, раньше пустое и несерьезное, сейчас обретает смысл, и Слава замечает это. Он с какой стороны ни подходит к Свете — она ершится и вся зажимается, словно Динька на нее так влияет: отдает, что ли, часть своей вредности, в шутку думает Славе. Они с Дианой пропадают с утра до ночи с репетициями, и верхом становится совместное выступление в «Империале» — там, где они обычно играют со Славой. Это становится спусковым крючком: он покупает билеты в столицу. С Дианой все идет как по накатанной: Света приходит в зал вечерами, чтобы отыграть пару песен, а заканчивает на крыльце общежития, с кружкой горячего черного чая и Дианкой под боком. Она рассказывает о литературе двадцатого века, читает стихи и странно-спонтанно смеется со Светиных розовых щек. Как-то неосторожно Света роняет вопрос о Костьке, и Динька смущенно опускает взгляд: — Парень он хороший, но как мужчина... не мне судить. — А мне кажется, ты ему нравишься, — подмигивает Света, а у самой внутри сильное чувство, что говорить наедине с Дианой нужно другое. Та ощущает это спинным мозгом, и Светины слова осадком остаются на сердце. Она натягивает воротник куртки до самых очков: — А мне кажется, это его дело. Нравлюсь, не нравлюсь — к нему все вопросы. — Динька, ты как ребенок, — Света достает из кармана рукавицы и отдает ей. — И дуешься, как ребенок, и одеваешься. Простудишься под Новый год — весело праздник с температурой и в кровати пройдет. Она подносит ко рту чай и, смеясь над запотевшими очками, отмахивается: — Не простужусь. На следующий день как только Слава с чемоданом наперевес выходит из комнаты, Света набирает номер Дианы и приглашает встретить Новый год вместе, а та ей в трубку: — Я простудилась. Света закатывает глаза: — Ясно. Тридцать первого Света помогает Лиечке приготовить часть блюд — она отмечает праздник с соседями по коммуналке — и, забежав по дороге в аптеку, прыгает в трамвай до Динькиного общежития. На время праздника по личной договоренности бабуся-вахтерша пускает Свету с ночевкой, но предупреждает, что в случае чего на улицу полетят обе. Диана давится пресной кашей, когда Света стучит в комнату: — Такой практики в медицинском у меня точно не было. Охрипший Динькин голос звучит намного ниже, чем обычно, и в какой-то момент Света безумно замечает, что песни таким томным голосом могут стать фишкой альбома. — Прошу к столу, — Диана с появлением Светы словно вся отживает и с усмешкой оглядывается на стол. — В меню таблетки и сироп от кашля. Чего желаете? — Предпочитаю чай, — Света ставит маленький электрический чайничек, подаренный каким-то дядей через три колена Диане при переезде. — Тебе тоже не помешает. — С коньяком? — С медом, — Света достает из портфеля целую баночку. — Это тебе от Лиечки подарок. Она тут еще варенье просила передать и... — Света опускается перед сумкой на корточки. — Это, в общем-то, от меня, — и тянет Диньке криво связанные носочки. — Я еще только учусь все эти задние и лицевые… но зато они теплые. На следующий праздник, может, варежки осилю. — Ты сама, что ли? — Диана садится на кровати, разглядывая подарок. Красные яркие носки совсем не колючие, и кое-где сбивается рисунок. — Ну… не без помощи мамы, конечно. И не без нервов. Так что, как говорится, с душой. Динька высовывает из-под одеяла ножки и надевает Светин подарок. Она смущенно улыбается: — Спасибо. Мне очень нравится. — Это главное, — Света подхватывает ее настроение, наливает чай и садится рядом. Диана выдвигает ящик прикроватной тумбочки. — А у меня для тебя очень глупый подарок, — она тянет ей забавных фарфоровых поросят. Они маленькие, только в ладошку и влезают. — «Ту пигс», так «Ту пигс». Света смеется с этого милого Динькиного жеста. А в душе она, оказывается, тот еще романтик. Света берет поросят в руки: — Ничего не глупый. Отличный подарок. Тем более, с предысторией, — она на эмоциях обнимает Диньку, и нет бы насладиться моментом, та строит из себя невозмутимую, бурчит что-то с улыбкой, пока Света не затыкает ее. — Можешь просто обнять в ответ. Диана сдается. В двенадцать она жмурит нос, загадывает желание, и когда вновь открывает глаза, думает, что оно, возможно, сможет исполниться: в ее комнате Света, на ногах — нелепые красные носки, и «Ту пигс» распадаться не собираются. Света ночует на соседской кровати, но ни одна толком уснуть не может. — Динь. — А? — А кому посвящен «Париж»? Вопрос прямо в лоб. Диана вертится на кровати и пытается вдохнуть поглубже, будь простуда не ладна. — А есть разница? — Диана отворачивается к стене. — Тому же, кому ты «Белую» посвятила. — Славе? Динька быстро разворачивается: — Тому, кто нравится! Кому Слава твой нужен… Света решает больше простуженную Диану не трогать и умолчать, что который день пытается строчки про «процент сумасшедших в квартире» в единое целое уложить. И пишутся они в ожидании Диньки. Новогодние праздники они проводят вместе: Динька выздоравливает к середине и мимолетом даже знакомится с Лиечкой, когда ждет Свету возле подъезда. Та застает ее с сигаретой в руке, плюющую в снег. Весь вечер после этого Диана выпытывает у Светы, насколько все плохо, а та хохочет и думает пока не говорить, что сама Лиечка — тот еще курильщик. На Рождество она приглашает Свету со Славой к себе, а Света берет с собой Диньку и является с ней к обеду. Лиечка не возражает, рассаживает их за маленький столик в гостиной и все норовит накормить Диану: она кажется ей уж больно худенькой. Света наблюдает за этим с неприкрытым смешком, а затем все же усаживает Лиечку на место: она может позаботиться обо всем сама. Диана благодарит ее за мед и варенье, но, когда Лиечка просит сыграть их со Светой что-нибудь из репертуара «Ту пигс», боязливо уходит в отказ. Все кажется, что старшее поколение не поймет. А Света, напротив, тянется к скрипке: «Давай. «Я раскрашивал небо». Лиечка как классическая мать собирает им с собой обедов на несколько дней вперед, Диньке еле успевает в прихожей всучить еще и банку апельсинового варенья. Они с хохотом вываливаются из подъезда, и Света замечает, что Динька маме очень нравится. Она кивает в ответ: — Это взаимно. — Мне перед «Империалом» нужно домой заскочить, оставить все это. Тебе, думаю, тоже, — Света опускает взгляд на пакет. — Так что до встречи вечером?.. — и стоит. Динька ставит сумку в снег и, шагнув вперед, по наплыву эмоций обнимает Свету. Нос утыкается в капюшон, от Светы пахнет ее же собственными сигаретами [пора бы перестать курить при ней], и только Динька думает трусливо сдать назад — Светины руки обнимают ее в ответ. — Тебе не пора? — Не порти момент, Динь. Диана прижимается сильнее и прячет улыбку. Вечером она сдуру прилетает в казино раньше времени, выпивает с барменом пару стопок и в ожидании Светы настраивает гитару. Она непривычно опаздывает, и, явившись в аккурат за пару минут, подозрительно молчит. Динька осторожно касается ее руки: — Свет, все в порядке? — Да, просто со Славой опять разругались, — дергает она плечом. У Дианы в ноги падает сердце. Светка переживает из-за их отношений, дуется и злится, а значит, они имеют большое значение. Динька никнет на глазах. Отыграв концерт, обе сворачивают инструменты, но владелец предлагает остаться: у «Империала» с новогодних корпоративов много выпивки, впереди — выходные, а музыка Диньки и Светы ему больно нравится — пусть девчонки отдохнут тоже. И если Диана слегка мешкает с ответом, то Света уверенно кивает: «Отличное предложение». Они залетают за дальний столик, много пьют, и между четвертой и пятой стопкой из Светы выливаются все недовольства. — Славе большие перспективы в Москве предлагают. Наутилус какому-то продюсеру приглянулся. Диана бледнеет и будто бы резко трезвеет: — Вы в Москву собираетесь переезжать? — одна мысль об этом бьет в голову. Света нервно машет рукой: — Он — да. Говорит, Диана пусть поживет в нашей комнате — все лучше, чем в общежитии. А мне его Москва к черту не сдалась, — она чуть ли не бьет рукой стол. — Свет, так не едь. Если ты любишь Питер и у тебя здесь все, зачем обязательно ехать за ним? — Ты не понимаешь, — Света бросает смятую салфетку на стол. — На расстоянии… я не смогу быть в таких отношениях. Видеться урывками, друг к другу в поездах… что за семья такая? «Семья». У Дианы постыдно встает ком в горле. Каждое Светино бьет в сердце, а у Диньки — нежная, юная влюбленность и такая хрупкая. Ей кажется, все бессмысленно, но. — Ты его любишь? — вопрос прямо и без аккуратностей. Диана опрокидывает новую стопку в ожидании ответа. Света морщится из-за коньяка: — Люблю, конечно. Но и маму люблю, и Питер люблю, и тебя, — вырываются признания одно за одним. — Не хочу лишаться этого. Не хочу выбирать одного. Диана отключает чувствительность. С нее хватит. Благо, градус позволяет еще надевать маску. Она разливает коньяк в две стопки: — Может, вам поговорить? Питер — это ведь тоже город больших возможностей. — А толку? Все из Наутилуса рвутся туда. Контракт вон подписываться собираются. Он все решил... Знаешь, — обращается она к Диньке, — к черту. Не будем портить этим вечер. Или утро. Я с тобой о хорошем хочу говорить. Диана набирается терпения. В семь утра они выходят из казино, и Свете так не хочется возвращаться домой. Динька закуривает, пытается не трясти головой слишком сильно и предлагает Свете отоспаться у нее: соседки на каникулах, а бабуся-вахтерша уже хорошо ее знает. Света соглашается. В трамвае Динька, скрестив на груди руки, спит полусидя, и отчего-то оторвать глаз от нее не выходит. А когда они заходят в комнату, сонливости как ни бывало. Динька ругается, что соседки увезли все постельное белье на стирку, а Света заверяет, что спокойно поспит на стуле, прямо как в трамвае. — Не выдумывай, — Диана расстилает свою кровать. — Ложись. Я спокойно перекантуюсь на Веткиной. — У нее даже одеяла нет. Замерзнешь и снова простынешь. — Мне не привыкать, — отшучивается Диана. Она переодевается за шкафом, когда Света предлагает: можно лечь вместе. Такой близости Динька стесняется, но желание оказаться со Светой рядом сильнее. В свитерах они залезают в тесную кровать. — Не боишься, что Слава будет переживать? — Пусть, — Света отстраняется, но, когда видит, что своим настроением расстраивает Диньку, аккуратно проводить пальцами по ее носу. — Я всегда в первую очередь обращаю внимание на нос человека. При знакомстве там, при общении. Можно сказать, что, если мне понравится чей-то нос, я почти влюблена. — Хочешь сказать, что у меня уродливый нос? Света мотает головой: — Наоборот, — и закусывает губу. Под градусами и своей наивной влюбленностью Диана подается вперед, оставляя на кончике Светиного носа поцелуй. — Мне тоже нравится твой. Света чувствует кроткий, с привкусом коньяка поцелуй и в страхе наворотить дел отворачивается: — Это хорошо. Доброй ночи. — Так утро уже. — Значит, доброго утра, — Света держит себя, лишь бы не обернуться к Диане обратно. Та обнимает ее со спины, впервые проглотив свою гордость, и Света сдается: пальцы переплетаются с Динькиными. Главное, не обернуться. [Главное, не поддаться.] Главное… — Свет. — Да? — «Париж» про тебя. Шепот Дианы едва различим в комнате. Света сжимает пальцы сильнее: — Я знаю...