Крылья

На День всех влюбленных Света получает два подарка, и это становится краем. Динька прилетает с утра пораньше, просит соседку передать ей цветы и торопится на учебу, а по правде, просто боится столкнуться со Славой. Света ставит скромный букет белых роз рядом с красными — Слава почему-то неизменно дарит именно их. Лиечка говорит, они означают страсть, любовь и безумие, а белые — трепет и восторг. Только Свете кажется, Динька и Слава выбирают их не задумываясь, а просто что нравится. Лиечка по традиции зовет Славу со Светой к себе в гости: она, как и Светик, считает, что День влюбленных — главный человеческий праздник. «Кто мы без любви?» — Ты точно хочешь пойти в гости к маме со мной? — Слава особенно медлит со сборами. — Просто если хочешь позвать Диану, то… — он поднимется с кровати, переставляет бегунок календаря и опирается о стену. Ему жизненно важно услышать сейчас, что Света хочет идти именно с ним. Света мешает ложечкой сахар: — У нее другие планы. — Ах, так дело в планах… — Слава качает головой, а затем выходит из комнаты. В длинных коридорах коммунальной квартиры хочется потеряться, но куда денешься, если здесь по-прежнему этот трехколесный велосипед, грузовичок и солдатики маленького соседа? Сколько раз, наступая на них, от замечаний Славу сдерживало лишь то, что, быть может, однажды кто-то другой наступит на таких же и сдержится, не ругая их со Светой мальца? [Все планы насмарку.] Он плетется в общую кухню, заваривает кофе и возвращается в комнату: — Прости. Света осторожно садится рядом: — Тебе не за что извиняться, — пальцы гладят его волосы. От того, что все открыто и честно, Свете совсем не легче. Вместо того, чтобы оставлять всех в неведении и не мешать одно с другим, она открыто, прикрываясь пресловутым «никого не обманываю», делает больно и Славе, и Динке, а потому за компанию и себе. Днем в квартирке Лиечки собираются ее подруги, и каждая, с большим добрым сердцем и нежеланием обидеть, щипает Светку со Славой вопросами: «Когда собираетесь жениться-то, а?» Оба ощущают неловкость, которую сглаживает Лиечка: «Пусть дети сами решают. Что мы цепляемся к ним?» И все идет мирно, пока материнский голос не бьет в Светину голову: — Я Динечку пыталась пригласить к нам, но она отказалась. Вы не поругались? Света ставит бокал с вином. Рука Славы обнимает ее со спины, и в этот момент — она чувствует это — пальцы сжимаются. — Нет, не ругались. День всех влюбленных ведь. Может, у нее планы какие. — Чай, с Костиком. Уж больно много она о нем говорит. Света опускает взгляд: — Возможно… А Диана все утро, чуть не роняя голову на парту, пытается слушать о Маяковском и чувствует себя отчего-то им: вторгается в чужую жизнь, хочет просто быть рядом, только до слез на кухне пока не опускается [по крайней мере, не на Светиной, а в общежитии не считается]. Она упирает ботинки в стул соседки спереди, опускает подбородок на руки, но все тщетно: беспросветно хочется спать. Всю ночь строчки песен не дают покоя. Я люблю того, кто не придет, кто не сядет пить чай за одним столом. Она раздает агитационные листовки в мороз, чтобы скопить денег на хороший букет для Светы, и пытается найти подработку: всеми силами ей хочется показать, что быть с ней не равно все потерять. Динька не хуже Славы: она тоже сможет — хоть и не сразу — снять им комнатку, работать наравне со Светой, ни от кого не зависеть. Маленькие деньги, но уже приносит «Империал», а значит, все не так плохо. На последней парте несколько дней она вышивает двух поросят на рубашках — подарок Свете и, ей кажется, отличное дополнение к выступлениям. Вечером она очень надеется встретиться с ней. Когда звонит Лиечка и предлагает прийти, Динька почти соглашается, а потом вспоминается Слава: конечно, он будет. Диана отказывается и мимолетом между Лиечкиными сожалениями и пожеланиями хорошего праздника думает, что всего этого точно бы не было, знай она об их со Светой отношениях. Становится очень грустно, и уже подарок кажется таким глупым: везде эти поросята, можно придумать и пооригинальнее что. Динька храбрится, курит на общем балконе и никому не показывает, как ранит ее любовь к Свете, а по вечерам выбегает в парк, чтобы выплакаться и привести чувства в порядок. [Они в бардаке, они — нужна помощь! — обращены к той, которая засыпает с другим.] Чтобы не слететь с катушек, Диана приглашает как-то Костика прогуляться, и прямо на Невском, когда он замечает в шутку, что они со Светой как два сапога пара, дает волю эмоциям. — Диан, ты чего? — он обнимает ее, проявляет свою дружескую заботу, но она не может перестать плакать. Держать все в себе больше невыносимо! — Не могу, Кость, не могу больше. Она, не боясь нарваться на непонимание [это меньшее, что может случиться сейчас], выкладывает ему все, как на духу, и на моменте со Славой начинает плакать сильнее. Костька покупает им горячий чай, отпаивает совсем расклеившуюся Динку и только кивает. В конце рассказа он закладывает руки в карманы куртки: — Даете вы… за моей спиной такая драма разворачивается, а я и не знаю… Ну, даете! — Что делать-то с этим, Кость? — Диана забирается на скамейку с ногами, греет руки об остывший стаканчик. — А что делать? — он откидывается на спинку. — Наверное, правильнее всего стоило бы сказать, что рушить семью неправильно и надо оступиться, но… — Но? — Диана шмыгает носом. Такими выходками она рано или поздно доведет себя простуды или чего похуже. — Но если ты любишь и любит Света, то к черту все это. Сейчас все зависит от нее. Единственное, что ты можешь сделать, это перестать проявлять свой характер. Уж я-то тебя знаю, — он аккуратно смеется, чтобы разрядить обстановку и не обидеть Диньку. Она думает об этом давно: ее резкий, импульсивный характер однажды сыграет с ней злую шутку. Может, и вправду, не стоит сильно давить на Свету своей ревностью и обидами? Вечером Костя провожает Диану до общежития, но, когда замечает на скамейке Свету, быстро прощается. Динька подходит к ней очень осторожно, и Света не может не заметить ее заплаканного лица. — Динь?.. — Так, с Костиком просто болтали… — Диана делает невозмутимое лицо. — Между прочим, он тоже плакал! Представляешь? — Правда? — Нет. Света забирает Динку в объятия, за хороший дагестанский коньяк вахтерше в честь праздника тащится в комнату и на вопрос: «Где соседки?» — получает ответ в лоб: — У них личная жизнь у всех есть… наверное, отмечают. — У меня для тебя тоже кое-что есть, — Света достает из портфеля, наверное, самое страшное чудовище, которое только может быть, и гордо заявляет: — На тебя похож. Я его как увидела, не смогла пройти мимо. Хохотунчик называется. Смеется, как ты. — Неужели у меня такие же уши? — улыбается Динька. Больше не хочется плакать, но и думать о том, что Света на ночь глядя все равно уйдет, тоже. — Нет, — Света касается поцелуями щек Дианы. В душевных терзаниях девятнадцатилетний девчонки — разве может она знать еще, как все устроено? — она винит себя. Света помнит себя во время знакомства со Славой, она была чуть младше Диньки, и оттого особенно понимает ее сейчас. — Свет, не уходи… пожалуйста. — А соседки как? — На ночь только Ветка вернется. Я ее к соседям выпровожу, мы так делаем иногда, если нужна комната. Останешься?.. — Диана смотрит на нее щенячьим, обожающим взглядом и ждет ответа. Отказать ей Света не может. О том, что подумает об этом Слава, Диане не хочется спрашивать: о нем слышать всегда тяжело. Ночью Диана тихо поет Свете «Я люблю того» и дарит рубашку с поросятами. Света обещает не снимать ее ни на одном выступлении, и эти маленькие, искренние Динкины жесты задевают ее по-настоящему. Ночью, поглаживая ее плечо и глядя в потолок с общажной тесной кровати, Света признается: — Динь, ты знаешь… я люблю тебя, кажется. — Кажется?.. — поднимает она голову. Внутри буквально все замирает от этих слов. Только бы не проснуться сейчас. — Просто страшно по-другому произносить. — А ты попробуй, — Диана целует Светино плечо и, чуть помешкав, смотрит на нее очень смело. — Я тебя вот люблю. Света только и может выдавить из себя, что: — Ты уверена? — А чего мне неуверенной быть? Я это чувствую. Знаю, что у меня ничего особо нет, но я ищу подработку, со следующего курса могу перевестись на заочное и работать нормально. В смысле, — чуть приподнимется Динька, — мы сможем нормально жить. И если ты останешься… все будет хорошо. Света заправляет Динкины волосы за ухо. Она нависает над ней и своими большими глазами напоминает, в чем суть. Одного ночного поцелуя хватает, чтобы решить окончательно: со Славой нужно поговорить снова. [— И я тебя люблю, Динь.]