Крылья

На Невском холод пробирает до самых костей, а у Диньки заношенные ботинки из Польши. Кажется, не новые изначально, купленные с рук матерью перед отъездом. Диана носит их со Светиными красными носками, те вылезают наружу единственным ярким пятном. Диана пытается быть преданной моде: носит клетчатые рубашки и водолазки, очки в тонкой оправе и грубые мужские ремни; Света же за модой совсем не следит: главное, чтобы было удобно. На Свете кожаное пальто, заштопанное на плече, и хорошие белорусские ботинки — подарок Лиечки на прошлый Новый год. Диана смотрит на нее украдкой: вдруг одно движение — и Света снова запоет о Славе и пресловутых моралях. Сердце Диньки разобьется тотчас, и, быть может, она расплачется в ту же секунду. Диана скользит взглядом по носу Светы, аристократическому, прямому. Удивительным образом ей кажется, что такого больше ни у кого нет. Света в молчании поглядывает на красные Динькины пальчики — в них зажата сигарета. Света улыбается: — Варежки тебе точно связать нужно. К носкам. И шапку, — поднимает она взгляд, — а то простынешь в своей погоне за красотой. Света смотрит на Диньку иначе, чем на Славу когда-то: в Диане она замечает резкие, четкие скулы и нос — первое, на что обращает внимание Света, это нос, и Динкин цепляет внимание сразу. Она замечает, что разглядывает юную магаданскую девочку как диковинную вещицу, которую непременно хочется потрогать, рассмотреть, узнать. Диана вызывает неподдельный интерес. Света ловит себя на мысли, что ей нравится Динькина внешность и что тяжелые ботинки ей очень идут — обычно она мало обращает на это внимание. Свету цепляют случайные жесты, повороты головы, тембр голоса. В Диане нравится все, кроме. — Ты какая-то грустная. — Нет, я просто, — отмахивается Динька. Пальцы немеют от холода, но она курит дальше, — думаю. Да, я так умею, — отшучивается она, но Света не может не заметить ее настоящих эмоций. — А если правда? Диана кидает окурок в снег, закладывает руки в карманы и жмет плечами: — Не знаю… не верится, что ли, что ты реально со мной. Может, передумаешь еще, не захочешь говорить со Славой, — Динька ежится и всерьез боится говорить это Свете. А что, если недоверие ее отпугнет? Но ей нужно услышать твердое «я с тобой» снова. Света знает это чувство — когда перед тобой стоит тот, в кого ты беспросветно влюблен, всегда выдают глаза — и помнит его со времен Славы. Когда подкашиваются ноги, и сердце — еще чуть-чуть! — и выпрыгнет из груди, словно мячик. И так страшно, что им поиграются и бросят, и так интересно. За плечами Светы — миллион переживаний, и главное из них — Динька. Света чувствует ее иначе: будто ее появление в жизни обещано кем-то, и Диана — тот самый недостающий элемент. Исчезни он снова — и Света почувствует себя неполноценной. Ей думается, что Динька — то самое, после чего жизнь разделяется на до и после. — Я даю тебе слово, что поговорю с ним, — Света берет ее за руку. Динька кажется такой хрупкой в своих эмоциях через край. Она курит тяжелые сигареты и не полезет за словом в карман, но Света знает ее слабые точки. — Я тебе верю. Динька не верит на слово никому, и Свете не хочется верить, но что-то внутри от ее голоса готово принять любую ложь. Ранним утром, когда еще темно и о пробуждении говорит только звон трамваев, Света провожает Диану до общежития и не теряет уверенности: все верно, все без сомнения правильно. — Я на следующей неделе в Магадан улетаю дней на пять. Хочешь со мной? — Что, просто рвануть через полстраны? — переступает с ноги на ногу Света. Мороз щиплет за щеки и нос, но стоять бы рядом с Динькой и стоять. — Да, просто, — кивает Диана. Она перекатывается на пятках, отводит взгляд и треплет пачку сигарет в кармане. — Там можно поиграть в местных клубах и просто… путешествие, считай. — Непредвиденное путешествие, — Света медлит. Динька всегда ругает себя за такие вопросы: нельзя спрашивать то, на что не готова услышать «нет». [А так хочется взять Свету в охапку и увезти с собой.] — Я пойму, если ты откажешься, — обманывает Диана. — Спонтанно на такое не решаются. — У тебя ведь это только начало семестра, да? — Да. Мои на зимних каникулах на море ездили, а я с сессией… теперь вот в гости ждут. Они и тебе будут рады, я уверена. Особенно Тошка! Он вообще гостей любит. — В таком случае придется хорошо поработать на этой неделе в «Империале». Билеты сами себя не купят. — То есть, — вздергивает голову Динька, — поедешь со мной? — Я столько о Тошке слышала… как тут откажешься с ним лично познакомиться? И Магадан — это наверняка красиво и, — Света вжимает голову в шарф, — холодно. — Светка! — Диана кидается ей на шею и пружинит на месте — то ли от холода, то ли от радости. — Правда согласна? — Правда. Динька виснет на ее шее и хочется вручить Костьке самый лучший коньяк — или два! — за встречу со Светой. Диана еле прощается с ней и весь день думает, насколько безумна минувшая ночь. Света возвращается в коммуналку к полудню, здоровается с соседями на кухне, готовит себя к разговору, но, когда Слава с маленьким соседом на плечах вылетает из-за поворота, ловит ступор. У мальца в руках самолетик, и он — самый настоящий пилот сейчас, он почти достает до потолка! Слава со Светой стоят друг напротив друга, и сердце сжимается. Наверное, каждый понимает, что этот момент крайне важен, а почему — черт разбери. Слава снимает мальчонку с плеч: — Поиграем после обеда, хорошо? Коротко стриженный русый мальчик кивает и, схватив по пути солдатиков, убегает в комнату. Слава молча заходит в комнату, Света закрывает за ними двери. Первое, что бросается в глаза, это собранный чемодан. Слава замечает растерянный взгляд Светы и поясняет: — Решил все-таки не отменять концерты в Москве, — он тяжело подходит к столу. — Хочешь чаю? На улице такой холод. — Слава… — Знаю. Нужно поговорить, — он ставит кипятиться чайник. Маленькая плиточка накаляет нагревательный элемент. — И я, наверное, представляю, что ты хочешь сказать мне, поэтому давай сделаем это по-нормальному, — Слава наливает крепкую заварку, — а не стоя в дверях. — Ты прав, — Света снимает пальто, садится напротив и не знает, с чего начать. Слава — самый настоящий мужчина из всех, кого она знает, и потому все сложное он берет на себя. Он двигает Свете чашку: — Ты хочешь быть только с Дианой? Только прямо... как есть. Света греет руки о кружку: — Да. — А жить где собираешься? — Славе важен ее комфорт. Он понимает, что насильно мил не будешь и что любовь Светы никуда не денется, просто, быть может, изменит вектор [а возможно, некоторые расставания нужны, чтобы встретиться вновь]. — С мамой. — Мне в Москве общежитие с ребятами предлагают. Можешь не съезжать никуда, — Слава мешает сахар в чае. — Уеду я. — Нет, — Света берет его руку. — Слава, не уезжай. Пожалуйста. Оставайся в Питере. Со мной. — Нет, — большим пальцем он гладит Светину кисть. — Ты теперь с Дианой, и меня здесь больше ничего не держит. Но мы обязательно будем видеться: я к тебе приезжать, ты — ко мне. Только, Свет, прошу, — Слава глотает слова, вытаскивать их наружу почти невозможно, — поживи пока одна. Знать, что только он за порог — и Диана появится в квартире, выносимо тяжело. Слава желает Свете самого лучшего, но просит немного времени для себя: ему нужно свыкнуться с мыслью, что женщина, которую он любит, его чувства больше не разделяет. — Обещаю. Света дает второе обещание за день и каждое собирается сдержать. Слава запускает руку в карман домашних спортивок: — Возьми. Я все равно не хочу отдавать его никому, кроме тебя, — он кладет на стол кольцо, которое Света видит впервые. Оно по размеру ее безымянного пальчика. — Слава, — только он поднимается из-за стола, Света обнимает его, сколько позволяют силы. Он теплый, домашний, родной, любимый, но. [Отказаться от Динки не позволит сердце.] — Поезд ночью. Я в течение марта постепенно перевезу свои вещи. Проводишь сегодня? — Конечно. Света не помнит, когда в последний раз что-то рвало так на части, как этот февраль. Она не пускает Славу из объятий. Его отъезд кажется большой несмешной шуткой: как может быть, что в одном городе с ней однажды не окажется Славы? — Там в тумбочке нижней… часть денег с февральских концертов. Возьми на крайний случай. Но, если что, ты знаешь, — Слава прижимает ее крепче. Как можно пустить ее из объятий, он не представляет, — ты всегда можешь позвонить мне, я помогу. Номер… я наберу, как буду в Москве, запишешь. Адрес под телефоном. — Прости меня, пожалуйста… Свете кажется, никаких извинений не хватит, чтобы загладить вину перед Славой, а он улыбается: — У нас с тобой были чудесные шесть лет. Они того стоили. И если появится выбор: повторить их или нет, зная, каков будет финал, Слава, не задумываясь, вновь придет на Костькин квартирник. Они разговаривают до глубокой ночи, ловят такси и на вокзале прощаются слишком долго — слишком, чтобы поверить, что гастроли длятся неделю. — Я через неделю уезжаю. Сможешь спокойно собрать вещи. — Мне и с тобой спокойно, — Слава стоит возле вагона и не решается войти. До отправления считанные минуты. — Значит, только под конец марта увидимся? — Не помню, когда в последний раз так надолго расставались, — грустно шутит Света. Руки не пускают Славу в поезд. — В восемьдесят восьмом. Не помнишь, что ли? Вы с мамой — на море, а я в аккурат в день вашего приезда к другу на Прибалтику. Ох, и истосковались же мы тогда друг по другу. — Ты еще два письма мне умудрился написать, — улыбается Света. Проводник предупреждает, что через две минуты состав отъезжает. — Позвони мне, как доедешь. — Хорошо, — Слава оставляет на виске Светы поцелуй и поднимается в вагон. Проводник собирает за ним лестницу. И только когда состав отъезжает, до Светы окончательно доходит: их шестилетняя любовная история на финише. Начинается новая — с Динькой, а со Славой продолжается родственная, дружеская — какая угодно, лишь бы быть в кругу его близких людей. Наутро Света думает посмотреть билеты до Магадана и, возможно, на неделю занять у Лиечки, сколько потребуется. [Теперь все правильно.]