За кулисами

      Наконец, из колонок грянула музыка, и на ярко освещенную сцену вышел первый состав актеров… Даже без костюмов и опытных рук визажистов они были прекрасны. Изящные позы, прятные голоса, естественные эмоции… Рейха всегда пробирала приятная дрожь от этого. Хотелось бесконечно смотреть на происходящее, слышать нежное пение… но все когда-то заканчивается.        Режиссер недовольно махнул рукой в сторону пультов управления, и в зале повисла неожиданная тишина, лишь постукивание каблуков расхаживающего взад-вперед Великобритании и нервное дыхание артистов нарушали ее. Вдруг англичанин остановился и осуждающе оглядел своих подопечных, после чего глубоко вздохнул и на повышенных тонах начал свой гневный монолог. — Сколько раз мы это репетировали? — задал он риторический вопрос, впиваясь взглядом в хрупкую девушку по центру, что стояла, опустив голову, не решаясь посмотреть на мужчину. Не выдержав этого игнорирования, режиссер обратился к ней напрямую, без всяких намеков. — Япония! Ты репетируешь дома? — Каждый день, господин режиссер! — юная актриса тут же вскинула голову и вытянулась, грустными глазами глядя на главного. — Ну так какого черта ты не можешь запомнить это тупое движение?! — Великобритания ударил кулаком о поверхность сцены, стоявшие на ней подскочили от неожиданности. — Япония, дорогая моя. Если ты снова будешь дурить, я не посмотрю, что у тебя остальное от зубов отскакивает, я не допущу тебя на сцену. Мне не нужны провалы в моих спектаклях. Это ясно? — Да, господин режиссер, — на глаза Японии навернулись слезы, и она заняла свое место; мужчина хлопнул в ладоши и репетиция продолжилась, как ни в чем не бывало.       У нациста почему-то остался неприятный осадок внутри. Он ненавидел конфликты, ругани, не любил присутствовать на них и уж тем более — создавать самому. Было жалко Япу, немец как никто знал, как она старается — куча историй во время нанесения макияжа поведали парню ее биографию. Но режиссер холоден, он не терпит неудач, поэтому приходится мириться с этим и работать дальше. Действо продолжалось, одни лица заменялись другими, и фриц отчаяно пытался высмотреть того новенького, увидеть его игру и, скорее всего, профессионализм.       И вот наконец-таки четвертая сцена первого действия, свет медленно затухает, оставляя после себя лишь небольшой лучик, в котором двигается черная фигура. Взгляд затаившего дыхание арийца был прикован лишь к ней. Медленные, будто неуверенные тихие шаги, ладони с длинными тонкими пальцами сжаты в кулак, слегка прищуренные глаза будто окидывают пустой зал, но зрачки были прикованы лишь к одному сидящему в первом ряду с полуоткрытым от изумления ртом. Да, Союзу приглянулся этот малец. Мало кто в современном мире так привязан к театру, готов потратить все свое свободное время на репетиции спектаклей, в которых он даже не учавствует…       Рейх долго не отпускал взглядом коммуниста, провожал каждое его движение головой и с упоением слушал приятный баритон. Советам было, честно сказать, неловко: так на него еще не смотрела ни одна девушка, которых, к слову сказать, было много. Он незаметно улыбнулся и подмигнул немцу, тот залился краской и смущенно отвернулся, спрятав лицо за волосами. Хорошо, что темнота зала скрыла это.       Великобритания удовлетворенно кивал, иногда посматривая в сценарий, что не особо требовалось — парень знал текст наизусть, слово в слово, что не могло не радовать мужчину. Франция же, сидя рядом с ним, закинула ногу на ногу и с презрением щурила глаза на актера. За кулисами слышались громкие перешептывания, восхищенные вздохи в сторону юноши, который сейчас так изящно изогнул спину и вытянул руку, что у многих слюнки потекли. В их числе был и фриц. Свет так мягко ложился на изгибы тела коммуниста, что он казался ангелом. — Слышала, он занимается балетом, — небрежно бросила режиссеру француженка, тихо фыркнув себе под нос «Выпендрёжник…» — Правда? — глаза британца загорелись, и он захлопнул папку с текстами, подходя к краю сцены и обращая на себя внимание играющего. Союз скосил глаза на мужчину, но действие не остановил. Англичанин начал жестами описывать движения, которые он бы хотел видеть в исполнении СССР, и тот беспрекословно повторял их, сосредоточенно сводя брови к переносице.       Наконец, музыка затихла, и парень, тяжело дыша, уперся ладонями в колени — очень устал, а Брит гордо подбоченился, смеряя довольным взглядом актера. — Союз, мальчик мой, ты просто божественно двигаешься! Скажи, ты где-то учишься? — спросил он с неподдельным интересом. На его удивление коммунист отрицательно помотал головой: — Ходил на балет до одиннадцати лет, потом бросил. — Сколько тебе сейчас? — Двадцать три.       Рейх убивленно вскинул брови — Советы выглядел намного моложе, чем на самом деле. Сначала парень подумал, что тому вообще около девятнадцати… — Ты не утратил свою грациозность, — похвалил режиссер, на что Союз лишь благодарно кивнул. — Можешь готовиться, больше не вызову тебя.       Следом за СССР поскакал и немец через заднюю дверь, чтобы расспросить его побольше. — Невероятно! — воскликнул он, входя в гримерку. Юноша с безразличным видом повернул на него голову и слегка приподнял бровь, откусывая булочку с маком. — Ты такой грациозный! — Спасибо, — пробормотал коммунист в ответ с набитым ртом. — Так зачем пришел? Не собираешься смотреть репетицию дальше? — Я уже видел, мне неинтересно, — отмахнулся парень, и опережая вопрос, быстро добавил. — Ни разу не видел тебя на сцене, первый раз встретил тебя тут, хотя почти каждый день прихожу. — Я должен быть во втором составе, но тот парень заболел. — Ясно…       Повисло неловкое молчание. Парни некоторое время изучали друг друга, а потом Союз отвернулся, уставившись в телефон. Чтобы хоть как-то разрушить это невыносимую тишину, ариец, указывая пальцем на булочку в руках артиста, тихо спросил: — Можно?       Советы удивленно развернулся, но вкусняшку протянул. Нацист с удовольствием отхватил большой кусок, подставив под рот руку, чтобы не крошилось на пол, и удовлетворенно закрыл глаза. — Спасибо. А тебе не обидно, что ты только один раз появляешься на сцене? — Это только первое действие. Их целых четыре, и в каждом я появляюсь минимум раз. Так что нет, совсем не обидно. — Не перестаю тебе удивляться. — Я тебе тоже. Ты такой театрал. — Да, есть немного, — смущенно улыбнулся Третий, заправив прядь волос за ухо. «Знак слабости.» — отметил про себя СССР. — Просто люблю… — Так почему сам не играешь? Наверняка ты очень артистичный. — Если бы все было так просто. Меня берут только как гримера, говорят, еще рано под софиты, — грустно вздохнул, падая на диван.       Снова тишина.       Они долго молчали, сидя друг к другу лицом в разных концах комнатки, и это продолжилось бы намного дольше, если бы двери не открылись, впуская в гримерную толпу весело переговаривающихся актеров.