Песнь, зовущая меня во тьму

Часы тикают назад, Тик-так, тик-так… Не вернется время вспять, Никак, никак… Повернись ко мне лицом, Бим-бом, бим-бом… Это наш с тобой дурдом, Мы умрем с тобой вдвоем. Мерное тиканье разрывает звенящую тишину. Вэй Ин морщится в темноте комнаты и, с трудом нашарив выключатель, зажигает свет. Ничего. Просто темно. Электричества нет. Ему почему-то кажется, что теперь ничего уже нет. Чувство, что весь мир просто оборвал с ним связь и помахал на прощание костлявой рукой. Настороженность расползается по венам горючим ядом, сжирая возможность нормально осознать происходящее. Часы стоят. Тишина кричит, опаляет своим сиплым дыханием закрытые окна. На них, запотевших, чужая невидимая рука рисует неизвестные надписи на таком знакомом, но непонятном ему сейчас языке. Часы идут. Снова. Мерно отсчитывают горячие секунды, которые обжигают его слух, опаляют дотла чувствительные легкие. Идут. Но, кажется, совсем не туда. Отсчитывают его уже прожитые дни, отбирая себе то, что по праву принадлежит Вэй Ину. На пальцах появляется кровь. Холодная, темно-коричневая, ее сгустки наполняют побелевшие ладони, переполняют их до краев, выливаясь на кафельную плитку кухни. Вэй Ину страшно, он нервно смотрит на свои руки, судорожно пытаясь не закричать. В двери стучат. Громко, надрывно, но часы все равно заглушают чужие попытки нарушить кровавый десерт для веселья. И Усянь дергается, разбрызгивая кровь на себя, и совершенно неосознанно облизывает пальцы. Сладко, до безбожного вкусно и сладко, и слюна капает на его запачканную кровью черную одежду. Что это — сумасшествие или галлюцинации? Может, это просто собственное банальное желание испить своей крови? Звучит жутко и нереально, да и откуда, черт подери, столько крови на руках взялось, с потолка что ли? — А может и с потолка. Чужой голос в квартире звучит странно и непривычно, даже неестественно. Его звук разбивается о стекла, разлетаясь на тысячи мелких кусочков, каждый из которых впивается Вэй Ину в сердце, предвещая его скорую остановку. И он снова судорожно хватает ртом воздух и разворачивается, встречаясь с безмерно взволнованным взглядом. За спиной внезапно оказывается Лань Ванцзи. В своих привычных белых одеждах он был похож на парящее привидение, чем добавлял еще больше неадекватности в сложившуюся ситуацию. И у Вэй Ина сердце заходится в бешеном ритме от испуга. События происходят слишком стремительно, жгут воспаленные глаза темнотой, выскакивают из-за угла, пугают-устрашают его встрепенувшуюся под ребрами душу. Лань Чжань трясет его за плечи. От чужих рук волнами расходится непривычный холод, который пробирается сквозь одежду ближе к его сердцу, которое уже начинает покрываться тонкой корочкой хрустящего льда. — Ты меня слышишь, Вэй Ин? Почему у тебя губы в крови. И руки тоже? А ему смешно. Ему теперь до безбожного смешно от этих чужих встревоженных вопросов. с м е ш н о Он ведь такой забавный, с кровавыми разводами на одежде и растрепанными волосами. И что самое главное, он ведь совсем не чувствует, что с потолка кровь и на него капает. Не понимает, что часы отсчитывают и его время. Не хочет понять, что он отсюда тоже больше никогда не выйдет. И Вэй Ину от этого смешно-смешно. Он тянется рукой к чужим волосам, впивается в чужой рот, сминая податливые губы в грубом поцелуе с привкусом той сладко-манящей крови с пальцев, и притягивает шокированного парня за талию еще ближе к себе. Пока Лань Чжань пытается его от себя хоть как-то отпихнуть, Вэй Ин успевает пробраться руками под чужую футболку, с нажимом касаясь его выпирающих ребер, сжимает затвердевшие соски и все же срывает желанный стон с зацелованных губ. Умирать, так с музыкой. Футболка рвется под удивленно-настороженный взгляд Лань Ванцзи и летит куда-то в сторону запотевшего окна. Нежная кожа кажется Вэй Ину даже слаще той испитой им ледяной крови, которая до сих пор стекает на них с потолка. Лань Чжань шипит в ответ на грубые действия, но вырваться из чужой хватки почему-то не может или попросту не хочет, поэтому подставляется под горячие руки и смущенно пытается скрыть накатившее возбуждение. Но, в итоге, и сам неуверенно тянется к уже обнаженному телу Усяня, припадая к чувствительным ключицам губами, заставляет того покраснеть и рвано выдохнуть ему в плечо. Часы все так же громко отсчитывают крупицы времени, поглощая буквально последние минуты жизни молодых парней. Но их мерного стука они уже не замечают. Настолько увлеченные друг другом, они кусаются, слизывая свою кровь вперемешку с чужой с подбородка и тяжело дышат, загнанные в угол этой жизнью. Тик-так. Тик-так. Последний выдох срывается с пухлых губ, опаляя чужие горячим воздухом, и повисает в темноте комнаты, которая погрязла в крови и разврате. Два бездыханных обнаженных тела идеально дополняют картину обыденного преступления из-за порывов ревности. Интересно лишь то, что все было совсем не так, и часы теперь снова идут, подсвеченные красным сиянием из чужих связанных жизней.