Песнь, зовущая меня во тьму

Струны старой гитары скрипят под пальцами, поднимая из недр желудка желчь от утреннего завтрака. Вэй Ин кривится, тянется к брошенной на стол бутылке газировки и делает пару больших глотков, обжигая горло колючими пузырьками. В голове белый шум. Ему кажется, если включить телевизор и найти тот пресловутый канал отпетых шизофреников, то его мозг будет весьма гармонично его дополнять. Там ведь, внутри, пусто уже второй день, словно нажали выключатель и сказали «спи», только не ему, а его внезапно выгоревшему дотла внутреннему миру. И он послушно спит, с виду живой и даже почти здоровый парень, а внутри гнилой труп. Говорят, такое явление довольно часто в наше время. — Какое именно? Умирать с улыбкой на лице или спать с открытыми глазами? Глупый и до безбожного странный вопрос звучит в звенящую пустоту, но Вэй Ин упорно делает вид, что так и должно было быть и вся задумка по сценарию. Поэтому продолжает дальше, но обращается уже к сжатой в пальцах гитаре. — Знаешь, а я даже не знаю, где найти эту важную кнопочку «включить и выключить». По-моему, если я ее не найду, то меня просто собьет машина или, может, меня съест ворона. Большая, черная ворона, с пришитыми глазами-пуговицами и переливающимися чистым перламутром перьями. Звучит как детский необоснованный страх. Но Вэй Ину сейчас так не кажется. У него страхи на каждом углу как сети расставлены. Поймать себя, загнать в угол и наслаждаться этой болью. Звучит сладким-сладким мазохизмом. Но это лишь очередная глупая шутка его безмерно больного воображения. Кто бы вытащил его из этих сетей-ловушек, заставил снова дышать ровно и глубоко, насыщая кислородом жидкую кровь. Было бы такое счастье, но он, почему-то твердо знает, что не будет. Хотя и верит, отголосками живой души верит в то, что вытащат, но это сейчас, безусловно, неважно. Пара-тройка аккордов из-под пальцев вылетают легко и свободно, бережно оплетают его избитое сознание, даря желанный покой. В музыке ему странным образом видится смерть. Успокоение души почему-то становиться равным ее упокоению и Вэй Ин смеется, надеясь, что хохот отступит хотя бы через пару минут, а не превратится в тот пресловутый истерический смех, добивая его поехавшую менталочку до конца. Мелодия снова звучит, все также живо и по-слепящему ярко. Он сбавляет напор в надежде, что стены в их захудалой общаге все-таки не настолько тонкие и сюда сейчас не сбежится пол этажа. Чисто на огонек, тепло и песни под гитару, разводя сопливое месиво из бессмысленных жалоб на его низкой кровати. Просто потому что если эти тараканы снова сбегутся, то ему потом кровать от их крови отстирывать и объяснительную в полиции писать на тему «куда вдруг его друзьяшки по этажу делись и почему их последними видел именно он». Вэй Ин устало выдыхает -поехавшая кукуха это только начало карнавала, дальше будет хуже. Дальше будет страшно. Но об этом ведь можно и потом, не так ли? Сейчас можно курить, затягиваться до цветных мурашек перед глазами, откидываясь спиной на подушку. Ловить себя на том, что кто-то все-таки зашел в его комнату без разрешения и тыкаться носом в чужое плечо, в нелепой надежде на то, что перед ним и правда сидит Лань Чжань, а не его больное воображение снова играет с ним в прятки и он как обычно вылизывает рот какой-то безмозглой шлюшке. Ведь Вэй Усянь в психиатрической больнице спит со всеми подряд, это все знают и этим все пользуются, просто потому что он в каждом видит только Лань Ванцзи. А любимая, ну или просто чертовски пропахшая сигаретным дымом и закиданная стеклом из-под дешманского вина общажная комната, это всего лишь клочок такой же белой в клеточку психушки и его отпетой шизофрении. Не больше, но, в целом, ведь и так нормально?