Песнь, зовущая меня во тьму

Реальность крутится вокруг него с ужасающей силой, сбивая с ног ледяной волной уже привычного осознания. Стены сужаются. Вей Ин трет глаза, кусает внутреннюю сторону щеки до металлического привкуса на кончике языка, но видение не исчезает. Менталка полетела. И это тоже было ясно уже давно. Еще тогда, когда мягкие прикосновения кошачьих лап к ногам вызвали волну ужаса и крик, звонко отдающийся под ребрами. До сих пор интересно, что было громче — душераздирающий вопль на всю квартиру или последующий истерический хохот очередного осознания. Он честно не знает. Стены все так же сужаются. И это безмерно пугает, потому что это не исчезнет, даже если он выпьет снотворного, ведь тут, кажется, даже смертельная доза антидепрессантов не поможет. у ж е п о з д н о За стеной, конечно, есть Лань Чжань. Правда, он не уверен, что имеет право так его теперь называть, ведь его он просто сломал сам, не задумываясь о последствиях. Но все равно, говорить Лань Ванцзи несколько противно, только выбора у него, кажется, больше нет. Да и ни к чему он ему теперь. Он мог бы просто постучать в стенку, как раньше, прося о поддержке и мимолетном внимании. Три быстрых звонких стука и один через время. Странно, но это вызывает нелепую улыбку, подернутую пеленой боли. Флешбеки по Лань Ванцзи у него теперь по всей комнате как осколки битого стекла разбросаны. Наткнешься, улыбнешься. Забавно ведь, вроде, только в глотке до безумия непривычный комок. Да и черт с ним. Стучать он все равно не будет. Слышать тишину в ответ больнее, чем сдерживать свои позывы достучаться. Все равно стены не пропустят ни звука. Это все стены. Это все шепот пустых голосов в его голове. Если выйти в коридор, то тихий туман потянется за ним, путаясь под ногами, обволакивая едким холодом ступни. Он будет дышать ему в затылок, раздувая длинные волосы, точь в точь как ветер. Но ведь все окна закрыты, да и дома пусто, впрочем, как и в голове. И ничьи шаги не нарушат тишины его квартиры, кроме его собственных, чертовски гулких и болезненных. Потому что Лань Чжаня тоже нет. Он его себе выдумал, чтобы было проще жить, ведь, цепляясь за чужую теплую руку, он мог не тонуть в своей отвратительной апатии. Это всё — чтобы было кому защищать его от ночных кошмаров, лишь бы имитировать чужое присутствие в этой до ужаса пустой квартире и отпугивать жутких тварей, которые прячутся в закоулках слишком темных углов. Но теперь Лань Ванцзи исчез, растворился в воздухе, не оставляя после себя даже тихого вздоха, который повис бы в тишине соседней комнаты. Его иллюзия превратилась в сизый прах, и он остался один на один со своими страхами, со своими стенами. Идея выпить таблетки не кажется больше такой провальной затеей. Нет, глотать их в большом количестве, судорожно запивая их ледяной водой, совсем не хочется. Это странно и отчасти приятно. Жить все еще хочется, ведь там, под ребрами, еще теплится душа. Убивать ее почему-то жалко. Но кажется, что это всего лишь еще одна иллюзия, возможно, и от нее скоро не останется ничего, только слово «была». Когда-то давно жила в груди, пила чай и тушила сигареты об его выпирающие ребра. Но это неважно. Стены его все равно убьют. Рано или поздно сожмутся вокруг тела тисками, вжимая в свою каменистую крошку до кровавых порезов, и превратят его в чистый белый лист, тонкий, ровный, не запятнанный жизнью и болью. Сожмутся на его горле, а после разъедутся снова в поисках новой жертвы. Интересно, что будет раньше — снотворное или стены. Может, голоса своим тихим шепотом доведут его до ручки, и он распахнет окно настежь, вдыхая свежий воздух, оттолкнется ногами от подоконника, ступая на темный путь неправедного грешника. Или просто завяжет глаза красной лентой, которая повязана на его тонком запястье, и позволит стенам сжиматься дальше, убить себя. Молча примет эту кровавую участь, вспоминая свои безнадежные и абсолютно жалкие иллюзии и захлебываясь новым приступом истерического хохота. Ведь это смешно, да? Сходить с ума и жалеть свои утерянные в жгучей боли галлюцинации.