Перхоть

      Для большинства людей, возвращение домой ассоциируется с чувством безопасности. Для них, дом - место, где ты защищён от ужасов мира, где тебя поймут и поддержат. Для Льва, родной дом был самым опасным местом на земле. Здесь не было ничего, кроме тревог, боли и... одиночество. Без Яры, у него не осталось хоть сколько-нибудь близких людей. А мать, которая уже была холодной к ним, стала совсем чужой.       "Ты должна искупить грех сестры, Лили. Великая мать возложила на тебя эту ношу и ты обязана пронести её через жизнь." Мать стала пастором. Теперь её голос вёл Лили по пути искупления. Единственным побегом, для Льва - было стать одним из охотников. С огромной смертностью мужчин, всё больше мест опасных профессий занимали женщины и вступление в ряды не стало проблемой.       Вдали от удушающих улиц деревни Серафимов, голос матери стал затихать. Он всё ещё слышал его, особенно её ненавистный тон. "Убей еретичку!", "Искупи грех нашей семьи!", "Ты отступился от света её!", "Ты обрёк меня! Ты обрекла нас всех!".       Лев надеялся, что однажды она замолчит. Что Мать простит ему грех и позволит заботиться о сестре. Но голоса не замолкали. Они кричали, нашёптывали и совращали. Всё было хорошо, пока он был рядом с Ярой, она не пускала голоса внутрь. Всё было хорошо, пока он держался подальше от острова, оттуда их не было слышно. Всё было хорошо...       "Я устал, мама... можно я пойду домой?" ***       Элли не помнила, как они дошли до этого момента. Всё, что произошло в той хижине, превратилось в одну смазанную картинку. Сотни рук, свист и холодный металл, слишком близко к её лицу. Потом, был треск досок и крик Томми, приказывающий следовать за ним.       Это был хороший план, вот только передвигаться, со стрелой в животе, было пиздец как трудно и пиздец как больно. Об этом Элли, во всех красках американского мата, сообщил Джесси. Заражённая быстро вспомнила, что она не Эбби... даже не близко. Её друг был едва больше её самой, но весь путь до импровизированной двери казался соревнованием в тяжёлом весе. Кое-как вытащив орущего парня наружу, девушка передала его в руки Томми.       Она вытащила из-за спины охотничью винтовку и во второй раз пожалела об отсутствии Эбби. А точнее об её упёртости, в плане автоматического оружия. Ну и что, что Элли быстро просаживала все патроны? Данная ситуация явно требовала от неё стиля Рэмбо.       Но мечты могут подождать, а затвор винтовки (к сожалению) сам не щёлкнет. Стреляя, от бедра, в толпу наступающих психов, группа прорывалась через город. Улицы были похожи одна на другую, а суматоха кричащих гражданских и лошадей лишь больше дезориентировала.       Одна из кобыл пронеслась совсем рядом с Элли, сбив девушку. Винтовка отлетела в сторону и один из психов не примянул этим воспользоваться. В его руке блеснул нож, занесённый над головой. Лицо, поросшее грибком показалось из-под капюшона, дав выжившей увидеть чёрные глаза и кривые зубы своего убийцы.       Но ужасный лик исчез, вместе с громом ружья. Кровавое месиво в капюшоне качнулось и упало ничком, открыв стоявшего за ним старика. – Сет? Ты где, блять, был?! – крикнула Элли, поднимая винтовку. – Не знаю! – выкрикнул он в той же манере. – И, нахуй, знать не хочу!       Поднявшись на ноги, Элли повернулась к Томми с Джесси и поспешила за ними, спиной чувствуя и слыша, что Сет её прикрывает. Но волна психов обступила их и с той стороны. Младший Миллер остановился и попятился назад. Одной рукой он разряжал обойму автоматического пистолета, пока другой продолжал поддерживать раненого.       Одна из фигур оторвалась от толпы. Увернувшись от посланной в его сторону пули, он подбежал вплотную и всадил нож в молодого парня. – Джесси! – выкрикнула Элли, ускоряя шаг. Она не заметила, как огонь, за её спиной, затих.       Что-то холодное коснулось затылка девушки, заставив её голову качнуться, а тело потерять равновесие. Боль разлилась по затылку, проникая в голову и мозг. Стало очень сложно думать. Элли успела увидеть, как Томми прострелил шею напавшему на них психу. Успела она увидеть и как стрела пробила насквозь плечо лидера Джексон-вилля. ***       Потерявшись в море своих бывших собратьев, Лев вернулся к чувствам только когда они расступились. Всё его тело горело. Зуд расходился по всему лицу, заставляя водить ногтями по коже и рвать её на куски. Мозг пульсировал, порываясь разорвать череп и выплыть наружу. Голос матери исчез, сменившись гулом сотен чужих голосов, пожирающих собственные мысли парня.       Шатаясь на ослабевших ногах, он шёл по родной деревне. Лишь малый рудимент его разума помнил дорогу, ведя серафима знакомыми путями. Он видел людей, пробегавших мимо него, но их лица искажены и уродливы. Один из низ схватил парня за плечи. Его капюшон упал, открыв маску из гнилой плоти. Остатки лица растягивал диспропорциональный мицелий, похожий на старую корягу. Его челюсть тряслась и щёлкала, издавая волну звука, вытесняющую все остальные.       Найдя в себе силы оттолкнуть изменённого собрата, Лев закрыл уши, чтобы не слышать беспорядочное щёлканье. Но было слишком поздно. Звук проник глубоко в мозг, прогрызая себе путь с каждым смыканием челюстей. Лев закричал, пытаясь перекрыть чужие голоса своим собственным, но ни звука не сорвалось с его губ.       В отчаянье, он побежал, не разбирая дороги. Всё больше людей-грибов возникало на его пути и все они тянули к нему руки. Крики сменились щёлканьем тысяч зубов, проедающих путь через его тело. Они рвали плоть мальчика на части, пытаясь замедлить и остановить его бег. Они вгрызались в мышцы и сухожилия, чтобы кости перестали держаться. Они сжирали мозг, чтобы нечему было вести это тело.       Но вот Лев переступил порог. И дверь за ним захлопнулась, оставив монстров за ней. Мальчик был дома.       В центре комнаты горел костёр, окружённый каменной оградой. Его свет падал на сотни икон и маленьких свечей, украшающих маленький зал. Сотни осуждающих глаз смотрели прямо на маленького серафима, молча взвешивая его судьбу. Но единственные глаза, что имели значение смотрели на огонь.       Деревянный стул заскрипел, параллельно тому, как тень на нём обрела жизнь. – Ты, наконец, вернулась, – слабый старческий голос заговорил, эхом разносясь по дому.       Во рту Льва пересохло. Его собственный язык прилип к нёбу, а потрескавшиеся губы смогли произнести лишь одно слово: "Мама...".       Фигура снова зашевелилась. Её длинные пальцы сжали края подлокотников и подняли тонкое тело. Тень от огня простёрлась к бывшему серафиму, заставив того пасть на колени. – Ты очень разочаровала меня, Лили.       Тень повернулась ко Льву и, покачиваясь, начала приближаться. – В тот день, когда я дала жизнь твоей сестре, я знала, что совершила ошибку.       Зрение мальчика начало чернеть и расплываться, он уже с трудом различал фигуру своей матери. – Но моей величайшей ошибкой было то, что я не задушила тебя, когда ты был в моих руках.       Он уже не видел ничего. Чёрные слёзы забрали его зрение. Лев остался совсем один в темноте и мог только слышать приближающейся голос матери. – Пришло время исправить мою ошибку.       Тонкие пальцы, словно змеи обвились вокруг его шеи. Они сжали его горло, выпуская воздух из лёгких. Всё чувствовалось, словно Лев во второй раз оказался в петле. – Прекрати своё безумие, Лили. И помолись, что великая матерь тебя простит.       Но в этот раз, здесь не было никого, чтобы его спасти. – Потому, что я этого делать не буду.