Самый человечный нечеловек в мире

Свист ветра. Звериная паника, охватывающая каждый угол и без того вымотанного рассудка. Удар о землю, морозную и твердую, словно глинистую. Боль. Не достаточно сильная, чтобы сталкер (и тем более снорк) скопытился здесь и сейчас — но достаточная для подчеркивания того чистого пиздеца, в который они себя затянули. Может, сноркам и было крайне до чёрта, кто перед ними и где они сами — но сталкер тут же занимает позицию, не торопясь давать слабину. Александр, хоть стратегии ценил меньше, повторяет следом; правда, будучи истинным кавалером, оставляет его один на один с белым когтистым Кинг-Конгом. Смотреть на сию тварь, даже помятую, было страшно. Не смотреть — ещё страшнее. Но вполне благоразумный страх — дело одно, а привитая нужда осмотреть окружение и любопытство, которое его если не спасёт, то уж точно когда-нибудь угробит — совсем другое. Вот, как этот огромный, неуклюже раскиданный по стенам каньон. По стенам не полазишь — ползут вверх под острым углом, а единственный выступ уже занимала пара-тройка трухлявых «зрителей», словно стервятников со шлангоподобными клювами. Вот один склоняет сколиозную шею вниз в ожидании перфоманса, вот другой готовится побаловать себя завалявшейся косточкой-второй. Ля-по-та. Разочаровывать слюнявые мордочки было жалко (ох и аукнется ему потом, когда по привычке захочет подобную тварь по волосне потрепать) — но Саша уже прожигал ему дыру в спине взглядом. Но стоило только обернулся — так монстр вновь держал голову ровно; лишь глаза скакали влево-вправо резиновыми шариками, обдумывая путь побега, способ атаки — да хоть что-нибудь. Может, какой-то наемничек сверху и поржал бы с такого «немого кина» — а Питон уже мысленно выклянчивал у торговца билетик куда подальше. На двоих, конечно. Как это часто бывает в жизни, успокаивала лишь материальная ценность. Мышцы сводит, мозги парятся в бесконечном поезде мыслей, тело трясёт, будто у мелкой сумочной шавки — а артефакт как был светилом и для мира, и для его алчной, жмотской душёнки, так таковым и остался. Да-а, билетик — а там уже и загородный дом, и по пять кило мяса на каждого (и ванная на пару часов — уже и кровосос нескрываемо сжимал рядом с ними ноздри, вороча морду). Будут жить-поживать и эту канаву только как кошмар вспоминать. А вскоре и тот рассеется, уплывёт куда-то… вверх, словно маленькие газовые огоньки, идущие поверх артефакта в своём неспешном плясе… вверх… вверх— Стоп, что? -Вверх, — тянет, повторяя, Александр. Даже от ничтожно маленького света, еле пробивающегося сквозь ядовито-зелёную призму тумана, мутант комично щурил глаза. — Вверх… Сила силой, а, видимо, без монетарного спокойствия чьей-то психике пришлось потяжелее. -Э-э, родной, — качает головой сталкер, выдавливая из пересохшей глотки кислый смешок. — Загнул ты малость.  Когда сдохнем, что мне, что тебе будет дорога «вниз». Снорк глухо рычит, бросает ещё один недовольный взгляд. Приняв начинающийся шум за провокацию, остальной зверинец решил продвигаться поближе. -Ну, чего ругаемся? Не понял? — даже кровосос, не желая отставать, начал подползать, прогибаясь на жилистых лапах. — Ну, скоро поймёшь. Они были словно в медленном вальсе: кровосос ползал на четвереньках, будто химера, искал любую слепую зону; снорки же, натянутые до пружин, ошалелые от голода, тоже терпеливо ползли, словно стая тушканов, удерживаясь на месте только нежеланием попасться под когтистую и крайне горячую руку. -Совсем скоро… Наверняка они каким-то чёртом выкарабкаются и отсюда — но надо ли оно? Крайне маловероятно, что это стрясётся по вселенской душевной доброте — ну, или что Зона выбрала их в качестве сверхособенных победителей по жизни. Таких тут считанные единицы, с ошалелым количеством недоброжелателей быстро перерастающие в нули… -…И это, Сань. — внезапно выскальзывает из шершавых губ. Видимо, это и спровоцировало в размякших мозговых извилинах (корыто тестостерона в крови уж точно не выручало) своеобразный «щелчок»: глаза замерли, шея выгнулась, челюсть отвисла. Одна только рука вытянулась… -Если выживешь, или ещё чего… Обхватила артефакт — холодный, греющий только маленькими вспышками газа, спадающего с аномалии. -…Я люблю тебя, понял? И вырвала. Питон не успел даже моргнуть. Не успел ухватить глазом то, как снорки, учуяв шанс, накинулись с пугающей синхронностью. Один за одним: слева, справа, спереди — но только не сбоку. Сбоку прыгал кровосос. Ну, а сверху… А сверху летел, сделав оборот бейсбольного мяча, артефакт. На силу зря наговаривал — таки долетел, прямиком в воздушные объятия аномального дыма. То, что зелёный прекрасно сочетается с красным, это знал каждый «городской». Жаль, насколько хорошо выглядели бы они здесь, в именно ту секунду — увидеть не удалось. Ведь артефакт, только зачуяв рядом с собой мягкую, но такую же сверхъестественную дымку, попросту взорвался, пуская на землю облако тумана. Прежде чем снорк, наваливается на него всей своей тушей, сбивая вниз и закрывая своим телом. На голову летят песок, земля, булыжники. И туши. Много туш: пихающихся, сцепляющихся, орущих, продавливающих ему рёбра до болезненных щелчков — пришлось поддаться панике и изгибаться угрём, ошпаренно размахивая ножом до тех пор, пока Кто-то кинулся в сторону. Кто-то чуть не скальпировал его, оторвав клок волос. Кто-то чуть не вмял печень наизнанку ботинком, но умудрился пройтись кулаком по груди — а ведь он только перестал переживать за то, что задохнётся. Ну, хотя бы, но кожа с лица не сползает — можно и понырять в клубья.

***

Никогда, никогда ему не был бы столь мил свист пуль. Такой же парализующий страхом, такой же опасный, заряжающий адреналином — но явно млеющий по сравнению с табуном бешеных, заживо гниющих тварей, лишённых ориентирования и теперь попросту валящих всё подряд. «Вот надо, надо было переться на север, а? Правильно говорят, все беды от любви…»  В лицо, шехоровистое от сырости и химвеществ, упирается армейский противогаз. Любой боевой клич оказывается быстро оборван — не без помощи лезвия, вбитого в шею. «Сидел бы у Янтаря… там тоже в жопу ебут, только зомби…» Увидев человека -ползающего а-ля безлапая псевдособака, с ножом в одной руке, без противогазов, бронежилетов, да хотя бы облезлого капюшона- многие «залипали». Может не верили своей удаче, может подружиться хотели — жаль, максимумом сталкеровской взаимности был удар ножом в горло. Некоторым уже так досталось, что жалко было подобного не сделать — а альтруизм может и руки стоить. Та же беда с черепом. Хоть сквозь него и процеживалась только жажда увидеть «своего», был не бетонный. Кстати, насчёт своего. Как его отыскивать? Проползти сквозь табун, выйти и попробовать выудить так — не дело. Попытался словами — только голос себе сорвал. Поставишь рядом с таким дружным коллективом псевдогиганта — переорут и оглушат. Руками размахивать, будто Робинзон судну, не решился: рискованно. А только убрал корявое, будто штопор, лезвие перочинки — ан вот, бежит один, разрезая телом клубья зелёной «сладкой ваты». Без товарищей, крепкий, даже на четвереньках, стройный, прыткий… с полностью облезлой головой. с парой золотистых зубов в догнивающих челюстях… Та-ак, нож возвращается на место. Если судить по синему чернилу на костяшках пальцев (наверняка одарившего несчастную душу ещё и заражением крови), то тело, сбившее его на лету и уже с завидной активностью старающееся проломить ему череп — вовсе не Саша, а некий «ВОВАН». Конечно, можно было бы вырубить и подослать лагерю «интересных личностей», обосновавшемуся рядом с излюбленным баром — но пока что ̶т̶в̶а̶р̶и̶н̶а̶ чудо местной фауны отделывается взмахом лезвия поперёк лица, пинком в рёбра и добивающим в нос. Всё это — лишь за скромную цену удара в челюсть. Хотя бы глотка наконец смочилась, пускай и кровью. -Эх, Вова, Вова… — Вова, к слову, захлёбывался пенистой слюной, одновременно пытался орать и скинуть склонившегося к нему человека. — Чего себя не поберёг? Может быть его уже не пугали снорковские повадки, а охотничьи тактики только веселили своей грубой простотой, но когда в рассеивающемся тумане скользнула чья-то тень, рефлекс отскочить в сторону было не пересилить. И не напрасно. Не прошла и секунда, как вот из рассеивающихся облаков вылетает рычаще-орущее нечто -тощее, брутальное, белокурое и уж точно знакомое— с оголтелым рёвом, сжимая подобие рукояти ножа в жилистых кулаках, и делает удар по голове еле поднимающейся туши. Череп лопается, как спелый арбуз; тело валится назад, не успев и пискнуть. Первый инстинкт — подойти. Подхватить на руки, расцеловать, и, желательно, нож вытянуть, пока тот не самовскрылся в пылу эмоций — но мутант даже не думает останавливаться. Удар левой. Правой. Двумя сверху — вполне подходяще для разъярённого примата. Ещё разок, на десерт. И ещё… Чёрт, мутант, кажется, не думает в принципе. Уже и костяшки пальцев начинают смахивать на перемолотый фарш, уже и у тела стекает мозг — но не-ет. Теперь в ход идут зубы, оттягивающие лоскуты мяса и кожи, будто плавленый сыр, а затем уминающие их с таким же жадным смаком. И, как бы не вязались в узлы кишки (то-ли от отвращения, то-ли от, чего таить, обыкновенного голода — настолько сталкер одичал), а сдержать хрюкающий, какой-то болезненный смех Питон не смог. Вот и пришла оплата за пять минут удовольствия: вытащить отсюда эту дикую, опьяневшую от феромонов машину для убийств. Да и, по крайней мере, повосхищаться было бы чем, если только не одно «но». Буквально секунду назад руками сдирал у «жертвы» бинты, пробуя вырвать ещё и позвоночник — а вдруг останавливается. Хрипло мурчит, работает носом, морща облезлую, кровавую кожу. Потом валится на землю, начинает её обнюхивать. И в конце концов вообще тереться, словно кот об мяту. «Краси-и…» — заворожено сипят подранные губы, а остатки гортани добавляют булькающие, будто икотные: «…вый!» Ну, здесь уже и сталкеровские мозги подвисли. Сердце колотит, вокруг вертится этот адский полигон, затягивая своими зелёными, дымчатыми волнами в самый эпицентр; голова идёт кругом — чего тут не повидится? Но мираж не рассеивается, в тумане не всплывает никто другой, а Саша, заприметивший его запах, как им упивался, так и упивается. Нагло, жадно и чертовски горячо. Настолько горячо, что в тело наконец вливается давно необходимый жар — правда, еще и кадык (чёрт, а он всегда так сильно выпирал?) принимается одичало скакать, но это спрятать можно. Снорк же дышит, будто лошадь, дальше забивая помутнённый рассудок запахами и дымом. А когда жажда чувствовать каждую нотку, под грудой опьяняющих гормонов, переросла в нескрываемый животный азарт — тогда принялся, будто слепой пёс, ползти по земле, идя по его запаху. Быстро, пугающе точно отзеркаливая каждый его шаг, и стараясь не поднимать лишнего шума. Питон притих. Панику, подавленную какой-то вымотанной апатией, перебивает внезапное желание «поиграться»: а озверевшее желание бежать за ним, как псевдособака за куском мяса, может и на пользу сработать. Главное не кричать — а то ещё и получит от своего же. Скаканёт, с ног сшибёт, а дальше… По каждой костяшке позвоночника, ощутимо исхудавшего и выпирающего даже без помощи кое-чьих ловких пальцев, ползёт приятный холодок. …а «дальше» будет, когда вытащатся. Поэтому сталкер и начинает делать мягкие, уводящие шаги назад. Хорошо хоть туман неспешно рассеивается; глаза не так колет, видно окружение, разбросанные тела, очередной «колодец», ведущий хер пойми куда, а заодно и сиреневое пятно гематомы на лице снорка. Хочется подойти. Помочь. Но он не может сделать и шага. Не может и закричать. В ногу вцепилась рука. Крепкая, изуродованная, словно Выверт, и чертовски сильная. И если вытащатся. Саша что-то вопит, надрывая связки, но сталкер не слышит. Иглоподобные когти, которые не чувствовались ещё секунду назад, впиваются в лодыжку, будто зубцы капкана. В тело бьёт боль, испепеляющая, чистая боль, но и она перекрывается пеленой шока.. Кровосос больше всего походил на мясистое решето: одни дыры добавились, другие пытались зарости, еле удерживая в себе вязкую серо-бурую жидкость. Но монстр не будто и не смотрел на это всё. Лишь вцепился в ногу, подхватил, словно тряпичную куклу, и собирался бросать в стену. Но Питон лишь вцепляется в рукоять ножа, делает порез вдоль руки — и, как только тварина ухватывается за нее, выскальзывает из хватки. Бросается бежать вслепую, запутывается в ногах; монстр вновь настигает точным прыжком, на этот раз вцепляясь за руку. Кровосос накидывается сверху... А сверху кровососа накидывается Александр. Тварина теряет равновесие, выгибается под силой удара и падает, нанизываясь на лезвие деликатно подставленного ножа. Но и эта увесистая обмякшая туша почти сразу же оказывается отброшенной в сторону. Над головой склоняется лицо, но глаза сталкер не раскрывает. Знакомый запах крове-гнили, плохо замаскированный нотками шоколада (Питон уже по-дурацки улыбался); дряблые руки, рыскающие в инстинктивном поиске сильных ран и кровотечений, плюс активное комментирование его боевого настроя злыми рыками — это и говорило всё, что надо. -Когда успел? — переборов тошноту и приподняв веки, юноша деликатно тычет в сторону его подбитого глаза. Снорк молчит партизаном — лишь разворачивает губы, сплёвывает окровавленную слюну и скалится. -Боюсь-боюсь, аж колени дрожат, — те, к слову, больше ныли. — Самэц возмущён, вижу? Ещё один хрюкающий рык. -Ну чего, чего ты? — спешно проглотив кровь, сталкер театрально вбивает ладонь поперёк сердца (благо, лезвия ножа шло в другую сторону) — Да, получил; жить буду. Вот выйдем, можешь залечить и бегать вокруг, как квочка. Или отпиздить. А сейчас… уж извини… Извенения пришлось принять быстро. Да и любовности позабыть, заменить мягкое пожатие руки грубым рывком в сторону. Подальше от ботинков другого снорка, налетевшего со стороны. Александр делает кувырок, возвращаясь на ноги, будто пружина. Питон прогибается, уворачиваясь от ещё одного прыгуна. Они наконец-то выбираются из злосчастного тумана. Впереди проход. Бес с ним — бегут в этот. Сейчас не до карт и уж точно не до лишних раздумий. Сзади продолжается погоня, а заодно и прирост желающих нагнать убегающий обед. Но они смотрели вперёд. И должны были смотреть — но руки по привычке потянулись за ружьём, отбивающее ноги и спину. Мозг сомневается, что кривая железка способна чем-то помочь. Пальцы зажимают курок. Тот отваливается, оставаясь на земле и тут же впечатываясь в неё десятками ног. Выстрела не происходит. Снорк не оборачивается — даже в сторону не глядит. Но чувствует, как человек замедляется. -Брось! — звенит в заложенных ушах рык, полный оголтелой тревоги. — Брось! И сталкер бросает. Со всей силы, в выпирающую балку стены, словно наконец выплёскивая ненависть к изменчивой удаче. Прогнившая балка падает, словно суховатый сук. Ржавая поддержка, не вынося веса каменистых стен, идёт следом. Сам туннель, словно огромный, огромный монстр в беспомощной ярости, отдаёт страшным грохотом и криками снорков, что заглушаются гулом падающей земли, желающей похоронить своих и своих последних жертв. А впереди на них смотрел выход. Выход, сползающий набикрень от обвала, но всё так же зияющий светом. Пейзажно-ярким, белёсым, солнечным светом. Грохот подбирается, заставляет и ноги дрожать, так и норовить подвернуться и оставить их здесь. Поэтому, схватившись за руки, они прыгают. Снорк - просчитанно, инстинктивно. Сталкер - в порыве чувств, напрягая ноги до предельной агонии. Выдержать-то её он смог - правда, не знал, кричал ли в этот момент, или нет. Знал он только одно. Они были свободны.