Без воздуха

POV Андрей Жданов В тот день мы напились как черти. С универа, наверное, так не пили! С Макаровым было просто и по-честному, все как я любил. Собственно, этим мы и дорожили в нашей уже почти тридцатилетней дружбе, лучше говорить друг другу в лицо все, что думаешь, чем мелочно молчать. В силу своих природных качеств он всегда был проницательным, видел людей насквозь и даже сейчас, пьяный вусмерть, тыкал меня носом в те вещи, в которых я попросту боялся себе признаться. Да, видимо, я влюбился. Или полюбил? Где эта тонкая грань между увлечением и настоящим чувством? Много ли значит это беспокойство, невысказанная нежность и забота? А что если ничего не значит, и это просто следствие Катиной недосягаемости для меня? Ведь я никогда не останавливался ни перед какими преградами. Если мне нравилась девушка, я ее добивался и все, дальше терял интерес. Было предельно просто и понятно: прелюдия, секс, расставание. Особо понятливые, кто ни на что не претендовал, удостаивались моих редких ночевок в те дни, когда просто хотелось физической разрядки. Но и им я не врал: только секс, не более. И вот теперь случилась Катя… Почему такое со мной произошло? Загадка. Я готов был поспорить, что за всю свою жизнь я ни разу не любил. Даже моя первая влюбленность, результатом которой стал Кирилл, по сути, была просто подростковым увлечением. Собственно, я бы и забыл о ней давным-давно, если бы не сын, до сих пор маячащий перед моими глазами. Ведь я не мучился и не страдал даже тогда, когда мы с Катиш только расстались, после нее осталась только легкая ностальгия по проведенным вместе приятным минутам. Все. А что со мной теперь? Я не мог решиться на что-то определенное, хотя и был близок к тому, чтобы наплевать на все условности и предрассудки. Ну и что, что по документам Катя — моя невестка? Хотя, конечно, грех отрицать, что меня очень сильно беспокоила этическая сторона вопроса. Но мы же все люди со своими неконтролируемыми чувствами! Поэтому было бы честно и правильно, если бы она сама выбрала одного из нас. — Но для этого ей стоило бы предоставить такой выбор! — И что ты предлагаешь? Прийти и сказать: Катя, я тебя люблю? Она же меня почти ненавидит! — Откуда ты знаешь? — прищурился Макаров. — Она сама мне говорила, — буркнул я. — Фигня. Это же женщины! Ты что, блин, не умеешь за ними ухаживать? Жданов, ну капец! — Я боюсь, — твердо ответил я, — Да, блять! Неужели я это говорю?! Дима заржал как конь, а мне оставалось только вылить в себя остатки виски из бокала и с чувством хлопнуть им по столу. — Познакомь меня с ней. — Ага, щас! Хрен тебе, Макаров. — Да брось! Ну, чего ты? Я у друзей девушек не увожу, у меня вон Ленка есть. Давай! — И что ты ей скажешь? — Неважно. В глаза ей посмотрю! Я видел ее фотки и что-то мне вообще не верится, что она так просто тебя сломала. Неужели тебя потянуло на экзотику? — Ты ее сейчас не видел… — мечтательно протянул я. — Вот! Я уже заинтригован! — хлопнул в ладоши Дима, — Все, забились! Давай! — Макаров, если что, я тебя убью. Боже, в какой момент я скатился до ревности? Вероятно, две предварительно выпитые совместно с другом бутылки давали о себе знать. Но все-таки, черт, как я до такого дожил?! Мне было дико от самого себя. Может быть, стоило, действительно попробовать? Но как только я вспоминал Кирин дневник, ее влюбленность в моего отца и все свои чувства по этому поводу, желание действовать тут же пропадало. От своей грандиозной пьянки мы отошли только в воскресенье. Вариантов у нас не было, лирика — это хорошо, но и про дела забывать не стоило. Уже целую неделю я собирался съездить, встретиться с Лисой и откладывал это дело. Макаров говорил, что так даже лучше, пускай помаринуется, но, откровенно говоря, мне было интересно с ней пообщаться. Не могу сказать, что я возлагал какие-то особые надежды на то, что она согласится свидетельствовать в суде против Брагина, но вдруг скажет что-то полезное для нас? Поехали вместе с Димой на его машине куда-то за город, в лес. Высокий забор с колючей проволокой, большие металлические ворота, охрана с автоматами создавали впечатление какой-то зоны, но его здесь явно знали, называли по имени-отчеству и беспрепятственно пропустили машину на территорию. — Это тренировочная база одного охранного предприятия, — пояснил он, выходя из машины. — Серьезное предприятие, очевидно, — заметил я, оглядываясь по сторонам. — Ты даже не представляешь, насколько. Но я с ними дружу, и, к слову, ГНК тоже. Иногда бывают такие задания, за которые ни мы, ни они официально взяться не можем. — Такие, как наше… — Именно. Пошли! В мрачном снаружи здании оказался вполне презентабельный классический офисный ремонт: светлые стены, квадратные светильники, одинаковые простые двери. Только сотрудников не наблюдалось: пустые коридоры и тишина. — Здравствуйте, Дмитрий Никитич, — вышел к нам навстречу рослый крепкий парень в черном камуфляже без каких-либо опознавательных знаков. — Здравствуй, Ваня, — ответил Дима и пожал ему руку, — Приведешь нашу девушку в допросную? — Конечно. Парень скрылся за одной из дверей, а Макаров позвал меня за собой. Помещение, в котором мы оказались, было оформлено как в лучших американских боевиках: огромное полупрозрачное стекло в полстены, а за ним хорошо просматривалась другая комната, со стоящими в ней столом и двумя стульями. Я отдал бы голову на отсечение, что нас оттуда видно не было. — Неплохо, — хмыкнул я. — Андрей, ты знаешь, что я думаю… — он помялся, задумчиво вытянув губы трубочкой, а потом взял со стола небольшую черную коробочку, достал из нее наушник и вставил себе в правое ухо, — Я сам с ней поговорю. Не стоит ей знать, что это именно вы копаете под Брагина. — Думаешь, это опасно? — нахмурился я. — Здесь все проверенные люди, но я посмотрел видеозаписи ее разговоров с охранниками… Она всячески пытается передать через них информацию своим людям. Это понятно и объяснимо, но… Мало ли, вдруг получится? Стоит только Брагину узнать, что все происходящее — дело ваших с Колей рук… и мы сразу проиграли. А меня она не знает, так что… В это время дверь за стеклом открылась и Иван, с которым мы встретились в коридоре, завел туда Женю. Да уж, потрепало ее за эту неделю: никакого броского макияжа, как обычно, никакой укладки, простой спортивный костюм и кроссовки на ногах. Однако хоть, она и была бледной, но не замученной, в глазах плескалась злоба и раздражение. Все-таки породу так просто не выбить. — Здесь микрофон, — Дима показал мне на стоящий рядом стол и стационарную говорилку с кнопкой, — Все просто: нажимаешь кнопку и говоришь, я тебя услышу. Только негромко. На всякий случай. — Да, ты прав, наверное, — ответил я, и усмехнулся, — Рукоприкладством не занимайся. — К женщинам я не притрагиваюсь без особой надобности, — подмигнул он и вышел в допросную комнату. Лиса тут же вскинула на него глаза, и я поразился, как злой взгляд трансформировался в замученно-жалостливый. — Здравствуйте, Евгения Анатольевна, — спокойно сказал Макаров и присел на стул, стоящий на противоположной стороне стола от нее. — Здравствуйте, — тихо и покорно ответила она. Не сомневался, что Крестовская — та еще актриса, не зря мы с Колей с детства называли ее Лисой, но не думал, что это так интересно будет смотреться со стороны. — Как ваши дела? Нравится здесь у нас? Дима с легкой полуулыбкой оглядывал пленницу, как будто это была простая беседа двух друзей. — Вы серьезно? Вы похитили меня, держите неизвестно где уже неделю и спрашиваете, как у меня дела?! — Почему бы и нет? Нужно же с чего-то начинать. — Начните с главного, — строго сказала Крестовская. — Так уже лучше. Узнаю серьезный тон известной бизнес-леди… — ухмыльнулся он. — Что вам нужно от меня? — Не догадываетесь? — Да что вы ходите вокруг, да около? — не выдержала Лиса, а Дима только поднял вверх бровь. — Проверяю вашу выдержку… — Кто ты такой?! — Человек, Евгения Анатольевна. Человек, от которого зависит ваша дальнейшая судьба. Девушка дернула плечами и отвернулась. Видно было, что она крайне раздражена и, скорее всего, Дима был прав, она владела бы собой гораздо лучше, если бы не сидела в неведении, в четырех стенах целую неделю. — Давайте к делу. Раз уж вы знаете, что я предпочитаю конкретику, то говорите яснее. — Вы же и сами уже догадываетесь, меня интересует ваша нелегальная деятельность. — Нет никакой деятельности, — прищурилась она. — Евгения Анатольевна, я вас огорчу, мы не на допросе. — Я должна от этого огорчиться? — Конечно. Вы же понимаете, что у должностных лиц во многом связаны руки. Нельзя так, нельзя эдак… А мы люди простые… — он развел руками и виновато улыбнулся. — Итак? — Расскажите-ка мне про прекрасного друга вашего папеньки, Сергея Сергеевича Брагина… Лиса фыркнула и расправила плечи, бросив на моего друга надменный взгляд. — А что именно вы хотите знать? — Например, как давно он торгует наркотиками? Какие объемы поставок? Каналы покупки? — Откуда я могу это знать? — Хм… — Макаров сделал вид, что задумался, — Может быть, потому что этим занимаетесь именно вы? А он только контролирует все ваши действия. — Это все домыслы. Где доказательства? — А зачем? — Что зачем? — нахмурилась она. — Зачем нам доказательства? Евгения Анатольевна, неужели вы меня не расслышали? Мы не в органах. Все, что мне нужно знать, я знаю и так. — Я не буду ничего говорить. — Зря. — Кто вы такие? Ты — мент? Хотя, нет, слишком лощеный, красавчик. Дима снова ухмыльнулся и опустил глаза. — Какая разница, кто мы? Главное, что мы хотим подставить вашего работодателя и либо вы нам поможете добровольно, либо… — Пытать будешь? — с придыханием спросила она, поднимая бровь. — Нет, что ты… — беззлобно сказал Дима, а потом наклонился вперед и резко сменил тон на озлобленный, прошивая ее взглядом насквозь, — Будешь сидеть в своей конуре, сука, пока не заговоришь. Я не шучу с тобой, Женя. — Да сколько угодно! — Это сейчас тебе так комфортно. А если в соседних камерах окажутся твои близкие? Она впилась в Макарова взглядом, но на лице не дрогнула ни одна мышца. — Только попробуй… — Например, бабушка из Тосно… — Мразь, — прошипела Лиса, — Ты не сможешь, да и не посмеешь. Я тогда вообще говорить не стану. — Как думаешь, малышке Миле здесь понравится? — Да кто ты такой, сволочь? Откуда ты все это знаешь?! Женя уже конкретно теряла самообладание, а меня передергивало от вида Макарова, который потерялся под своей ледяной маской. Это был совсем другой человек, не мой друг. И если за того я мог ручаться, что он ни в коем случае не тронет пятилетнего ребенка, то этот Дмитрий Никитич, кажется, был на все способен. Но даже у этого бесчувственного типа не получалось ее сломать. Я нутром чувствовал, что пора было выкладывать джокер. Я нервно сглотнул и включил микрофон. — Спроси у нее, знает ли Брагин о ее дочери, — тихо сказал я, заметив, как Дима тут же ухмыльнулся и сверкнул на нее глазами. — А может быть, Сергея Сергеича попросим пока о маленькой принцессе позаботиться? Как думаешь, он согласится? В мгновение ока у Жени поменялось лицо. Гримаса боли дернула каждую мышцу. Я нахмурился. Да, кажется, мои догадки оказались небеспочвенными. — Ты… — У меня нет цели навредить тебе или твоей семье, — примирительно сказал Макаров, — Но ты мне поможешь, так или иначе. — Что ты хочешь? — обреченно спросила Крестовская. — Компромат, Женя, компромат на Брагина. И он у тебя есть. POV Катя Пушкарева Следующий месяц мне казалось, что я потерялась. Потерялась во времени и пространстве. Опять все происходило как будто не со мной. Зачем? Для чего я здесь живу? Почему не соберусь и не уеду? Почему позволяю себя мучить? Но меня связывало мое же слово, данное Кириллу, и какая-то эгоистичная привязанность к Зималетто, внезапно возникшая в душе. Кир вел себя максимально неприятно. Стал все чаще не ночевать дома, на контакт со мной он категорически не шел, обвинял в том, что я собралась его бросить, и в целом вел себя как ребенок. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что действительно его не знаю. Видимо, все те полтора года, которые мы провели вместе в Питере, я попросту была удобной для него. У меня не было своей жизни, не было работы, не было общения, не было даже своего собственного «я». Та, неживая, никчемная, Катя Пушкарева не перечила и не высказывала личное мнение, ему с ней нравилось, а потому он и не истерил. Но теперь так не могла жить я. Категорически. Пришло осознание, что нужно выбираться из своего тухлого мирка, там не было жизни, и воздуха уже не было тоже. Я внезапно вспомнила, как Кирилл реагировал на мое общение с Ромой, резко и категорично, хотя именно Малиновский был на тот момент единственным близким мне человеком. Я списала это на ревность и юношеский максимализм, а стоило бы воспринять как первый звоночек. Было очевидно, что Кир не тот, я же чувствовала это, но малодушно не обращала внимание. Я вполне ожидаемо не смогла предсказать, что легкий ветерок скрывает за собой ураган, за что и поплатилась… Единственным, кто, кажется, понимал мое состояние, был Андрей. Вел он себя тоже довольно странно, но неизменно лояльно по отношению ко мне. После непонятного случая, когда Жданов увидел открытку, оставленную мне Кириллом, а потом дернулся и убежал, оставив меня в полнейшем недоумении, он вообще ни разу не касался темы наших с его сыном отношений. Нет, нельзя сказать, что мы начали общаться, но переброситься парой фраз на работе или дома могли. Не разговаривали, но я чувствовала, что он понимает. Странно, да? По взгляду читала что ли… Он не переставал всем своим видом внушать мне какую-то неуловимую уверенность. Я все думала, действительно ли мне угрожает опасность в Питере, правда ли, что Денис может мне причинить вред, и не могла однозначно ответить «нет». Стоило признать, что Андрей мог оказаться прав. Но стоило ли ждать от него помощи и защиты? Хотелось спросить напрямую, но я робела при виде него. Видимо, мы могли нормально разговаривать только в темноте, за алкоголем и сигаретой. Наверное, это ненормально, но факт. И конечно, судьба мне подкинула возможность сделать очередной шаг навстречу этому мужчине, хотя я и не ждала такого. Тем вечером Кирилл в очередной раз исчез, и я с грустью осознала, что начинаю к этому привыкать. Даже больше, я начинала радоваться, когда он уходил. Рядом с ним меня не отпускало дичайшее напряжение, желание что-то сказать, расставить все точки над «i», пробить в конце концов эту невидимую стену напряжения. Казалось, что я просто не нашла ту кнопочку, которую стоит нажать, и все снова станет хорошо. Но слов, к сожалению, не находилось и кнопки тоже. А в отсутствие Кира мне становилось легче… Постепенно я стала привыкать к этой большой, красивой, но необжитой квартире, купила себе все необходимое в быту, даже иногда готовила на ужин что-то простое, если была уверена, что никого нет дома. Видимо, человек обустроит себе сносные условия жизни в любой ситуации. А уж у меня был вполне приличный фундамент! Грех жаловаться. Уже давно наступила ночь, а я так и не смогла сомкнуть глаз. Взяв из сумки пачку сигарет, натянув на плечи любимый махровый халат, я решила прокрасться на балкон. Андрей уже довольно давно был дома, но из комнаты не выходил, и я надеялась, что спал. На улице уже вовсю наступила весна. Снег растаял, прохожие сменили пальто на тонкие куртки и плащи, а днем, когда светило солнце, хотелось снять и их. Все уже предвкушали наступающие майские праздники. Я вдыхала свежий апрельский воздух, перемешанный с дымом, и чувствовала себя счастливой. Нет, не полностью, конечно, но в этом моменте я была счастлива и спокойна, наслаждалась видом никогда не засыпающего города, рассматривала бело-красные реки фар и думала, что, наверное, это судьба, вернуться сюда, в столицу. Неужели она ждала меня? Когда прохладный ветер начал пробирать до костей, я зашла обратно в квартиру, тихонько прикрыла дверь и услышала сдавленные не то крики, не то стоны из спальни Андрея. Первой мыслью было то, что он с женщиной, но, кажется, он пришел один… Да и, признаться честно, он ни разу никого с собой не приводил домой, даже Киру. И женского голоса слышно не было. Я аккуратно подошла к двери в его комнату и прислушалась. Да, какие-то рваные вскрики. Что это? Плохо ему что ли? Набравшись смелости, я постучала, но он не ответил, и мне пришлось открыть дверь. В комнате было темно, только неяркий свет из окна освещал огромную двуспальную кровать, стоящую посередине комнаты. Было холодно, видимо, от открытого окна, а Андрей спал, разметавшись по кровати и сбив куда-то в угол одеяло. Заболел что ли? Подавив в себе непонятное волнение при виде практически обнаженного мужчины, я подошла ближе и дотронулась рукой до его лба. Холодный, даже слишком холодный. Но он стонал во сне, хмурясь и сжимая губы в болезненной гримасе. — Андрей, — тихо позвала я, осторожно дотрагиваясь до его плеча, — Андрей! Руку будто обжигало от ощущения его кожи, и дыхание сбивалось от вида перекатывающихся по рукам и груди мышц. Я уже видела его таким, тогда, в первый раз, на кухне. И в тот раз у меня тоже все сжалось внутри, а я уже успела это забыть. — Андрей! Проснись! — я потрясла его сильнее, а он дернулся и больно схватил меня за плечо, буквально повалив на кровать рядом с собой. Я не ожидала такой реакции, только и успела, что вскрикнуть, самым непрезентабельным образом плюхнувшись на мягкий матрас. Ну, хоть не на пол, и то ладно. — Катя? — пытаясь сосредоточить на мне все еще сонный взгляд, спросил он. — Ты кричал… — ошарашенно ответила я, — Во сне… А что еще оставалось? Как объяснить ему, что я не по своей воле оказалась в его постели? Стало неудобно и, готова была поспорить, что мои щеки залились краской. Он перевел взгляд на свою ладонь, все еще до боли сжимающую мое плечо, и отпустил. — О, боже… прости… Андрей сел и устало провел руками по лицу, а я, последовав его примеру, тоже села, но почему-то не ушла. — Да нет, все нормально, это ты прости, что я зашла без спроса. С тобой все нормально? — Нормально, — ответил Жданов, — Это кошмар просто… Бывает. Спасибо тебе. Я вздохнула и поднялась на ноги, собираясь выйти в коридор. — А Кирилл где? — Ушел, — пожала я плечами. Он поднял на меня глаза, и мурашки побежали по спине. Что было в этом взгляде? Я не могу сформулировать. И свою реакцию не могу описать тоже. Я почувствовала себя в лапах хищника, и не спастись уже, не деться никуда. Да, он был именно таким, сильным и дерзким, от него волнами шла уверенность и опасность. Плевать, что только пять минут назад он не мог совладать с собственным сном. Все неважно! Видимо, это была только приманка, а я попалась. И, кажется, мне уже совсем не хотелось вырываться. POV Андрей Жданов — Посиди со мной? — сказал я, ни на что не надеясь, по сути. Катя выглядела такой растерянной и такой напуганной, что, если честно, думал, убежит. Вот просто сорвется с места и закроется в своей спальне. В спальне моего сына. Черт! Но она не отвела глаз, как завороженная, опустилась на край кровати и поежилась, а у меня сердце чуть не вырвалось из груди: осталась! Она осталась здесь, в моей спальне, практически в моей постели и… и что? Дальше-то что, Жданов? Димка, кажется, говорил что-то про то, чтобы предоставить ей выбор, но не сказал, как. Мне было тошно и стремно ее откровенно соблазнять, как я делал это со многими другими, но отпустить ее я не мог. Не сейчас, не этой ночью. Я чувствовал, что не будет второго такого шанса, и даже если это не моя женщина, не будет никогда моей, все равно еще есть время до утра. Темнота сегодня будет моим союзником. — Ты хочешь спать? Она удивленно вскинула брови. — Нет, не спится. — Тогда иди, одевайся теплее, — улыбнулся я. — Зачем? — робко спросила Катя. — Иди, малышка, ты не пожалеешь. Она как-то встрепенулась и бросила на меня негодующий взгляд, но меня было не сбить с толку. Я бодро соскочил с кровати, выудил из шкафа любимые джинсы и укоризненно посмотрел на девушку. — Давай-давай! Ночь не бесконечная, Катя! Не знаю, то ли моя беспечность передалась ей, но она сдавленно хохотнула и действительно бодро пошла в комнату. Я проводил ее взглядом и вздохнул. Тебе снова будто семнадцать, Жданов! Настолько давно ты не чувствовал такого юношеского воодушевления внутри, не чувствовал себя по-настоящему живым. POV Катя Пушкарева Он сунул мне огромный черный шлем, сам взял такой же и, схватив за руку, потащил за собой вниз по лестнице. Нет, это определенно был не Андрей Жданов, не тот серьезный и надменный президент модного дома, не тот уверенный бизнесмен со стальной бульдожьей хваткой. Нет, все происходящее было за гранью моего понимания. Мы будто подростки ночью сбегали из дома, пряча друг от друга робкие улыбки. Что с тобой, Катя? Ты ли это вообще? На подземной парковке за его блестящим черным джипом нашелся мотоцикл. На вид — очень крутой. Гладкий, матовый. Я не удержалась и протянула руку, погладив обшивку. — Нравится? — лукаво спросил он, пряча в глазах смешинки. — Мы, правда, поедем? — удивилась я. — А почему нет? — На нем? — Ты сомневаешься во мне? Я стушевалась и постаралась унять стучащее в груди сердце. — Я никогда не каталась на мотоцикле. — Тем лучше, — улыбнулся, усаживаясь на своего железного коня, — Ну, давай уже, не бойся! Я помялась несколько секунд, а потом залезла на высокое пассажирское сиденье. — Шлем. И держись за меня крепче, я не кусаюсь. Я обхватила Андрея руками, плотно прижавшись к его спине, и не почувствовала никакого дискомфорта. Наоборот, кажется, я доверяла ему. Даже страха не было, только волнительное чувство радостной обреченности. Я есть, я в этом моменте. Я счастлива, и меня ничто не держит. Я здесь, с этим мужчиной, и все мое нутро кричало, что и он здесь, со мной, тоже. Если даже нам суждено разбиться этой ночью, то пусть будет так, не хочу менять эти минуты ни на что другое. Андрей аккуратно вырулил на набережную и вклинился в заметно поредевший с вечера поток машин. Дыхание перехватывало от всего происходящего, но как только он начал разгоняться, ловко маневрируя между рядов, воздуха перестало хватать окончательно. Не знаю, с какой скоростью мы мчались по ночной Москве, но мое зрение выхватывало только отдельные подсвеченные огнями здания, они мелькали картинками, а все остальное просто проносилось мимо сплошной светящейся лентой. Восхищение — вот что я испытывала сейчас. Адреналин так и бурлил в моей крови, она закипала и пенилась как будто, вызывая мурашки. Я сильнее сжимала пальцами его куртку, грудью чувствуя моменты, когда он напрягался, а когда вновь расслаблял спину. И я доверялась, с каждой минутой все больше. Не было в этом логики, не было здравого смысла, не было ничего рационального, и правильного не было. Я просто чувствовала, что сейчас шагнула бы за ним куда угодно. И ни одного вопроса в голове, их все развеяло свежим апрельским ветром. Только Москва, ночь, скорость и мы вдвоем. POV Андрей Жданов Кажется, я всегда любил скорость. Еще в детстве, когда мы полетели с родителями на юг отдыхать, я больше всего запомнил тот момент, когда самолет разгоняется по взлетной полосе, развивает невероятную, особенно для детского восприятия, скорость и отрывается от земли. Тогда во мне впервые возникли пьянящее чувство драйва и бешеный адреналин. Будучи ребенком, я еще не мог в полной мере насладиться ощущением истинной скорости и ветра в лицо, которые испытываешь, гоняя на байке, но наверстал это спустя несколько лет, получив права и сразу же купив себе первый мотоцикл. Первый, но не последний, конечно. Теперь я мог позволить себе хоть целую коллекцию, но не видел в этом смысла. Вообще, мне было абсолютно чуждо коллекционирование. Я не хотел распылять свое внимание на несколько однотипных вещей одновременно, предпочитая сосредотачиваться на одной, но важной. Так было со всем, и только женщины всегда были исключением из этого правила, как абсолютно неважная, второстепенная часть жизни. Но, кажется, и они начинали отходить на второй план… Черт. Да, такая гонка по ночной Москве всегда приводила меня в чувства, бодрила и освежала голову, чистила мысли от ненужного хлама и даже помогала принимать нелегкие решения. Не сосчитать, сколько раз я просыпался вот так среди ночи, спускался в гараж и заводил своего железного коня. На скорости больше 150 километров в час мне определенно легче думалось. Вот так. Именно тогда появляется какой-то фатализм. Если ты вжимаешь газ настолько сильно, значит, ты подсознательно готов на все. И даже гонки на автомобиле не давали такого эффекта, хотя у меня были разные модели, более или менее маневренные, неизменно мощные, но все было не то. Там водитель защищен грудой металла, а здесь ты сливаешься с ветром. Ты и есть ветер. Катя судорожно сдавливала мой торс руками, иногда вздрагивала, все сильнее сжимала пальцами мою куртку, а я чувствовал от этого совершенно особый, неиспытанный раньше кайф. Я был не один. Со мной была женщина, которая будила во мне самые непонятные, будоражащие воображение чувства, и мне хотелось, чтобы она ощутила все то, что ощущаю сейчас я. Малышка, чувствуешь ли ты этот момент? Этот полет, этот пульсирующий гул в ушах и груди? Так же ли бьется твое сердце? Правда ли, что мы вместе сейчас, даже если мир рухнет через минуту? Я пронесся на огромной скорости по Садовому, свернул на Ленинский проспект и вывернул на Воробьевы горы. Еще со школы это было наше любимое с Макаровым место. Сколько наших тайн слышал этот склон и большое дерево, у которого мы сидели на парапете? Даже не сосчитать! Именно туда я ее и привез. Катя несмело слезла с мотоцикла, на ослабевших ногах сделала пару шагов, снимая шлем, и чуть не упала, оступившись. Я, конечно, поймал, улыбнувшись от ее растерянного вида, а она явно застеснялась и отстранилась. Смешная! Ведь я еще даже ничего не сделал, от чего стоило бы смутиться. — Ну, как, понравилось? Она подняла на меня лукавый взгляд и улыбнулась. — Да, очень. Я и не думала, что это так… эмоционально? — Очень. — Ты быстро разгонялся… — Не больше ста семидесяти. Катя удивленно расширила глаза и закусила губу. — Так быстро! — Быстро, — улыбнулся я, — Пошли! Взяв девушку за руку, я повел ее чуть дальше от толпы народа, ведь даже ночью на смотровой площадке было людно. На улице стало уже довольно тепло, снег растаял, и на газонах начинала появляться первая зеленая трава. Байкеры вовсю начинали сезон, готовясь к официальному открытию, молодежь тоже повылазила из душных клубов, пока еще необремененная сессией, так что Воробьевы бурлили всю ночь. Одной бы Кате, конечно, не стоило соваться сюда в такое время, но вместе — почему бы и нет? — Это мое любимое место, — сказал я, когда мы остались одни. — Здесь красиво… я тоже любила Воробьевы… — А почему вы с родителями уехали в Питер? — Кажется, что ты все обо мне знаешь, — усмехнулась Катя. — Только факты. Но, чтобы действительно узнать человека, зачастую надо задавать другие вопросы. — Да просто захотела там учиться, мне очень сильно нравился Петербург. Знаешь, он какой-то романтично-загадочный, манящий… — Понимаю. — А родители меня очень любили, не хотели расставаться и поехали вместе со мной. — Вы были очень близки? Она опустила голову и тяжело вздохнула. — Да, мы были настоящей семьей… Мы оба промолчали, глядя вдаль, на освещенные огнями Лужники. Я не знал, могу ли я понять ее в полной мере, ведь сам и не терял никого, по сути. Или просто не имел? Хотелось что-то сказать, но любые соболезнования просто уходили бы в пустоту, не помогая ничем, а только распаляя забытую боль. — А ты? Вы с родителями почти не общаетесь? — робко спросила она. — Нет, и это передается из поколения в поколение, — усмехнулся я. — И не хочется? — Что? — Ну… родительского тепла? Я задумался и на мгновение даже прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным желаниям. — Знаешь, Кать, у меня его не было никогда, поэтому не с чем сравнивать. — Даже в детстве? — удивилась она. — Я как-то не дотягивал всегда до чего-то, был не первым, не лучшим, а потом… — Потом? — А потом появился Кир, и ко всему добавилась еще и вина. — За что? — удивленно нахмурилась Катя.  — Ну, как за что? За то, что был неосмотрителен. За то, что повесил на родителей своего ребенка. За то, что не воспитал его, как надо было. Да мало ли за что? За все и сразу… — Но он же человек? Он же был уже… Какой смысл кого-то винить? — Катя, да о чем ты? — усмехнулся я, — Дело не в нем, и, я думаю, не во мне даже. Дело в том, что у меня такие родители. Они не считались с моим мнением, но, если сами ошибались, то виноват был тоже я. И мне осталось только смириться, что их не перевоспитать. Уже давно я живу своей жизнью, не оглядываясь ни на них, ни на Кирилла. — И тебе не хочется… ну… знаешь, когда моих не стало, я стала чувствовать себя… одинокой? А твои родители живы и… Я улыбнулся, и аккуратно положил свою ладонь на ее, ледяную, лежащую на парапете. — Тебе просто есть с чем сравнивать, Катя. А я так живу всю жизнь, не знаю даже, как иначе, поэтому не так больно. — Но у тебя же есть близкие? Друзья… — она на мгновение замялась, — невеста… — Есть Колька, мы с ним многое вместе пережили. Есть Дима Макаров, мой одноклассник, он верный и надежный. Я познакомлю вас как-нибудь… И все, в общем-то, я очень тяжело схожусь с людьми. — Так и не скажешь. Кажется, ты такой… — Какой? Это годами отточенная актерская игра, Катя, — улыбнулся я, — Просто маска, которую приходится цеплять на себя каждый день. Я же бизнесмен, начальник, в конце концов. Я просто не могу быть социопатом. Она нахмурилась и задумалась. — А невеста… она тоже была для родителей. Мы давно уже расстались с Кирой. — Но зачем? — У меня были свои цели, и я их достигал, — просто ответил я. — Ценой манипуляций другими людьми? — она удивленно посмотрела мне в глаза, и я на мгновение снова провалился в эти омуты. — Мы все друг другом манипулируем в той или иной степени. Поверь, даже когда я поступаю довольно жестко, у меня нет цели кому-то навредить, особенно своим близким. Просто иногда лекарство бывает горьким. — Ты так уверен в себе, что не допускаешь никаких сомнений? Решаешь все и за всех? — Мне не остается ничего другого. Годы показали, что если не я, то никто. Поэтому я стал просто принимать решения, ни у кого не спрашивая и не сомневаясь. Весь совет директоров Зималетто процветает только потому, что я и Коля работаем, берем на себя ответственность. Им остается только жить и поучать нас ведению бизнеса. Я грустно ухмыльнулся. Даже не думал, что мне будет настолько просто говорить ей о том, что я не рассказывал никогда и никому. Зачем? Коля с Димой знали все сами, а остальным не было дела, да и я не привык откровенничать с кем попало. А сейчас слова буквально лились сплошным потоком, о самом наболевшем, о всей моей жизни. Мы стояли молча, глядя вдаль, но у меня не было ощущения затянувшейся паузы. Это было скорее осмысление сказанного, а значит, все правильно, как надо. — Что тебе снилось? — вдруг спросила Катя, прервав молчание. — Почему ты спрашиваешь? — Чтобы действительно узнать человека, зачастую надо задавать другие вопросы, — ответила она, как-то ласково, но с интересом взглянув на меня. Моими словами. Значит, слушает. Я улыбнулся, она все больше и больше мне нравилась, забираясь глубже в сердце. Я чувствовал, что это опасно, но сейчас не хотелось бояться. До утра я дал себе разрешение быть самим собой, без фальши и лишних предрассудков. — Это воспоминание еще из детства, периодически всплывает. Как будто я тону, ухожу под воду и не могу выбраться. — Ты, правда, тонул? — Да, меня столкнули с лодки в озеро, а я тогда еще почти не умел плавать. — И как ты выбрался? — ахнула она. — Колька вытащил. Ему тогда еще лет семь было, но он ходил на плавание, скинул надувной круг и бросился следом. — И во сне он тебя спасает? Я задумался и тяжело выдохнул. — Нет, во сне я обычно захлебываюсь и иду ко дну. — И… сегодня? — А сегодня меня спасла ты. Мы встретились глазами, и все, для меня мир перестал существовать. Хватит! Хотелось отпустить и забыть все, что было и что есть. Все глупо и не о том. Сгрести ее в охапку и увезти отсюда далеко-далеко, чтобы не нашел никто. У меня даже начало саднить губы от желания ее поцеловать. Позволила бы? Сейчас, хоть один раз! Но жизнь диктует свои правила. Нельзя так просто отмахнуться от всего происходящего. На горизонте уже светало, а город, наоборот, замер в предрассветной неге. Нас ждет работа, дела и каждого своя жизнь. Как в старой забытой сказке: наши души от первых лучей солнца должны снова превратиться в камень. — Нам пора, малышка, — ласково сказал я, и она впервые не дернулась от этого обращения, не в силах отвести завороженный взгляд. — Пора… Мы вновь сели на мой эр, но уже не было той магии. Все откровения растворились в воздухе вместе с ночной темнотой. Но я был уверен, что не забуду эту ночь еще долго, робко надеясь, что и она тоже.