Единственный друг на краю заката.

— Ла-адно, Айвз. А на дне Востока, в той уродской подлодке… там есть турникет? — Не ехидничай. Ганг, ты в состоянии справиться без него. Если ты не справишься, то смерть в яйце настигнет нас раньше, чем это должно случиться. Сатор и его люди сделают для этого всё, — Ганг знает о том, что никто не справится с этим заданием, кроме неё. И людей Андрея, разумеется. Они обучены, подготовлены, люди будущего дали им все козыри для того, чтоб собрать алгоритм и уничтожить весь мир. Инвертировать всю энтропию. Она же может научить наемников из Тенета разве что делать брускетты с лососем. В будущем, кстати, брускетты с лососем были ее любимым блюдом, которое она готовила себе каждое утро. Этому она могла научить. — А для чего эта дурацкая задвижка на шлеме? Мне что, выдадут подводный байк? Или у вас и его ещё не изобрели? — Айвз закатил глаза. — Это не шлем, а часть акваланга. А так называемая задвижка называется визор. Необходимо для того, чтоб ты не ослепла при подъёме на поверхность... — девушка вздохнула. Она понимала, что это ложь. Задвижка нужна для того, чтоб не шокировать остальных раздувшимся и окровавленным от перепадов давления лицом. Нил ей это рассказал. Когда она и спецагент британской разведки гуляли по вечерним улицам Мумбаи, Нил рассказал ей и о том, как тех, кто до неё спускался в Восток (их было двое, и до объекта N они толком не добрались), поднимали с лопнувшими головами, распухшими конечностями. С них снимали шлемы, и фонтаном била кровь и лимфа. Ганг кривила лицо так, что сводило челюсть, а Нил обнимал её за плечи и говорил, что если вместо неё вытащат кровавый фонтан в акваланге, то он честно не перестанет испытывать к ней самые тёплые чувства. — Через две недели, говорите? — Два дня, — Ганг Иво дуется. — Уже и пошутить нельзя. Что-ж, тогда надо собирать лёгкие в кучу и мчаться на дно, — голос светловолосой девушки из будущего слегка дрогнул на этой фразе. Она развернулась и вышла на улицу, а по пути домой компанию молодой Ганг Иво составляли самые дешёвые на свете сигареты. Те, что покупал ей Нил, уже закончились. Это был худший способ собрать легкие в кучу для девушки, которая не может провести и часа без небулайзера. Ей уже исполнилось 19. Буквально неделю назад. Если вдуматься, то она вообще-то ещё не родилась, она — потомок тех, на кого ей угораздило работать. На самом деле преимущество Ганг Иво было таково: она знала о технологии инвертирования чуть больше, чем этот индюк набитый Айвз, который постоянно повышает на неё голос и закатывает глаза каждые пять секунд. Когда нашли первый турникет в Осло, никто толком даже представить себе не смел, что перед их глазами огромный прорыв в технологиях, который, на секундочку, совершил тот самый Андрей Сатор. Более того, никто не знал, чем русский олигарх занимался на самом деле. Ганг Иво не открывала им Америку, но показала, как эта технология должна работать. Ей было слишком мало лет для этого предприятия, но Ганг хотела жить гораздо больше, чем сыграть в ящик от болевого шока где-то на заброшенном пустыре, когда ей будут выковыривать глаза ржавым гвоздём или вырывать зубы украинцы или хуже всего — русские. Она сбежала в 2019-й год, где ее хотя бы какое-то время не смогли бы найти, пыталась выиграть хотя бы восемь часов просто чтоб перевести дух. Но Ганг знала, что умрёт, и умрёт страшной смертью; вариантов уйма. Это всего лишь вопрос времени. И что страшнее: умереть от приступа, от давления под водой, от Андрея Сатора или от тех, от кого она сбежала в прошлое — она не хотела даже предполагать. Выбора не было. Вот что Ганг Иво знала наверняка. Была только возможность сделать один звонок по пути в апартаменты, выделенные лично Айвзом на время пребывания девушки в Мумбаи и сдохнуть от страха не этой ночью в собственной кровати, а хотя бы на дне Востока, когда ей переломают кости, вырвут зубы и пробьют в черепе сквозную дыру трое или пятеро людей Сатора — в зависимости от того, насколько щедр или жаден русский олигарх. Нил проскользнул в прихожую, разулся и достал из ниоткуда тёмно-зелёную бутылку. Через два дня Ганг Иво улетает на встречу со смертью. Молодой учёный смотрел на рядового так, словно была надежда, что та вернётся. Он знал, что это не так. Но надеялся, где-то там — очень глубоко внутри себя — что его милая Иво выбежит из самолета «Антарктида — Мумбаи» (нет такого рейса, Нил его придумал) так, будто слетала на экстремальный курорт, и больше никуда, совсем никуда не денется. Вино было предлогом побыть здесь хотя бы ещё одну ночь. Вино было предлогом обнимать её плечи так долго, чтоб она не забыла, и он не забывал. Вино — это то, что Ганг любила в этом времени больше всего, что только можно было выпить. Девушка вскрыла ледяную бутылку красного сухого. Это было красиво и вкусно, она всегда говорила Нилу о том, что это было красиво и вкусно. Словно пить чью-то силу. Она никогда не пила вино в своём времени. В будущем, говорила Ганг, вина не было, была только солёная вода и мусор по ключицы. Там, где она жила, была одна из критических точек затопления. То, ради чего было придумано инвертирование. Повернуть время вспять так, чтоб больше не захлёбываться по горло в ошибках предыдущих поколений. — Ганг Иво, — произнёс Нил своим глубоким, бархатным голосом. Он вручил ей бокал и налил туда чуть больше половины. Девушка осела на кровати. В этот его голос она хотелось укутаться с головы до ног. На рядовом было платье: иссиня-чёрное, непристойно короткое, с пуговицами на груди. В мелкий узор. Ганг Иво в один присест прикончила первую порцию красного сухого прегрешения и посмотрела спецагенту в глаза. — Не зови меня так, — на выдохе, очень звонко произнесла рядовой. — Тогда мои руки связаны. Буду звать тебя Нэнси. Или Кейша. — Нил, — девушка рассмеялась (вышло наигранно), затем взяла его за руку и продолжала смотреть. Она попыталась улыбнуться, но чувствовала в воздухе тяжесть. Его рука была ненормально горячей. — Ты тюфяк. — Хорошо, я тюфяк, — парень тоже почувствовал в воздухе тяжесть, но смахнул эту тяжесть под предлогом того, что непослушные волосы так и норовили прикрыть глаза. — Ты только скажи мне, — Нил посмотрел на Ганг в упор, ей стало неловко. — Ты действительно считаешь, что выживешь? — он встал перед девушкой на колени и положил голову ей на ноги. Было не очень удобно: колени Иво немного тряслись. Нил был ею восхищен: Ганг всегда хвасталась, что перебьёт каждого, кто встанет на пути, на тренировках с высокомерным видом метала ножи точно в цель, ловила инвертированные пули одну за одной, делала бо́льшее количество упражнений, брала самые трудные спецзадания, пару раз ему даже свезло попасть с ней в одну группу, и даже тут она доказала свою репутацию отважной, смелой наёмницы. Иво дёрнулась: щетина парня чуть покалывает внутреннюю сторону её бедра. Чтоб немного успокоиться, та наклонилась и положила ладонь на его волосы. — Нет, — пару секунд молчания. Парень достал из своего кармана запасной небулайзер и поднёс ко рту рядового. Та сжала его свободной рукой и на вдохе тяжко захрипела. Нил снова уложил голову на ноги Ганг и замолчал, и молчание стиснуло комнату уже на пять минут. Ганг считала, считала каждую секунду, их вышло ровно 297 штук. Тишина хотела, чтоб её прервали, а боль — чтоб её чувствовали. Нил повернул голову чуть влево, без предупреждения губами сжал бледную кожу на бедре девушки с внутренней стороны и начал аккуратно, чтоб не напугать, двигаться чуть вперёд. Горячее дыхание жгло кожу. Рука рядовой дрогнула, бокал дрогнул вместе с рукой. Ганг поставила его на пол и хотела было поднять Нила к себе, но тот возразил. Вместо губ она почуяла зубы. Он её укусил. На коже осталась влажная дорожка от его ласк. Видно было, и чувствовалось, что девушка до сих пор стеснялась, всё также сильно, но какое-то странное чувство внутри тянуло низ живота. Оно хотело, чтобы Нил продолжал двигаться вперед, поэтому с каждым манёвром из груди Ганг Иво вырывался сдавленный стон. Она каждым своим телодвижением умоляла Нила сделать с ней всё, что до этого не позволяла делать никогда. — Нил, — тот поднял голову и усмехнулся. Иво знала, почему. Она всегда задевала его за живое, мол, давай научу считать до пяти. Всегда подкалывала молодого учёного с его дурацкой степенью по физике, считая его тюфяком, не умеющим обращаться с девушками и погружённым только в свою работу. Считать до пяти — это, кстати, манёвр, который диссидентка придумала как только увидела этого светловолосого, очень высокого (выше, чем она) парня, и она понимала, что сама идея заставить его считать до пяти пошлая и грубая. Нил оказался с Ганг на одном уровне, поравнялся, посмотрел ей в глаза. Ему нравилось смотреть в её глаза — глаза цвета норвежского леса. Когда они глубокими ночами носились по районам Дхарави и целовались за всеми существующими углами, он перед каждым поцелуем ловил её горящий взгляд. Там был виден всё тот же норвежский лес, только такой, когда наступала весна. Когда взгляд был свеж и полон сил, когда лес на доли секунды ожил. Когда ветви деревьев под тяжестью изумрудных листьев и влаги на них касались земли — и всё это было в глазах рядовой после каждого поцелуя, когда она тянулась к спецагенту и обнимала его шею обеими руками, прижимаясь так сильно, как только это вообще возможно. Иво знала, что сейчас будет сладко, слаще, чем вино, которое Нил принёс ей, и не хотела, чтоб он тянул с прелюдией, поэтому взяла его пальцы рукой и слегка сжала. Он понял. — Я знаю, что будет, — произнёс парень. — И я знаю, что всё это исчезнет, канет в лету. Это вино. И вечер. И я… — в его голосе слышалась боль, и вместе с тем нетерпение. Девушка едва сдерживалась. Ей было всего 19, она толком не знала, что такое близость и насколько это может быть похоже на жвачку, на тирамису, на затяжку кофейных сигарет, которые Нил ей подарил, хоть и знал, что Ганг курить не положено. Это был подарок без повода, просто Ганг Иво хотела попробовать сигареты первый раз в своей жизни. Вся эта близость была сладкой, мягкой, тянущейся. Дурацкой приторной жвачкой из будущего, когда ей было 8. Она толком не знала, насколько упоительна эта боль разлуки, на которую молодые люди себя подписали против своей же воли. Иво не могла просить сама, сразу начинала краснеть, но знала, что он спросит разрешения. — Давай считать до пяти? Иво, его Иво с его рукой в своей руке глубоко вдохнула и начала загибать пальцы. «Раз». Она шепчет первую цифру, её голос дрожит, она загибает его мизинец. Он улыбается. «Два». Она загибает его безымянный палец. Облизывает губы. На счёт «Три» и «Четыре» пальцы она не загибает. Спецагент другой рукой торопливо проверяет наличие чего-то под оборкой платья девушки и выше, торжествует, когда не обнаруживает ничего лишнего. Больше сдерживаться нельзя. Торжество следует в такт с поцелуем. Нил кладёт руку на талию Ганг, нет, он хватает её за талию и притягивает к себе чуть ближе. Иво очень старается не укусить парня за губу, но не получается. Иво, черт, его Иво думает о том, что Нил не обидится. Нил не обижается. Они одновременно, очень тихо, хрипло считали «три» и «Четыре», прерываясь на влажные поцелуи и прерывистые вдохи, и когда из их уст вырывается последнее «Пять», Иво закрывает глаза. Она чувствует его запах и свой, запах вспотевших от ожидания тел. Иво закрывает глаза и чувствует момент, когда можно было стать ближе и когда они стали ближе. Она чувствует его тепло, чуть покрытую мурашками кожу. Ближе. Ближе. Ближе. Она знала, что всё это — часовая или двухчасовая блажь, но хотелось, чтоб первые пять цифр и всё, что после, не кончалось никогда. Ганг в жизни не любила математику, Нил никогда не принимал во внимание столь странные метафоры, считал это ребячеством. Но именно сейчас, в отеле Уотерстон города Мумбаи они играли в то, что Иво придумала специально для Нила. Она снова повторяла азы арифметики, а он считал вместе с ней, загибая пальцы и зарываясь свободной рукой в её выгоревших волосах так, чтоб не отпускать никогда.