***
Полковник Вонг меньше всего ожидал увидеть перед своей койкой всклоченного, запыхавшегося после долгой беготни по непомерно длинным узким коридорам, мальчишку лет двадцати без хвоста. После несколько неприветливой речи некоего хирурга, чьё лицо совершенно не понравилось командиру вооружённых сил ЮВАС на подсознательном уровне, Николас морально подготовил себя к самому худшему: сейчас притащится очередное хамло со здоровенным шприцем, непременно очутившимся в его онемевшей заднице, а после наступит непроглядная тьма. Такая же, которая преследовала его после короткого, весьма ощутимого поцелуя луча доминатора, посланного Гинозой (или кем-то из бюро, он их сам не помнил толком) Смешно, так как Вонг смерти не боялся — не ожидал, всячески увиливал и махал невидимым хвостом перед лицами неприятелей, сея между ними вражду, стравливая между собой нагло, методично — и смотрел потом надменно свысока, как злостные враги грызут друг другу глотки, забыв о существовании самого Вонга. Да-а, такое было ему определённо по душе. И только ли за это Сивилла сочла его вдруг достойным смерти или дело в конкретном количестве убитых им лиц, убитых по его приказу, убитых по неосторожности? Да в душе Николас Вонг не ебал, как именно рассчитывается коэффициент преступности — здесь о нём никто не слышал, а за порядками, как и в ЮВАС, следила армия. Точно так же, как и у него на родине — он помнил — подчиняла себе более слабые страны, подминала под свои бока и без всякой жалости драла в хвост и гриву. Не будешь вертеться — не выживешь, Николас для себя понял, без мук совести принимая правила игры. Научился. Не блевать каждый раз после выстрелов и не жалеть уродцев, пытавшихся или тихо отравить его, или с явной агрессией снести голову точным выстрелом в упор. Николас Вонг, перевезённый экстренно в другую страну, ничуть не похожую на восточные страны, имел мозги не доверять никому здесь, как не доверял у себя дома даже собственному отражению. — Арчер предупредил тебя? Ну, об операции, — мужчина повернул чуть голову, отмечая про себя, что Рихтер, будучи совсем-совсем юнцом, говорит с ним как-то уж совсем «по-свойски», на «ты». В отличие от чопорного до самого не хочу Арчера, — Он велел тебя подготовить, ты не против? Вот если Николасу и было здесь в новинку что-то, так это обходительность и некоторая боязность медбрата — не бозянь его, Вонга, лично, но желание не сделать хуже, что полковник ЮВАС невольно отметил про себя тоже. Здесь любая информация может стать полезной. Медленно кивая, он как смог приподнялся на локтях, ощущая дикую слабость в отёкших от долгого лежания конечностях. Шерстяной плед показался ему настолько тяжёлым, что буквально придавил то, что осталось от Вонга, к жёсткому матрацу. — А, чёрт, ты же крови много потерял, — почти с сожалением Рихтер поспешил неуклюже присесть напротив мужчины, долго-долго изучая его взглядом. Возможно, неприлично долго, потому как стоило Вонгу приподнять брови, мальчишка залился румянцем, делая вид, что его очень интересует напольное покрытие в палате, — Давай помогу, что ли. Глупее всего было бы отказываться от помощи, в особенности если, как бы ни звучало смешно, не стоишь крепко на своих двух, и Николас, подчиняясь беспрекословно чужому голосу, бездумно позволил стянуть с себя плед, даже не поморщившись в очередной раз от того, что его обезображенное обнажённое тело кто-то может хорошенько, во всех подробностях рассмотреть. Более того, военный вообще не реагировал, и это могло вызывать беспокойство. Думал он в частности о том, как треснуло по швам дело всей его жизни, такое же бессмысленное, тошнотворное как и всё, что он имел — может, не стоит жалеть тогда? Однако теперь он остался совершенно один, в чужой стране и никто не способен дать гарантии, что, вот, теперь он точно оправится. По-прежнему боязливо протирая влажным полотенцем чужую кожу, смывая старую засохшую кровь, Рихтер ловил чужой взгляд и невольно поражался тому, как же они — Арчер и Вонг — похожи в глубине своих переживаний. Только Вонгу говорить об этом он не стал, вместо этого уделяя особое внимание корке на подтянутом животе: тёр с таким усердием, что кожа, припухшая без того от россыпи царапин, покраснела ещё сильнее. Готовый пуститься в череду нелепых извинений, между слов вставляя ненужное никому «ой, я сейчас все поправлю» или «не сильно болит?», Рихтер сам не мог полностью прочувствовать, насколько неправильным было бы просить прощения от того, кто обязан благодарить за такое внимание к своей скромной персоне. — А ты ведь гражданский, — между тем безучастно отозвался Николас, будто продолжал мысленно идти в строю, и под сапогами поскрипывали мелкие камушки да щебень, волосы, безобразно длинные для офицера его ранга, трепал сухой суровый ветер. Он находился сейчас где угодно, но не в палате аместрийского госпиталя, развороченный на дряхлой койке, похожий больше на обугленный, не добитый из жалости кусок сырого мяса. — Что? — до ушей медбрата не дошла и половина слов — так или иначе, он просто не вникал, слишком занятый попытками привести в порядок сбившуюся под чужими бёдрами мятую простынь. — Врач. Гражданский. Госпиталь военный. — А, ты об этом, — торопливо отозвался паренёк. От попыток вытянуть пропитанную сукровицей ткань из-под таза пациента, тот неловко накренился к краю кровати, грозясь сверзиться с нее лицом в пол, — Ну да, я и в армии-то никогда не служил. Впрочем, медициной заниматься тоже не горел желанием, а жизнь всё равно повернулась куда-то не туда. Тупо вышло, правда? — Тупо, — не совсем понимая смысл сказанного, автоматические повторил Вонг, пробуя губами, кончиком языка незнакомое словцо на вкус — почти интуитивно он ощутил некоторую его небрежность, тотчас запоминая ощущение уничижительного, с примесью абсурда, толкования. Снова умолк, бледный болезненно, плавающий осунувшимся безразличным лицом в чёрных, как смоль, тяжёлых прядях волос. — Эй, — несколько растерявшись от внезапного молчания собеседника, Рихтер постарался не смотреть туда, где безобразными зубами нечто, называемое гневом неизвестной Сивиллы, отхватило от Вонга добрый кусок плоти, — А как ты это узнал? Ну то есть, тебе кто-то говорил? — Арчер военный, — самому себе, пребывая где-то далеко отсюда, продолжил Николас гнуть своё. Может, языка местного не понимал? Но нет, говорил бегло, только как-то уж совсем механически, фразами из учебника. Бывает страшно показаться идиотом, если на тебя смотрят несколько свысока, взглядом взрослого, обращённого к ребёнку, но ещё страшнее, когда приходит на ум одна простая, старая как мир истина, и тот, кто ещё секунду назад предстал перед твоим взором высокомерным, чопорным, всезнающим мудрецом, метающим бисер перед свиньями, вдруг больше походит на обычного безумца, коих в палатах держат годами, без шанса исцелить правильными речами да идеально подобранными лекарствами. Они то не считали нужным удостоить тебя своим вниманием, то просто, как говорил сам Фрэнк с брезгливым пренебрежением, привычно кривя губы, ошивались в неизвестных мирках — и ничего особенного в этих людях нет, просто не привыкли жить среди людей, по правилам людей. Таких он считал нужным изолировать там, где мир их больше не увидит. А после добавлял зачем-то, что Кимбли его таковым не был: «Он непонятый, но адекватный, а я его учился понимать, вот так. Он нуждался в крепкой руке и трезвом взгляде со стороны, в наведении на цель. Он не такой, нет.» И кто, в конце концов, Рихтер, чтобы спорить с самим полковником? Даже если и считал про себя Зольфа Кимбли обычным заигравшимся мальчишкой. Зато Николас Вонг, несмотря на все внешние признаки помутившегося сознания, ему всё ещё безумцем не казался. Да, ранен, в чужой стране — это всего лишь шок, и то, что на внешние раздражители реакция у пациента отсутствует, ещё не значит, что дело упирается в патологию. Ох, патологически больными были все они, включая Арчера, только почему-то судьба очень жестоко над ним подшутила, по-матерински ласково кутая в белый халат. И Николаса приравнивал, очевидно, к таким же ненормальным, нежизнеспособным, непременно обречённым на смерть — так же свысока, как и тех, кого некогда убивал, не мучаясь совершенно совестью. — Да, военный, — согласился медбрат с опозданием, рисуя в голове безошибочно образы худощавого, облаченного в неизменную синюю форму мужчины, — Полковник вооружённых сил Аместриса, — и тут же насупился: нечто отдалённо похожее на ревность кольнуло его в грудь. Даже Рихтеру, чтобы узнать коллегу получше понадобилось время, тогда как Вонг, видевший Арчера впервые, умудрился попасть в самую суть, — А это ты как узнал? — Он смотрит как военный. Большего от Николаса добиться не получилось, и Рихтеру подумалось, что таких, как он, обязательно пытают на допросах в подвалах штаба за закрытыми дверями до тех пор, пока от тонких, обманчиво хрупких на вид пальцев не останется одна лишь оголённая кость. Хотя в первую очередь — дурная мысль очень некстати проникла в голову, когда парень перехватил кое-как чёрные пряди старой захудалой резинкой, чтобы во время операции те не мешались у врачей — Фрэнк Арчер наверняка отхватил бы ему волосы здоровенными ржавыми ножницами. Когда дело шло к допросам, подозреваемых он не щадил, используя на полную катушку весь свой садистский потенциал, хотя явного удовольствия маньяка никогда не получал, считая это не больше, чем частью своей работы. И работе отдавал всего себя, как никогда не стал бы отдаваться другому человеку. Рихтер поймал себя на том, что касаться чужих волос предстало для него чем-то более интимным, чем обмывать мужчину почти на десяток лет старше, но, стоило ему попытаться соорудить подобие мягкой косы, Вонг вдруг зашевелился на кровати и чуть было окончательно с неё не свалился. Единственное, что не понравилось ему больше, чем прикосновения к собственной голове — перспектива впасть в длительный наркоз: — Не упрямься, — из всех сил уговаривал дородный ассистент оперирующего хирурга, когда Николаса не без труда перебросили на стол, безуспешно пытаясь нацепить на того маску эсмарха, — Это для твоего же блага. Вот, будешь глубоко дышать и уснёшь, совсем ничего не почувствуешь. Но от таких речей Вонг с ещё большим упрямством задёргался в путах: привязанные тугим ремнём руки положение врачей не спасали, раненный оказался сильным, готовым брыкаться до победного конца. У медперсонала едва ли оставались сомнения в том, что их подопечный согласен бороться за свою жизнь — каждый его поступок явно тому противоречил. Ассистент было предпринял попытку насильно закрепить громоздкую конструкцию с трубкой на разъярённом лице мужчины, как тут же в шоке отшатнулся от стола, крепко сжимая разодранное до крови запястье. — Он меня укусил! — Да вырубите его уже, задрал. — Он просто вас боится, — попытался встрять Рихтер, которого Вонг узнал исключительно по голосу, — Если так давить, любой не захочет, чтобы его лечили. — Ты вообще молчи, врач, — грубо оборвал тот, кто только что предложил дать пациенту по голове, чтобы отключился, — На войне, думаешь, спрашивают, хотят они чего-то или нет? Не хочешь сдохнуть — и не такое выдержишь. — Мы не на войне. Перепалку прервал очень вовремя появившийся Арчер — Николас понял, что это был именно он ещё до того, как по помещению разнёсся его глубокий, с хрипотцой баритон, сквозящий нотками холодного недовольства. От мужчины исходил шлейф терпкого одеколона, отдающего, на память, крепким солодовым виски и немного табаком. Если принюхаться чуть внимательнее, можно было бы представить, что в операционную зашёл священник, отпевать его грешную душу, а за ним, как в насмешку горькую — церковный аромат ладана. Что-то такое Вонг слышал от Рутаганды про западные церкви, а ещё то, что служители там всегда высокие и худые, с угловатыми некрасивыми, властными лицами. — Почему я пришёл, а пациент ещё в сознании? — поинтересовался голос, принадлежащий Фрэнку, — Если я даю на подготовку полчаса, значит больной должен быть вымыт, обездвижен и введён в наркоз. — Это их спроси, — буркнул всё ещё задетый за живое Рихтер, потому как часть своих обязанностей выполнил безукоризненно, — Думают, что до сих пор рубят конечности где-то в пустыни, только зря мотают ему нервы. — Он меня укусил, — поспешил обратить на себя внимание ассистент, сунув покалеченную руку Арчеру в лицо, однако тот просто прошёл мимо, направляясь к Вонгу, которого всё ещё била крупная дрожь. Раскоряченный в унизительной позе, перевязанный поперёк туловища кожаным ремнём и со связанными руками, он выглядел выдохшейся после долгого забега гончей собакой, а капли испарины стекали по вискам к покрасневшей от натуги шее, с отчаянно бьющейся на ней жилкой. — Как я смогу помочь вам, — начал было Арчер, чуть прикрыв глаза, и Николас напрягся ещё сильнее, готовясь к порции боли. Тот его не тронул и пальцем, — Если вы не позволяете применить наркоз? Это страшно, оказаться без сознания, да, под ножом незнакомого человека, который эти несколько часов будет делать то, что вы не в силах контролировать. Но ведь сшивать конечности заживо — ещё страшнее. Ещё больнее, уж поверьте мне. От нашего вмешательства зависит ваша дальнейшая судьба. Губы у полковника ЮВАС поджались так, будто он вот-вот заплачет — вместо этого, к удивлению присутствующих, Николас Вонг, находясь не совсем в сознательном состоянии, принялся поливать их отборной бранью на своём родном языке. Никто не понял ни слова, кроме того, что он желает всем скорейшей мучительной смерти. Такой уж яростью горели потемневшие глаза, которые из-за в разы расширившихся зрачков начали казаться почти чёрными. — Смотри на меня, — скомандовал вдруг непоколебимый голос, — Смотри на меня, полковник. Обращение по званию подействовало не сразу. Фрэнк, стоящий к Николасу ближе остальных, почувствовал жар исходящий от него: нельзя было терять ни минуты, иначе пациент начнёт бредить и его организм вряд ли вынесет такой стресс. Зрачки его в следующее мгновение расширились ещё сильнее, встретившись с немигающим взглядом почти змеиных глаз Арчера, и Вонгу понадобилась ровно секунда, чтобы заметить, как сгиб его локтя пронзила тупая боль от введённой иглы. Невнятно пробормотав ещё несколько ругательств, полковник обмяк на операционном столе, а голова его налилась непривычной тяжестью, от которой совсем не осталось сил на всякое сопротивление. Цокнув языком, Арчер швырнул в ведро для отходов пустую ампулу от алпрозалама. — Ты же говорил, что ему нельзя ничего колоть, — Рихтер, замерший, как и все остальные, очнулся первым, сквозя неподдельным возмущением, однако Фрэнк посмотрел на него так, что парнишка сразу замолк, словно ошпарившись. — Нежелательно, но необходимо, — пожал плечами он, тут же поворачиваясь к столику с инструментами, — Наденьте на него чёртову маску, господа, или вы уже не годитесь и на это? Работа пошла гладко, как по маслу, и если поначалу все были напуганы сложностью операции, которая требовала от врачей ювелирной точности, то спустя первые мучительные полчаса, каждый включился в дело и больше не слышалось в помещении приглушённых оханий да аханий. Техника, оснащённая увеличительными стёклами, в точности показывала, где и как следует соединять повреждённые нервные окончания, сшить, спаять сосуды, проверяя каждый на наличие тромбов. Фрэнк Арчер никогда ещё не восстанавливал ничего сложнее отрезанных по неосторожности пальцев, но теперь у него появилась возможность испробовать силы в по-настоящему серьёзном деле. Если уж выскочки из Централа — он думал, попутно ловко поддевая очередное сухожилие, чтобы сшить с другим обрывком — могут это сделать, то чем я хуже? И делал. Возможно, доктор Нокс ещё признает, что бывший армейский пёс способен освоить врачебное ремесло, да ещё за такое короткое время. В целом, Николас оказался не таким уж трудным пациентом — датчики показывали, что сердце его работает как часы, давление держится в приемлемых границах, а лёгкие с завидным упрямством справляются с нагрузкой, которую на них оказывал азотосодержащий газ. И пусть всё шло как нельзя лучше, в глубине души Арчера всё равно бесила живучесть Вонга. В сердце закрался противный червячок, которому очень хотелось, чтобы Николас Вонг погиб на операционном столе. — Замечательно, — игнорируя сердечные недовольства, отозвался Фрэнк, аккуратно прикрепил штифт к повреждённой бедренной кости, — Соедините лоскут два с лоскутом четыре, а лоскут один — с лоскутом три. К сожалению, кожа пациента сильно пострадала при выстреле, так что обрывки для закрытия постоперационного дефекта врачам пришлось брать прямо с живота, тут и там закрывая раны тугой повязкой. Прошло без малого десять часов, и, когда Николаса Вонга, перебинтованного, не успевшего отойти от наркоза увезли в палату, Арчер стянул в сердцах перчатки, измазанные чужой кровью, швырнул в угол и, оставшись один, сполз по стене спиной, ударяя ту кулаком: Николас Вонг выжил, отделавшись только ногой, которую спасти не удалось, но получилось зашить таким образом, чтобы, в крайнем случае, приживить к ней автопротез. Зольф Дж Кимбли, с полностью функционирующими руками и ногами, привезённый в клинике за какие-то жалкие пару часов, еле-еле подавал признаки жизни на экране с датчиками при помощи аппарата искусственного дыхания. Фрэнк, сумевший вытащить с того света человека, которого видел впервые, тихо рассмеялся.Глава 2. По кускам
21 сентября 2020 г. в 01:19
Примечания:
Постепенно дело идёт, хоть и тяжело. Надеюсь, отношения между военными дурачками будут более понятны через их мысли и действия.
— Что, простите?
Николас Вонг молчал. Или вопрос не услышал, или делал вид, что не слышал — приглушённые смешки в представлении Арчера никак не хотели вязаться с лишённым всяческих эмоций, помутневшим взглядом. Глаза у пациента оставались пустыми, словно тот смотрел куда-то насквозь, через стену, стремясь увидеть за ней хоть что-то кроме унылых пейзажей больничных палат да коридоров. Похожие взгляды Фрэнку приходилось ловить раньше: многие из тех, кого он имел удовольствие лечить, нередко сверлили с полным отсутствием то место, где, по их мнению, должна находиться операционная. Такой подход, возможно, способствовал смирению с мыслью о предстоящей тяжёлой операции. В иной ситуации, похожее выражение нередко мелькало на лице Кимбли — в первую их встречу.
Без тени страха, тот следил не за дулом пистолета — за самим Арчером, предугадывал каждое действие и ничуть не боялся получить пулю в лоб.
Фрэнку Арчеру так и не давал покоя вопрос, а изменилось ли что-то в Багровом, дрогнул ли хоть единый мускул, когда Шрам совершенно по-зверски, не ведая жалости, пробил его насквозь смертоносной дланью?
Вероятно, Николас заметил, что врач нервничает — тотчас сузил глаза, тем самым удваивая без того до тошноты доводящее сходство между ним и Зольфом (пока ещё живым, чёрт возьми, полковник мысленно повторял про себя). Проголодавшимся по мёртвой плоти падальщиком, Вонг всё ещё лениво, по-своему внимательно разглядывал отвороты медицинского халата, и Арчера обдало неестественным липким холодком:
Тот в самом деле пытается отыскать на нём отсутствующие погоны или просто блефует? Проверяет на прочность?
В конце концов, Николас Вонг был таким же кадровым офицером такого же, как и он, Арчер, ранга — ошибки, по словам Рихтера, в официальных записях допустить никто не мог.
— Вас ожидает реплантация, — боясь окончательно почувствовать себя идиотом в случае длительного молчания, Арчер собрал волю в кулак. Когда ситуация требовала, он умел быть строгим, даже жёстким. Старался, впрочем, не думать о том, что перед ним сидит вовсе не хрупкий, тяжело больной юноша, но ровесник с неестественно молодым лицом и такими же неестественно синими, бездушными глазами.
Слишком уж бездушными для того, кто висит на волосок от смерти. Чья жизнь, так или иначе, зависит от него — от Фрэнка, для которого убивать всегда казалось чем-то неотъемлемым, в отличие от попыток вытащить с того света.
Медицинских терминов Вонг не понимал, и того эффекта «вау» от своих слов, ожидаемого Арчером, закономерно не последовало. Почему-то именно этот факт заставил полковника нервничать ещё сильнее, раздражённо постукивая каблуком по дощатому полу:
— Ваша группа крови, результаты анализов и резус-фактор находятся в личном деле, однако я должен предупредить, что мы сильно рискуем, — забавно, но под «мы» он подразумевал в большей степени самого Вонга: мне, молодой человек, мол, всё равно, я и без того занят очень важными делами, неужто ни капли не страшно? — Никто не даёт гарантии, что после наркоза очнётесь и начнёте нормально функционировать. Если же всё пройдёт так, как планируется изначально, ноги удастся сохранить.
Кажется, сработало — наконец взгляд Николаса, как показалось Арчеру, заметно оживился. По крайней мере, вздёрнутые брови и чуть приоткрывшиеся, некрасиво обветренные, полопавшиеся в нескольких местах губы послужили хорошим знаком, что, всё-таки, пациент способен испытывать некое подобие удивления. Еле сдерживая довольство вкупе с отвращением после, Фрэнк едва успел подумать о том, что узнаёт в нём сейчас не столько Кимбли, сколько себя самого. Смазливая физиономия сидящего напротив отражала ровным счётом две эмоции: их отсутствие и саркастическое молчаливое недоверие. Что же, по крайней мере, что-то в этом мире ещё способно вызвать у похожего на свежий труп командира полиции ощутимые переживания.
Долго разбираться в мироощущениях своего подопечного Арчер не стал, потому как не привык говорить больше положено. Из палаты он удалился с чистой совестью, попутно застёгивая небрежно распахнутый халат, вытянул из кармана пару резиновых перчаток и невольно вспомнил, как непривычно первые дни ощущалось лакмусовое покрытие на запястьях, как потели отвратительно ладони и чесались от тальковой присыпки. Спустя дни, оно превратилось в его вторую кожу, облегало так правильно, что Арчер почти что начал забывать, как все эти годы проходил в форменном белом шёлке.
Интересно — подумал мужчина, заходя в операционную, где, по старой привычке, удостоил коллег по работе (в большей части обычных гражданских, в отличие от него самого) классическим армейским приветствием, и те доведённым до автомата движением отдали полковнику честь — носят ли военные ЮВАС перчатки? И если да, насколько часто Николас, в его представлении изнеженный, слишком ухоженный даже для элитного офицера, оголял при солдатах руки. Судя по тому, какие строгие порядки соблюдались в странах дальнего Востока, вряд ли — Аместрис, будучи милитаристским государством, всё равно превратился в рассадник кутежа и разврата, в первую очередь среди служащих.
Если бы жизнь не свела их в такой абсурдной, в чём-то печальной ситуации, над которой грешно посмеяться, они точно не нашли бы общий язык и вместе с тем умудрились бы поговорить обо всём. На равных.
Воспринимать как равного того, кто вот-вот ляжет под хирургический нож — получалось из рук вон плохо.
Мутная пелена, мешающая считывать информацию с пациента как со страниц открытой призывно книги, встаёт перед глазами ширмой, а неизвестность, как бы то иронично не звучало, нередко пугает похлеще осознания неизбежного, даже если дарует мнимую иллюзию положительного, во всех смыслах, исхода. Потому-то мутных личностей Фрэнк Арчер не переваривал, в глубине души бесился даже, хотя всем своим видом, некрасивым угловатым лицом кричал — нет — бросал вызов всему, что его окружает: да видел я, сотни раз видел, тысячи таких укладывал под дулом. Не страшно ни капли.
Ему нравилось чувствовать себя шестерёнкой в слаженном идеально механизме и думать, как легко в случае необходимости сумеет заменить любую другую, тотчас перехватив на себя чужие обязанности тоже. В этом армия дала ему волю и ограничила на всю оставшуюся жизнь — дальнейший путь его был ясен, словно цыганка привокзальная на картах нагадала. Когда после Лиора всё вдруг рухнуло пресловутым карточным — очень кстати — домиком, за собой утягивая без того шаткий бумажный фундамент обманчиво прочной арчеровой репутации, всплыли наружу и припомнились все оказии да мелкие проступки, вплоть до резко брошенного слова кому-то вышестоящему, армия, ударив хлёстко, вновь пришла ему на помощь.
Возможность поменять шило на мыло, оставаясь в той же системе координат, но с другим, менее кричащим названием, очень подошла Арчеру, так что, по совету всезнающего обожателя Роя Мустанга, старикашки Груммана, всё никак не ушедшего на покой в его-то возрасте, Фрэнк сменил с явной неохотой полковничьи погоны на кипельно-белый халат.
«Я говорю это как друг — не как начальник» — с лживым, как показалось мужчине, пониманием тянул сухенький генерал, кивал то и дело седой головой, теребил дурацкие густые усы, то и дело наматывая кончик на морщинистый палец.
Это определённо плохая идея — лечить, если в трясине сам по уши, барахтаешься в дерьме и захлёбываешься им, видишь во сне, как наяву, осточертевшие жёлтые глаза и слышишь-слышишь-слышишь… Это всё ты виноват, ты убил меня, послал на смерть.
— Паршиво выглядишь, — кто-то ухватил за плечо так нагло, что мужчина вздрогнул, рефлекторно попытался стукнуть первого, кому не повезёт оказаться поблизости, но перед глазами маячило лишь полное неподдельного беспокойства лицо Рихтера.
Обладающий отвратительным, порой жестоким чувством юмора и внешним отсутствием эмпатии, временами он один имел необычайное свойство видеть гораздо больше коллег. Несмотря на то, что работал всего-навсего простым медбратом, ничем серьёзнее выдачей лекарственных препаратов здесь не занимался.
— Что случилось, мужик? — понизив голос — лишь бы другие не грели уши — парень похлопал хирурга по плечу, крепче сцепил пальцы, — Ты снова подумал о нём?
В их условной системе знаков под «ним» подразумевался Кимбли, потому как без Рихтера, к большому сожалению или всё-таки счастью, в одиночку Арчер не сумел бы скрыть содержание в госпитале человека, одной ногой увязшего в могиле. Только не за государственные средства, чёрт подери.
Но сейчас полковнику хватило сил лишь покачать головой, выдавливая из себя нечто похожее, но улыбку — больше напоминало гротескную маску, что дало Рихтеру понять: начальник на разговоры по душам сейчас не настроен.
— Пустяки, — отмахнулся Арчер, одёрнул полы халата и строгим взглядом окинул операционную, — Сейчас необходимо подготовить инструменты, скальпели простерилизовать, стол обработать раствором бриллианта. Пациента подготовить к экстренной реплантации бёдер обеих ног, времени терять нельзя — прошло примерно около пяти часов после травматической ампутации.
— Вот те раз, — воскликнул Рихтер слишком уж эмоционально, сам не замечая, что перебил военного медика, — Это же как они запарились, чтобы его сюда перевезти. Да ещё так быстро.
В ином случае, будь обстоятельства другими, Фрэнк Арчер уже поспешил бы поставить юношу на место, однако тот Арчер, который полковником звался только по умолчанию (не потому даже, что все привыкли — привык он и быстро научил других ради собственного удобства), слуга человека в хирургическом халате, чуть сдвинул брови, скривил губы и всем своим видом показал: займись делом, твою мать.
И ему чертовски повезло, что Рихтер научился за целый год считывать с товарища, которым втайне восхищался за его напористость и хладнокровие, малейшие признаки раздражения, правильно сумел понять намёк. Быстренько отправился из операционной вон, в сторону палаты.
Интересно — успело мелькнуть где-то у Арчера в голове — а так ли Николасу Вонгу, кем бы он ни был, повезло? И не оказался ли он, будучи такой же шестерёнкой, слишком неуместным в своём армейском механизме?