На горизонте никого

Больно-больно-больно, больно, не-не-не, не мог свернуться желудок, заворот бывает у кишок, это манечка, Славочка, ты сколько взял вчера, ты как вчера заснул – «Димочка?» совсем ты как-то стал с собой не нежен, подышать бы, вытяни ноги, вытяни, выпрямись, это спазм желудочный, он пройдет сейчас – «У тебя есть еще?» Большие плечи, мощные, и грудь тяжелая, придавил сверху, и когда вбивал в шконку, было не пошевелиться. Загрызть и сожрать глупую сучку, злой волк, и двумя лапами примял к земле, злой вес раскачанного тела, канатные узлы, стянутые ремни, яростное напряжение мышц, не голова – снаряд, каменный шар, а у тебя башка пульсирует, накачана спермой от горла до затылка, лопнет, как гнойный прыщ Между ног скользко. На кровати пусто. Он тебя не тронет – где он? месили кулаками тесто дешевых понтов и мальчишеских слез, прежде чем из него слепилось вот это лицо, ладонь помнит щетину, короткую бороду, горячую липкую кожу, он не так опасен, как хочет казаться, целовались в ванной – что было дальше? - не подняться, опухла левая сторона ебальника, глаз плохо открывается, что за хуйня вообще на глазах, не дергайся, Славочка, слиплись ресницы, в голове качка, давай понемножку, «Умница. А теперь сама» Кашляй – только не блюй. Нельзя?.. А что будет? Дерет горло. Лопнула губа. Вчера что ли второй раз ему хуй сосал? Это было когда? Поехал к нему из «Белграда», «я заплачу за такси» - это Просвет, гостиница. Вставай, Славочка. - Очухалась? Слышно, как он подходит, но не встать нихуя. Берет за горло. Он не убьет тебя он не убьет тебя не убьет тебя, зачем ему тебя убивать, хорошо, куда он денет тело в гостинице, это винтецкие загоны, Славочка, Славочка, сердечко будет прыгать, если ты не попустишься, Славочка, вдохни и выдохни – Его руки - под юбкой - Подожди… - Помолчи. Руки под майкой – это не майка, это пиздец, от амфа таких глюков не бывает, она правда на тебе, что это за хуйня вообще, - - Разнервничалась девочка. Не дергайся… не дергайся! А то накажут. «Издеваюсь над суками, будто над куклами вуду» - чо, у нас здесь первый рэпер, который не спиздел в треке про свою хардкорную еблю? Бля – - Стой, сейчас – Сука, куда ж ты сразу-то – «Давай лучше ртом сделаю» - не лучше, хуйня, рот в мясо со вчера - - Пусти, блядь - Когда бьет между лопаток – не больно, но Слава валится на диван, как мешок с песком, ну куда ты, что ты, он не остановится, они не останавливаются – будет пахать, пока не упадет, терпи уже, хули, разнылся, как баба, кобель из суки не вынимает по сорок минут, его дай бог хватит на пять, не встать – Толстый член раздвигает воспаленное слезящееся мясо - Надрали девочку. Всю ночь работала. «Соня хорошая девочка?» - Послушная шлюшка. Сонечка родилась, чтобы на хуй натягивали. Больно – пиздец, собственный голос звучит тупо и жалко, сучка пищит, пес жует дырявый мячик. Его запах везде. На руках, на диване, у Славы на коже. Хлопки животом по спине, задирает блядскую юбку снова, густой жар, не вдохнуть, его тело не сбросить, долбит без остановки, ну пожалуйста, кончи - - Пожалуйста… - Мало шлюшке? Голодная, готовая Сонечка… всегда готовая? «Сонечка родилась, чтобы на хуй натягивали». Сонечка сюда за этим пришла. Никто из них не остановится Что было после первой? «Смотри, какая ты красивая?» Ластик на карандаш, футляр на член, тише звон в голове, ты останешься здесь, Славочка, это все, что ты есть, это все, что ты есть, они видят, они все – - Хорошая давалочка… послушная… сладкая… Они знают, что можно. Девочка прорезана, разбирай по кусочку. - Уже кончила, что ли? Эй? Отъехала снова? «Закрой глазки, милая» Когда вынимает, сперма стекает по промежности. - Я в душ, когда вернусь – ты встанешь. Не запер дверь – зато закрыл. Раз Два Кабинка закрылась Три Он включил воду Домой, домой, домой, бегом, а где носки? Да похуй все – его кроссовки? Твои штаны? Ебаная юбка… порошок на столе был. Порошок на столе был. Откуда вынимал? Это не квартира, нахуй тумбочку, не под кроватью, сумка, сумка нужна – это не та, в зипе было или в железке? Или бокс? Откуда он брал? Твой мобильник. Евро в сумке. Там было еще с полграмма. Так, а рубашка? Куртка. Ботинок мал. Второй карман. А у него в толстовке? Хуйня – здесь сейф есть? Ебать, Дима, ты жадный – больше не бежит вода. Капюшон на голову. Как дверь открывается? Бокс под диваном. Ты ж моя радость. Как сучья дверь открывается? Спокойно, Славочка Карточка Открылась ванная Ох ты ебаный же блядь, коридор опрокинулся – Славочка, не сейчас Где лифты? Он за тобой вышел Поебать, поебать, хуй он вниз побежит, только выйди наружу, мимо кнопки нажал, лифт не едет, сука, никого за спиной, не падай сейчас, в лифте сядешь на пол, ты не спустишься сам, тут девятый этаж, отражение в зеркале – лифт скользит плавно – Слава, тушь потекла, Слава, тушь потекла. Дошутился, блядь. Даже на ресницах конча. Не смешно нихуя. Не смешно нихуя, стопарись, пока не открылись двери. Вся дикая хуйня, которой никак не могло случиться с тобой, случится – а потом случится снова. Оглушающий холод на улице, истерический ясный день в Питере, лед на лужах, давили в детстве, толкались у школы за последний пяточек белой корки, хруст под подошвой, быстро немеют щиколотки, он натер внутри, шмара выебана вчистую, вот бы он об этом думал, а не звонил в полицию, чувство такое, как будто очко до сих пор раскрытое, не нашел трусы – ну разве не угарно, бля, пацаны, как фанатка кинул труханами в Диму Хинтера, - Простите, а не подскажете – Не подскажут, конечно, ты бля видел себя? Телефон разрядился. Даже если Дима заметил, что нет бабок, ничего не будет, ладно, он всратый, но и он не настолько всратый, захочет, спросит их с тебя сам - не дай бог: пол-Питера знает, где ты живешь, будь тут гейнгста. В кармане пятьсот евро, но не хватает на жетончик. Давай, прыгай через турникет, подойдет мент, объяснишь ему, почему ебло в туши и волосы в сперме, заодно объяснишь, откуда полграмма «быстрого», после обыска, не подкинете жетончик, девушка, у нас есть что-то общее, не поправлен макияж – так и что же, прошел за хачиком с сумкой, спасибо, хачик с сумкой, смешней будет только, если ты спустишься вниз и взорвешь метро, по ноге течет, а спина липкая, всю ветку вниз, качает помаленьку, пересадка на Невском, «Я хорошая девочка?» еще раз на Восстания, там толпа, не подходит поезд, лицо не поднимай только, капюшон короткий, поезд летит вдоль перрона, чистый восторг – только шагни навстречу, пронзительно легко, счастливый конец, чистое облегчение, это почти как любовь, не нужно хорошей причины, хочется так сильно, что оттягиваешь, потом он останавливается, и ты пропускаешь, ждешь следующий, утро праздника, радостное предвкушение, но вдохновенье уходит к следующему, к следующему «быстрый» подкидывает картинку рубленных костей и липкого блеска на рельсах, не по себе, плечи лижет озноб, не блюй в вагоне, Славочка, потерпи, если можешь, терпи, пожалуйста, не поверят, что трезвый, во-первых, во-вторых – будет очень больно, горло сухое, не глотай, не прошло, саднит небо, десять минут пешком до дома, заплетаются ноги, опа - упали мы, не встать, мокнут джинсы, снежная крошка с песком под рукой, хорошо то, что к длинному уебку, который бухнулся на дороге, не подойдут поднимать – ясно же, что бухой, Славочка, Слав, тут будешь сидеть? Будешь сидеть. Да похуй все. Не торопимся. Не честно, вон твой дом, вон арка с воротцами. Сука, холодно. Ну пореви немножко. Авось спермачка смоется. Обидели мышку. Слав, дома бутылка водки. Слав, дома есть заначка с травой, дома чаек с медком, в ванну можно, если потихоньку. Поползли тогда? Ну, по одной, вставай, дорогой, вставай. Вот и все. Чо, никто больше в подъезд к себе не вползал на утречко? Дверная ручка. Это не отсюда код, потому что, это пин от карточки. Тихонько, по стеночке. Тут котики гадят. Где в Питере не гадят котики, интересно, и так штанами собрал всю грязюку, отсюда до Чернышевской. Ключи где? Ну здорово. Ну как так-то. Ну серьезно. А, вот они. Коха под ноги. Встречает потому что, как ты, друг Славочка, славный друг, был где, зачем уходил. - Не хитри, есть еда у те - - Слав? А если здесь сблюешь – сам будешь убирать. - Слав, мне комп ресетнуть пришлось, он завис ночью, я доки восстановил, которые были открытые – ничего же? Вся дикая хуйня, которой никак не могло случиться с тобой, случится – а потом случится снова. Лешка приехал. - Слав, ты… а… нормально все вообще? Лешка тут. Лешка тут. Блядь, умный парень, а ты как думаешь? - Слава? - Слав! Уже сели, давай, в такси покимаришь. Вздрогнул так, что звякнула пряжка ремня, и открыл глаза. Это был самолет Питер-Москва. За окном шел сентябрь, а не январь. С Лешей не разговаривали полгода. Утром Витя СД написал, что Дима Шокк в России и просит увидеться. «Выразить уважение». - Слав? Пока летел, ноги затекли – пиздец. - А я ж звезда теперь, нет? Андрей Андреич! Андрей Андреич! А в бизнес-класс когда мне станет можно? Хан Замай ответил: - Когда заработаешь. Взял с полки свой рюкзак и двинул на выход. Сфоткал свои торчащие колени, придавленные спинкой кресла спереди. На ходу запостил в инсту. «Гулливера угнетают в стране лилипутов». Ваня Фейс постучался в директ. Не ответил ему. Телефон зазвонил еще до того, как сели в тачку. - Откуда у тебя мой номер, шмонька? - Слав, ну я чисто от души, ну типа сколько можно – типа пора встретиться. Мы ж типа. Ну, в смысле. Ну по одной теме. - Неа. - Чувак. Как бы я угощаю. Ну ладно тебе. Ну раз такое дело, напоил его ершом в Камчатке, орали хуйню на Кузнецком Мосту, пугали прохожих, он висел на Славе и раскачивался влево-вправо, как маятник: - Блядь, вот ты шаришь – ты шаришь – ты как мой брат потерянный – прям так охуенно – Школьники орали «ЭШКЕРЕ», до визга, пар валил изо рта. Мимо прошли менты, думал, что доебутся, но они старательно смотрели мимо и нечего не примечали, вот он, классовый лифт. Пилили сториз, на запах хайпа приперся Букер. Влез в кадр, выпил Славин Б-52, когда вернулись в бар. А чо как? А чо вы мутите? А какие планы? А Слава разбил ему ебальник в мае, получается. На запястьях у Феди, под обвесом из цацек белели кошачьи царапки. Типа так мы страдали, так мы страдали, что вены вскрывали. А теперь чо, го тусить, пацаны? Братаны? Братаны, вы дальше куда? На заплывшей роже прыщи и сальная бороденка, захотелось помыть с мылом руки, Слава пересел от него на другую сторону стола (а должно было быть наоборот, по-хорошему), Федос сделал вид, что не заметил, дурак-дурак, а умный: так погонали б пиздюлями – а так вроде все друзья, на чужие глаза. И хули там: кроме понтов для чужих глаз ему от Славы больше стало нихуя не надо. Не знал, перекреститься или плюнуть ему в ебало. Фейс расплатился по счету и вывалил на чай пятерку. Заставил его снять посольский люкс в Метрополе, он пиздец, как гордился собой, когда вызванивл блядей, выбирали с Замаем по фоткам в инсте, Хан Замай щелкнул Букера по носу, Букер лез с советиками, закрывать надо хавальник, когда жрешь объедки, у каждой шалавы в инсте подписоты было вдвое больше, чем у Славы, орала сирена из открытого окна, выдули весь минибар, пока телки ехали, набрали им, погнали за ящиком советского шампанского: - Не российского только! А то я не буду! - Слава, блядь. А Фейс смеялся, как подпитая телочка, на всхлипах. Хан Замай пошел встречать девок: грамотный ход, лучше выбирать первым, Букер вот не додумался, включал свое говно с мобилы, они с Фейсом орали Трил Пила, потом Фейс завалился к Славе на застеленную кроватку, его волосы пахли одеколоном, сладко, он снимал кружки в телегу, ковровым бомбометанием, звал народ на вписон, до утра гуляем: когда кончились его кореша, потянулся за Славиной трубкой. Слава ровно секунду прикидывал: что, если расстегнуть ему штаны, не дожидаясь девчонок? Так странно было держать в голове, что ему двадцать лет. Хотелось нарезать его в карпаччо и сожрать, пока свеженький. Хотелось разбить ему башку об изголовье и умыться чистой, первозданной пустотой, которая текла у него по венам. - Букер! Ты ящик принимай, я хули бегаю для вас? Смех в коридоре, блеск на губах, искры с бенгальских огней. Женщина – лучшее украшенье стола. Играли в догонялки с телочками, заставили их распустить волосы. Хан Замай закрылся в кабинете с блондиночкой. Сидели на столе вдвоем, когда в последний раз их видел. Императорский сервиз, молочно-белый краешек фарфоровой чашки. Лакал шампанское из нее и надеялся, что их сожгут живьем или что кто-то вызовет портье с ментами. Пахло дымом в московском воздухе. Сунул (чужую) пятерку девочке, которую Букер хватал за жопу, чтоб она ему сказала: пошел нахуй с таким ебалом. Бежал он через всю Москву от Фортунатовской, замечательно. - Ты скажи ему главное: «И во всем русском рэпе меня прельщает один только Петрик Путяха», не перепутай давай-ка. Она не стала брать бабки. Когда поцеловал ее в щеку, ощутил себя чужеродным организмом из далекого космоса. Почему-то казалось, что будет больно. В пятом классе Таня Свечных звала гулять, потом рассказала всему классу, что Слава в нее влюбился. Ночью приснился кошмар, что целовались за школой: и весь рот был исполосован, как будто у нее бритвенное лезвие было под языком. Теперь женщины вокруг раздевались до белья, чисто чтобы оживить картинку, а он не знал, куда приткнуться, чтоб дотерпеть до утра. К трем набился полный люкс незнакомых уебков. Дороги по столешнице: - Эта за мкад, эта за кад… - …а это пятый деаметр. Чужие пальцы на сочных ляжках, и юбка задрана. Влажные стринги попались под руку, когда ухнул в свободное кресло. Незнакомый еблан навис сверху. А можно сэлфи? От щедрот отсыпал, на задний план попала чужая жопа. - Чо, дубль-два? - Да ты чо, так тока круче, братан. Крупная, голая грудь, распахнутый пиджак. Казалось, молоко сейчас брызнет из сосков. Тела на полу. Чувак с эпл-вотч на запястье махнул рукой и сказал, что у телки, которую он ебал на столе, свободен рот. Она так стонала, чтоб слышно было даже в партере. Смазались стрелки. «Соня хорошая девочка?» Вот он классовый лифт – месяц-другой, и на всратой тусовке уже ты подставляешь хуй а не рот – не подставляешь. Ты не можешь. Еще бы на бизнес-класс натопать, и вообще улет. ты не можешь. Они поймут, вот-вот. Обоссанный Букер, и тот нашел, кого покатать на коленках. Слава чувствовал себя чужим настолько, что даже не привстало. Басы из колонки, запах ебли. Ладонь на шее. Длинные ногти по запястью. Она попросила: останься. Спотыкаясь о человечину, дошел до спальни. Ваня Фейс отрубился поперек кровати, пока ему отсасывали. Телочка не останавливалась, и Слава сел на корточки, с другой стороны кровати, чтобы смотреть на нее. Загадал про себя: если, пока считает до десяти, она откроет глаза, - ну его нахуй, Слава выйдет отсюда сейчас же – И что дальше? Он считал. Она не отвлекалась. А когда она на него посмотрела, счет перевалил сильно за сто, девчонка ему улыбнулась, лизнула Ванин хуй от яиц до головки и продолжила дальше. Убрал волосы ей, чтоб не мешали. Закрылся в ванной, лег на теплый пол. Жалко, не успел с самолета вырубить на косой. Включил воду, чтоб не слышать никого. «Геночка. А я в Москве вот» «Круто» «В гости ждешь пилигримов?» «В субботу – запросто, раньше никак, извини» «Чо, новый тречок для Крида и баттл для Маликова?» «Наоборот))» «А может, похуй? «А может, и нет, Слав»» Геночка был, конечно, не Федя Букер. Осталось понять, меньше или больше его стоило за это уважать. «Соня хорошая девочка?» Слушал, как шумит вода, и повторял себе на всякий случай: они не знают. Никто из них не знает, а Димы Шокка здесь нет, но – Но Дима звонил и сказал, хочет выразить уважение. А если бы Дима сейчас увидел – ее Если бы Дима ее увидел, сказал бы: эта девочка хочет, чтобы узнали. И чтоб эту девочку драли, там, вместо телочек из эскорта, всей толпой сейчас, на столе с зеленым сукном. Таскали бы за волосы и порвали шмотки, раздвинь ножки, потерпи немножко, умница, а дырка у тебя рабочая, - Сонечка так давно одна, Сонечка так давно не получала того, что ей положено. А так тошно и так сладко было бы, если б заставили. И проверили, сколько она в силах обслужить хуев подряд прежде, чем вырубится. Двадцать молодых, тупорылых, спермотоксикозных ебланов в тесной комнате. У каждого первого телефон наготове. Нажать одну кнопку, и все б увидели, прямым эфиром, что она такое. Кончу на лице и смазку на губах, и безвольную, разъебанную блядь в слезах. Хорошо б, чтоб увидел Геночка. Чтоб смотрел, не отрываясь. Ничего бы больше не было. Ни контрактов, ни левых уебков, ни старых друзей, ни «а можно сэлфи». Ни единой мысли. Ни единого шанса. Ничего, что стоило бы беречь, ничего, за что мог бы трястись. Только короткий путь – по чужим рукам, и в никуда. Хотел подрочить, чтобы снять напряг, но стало ебано на душе. Блэкворк на Диминых руках. Блеск на губах. Оставался шажок всего, чтобы рухнуть туда. Не мог его сделать никак. И она ушла: нихуя не оставив вместо себя. Застегнул ширинку. Повернулся на бочок. И заснул, укрыв ладонью чашку императорского фарфора, чтоб ее здесь не обижал никто. С утра, конечно, проснулся в осколках.