Не всё то зло, что злым кажется. Зло может быть злым, но никогда оно не уйдёт так, что оставит после себя лишь плохое. Найдётся то, что исправит всё. Как после добра остаётся дождь и плоды, так после зла остаются люди и послевкусия. T-HC, АВ
Сигнализация оглушительно взвыла, автоматически вызывая полицию и заливая пространство магазина красным светом сходящей с ума лампочки. Человек в обвисшей на нём огромным мешком куртке выскочил из разбитого окна витрины и бросился наутёк, двумя руками обхватывая украденное. Добежав до противоположной улицы, он завернул за угол одного из домов, резво перескочил через качающийся от старости деревянный забор и, преодолев ещё несколько метров, оказался рядом с другой фигурой, казавшейся в темноте ночи скорее деревом, чем человеком. — Кенма! Чёрт тебя дери, поаккуратнее нельзя?! Даже здесь слышно было, как ты её разбил! Из под капюшона чёрной рваной куртки вылетела мощная струя горячего пара. Голос оказался женским, но хриплым и низким, будто его обладатель знатно простыл и никак не мог выздороветь. — Заткнись. Ноги в руки и бегом. Скоро копы будут. Парень и девушка, разделив между друг другом многочисленные пакетики и баночки, поувереннее обхватили своё добро руками и кинулись прочь с этого места. Обойдя дом, за которым скрывалась девушка, они снова вышли к дороге. Около магазина с разбитой витриной уже вовсю работали полицейские. Рядом стояло несколько автомобилей с включёнными мигалками, от чего все рядом стоящие дома становились то красными, то синими. Подростки, скрываясь в тени карнизов, тихо прошли по противоположной стороне улицы, добежали до угла крайнего здания и растворились во мраке ночи вместе с украденными товарами.***
— За - е - бись. Девушка, возрастом около пятнадцати лет, резким движением сорвала обёртку с шоколадки и, не деля её на дольки, сразу отправила на казнь зубам. — Благодари. Я свою шкуру чуть не подставил. Светловолосый мальчишка, её сверстник, порылся в лежащей рядом сумке и выудил оттуда коробок спичек. Небрежно разорвав упаковку пачки, украденной из магазина, он примял конец вытащенной сигареты о стену, зажал между пальцев и, чиркнув спичкой о бок коробочки, поджёг её. С первой затяжкой он спокойно выдохнул, ложась на засаленный матрас, со второй – выпустил струю дыма в потолок. — Ага, конечно. Сам виноват, что чуть легавым не попался. — Да иди ты. Девчонка довольно хихикнула, запуская в рот уже десятую конфету, довольно морщась от произведённого своей дерзостью эффекта. — Так бы в обезьяяяяннике сидел... Она скомкала фантик и, прицелившись, попала прямо в глаз мирно лежащего парня. — Ес! — Да ты заебала! — Ладно, ладно, признаю свою вину. Надевайте браслеты и ведите меня в дежурку, Кенма - сан - полицейская шавка! Девушка вытянула руки вперёд, будто и вправду сдавалась. Только не копам, а своему парню, который с нескрываемым отвращением наблюдал за её выходками. — Да? Сдаёшься? В глазах Кенмы проскочил недобрый огонёк, разбавленный с резко утихшей, но ещё не исчезнувшей обидой. Облизнув сухие потресканные губы, он зажал тлеющую сигарету зубами и, неожиданно для девушки, схватил её за запястья, резко притягивая к себе. Упав обратно на матрас, парень уложил её на свою грудь, обхватывая левой рукой. — Тогда будь добра, Т/и - чан, и мир будет добр к тебе, как добро к добру и добро к злу. Девушка удобно пристроила голову на его плече, уткнувшись в шею и зажмуриваясь от щекочущих щёки чужих волос. — И пошла - поехала родная, и пошла, и поехала... — Акт седьмой, действие пятое, явление третье. Строка... Двадцать первая? Кенма запустил пальцы в волосы Т/и, поглаживая затылок и роясь в своём сознании, с трудом пытаясь вспомнить правильный номер строки из газетной вырезки месячной давности. Он снова охватил пальцами сигарету, вдыхая горький дым и пуская его через ноздри. — Не помню. Пусть будет двадцать первая. — Да какая разница? Знаешь – и ладно. Девчонка расслабленно выдохнула в шею парня, обжигая кожу горячим воздухом. — Большая, Т/и, большая. На полу, рядом с матрасом, на котором лежали подростки, тускло светил слабым жёлтым светом побитый, обшарпанный ночник. Работал он так себе, да и светил плохо, но какой - никакой, а свет есть. Пол, стены, потолок – всё осталось таким, каким было во время строительства самого дома. Кирпичные голые стены, кое - как обмазанные остатками штукатурки, уже практически полностью показали себя в истинном своём виде. По углам виднелись куски измызганной то ли бумаги, то ли обоев, но на памяти Кенмы ни разу не было того, чтобы кто - то клеил здесь обои. Слишком неподъёмная роскошь для большинства жителей этого дома. Ни письменного стола, ни рамы в окне – ничего этого не было. Лишь старый, затасканный, лежащий прямо на деревянном гниющем полу матрас, голые стены и облезлая трухлявая дверь, из щелей которой на стену и доски падали более яркие, чем в этой комнате, полосы света. Там, за дверью, где - то в глубине всего помещения, слышались громкие голоса, неразборчиво говорящие о чём - то. Они то утихали, то нарастали с новой силой, будто корабль, качающийся на волнах в море вниз и вверх. Изредка монотонность всего происходящего разрывали вскрики, шлепки, звон стекла, вновь и вновь разбивающегося об стены или пол, и громкие ругательства. За окном, точнее, за его предполагаемым местонахождением, тихо мерцала своими звёздами глубокая ночь. Тёплый сухой воздух с ароматами дорожной пыли и свежескошенной травы смешался с сигаретным дымом и основательно пропитал всю комнату, приятно забивая мысли тёплыми нотами и иссохшим сеном. Будто там, дальше, горизонт не скрывают башни и трубы заводов. Будто грязные серые домики и пожелтевшие от времени люди, автомобили, вывески – всё это исчезло. Будто всё ужасное сейчас высохло так же, как и трава по осени. Быстро, незаметно. Высохло... И рассыпалось в прах, на тысячи пылинок, оставляя лишь горьковатое послевкусие и ощутимый, удушающий запах тепла. Кенма наконец затушил выкуренную практически до конца сигарету о всё ту же стену. Выбросив окурок, он развернулся к Т/и, обеими руками обхватывая её и прижимая к себе. По коже прошлись приятные мурашки, сопровождаемые приглушённым смешком девушки. Она сильнее прильнула носом к груди человека, которого, вроде как, любит. Но в любом случае не бросит. — Было немного страшно. В тишине резко разбилась бутылка, за ней последовал громкий женский стон, похожий на крик мученика. Т/и вздрогнула, но тут же успокоилась, почувствовав горячую ладонь, поглаживающую её спину. — Сначала я проник в магазин. Тихо. Всё было хорошо. Начал собирать то, что под руки попадалось. Ну, всякое дерьмо, конечно, не брал, но в такой темноте сложно увидеть вообще что - то. Девушка завела руку за спину, пытаясь найти кучу украденных сладостей, но Кенма перехватил её действие, слабо сжимая кисть и возвращая её на место, на грудь. — А потом я что - то задел. Стул, по - моему. Неважно. Он разбил стекло витрины, начала орать сигналка, легавые засобирались... Снова воцарилось гробовое молчание. От тишины звенело в ушах, но всё же иногда проскальзывали тихие шумы ветра, приглушённые на время разговоры из другой комнаты, редкие гудки кораблей с моря, находящегося в нескольких километрах от этого дома. — Знаешь... Когда я вырасту... Я уеду отсюда. Может быть, навсегда. Но обязательно уеду. — А я? — А тебя с собой заберу. Одна ты точно не останешься. Парень успокаивающе погладил Т/и по голове, стараясь отвлечь её от неприятных мыслей. Вдалеке раздался длинный гудок с какого - то судна, и, будто по команде, на горизонте моря забрезжил рассвет. Первые лучи восстающего солнца мерно падали на водные перья, отражаясь в солёной воде, становясь ярче, ослепительнее. — А куда ты хочешь уехать? Девушка подняла взгляд, вопросительно вглядываясь в черты лица Кенмы. — Не знаю. Но точно туда, где будет чисто. Там будет хорошо. Нам там будет хорошо. Дома будут маленькими и красивыми. Небо станет больше и голубее. И снег будет белым. Не таким холодным, как здесь... — Разве бывает не холодный снег? Парень улыбнулся, наклонив голову, вглядываясь в глаза Т/и. Такие же чистые, как снег и небо в его мечтах. Такие же прекрасные, как та жизнь, которую он строит. И неважно, что ему всего пятнадцать лет. Неважно, что его родители бухают по - чёрному. Абсолютно плевать на все проблемы и грехи. Кенма, как кот – он умеет цепляться за то, что ему нужно. И где - то там, пока что далеко, но совсем скоро станет близко, теплится лампадка его жизни. Тёплой, долгой, насыщенной и нормальной. И он ухватится за неё. Шансы даются всего раз, а Кенма своих ещё ни разу не упускал. — Бывает. У нас будет... Он опустил голову ещё ниже, губами оставляя поцелуи на её щеках. Над морем восстало солнце, сияющее и яркое, как желания и мысли. Где - то в глубине квартиры разбилась очередная бутылка, сопровождаемая женским стоном. С потолка обшарпанной комнаты от мощной ходьбы сверху посыпалась штукатурка и строительная пыль. Мир пропитался запахом свежескошенной, сладковатой, удушающе - приятной цветущей травы из под окна, в котором даже нет рамы.Из под окна с цветущей травой ☆T-HC☆