Неполноценные небеса

      Он просыпается от неожиданного потока ветра, который никак не мог появиться в его комнате — Тсунаёши в любую погоду и время года плотно закрывает двери и окно, прикрывая последнее ещё и шторами какого-то зелёного оттенка, а после закутывается в одеяло. Он часто мёрзнет, поэтому это стало чем-то вроде необходимого ритуала, что сильно влияет на жизнь и, не очень любимое им, здоровье.       С трудом раскрывая слипающиеся после сна веки, Тсунаёши принимает сидячее положение. Вялое сознание отмечает отсутствие приятной тяжести любимого одеяла и небольшую боль в висках — каждый удар сердца отдаётся колокольным звоном в голове.       Повторившийся порыв ветра заставил поёжиться, а тихое чертыханье в нескольких метрах от него — резко повернуть голову в сторону звука.       Стоящий, рядом с огромной плотной сеткой, человек его немного удивлял, как и внезапная апатия, и отсутствие болезненного, но ставшего привычным раздвоения личности.       — Ну и, какого чёрта? — поинтересовался подросток, спокойно кладя руки в плотные чёрные брюки, которые он одевал только во время поездок на экскурсии с классом. А ведь засыпал он в своей пижаме…       — О чём вы? — вроде бы невинно поинтересовалась собеседница, при этом обнимая себя за плечи, что вместе с трезубцем, который та всё это время держала в руках, было не очень удобно. Хроме Докуро была юной и талантливой иллюзионисткой среднего роста. Сине-фиолетовые волосы и глаза, один из которых постоянно скрывается за повязкой, похожей на пиратскую. Ужасно, практически болезненно худая — Тсуна с первого взгляда мог легко пересчитать её рёбра, — и бледная, точно покойник. Сейчас она стояла перед ним, нервно кусала собственные губы и дрожала от холода.       — Босс, — неловко произносит девушка, натягивая на лицо улыбку и смотря на него так невинно, словно ей не двенадцать лет, а не больше пяти. Будь они не здесь, то Тсунаёши, возможно, даже поверил бы в эту неловкость и опаску, которые были так старательно выведены на точёном личике Докуро. Он бы даже полюбопытствовал, зачем ей сейчас оружие и от кого она собирается защищаться…       Но Тсунаёши смотрит внимательнее, глубже, разглядывает опасную глубину аметистовых глаз и его собственная радужка под светом заходящего солнца [ещё одно отличие, засыпал-то он после девяти, когда солнце было уже за горизонтом] меняет цвет, словно кто-то добавил карминового пигмента в тёмную кофейную гущу, что раньше напоминала карамель.       Странный, тёмный, такой не подходящий милому и светлому «никчёмному Тсуне», цвет и взгляд.       — Где мы? — он даже не смотрит в сторону девушки, которая в свою очередь не сводит с него взгляда. Тсунаёши лениво рассматривает город внизу.       Они оказались на огромной высотке — здесь не меньше сорока метров до земли. Над головой только ночное небо и тяжелые чернильные облака, которые могут вот-вот превратить неплохую погоду в настоящий кошмар. Внизу удивительно тихо, пускай и видно свет включённых фар едущих по дороге машин, которые отсюда кажутся лишь небольшими муравьями. Огромный город, с пока неизвестным ему названием, казался каким-то слишком тихим, а далёкие небеса — мрачными и тяжелыми, как и его сегодняшнее настроение.       — Хроме, я к тебе обращаюсь, — спокойно произнес Тсунаёши, вернув свое внимание на раздражённую девушку, с которой познакомился около полутора месяцев назад. Юлить сейчас совсем не хочется, да и смысла в этом нет. Он пока не настолько идиот, чтобы не понимать элементарного.       Обман и притворство — родная стихия Тумана. Иллюзионисты распознают их легко и просто, чувствуют на уровне инстинктов, иначе бы потерялись в собственных миражах и погибли бы, даже раньше своих противников. Они обманывают легко, всех и всегда, нося маски и образы, которые порой прирастают к телу и не снимаются даже если их начинать вырывать с мясом.       Одним из лучших примеров является Мукуро — вечно глаголит о собственной силе и мечте собственноручно вырезать всю мафию под корень, но прячется и использует кучу людей-марионеток, которых меняет, словно перчатки. Помимо Ланчии, у него было множество других сосудов, которые сейчас разделяют вместе с ним камеру в самой страшной тюрьме Европы; Тсуна с интересом читал его досье.       Мукуро никому и никогда не доверял — даже собственным подчинённым, — но купился на приклеившуюся маску простого мальчика-гражданского, пускай и чувствовал что-то неладное.       Мукуро был одним из лучших иллюзионистов своего поколения, но был пойман Вендиче и вынужден довериться девочке, которую назвал своим медиумом и даже дал имя.       Девочке, которая практически выросла на улице, голодающая и гнобимая собственными родителями.       Девочке, которую он сам толкнул под машину и которую по его вине держали в больнице в течение нескольких месяцев, заставляя слушать слова ненавидящей её матери и отчима, и находиться на тонкой грани между смертью и жизнью, о которой та никогда и не просила.       Тсунаёши считает, что Мукуро умелый лжец, но он допустил две ошибки, за которые ему придётся платить в будущем.       Первое — он поверил Тсунаёши Саваде.       И второе — он поверил человеку, что родился Туманом.       Тсунаёши его ошибки повторять не собирается.       — Я не знаю.       — Врёшь, — жёстко усмехается подросток, поворачиваясь спиной к замершему медиуму. Он не видит, но кожей чувствует чужое непонимание, а после и осознание.       — Вы когда-нибудь слышали про подсознание? — чужая ладонь касается его плеча, совсем рядом с шеей. Большим пальцем она проводит против волосков, оставляя после себя неприятный холодный след на коже. Если Хроме захочет, то сможет вырубить его или убить. Он не знает, как бы сам поступил, но думать об этом, откровенно говоря, лень. — Мукуро-сама сказал, что у меня достаточно сил для путешествий по чужим сознаниям, но начинать надо с легкого. Меня затянуло в ближайшее подсознание пламенника. И теперь я застряла здесь, хотя, по идее, должна была уже давно свалить с этой чёртовой высотки.       Он крупно вздрагивает, когда на него заваливаются со спины, выдыхая горячим дыханием в ухо:       — Каким образом вы заперли меня здесь? — она словно рассуждала в слух, слишком уж странная интонация была у вопроса. — Тем более, я не чувствую своего Пламени, а это странно. Так что, вы не знаете ничего об этом?       — Я не знаю.       — А если серьёзно?       — Тогда ты первая. Твое имя?       Докуро насмешливо фыркает и склоняет голову к плечу, словно птица. Ему в рот и нос неприятно лезут чужие волосы, но он молчит.       Девушка права, его подсознание — странное. Здесь он не чувствует даже собственного Пламени Неба в грудной клетке, здесь он смотрит на всё спокойным, даже мёртвым взглядом и здесь всё понятно до мелочей, от чего хочется облегчённо выдохнуть — он уже год не ощущал ничего подобного.       — Ну ладно, я представлюсь первым, — улыбка холодная, чуть острая. — Меня зовут Тсунаёши. Точнее, меня так назвали родители. Моего мнения, естественно, не спрашивали.       — Меня зовут Хроме, — подхватывает игру девочка и в её глазах вспыхивают ультрамариновые огоньки. — Родители назвали Наги, а Мукуро-сама — Хроме. Моего мнения, естественно, не спрашивали.       Оба молчат в течение минуты, а после с губ срывается смешок.       Через минуту смеются уже оба, словно услышали какую-то очень веселую шутку.       Но нет.       Оба чувствуют это.       Чувствуют то самое, что искали долгие годы своего существования — не жизни, запомните, — и не могли найти.       Чувствуют наконец-то родственную душу и облегчение, дающее глубоко вздохнуть морозный воздух.       Чувствуют, как прилипшие маски не слетают, но уже приподнимаются с кожи.