Неполноценные небеса

      Снаружи уже второй день идёт дождь и ветер, а март совсем недавно сменился апрелем, принося тёплую погоду. В автобусе ужасно душно и воняет каким-то ароматизатором, от которого у парня кружится голова.       Его верная Хроме — как-то пошло звучит, но им сейчас практически четырнадцать лет и над этим можно начинать думать, — стоит у него под боком, жмётся и едва слышно выдыхает, когда им удаётся коснуться друг друга. Она трясёт мокрой головой, капли воды стекают с макушки на её одежду и лицо, изредка добираясь и до его одежды или лица. У неё в ухе воткнут наушник с музыкой, второй благополучно лежит в кармане, но Тсунаёши отсюда прекрасно слышит что-то из группы «Halestorm».       Он стоит возле самой двери, что держится лишь на честном слове, да ржавых петлях, которые сломать легче лёгкого. Чужие локти болезненно тычутся между рёбер, а интуиция неприятно звенит, вызывая лишь головную боль и тревогу. Внутри Тсунаёши весь напряжён, как натянутая стрела в луке мастерского лучника: отпусти и за секунды пролетит сотни метров над землёй.       Сам Тсунаёши летать не умеет, но напряжённо поджимает губы, тарабанит пальцами по стеклу фигового сенсорного телефона, подаренного отцом на день рождение, а ещё ловит каждый звук — не даёт себе расслабиться.       Интуиция стала вполовину слабее, чем была неделю назад, но примерно во столько же стала меньше его головная боль, и дисбаланс между пустотой и Пламенем, что сжигало первое практически подчистую.       Но сейчас она почему-то орёт, словно рядом с ним вот-вот произойдёт что-то нереально опасное, что заставит его медленно и мучительно умирать.       — Тсунаёши, — тихо зовёт его Докуро и касается оголённой ладони. У обоих кожа прохладная и от этого становится легче: мозги с нервами не плавятся с такой скоростью, словно пломбир в микроволновке.       — Что такое? — коричневая бровь молчаливо поднимается вверх.       — Обещай, что найдёшь свой смысл жизни, — просьба ставит в тупик, а ответить он ничего не успевает.       Следом за матом водителя автобуса раздался визг шин и отчётливый запах крови. А ещё боль в спине и затылке, когда девичьи ладошки со всей силы толкают его в сторону двери.       Скрежет металла наждачкой проходится по нервам, а стекло больно впивается в бледную кожу.       Взрыв.       По инерции он пролетает ещё несколько метров, проезжаясь по влажному и жёсткому асфальту спиной, разрывая тонкую куртку в клочья. Рядом валяются детали автобуса, телефон и чей-то рюкзак, а ещё осколки стекла в сеточку, из-за которого было немного больно смотреть на улицу.       Тсунаёши не знает, как долго он сидел на холодном асфальте, под дождём, рядом с горящим автобусом и чьей-то дешёвой машиной, водителя которой размазало по лобовому стеклу его же авто. Огонь не тухнет несмотря на капли небесной воды, которые собираются в волосах и на сгибах лица.       Недалеко от него плачет кто-то ещё, этот же кто-то пытается вызвать скорую. Ему сейчас на это совершенно плевать, потому что у него в голове удивительно пусто, а Пламя раздирает грудную клетку, словно эта попытка убийства авария дала ему подпитку.       Но Тсунаёши п л е в а т ь.       Он не обращает внимание на боль, лишь смотрит неясным взглядом в серое небо. Глаза не слезятся, почему-то слёзы не появляются, а ступор от осознания произошедшего не проходил.       На его теле сейчас куча порезов, гематом и, возможно, даже сломана парочка костей, но боли он практически не ощущает. С тонких губ неожиданно срывается смешок, потом ещё один, и ещё… Через десять минут он хохочет, как сумасшедший, и шепчет одними только губами: «Не верю, не верю, не верю…»       Это не может быть правдой, верно?       — Я думал, что мы договорились, — едва шевеля губами говорит он молчавшей как труп девушке, чья ладонь находилась в паре сантиметров от его колена. — Ты тоже пыталась меня успокоить. А я, идиот, поверил. И вот, чем это всё закончилось…       Перед глазами вновь встают насмешливые взгляды людей, которых Ёши считал друзьями, и девушки, которая привлекла его внимание ещё в начальной школе, а ещё самодовольная улыбка старшего брата, стоящего перед ним.       Вокруг ужасно тихо, даже ветра нет.       Ему впервые хочется материться и кричать до срыва голоса, ведь всё происходящее слишком нереальное и жуткое, слишком сильно бьёт по нему и реальности, к которой он привык.       У него на той стороне век навеки отпечатывается труп единственной подруги с забавным синим хвостиком, которая лежала в луже собственной крови и смотрела на небо стеклянными глазами.