Неполноценные небеса

      Тсунаёши смотрит на белый потолок гостиной, лёжа на большом диване, что лишь чудом не был продавлен детьми во время их догонялок. Штукатурка уже немного потрескалась от старости, и в некоторых местах уже были видны мелкие трещины.       Занятие было глупым и никак не помогало, но это хотя бы не выглядело, как тупое наблюдение за одной точкой.       Спасибо, насмотрелся.       Ему было скучно. Делать по дому нечего, домашку можно не делать, ведь что именно надо он, пускай и знает, но это не нужно завтра в школу он идти не собирается, а номеров одноклассников, что спросят о его самочувствии и сделанных уроках, у него нет. Те сами ему не позвонят, поэтому на школу в ближайшие пару дней можно забить и не париться. В магазин идти не нужно, продуктов хватает, а гулять по городу — лень.       Да и встречаться с друзьями тех идиотов, которые пытались его ограбить, нет никакого желания.       Сегодня шёл третий день добровольной самоизоляции и разбора каждого своего действия. Это казалось правильным — побыть самому и просто подумать в тишине, которая стала вечным жителем этого дома.       Шестерёнки в мозгу тихо щёлкали, пока Тсунаёши вспоминал прошедшие с момента появления Реборна дни в мельчайших деталях, и порой кривился от особо неприятных моментов. Сознание привычно расставляло всё по полочкам и делало выводы, создавало логические цепочки и находило ответы на достаточно любопытные вопросы.       Раньше ему не позволяли над чем-либо задумываться, постоянно отвлекали и втягивали в авантюры, а после вопросы просто исчезали где-то на грани сознания, уступая место новым эмоциям и впечатлениям, что усиливались Небом. Да и простая надежда на то, что у него наконец-то появились друзья и смысл жизни, не давала ставить некоторые вещи под вопросы.       Сейчас, когда его никто не отвлекал и не мешал думать, он подмечал кучу деталей и взглянул на всё со стороны. С Пламенем Мрака, что делало своего владельца более холодным и равнодушным к происходящему, это было ещё легче.       Картина выходила удручающая.       Но уже через несколько часов размышления надоедали, а скука начинала медленно разъедать его хрупкое душевное равновесие. Хоть в петлю лезь, хоть в речке иди топись — скука была просто ужасных масштабов.       И заставляла вспоминать не самые приятные моменты жизни. Например то, что он чуть не погиб в битве с Мукуро и Варией, хотя ему и четырнадцати не было.       У него волоски на шее встают, стоит только ощутить эфемерное дыхание смерти на своей коже.       — Снова мысли не туда зашли, — фыркает себе под нос Тсунаёши, а после встает ногами на прохладный пол. Медленно подтягиваясь, он думал что нужно как-то отвлечься от не самых радужных размышлений и просто расслабиться.       Идея принять ванну пришла как-то сама по себе, а Тсунаёши даже не думал отказываться от этой идеи. Кто-то из его прежнего окружения, вроде бы Бьянки, но это не точно, говорил об успокаивающих эффектах тёплой воды и пены — вот он и проверит.       Как говорил какой-то там грек, надежда умирает последней.       Лёгкий аромат лайма быстро наполняет комнату, проходя по носовым рецепторам. Бледная кожа, что за прошедшее время утратила тот небольшой загар, который он получил в Мафия-ленде, нагревается, на щеках появляется едва заметный румянец, от жара. Волосы напитываются влагой и перестают торчать во все стороны, но теперь неприятно прилипают к коже, чёлка лезет в глаза активнее обычного. Густая пена стекает по телу, вызывая приятную щекотку.       Взгляд оставался всё таким же пустым.       Расслабиться не получалось.       Если он окунется в воду с головой, то сможет захлебнуться и умереть...       Тсунаёши передергивает плечами от собственных мыслей и думает, что крыша начинает медленно ехать вниз, это было ещё раньше, так чему удивляться? потому что нормальные люди не думают о собственной смерти с т а к и м наслаждением. Отвращения к себе он не ощущает, но это определённо не является нормальным.       Когда он потянулся за шампунем, то взгляд невольно зацепился за одну вещь.       На зеркале, рядом с нужной ему пластмассовой бутылкой, лежала открытая упаковка с лезвиями. Те угрожающе блестели под белым светом небольшой лампы, находящейся на потолке.       Раньше ими пользовалась его мать, но сейчас те уже практически месяц собирают пыль. Пусть они и были ему не нужны, но рука по какой-то причине отказывалась выкидывать бесполезные железки. До этого момента он даже внимания на них не обращал.       Тук.       Железо холодное на ощупь, а в комнате полно пара, что до сих пор валит с ванной. Может он всё таки переборщил с температурой ха-ха, говорит так, словно пара из горячей ванны не заметил.       Тук.       Тсунаёши скользит пустым взглядом по комнате и впервые ощущает, вместо холода, жар. Всё его внимание приковано к лезвию, которое он держит тонкими пальцами — по железу стекают маленькие капельки конденсата.       Тук.       Сердце бьётся в несколько раз быстрее, когда он держит тонкое лезвие рядом с запястьем. У него сейчас, наверняка, зрачки расширены, как у наркомана, но ему плевать.       Тук.       Тсунаёши чуть морщится, ощущая как металл разрезает бледную кожу, погружаясь в мясо, вскрывая вены. Тонкие струйки крови перерастают в кровавые ручейки, окрашивают воду в багрово-алый.       Тук.       Нравится ли ему ощущения глубоких порезов на коже? Нет, ему не нравится — Тсунаёши не любит боль. Но от осознания того, что смерть рядом и вот-вот его заберёт, становится как-то проще.       Тук.       Это у него в ушах так пульс бьётся или он кран не выключил? Да нет, вроде бы вода не течёт...       Тук.       Хруст.       Когда дверь выламывают, то Тсунаёши лишь внутри досадливо морщится. Хана, пришедшая сюда по просьбе классного руководителя, широко раскрывает глаза. Дрожащими руками девушка набирает номер скорой помощи.       — Что ты творишь, придурок?! — практически истерично кричит Курокава, стараясь остановить кровь и оказать первую помощь. Её не смущает чужая нагота, у неё кожа бледная и девчонке явно дурно от запахов лайма и человеческой крови, что пропитали небольшую комнату. — Жить надоело? Совсем больной?!       — Это не лечится, — на её метания, он лишь слабо усмехается, ощущая уплывающее сознание. А ещё думает, что фраза чертовски правдивая.

У него это и вправду не лечится.