Неполноценные небеса

      Ночи в Намимори наполнены шелестом листвы, людским дыханием и пением цикад в зелёной траве. Суета небольшого городка, что был лишь немногим больше среднестатистического пригорода в любой части Японских островов, прекращается и уступает место безоблачным ночам с огромным количеством звёзд и луной на небе.       Уютная и тихая ночь, о безопасности и тишине которой раньше так заботился Хибари со своими людьми, вступала в свои права вплоть до утра, не давая людям выйти из своих домов или мира сладких грёз.       На кухне дома Савада царит тишина и покой, что разбавлены лишь тихим дыханием единственного жителя этого места и ожиданием, когда лежащий на столе телефон сообщит о прибытии столь интересной ему личности.       На нём сейчас надета белая рубашка, тёмные джинсы и ставшая любимой куртка. Он сидит на стуле, голова лежит на локтях, глаза обманчиво расслабленно прикрыты — словно он вот-вот заснёт, пусть и спать ему совсем не хочется. Напряжение и лёгкое нетерпение, что одержали над вечной меланхолией победу, заставляет не сводить взгляда с экрана недорогого сенсорного телефона, но тот продолжает оставаться чёрным и неактивным.       Рядом с ним нет ни сумки, ни рюкзака, ведь Тсунаёши ничего не берёт с собой — ему ничего из этого места не потребуется. Огай обещал позаботиться о том, чтобы у него появились все нужные документы, жильё и другие вещи. Брать что-либо с собой — значит тянуться к своей прошлой жизни, цепляться за неё, дать шанс бывшим «друзьям» найти себя и пустить все старания коту под хвост.       Тсунаёши понимает и с радостью принимает это условие переезда и начала новой жизни, поэтому книги и стопки манги всё так же лежат в комнате, он оставляет практически всю одежду в шкафу, а телефон и карточку с деньгами Вонголы — на кухонном столе.       Правда он всё же отправляет сообщение Хане-тян, сообщая о собственном отъезде и прося его не искать. Пускай текст и напечатан печатным шрифтом клавиатуры стандартного телефона-раскладушки, но сам текст... Подросток с усмешкой понимает, что его письмо-просьба больше похоже на приказ.       Заба-а-авно.       Чистое жильё кажется ему пустым и некомфортным, чуждым и чуть более угрожающим, чем казалось ранее. Сейчас это место чем-то напоминает простой заброшенный дом с неприлично чистыми стенами, полом и полками, а вот через пару недель можно будет спокойно выставлять здание в качестве комнаты ужасов — слишком уж мрачная атмосфера.       Тсунаёши здесь не нравится и он хочет оставить это место как можно быстрее, но ему сказали дожидаться здесь, словно издеваясь над его нервами.       Взгляд невольно цепляется за чашку с крепким, практически чёрным, кофе. Он не добавлял сахара или молока, хотелось попробовать такое. Вышло слишком крепко — не помогал даже купленный три дня назад зефир, который из-за приторности есть было практически невозможно. От горечи сводит зубы, а дешёвый кофейный порошок, что удалось купить в магазине, неприятно оседал и скрипел на зубах, заставляя морщиться от вкуса. Как его только Реборн пил в течение суток?       Наверное, эспрессо это не его.       Вопреки собственным рассуждениям он делает ещё один глоток из кружки и заедает приторно-сладким зефиром, стараясь перебить горечь и ощущение песка на зубах.       Ни перебить, ни смириться с этим не выходит.       Горько.       Очень-очень горько и неприятно.       Как и все ощущения, что вызывает этот дом и этот город.       Ему вообще Намимори не нравится.       Намимори — это обманчивая добропорядочность окружающих, чистые улицы, мелкая горстка зданий и вечный лозунг: «Мы ведём себя правильно». Город и его жители, словно старались забраться в саму душу и разум своими тёплыми пальцами и убедить людей в своей безопасности и безобидности, выставить свою п р а в и л ь н о с т ь напоказ и демонстрировать всем желающим и нежелающим её видеть.       После предательства он не только лишился подруги, но и фактически получил билет в мирную гражданскую жизнь. Пока позволяли жить так, как он считает правильно.       А Тсунаёши уже понял, что не относится к тем людям, что хотят вести себя п р а в и л ь н о.       От одной только мысли, что ему нужно изображать из себя доброго мальчика в школьной форме, с улыбкой выслушивать окружающих и помогать всем желающим, его воротит.       А от одного только осознания, что так действительно могло произойти, становится не по себе.       Ему вообще от своего прошлого не по себе.       Вот только в кармане всё ещё лежит браслет, подаренный единственной верной подругой на тринадцатилетие.       Чёрный кадиллак подъезжает к дому с выключенным светом в девять вечера, когда солнце уже зашло за горизонт. Соседей и людей на улицах было не видно, поэтому Тсунаёши спокойно выходит на улицу, направляясь в сторону машины.       Через открытое окно видно сидящего за рулём Мори, что одет в свой любимый докторский халат стерильного белого цвета.       Тсунаёши приветливо кивает головой, но дверь ему открыть не удаётся — та изнутри заперта. Приходится занимать заднее сидение, где уже сидела та самая девочка из торгового центра. Она увлечённо что-то чертила в своём блокноте цветными фломастерами и не обращала на него особого внимания, пока тот не сел рядом.       На его коленях тут же появляется чёрная папка с какими-то документами.       — Привет, давно не виделись! — блондинка растягивает губы в улыбке, сжимая в руках красный фломастер. Синие глаза смотрят открыто и приветливо, точно ребёнок, которым и выглядит девочка. Но, увы, чутьё Тсунаёши не даёт ему воспринимать девочку не как врага или потенциальную опасность, поэтому ей придётся прекратить этот спектакль. Если он есть, конечно.       — Элис, он сможет поговорить с тобой попозже, — журительно качает головой мужчина, из-за чего Элис обиженно дует губы. Взгляд, который кинули на него самого, был в несколько раз холоднее. — Прочитай папку, там твои документы, медицинская карта, страховка и так далее. Ты должен знать это идеально. Можешь приступать к изучению немедленно.       Тсунаёши лишь послушно кивает, устраиваясь в кресле рядом с девочкой поудобнее и старательно вчитывается в текст. Раздаётся шелест бумаги, а после к нему присоединятся хруст леденца, который неизвестно откуда достала Элис. Салон машины наполняется запахом свежих приторных конфет и бубнежем девочки. Карие глаза смотрят на чёрные буквы, цифры и свою фотографию на одном из листов.       Витиеватым почерком Мори, в одной из строчек, записано его новое имя.       О с а м у Д а з а й.       Звучит неплохо, правда?       Уголки губ впервые за это время приподнимаются вверх, изгибаясь в искреннюю улыбку. Первую, за последние три месяца.       Несмотря на все обстоятельства, он чувствовал себя удивительно свободным.       Теперь уже Осаму Дазай откидывается на спинку пассажирского сидения и думает, что в Намимори он больше никогда не вернётся.