***
Дазай задумчиво смотрит на подаренное ему на день рождения пальто, которое по какой-то причине решил вручить Мори. В каком-то смысле, это можно расценить как обычный подарок на его четырнадцатое день рождение, но получить от этого сумасшедшего доктора что-то за просто так? Он знает наставника всего несколько месяцев, но может сказать с уверенностью — большего бреда он в жизни не слышал. Пальто сделано из добротной чёрной ткани, но пока было ему велико — скорее всего, было куплено на вырост, с Мори станется купить одежду, что в восемнадцать будет на нём идеально сидеть, а пока лишь сгодится накинуть на плечи, да носить обычным плащом. Дазай хмыкает, накидывает его на плечи и разворачивается в сторону зеркала — оценить масштаб возможных проблем, которые могут возникнуть во время задания из-за этого пальто. Но Дазай всё же задерживает взгляд на собственном отражении, рассмотреть которое до этого не позволяла нехватка времени. Волосы прекратили стоять торчком, словно он засунул палец в разетку или взялся за оголённый провод — стали волнистыми и сильно потемнели. Когда-то они напоминали по цвету карамель, но к нынешнему времени изменились на тёмно-каштановые, словно горький шоколад. Цвет глаз тоже изменился: Некогда янтарные, сейчас они приобрели красный отлив, будто в тёмную радужку добавили карминовый пигмент, делая их более жуткими на вид. Но в обычное время красный не выделялся — только при определённом освещении был заметен или когда он очень сильно злился. Он вытянулся, став выше многих бывших одноклассников где-то сантиметров на пять-шесть. Мори всё это объяснил снятой печатью и Пламенем Мрака, которое в Мафии было только у Виндиче, да предка Мукуро. — Ты ведь перестал падать, хотя после получения печати был ужасающе неуклюж, верно? Так вот и здесь. Не скованное ничем Пламя возвращает тебе то, что ты бы уже имел без печати в этом же возрасте. А вот смена цвета волос и глаз… Здесь замешан Мрак, да и твоя способность явно сильно на это повлияла. Всё гениальное просто, верно? Верно, всё гениально просто, хмыкает парень и прячет пистолет под тканью пиджака. Губы невольно искажает усмешка. Что же, пора браться за работу.***
Дазай задумчиво смотрит на судорожно хватающего воздух мужчину и склоняет голову на бок, походя птица. Микайо Иноэ, двадцать восемь лет. Родился в пригороде Киото, шесть лет назад переехал в Йокогаму. Вступил в Портовую Мафию, в отдел дознания, но неделю назад был пойман на передаче информации вражеской организации, за что на него объявили охоту. Успешно скрывался около пяти дней, но вчера был найден Дазаем. — Да что такой щенок как ты сможет мне сделать? — смеялся тогда предатель, не замечая опасно блеснувших глаз. Щенок? Этот идиот назвал его щенком? Дазай собак уже давно не боялся, но это не значило, что он их полюбил. И сравнивать себя с собакой не позволял никому. Стоило только кому-то назвать его в лицо или за спиной псом или щенком, как на человека начинали сыпаться неприятности, словно из рога изобилия. И прощать кого-то лишь из-за его незнания Дазай не собирался. Пистолет был намного лучше, чем забранные Реборном перчатки. Как минимум потому, что зарядить пули можно не оставив отпечатков, в отличие от перчаток, которые одеваются на руки. А ещё им можно убить с расстояния, пускай и придётся просчитывать траекторию с расстоянием на глаз, но это дело наживное и не такое уж и сложное. И, по сравнению с ближним боем, собственные руки и сдёртая кожа не будут так сильно болеть и кровоточить. А ещё можно прострелить тело и лишить человека возможности трезво мыслить, ведь болевые точки места не меняют. А можно быстро убить, спокойно выстрелив в голову — смерть будет моментальная. Но у Портовой Мафии другой разговор с предателями и обманщиками, который Дазай спокойно «ведёт» и, в отличие от его предположений и всех возможных последствий, так же спокойно выполняет. Начинается всё с проломанной челюсти — на затылок закусившего бордюр человека просто приходится удар достаточной силы, чтобы её сломать. А потом три пули в грудь, но ни одну в сердце — чтобы мучения длились ещё дольше. Дазай садится на корточки перед трупом и скучающе оглядывает дело своих рук, пока кто-то из подчинённых Мори чертыхается за его спиной и говорит что-то на подобие: — Что учитель, что ученик — два сапога пара, — практически выплёвывая, словно эти слова являются по меньшей мере ядом. Дазай едва слышно хмыкает и усмехается. Что же, возможно у них с Мори и правда больше общего, чем кажется на первый взгляд. Интересно, такое быстрое убийство тоже казалось ему слишком скучным или Дазай всё-таки немного двинутей собственного наставника? Подросток смотрит на собственные ладони, на которых, по словам многих авторов и поэтов, теперь должна появится несмываемая грязь. Он лишь видит на бинтах немного чужой крови, что попала при выстреле в полуживое тело, чуточку пыли и больше ничего. И чего люди так кричат из-за убийств? Дазай этого не понимает, и чувствует — никогда не поймёт. Не с его характером, не с его душой, не с его отсутствующими рамками понятия «нормально». — Как ощущения, малец? — всё же спрашивает мужчина, нервно косясь в сторону невозмутимого подростка. — Это было… скучнее, чем я предполагал. — Скучнее? — Ага. Я думал он продержится подольше и будет веселее, но увы.