Люминесценция

Пурпурная фуксия (PANTONE 19-2428) - гипнотический темно-фиолетовый оттенок, который интригует и очаровывает. Этот сильный и живой цвет обладает индивидуальностью и шармом. Рей, ежась от холода, допивала паршивый чай, имеющий вкус средства для лечения простуды. Скептически изучая розовую жидкость, девушка ухмыльнулась. Так чего ждать-то от дешевого автомата на вокзале? Не Лапсанг Сушонг же да чайную церемонию в первом часу ночи. - Ты едва стоишь на ногах, - заметил вынырнувший из недр теплого зала По. Девушка, прислонившись к колонне прямо на перроне, вздохнула. Кто ж виноват, что Брюссель затянуло туманом, и вместо того, чтобы отдыхать, Рей в срочном порядке пришлось искать альтернативу авиасообщению. Эмилин могла вылететь в Вену и на день позже, но вот команда, которая активно участвовала в монтаже, обязана была быть в Австрии уже утром*, - уж слишком заковыристая, ювелирная работа ждала их на сцене Венской Оперы. - Посплю в поезде, неважно, - пожала плечами девушка, ненавидящая ночные переезды. Но сегодня она так устала после изматывающего дня в Брюсселе, что уснула бы и на полу. Самое обидное, к физической истощенности прибавилась и боль моральная. Рей не могла перестать думать о Кайло, свободной рукой перебирая розарий, который отчего-то мужчина не забрал, а она не сняла. Холодные бусины немного отрезвляли уставший мозг. Внезапно девушка нахмурилась. Где-то сквозь туман увидела мерцающую рекламу цирка, который должен был через месяц посетить город с гастролями. Внутри что-то перевернулось, а сама девушка прямо из неприветливой ночи вдруг переместилась в теплые денёчки в Трувиль-сюр-Мер… * ситуация абсолютно классическая для любого организатора. Ты планируешь тур, на руках все билеты, а потом туман, дождь или просто аэропорт не принимает. В таких случаях артист чаще всего остается в отеле и вылетает на следующей день (или, если расстояние позволяет, сразу уезжает на машине). Команда же обычно едет на поезде или автобусе, чтобы быть утром на монтаже. Кстати, да, конечно, автор в курсе, что нет прямого ж/д соединения между Брюсселем и Веной, но вы же меня простите, правда? *** Трувиль-сюр-Мер. Сентябрь. 2011 год. - Рей… - темноволосый мужчина, вышедший из машины, выжидающе смотрел на свою надутую дочку, которая, скрестив руки на груди, хмуро глядела куда-то мимо с демонстративностью, которая бывала лишь у обиженных шестнадцатилетних бунтарок. - Пап, какого дьявола на тебя нашло? - Что нашло? - Вот это вот всё нашло, - девушка нехотя отстегнулась, вышла из авто и хлопнула дверью. Невесело осмотрела все вокруг. Большой шатер, похожий на круглый виноградный леденец, а вокруг - суета. Аттракционы, ярмарка, множество людей. Все несуразно яркое, шумное, кричащее. А если подойти ближе и присмотреться, то весь блеск обернется потертой тканью, чужой усталостью и грустными морщинами, что клоуны прятали под грим с улыбкой. Рей знала, как это все работает. - Мне три года, да? А сахарную вату куууупишь? - Рей, веди себя нормально. - Нормально? - скривилась девушка, пытаясь сдуть со лба свою отросшую чёлку. - Меня мама отправила к тебе на неделю насладиться последними теплыми деньками, а ты устроил меня в какой-то балаган работать! Скажи, я так мешаю твоей новой семье, что ты нашел, как от меня избавиться? Я просто планировала почитать книжку, позагорать да один раз пообедать с тобой в де Рош Нуар, как в детстве. Губа Рей дрогнула, и она ещё сильнее спряталась за свою нелепую прическу. - Не говори глупостей. Твоя мама жаловалась на твои отвратительные отметки по английскому. - Все мои подруги с такими же отметками провели лето где-то в Лондоне, и только я буду в… этом? Она закатила глаза. Ярмарка. Боже, она с детства ненавидела клоунов с акробатами, и вот, пожалуйста, папочка решил, что она может волонтерить здесь переводчиком, чтобы углубить свои знания. Чтобы его новая жена не видела её. Чтобы она не претендовала на внимание собственного отца. Рей оглянулась вокруг. Шесть дней. Шесть проклятых дней. Как она выдержит-то? *** - Рей, замерзнешь. Прикосновение тяжелой руки к плечу выдернуло девушку из воспоминаний, и она тут же ощетинилась, когда различила Кайло, вынырнувшего из тумана и мрака. Вздрогнула, поскольку там, в нормандском сентябре, было теплее, чем сейчас, когда голова мокла под мелким дождем, оседающим раздражающей пылью на ресницах. - Пойдем в поезд, детка, - он стоял перед ней. Высокий. Мрачный. Красивый. Далекий от того дня, когда они встретились впервые. Её тело, дрожащее на ветру, рефлекторно захотело спрятаться в него. Чтобы эти руки защитили от холода, заключив в успокаивающие объятия, но Рей только сильнее вцепилась в розарий, позволяя крестику больно впиваться в кожу. Хватит с неё своих дурацких желаний. - Осторожней, можешь пораниться, - заметил Кайло и… не протянул руку, чтобы забрать свою вещь. - Уже поранилась, - огрызнулась девушка и отмахнулась от мужчины, продолжая цепляться за его вещь, как за власяницу. Будто боль могла лишить её жажды и научить смирению. - Кайло, иди. Я все равно, пока все не сядут, не зайду. Иди, пожалуйста, видеть тебя не могу. C'est beaucoup trop pour moi*. Это прозвучало почти отчаянно. Но через десять минут, зайдя в вагон, Рей едва не разрыдалась. Её место было рядом с Кайло, который, как ни в чем не бывало, вытянул ноги и откинул голову, собираясь спать. - Рей, я не собираюсь тебя трогать. Глупо бегать по всему поезду и просить с тобой поменяться, - буркнул мужчина, пропуская её. Мужчина, который полчаса назад планомерно обошел всех техников в поисках того, у кого билет рядом с Рей. Он знал, что все испортил уже, но… как лишить себя эгоистичного удовольствия провести с ней ночь хоть так - плечом к плечу? Кайло, глядя, как Рей садится на свое место, испытывал и радость, и горечь. Хороший бы человек так не поступил. Не стал бы навязывать свою компанию. Но он не был, к счастью, хорошим человеком. Хоть немного, но он побудет с ней, а утром, в проклятой Вене, он выполнит то, что пообещал, и дистанцируется. - Валькирия, я бы хотел… - А я бы нет, - огрызнулась девушка. Она облокотилась на стекло, смешно подложив ладонь под щеку, и, кажется, отключилась быстрее, чем поезд тронулся. Кайло вздохнул. Бедная детка. Совсем замучалась, совсем. Рассматривая, как на её лице играет свет проезжаемых фонарей, Кайло, борясь с желанием обнять её, под шум от набираемой скорости вспоминал, как встретил Рей впервые... * - это слишком для меня (фр.). *** Бен, попивая ледяную колу с имбирем, рассматривал девчушку, которую дядя Люк выделил ему в переводчицы. Миниатюрная блондинка с забавной рваной стрижкой да ярко-фиолетовой челкой. Короткие шорты. Темная майка. Голубые кеды все в песке. Она сидела на скамейке, играя многочисленными браслетами на запястье, и, в отличие от многих других волонтеров, не рассматривала закулисье с любопытством, что было необычно. - Привет, я - Бен, - его не смущало, что она, кажется, не в восторге. Репетиция начиналась через полчаса, и ему кровь из носа нужно было разобраться с местными световиками, которых он не понимал. Те несли полную тарабарщину. Как и всегда. Французов парень никогда не мог хоть отдаленно понять. - Дядя сказал, что ты - моя переводчица. - Просто переводчица. Не твоя, - огрызнулась девчонка, нехотя поднимаясь. Английский у неё был довольно терпимый, хоть слова она выговаривала в нос, и приходилось немного напрягаться, чтобы разобрать их. Бен замер, а потом улыбнулся: - Посмотрим. Не то, чтобы стрела Амура прострелила ему сердце, но захотелось поддразнить девчонку, которая тут же сощурилась. Осмотрела высокого парня, который явно считал, что он неотразим, но ничего выдающегося, кроме роста, в нем и не было. Темные растрепанные волосы да пара родинок на щеке. Ничего больше в глаза и не бросалось. Разве что...ещё улыбка. Широкая, открытая, теплая. Его словно вытряхнули из той солнечной книги о vin de l’été*, которую Рей читала. Вытряхнули вместе с теннисными туфлями, в которые он был обут. Вроде такой большой и старше, а точно как двенадцатилетний мальчишка. Дернул её словесно за косичку и доволен. - Имя-то у тебя есть? - Угу. Маргарит**, - буркнула девушка, рассматривая цветок на своем браслете. Сама не поняла, как это у неё вырвалось, но отчего-то в этом шутовском месте ей не хотелось запомниться под своим именем. В конце концов, за кулисами у всех были дурацкие прозвища. Не могли же этого высокого задиристого красавчика звать Беном. Что это за имя такое? - О, буду звать тебя Дейзи. - Нет, - вздрогнула девушка, подумав, что это уже чересчур. Зачем все сразу переводить на свой дурацкий, скучный английский? - Будешь звать меня Марго максимум. Мы не в Америке, здесь все утонченнее. - Да без проблем, главное, пойдем. Покажу тебе, где наше место, - он развернулся и от круглой арены стал подниматься по лестнице вверх, как обычный зритель, между кресел. Рей удивилась. Она думала, работа за кулисами - это и правда за кулисами, а не над ними. Когда они забрались на самый верх, даже голова кружилась. - Давай я по-быстрому объясню. Это - пушка, - парень указал на световой прибор, стоявший на возвышении. - Всего их четыре. Они направлены на сцену, чтобы подчеркнуть те или иные моменты. Есть главный световик, который отдает указания - это я, потому что знаю световую схему спектакля, и есть другие, местные, сидящие по другим углам. Наша работа будет простой. Я отдаю команды, ты их переводишь и… все. В день три спектакля и одна репетиция. Вот, держи, примерный список моих инструкций. - С ума сойти как весело, - буркнула Рей, забирая листок, где неразборчивым почерком был написан набор слов. Jar. Cour. Blanc. 204 Frost. 201 Net. - Что за бред? Я ни дьявола не понимаю. Ты точно переводчика попросил? Может, тебе техника обещали? Так я вообще хочу быть моделью. Парень, поднявший с подиума - с пола! - две пары забавных наушников, подошел к Рей поближе и положил руку на плечо. Девушка хотела вывернуться, но… от него так приятно пахло имбирем, карамелью и всей этой странной атмосферой, что она застыла. Так незнакомо. Так непривычно. Так...волнующе. - Смотри на сцену. Jar - это côté jardin, то есть левая кулиса, cour - это côté cour, то бишь правая сторона. На английском это звучит не так, но ваши техники предпочитают, а я не против. - Почему не сказать право-лево? - Потому что у каждого тут свое право-лево. А так, делаешь вид, что крестишься и ориентируешься. Видишь. Jesus christ, - он взял девушку за руку, развернул к себе, сложил её пальцы, как делали верующие, и заставил сначала коснуться левого плеча, потом правого. - Jesus Christ, - повторил парень, чтобы ей дошло, - Jardin. Cour. *** - Дурь какая-то. - Нелишнее знание для модели, да? - надевая наушники, заметил парень. - В тебе роста, кстати, не маловато? - В тебе, я смотрю, много, - фыркнула девушка, - погоди, ты будешь сидеть на стуле, а я - у твоих ног? - Слушай, это закулисье. Здесь все по-простому. Не у ног, а на платформе. Она вполне себе комфортная. - Мечта просто, - Рей закатила глаза, устраиваясь в позе лотоса и не спеша надевать кем-то пользованные наушники. С любопытством посмотрела на парня. - Ну, покажи, что ты умеешь. Чем ты тут занимаешься. - Делаю то же, что и Бог. Ну, знаешь, и увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы... Почему ты улыбаешься? Я не собираюсь в церковь на воскресную мессу, просто пытаюсь простыми словами объяснить тебе, что самый яркий свет рождается из самой глубокой темноты, поэтому он максимально поражает, понимаешь? Если достаточно внимательно читать Библию или изучать законы физики, это очевидно. - Ты хоть раз читал Библию? - Эм, признаться, дальше того момента, который процитировал, и не продвинулся… Внезапно Рей рассмеялась. А он неплох, этот Бен, мнящий себя Богом. Она не знала, как там свет из тьмы, но его темные глаза сейчас воодушевленно сияли, и Рей аж застыла. Ни у кого из её знакомых так не горел взгляд. - Ну хорошо, - надевая наушники, пробормотала Рей, - порази меня, покажи самый яркий свет. - В твоей схеме это 204 Frost. И... нет, я ничего не понимаю, - неожиданно закатил глаза парень, уже успевший включиться в эфир. - Что такое это ваше бикафуль? Что он от меня хочет? Рей изогнула бровь. Она и сама не поняла, о чём этот чудак её спросил. Может, бикафуль - это такая же фигня, как и их Jar да 201 Net? Он правда не мог своим улыбчивым мозгом дойти до простой истины - она не разбирается в технических терминах? Но надев наушники, Рей расхохоталась, и Бен, слушающий её смех и вживую, и в эфире, изумленно покосился. Что не так? - Тебя просто просят быть...осторожным, внимательным. - Что? - Ну... судя по всему, твой загадочный бикафуль - это всего-лишь be careful****. Бен вздохнул. Вот так всегда с французами. Мало того, что они использовали слишком громкие слова вместо простого attention, так ещё и искажали до невозможности. Они покосились друг на друга и рассмеялись вслух, выключив свои микрофоны. Просто переглянулись и рассмеялись. А затем Бен, нажав на кнопку, снова вышел в эфир и утащил с собой переводчицу. - Готова... Марго? Да будет Свет, - он продолжил цитировать Бытие и изображать из себя Бога. Ослепленная неожиданной вспышкой, прорезавшей темноту, Рей поморгала, восстанавливая зрение. Вот уж точно - "и воссиял свет". И был вечер, и было утро: день один...***** * "Вино из одуванчиков” на французский перевели как "Летнее вино". ** вообще, на французском, конечно, лучше bellis, но мы тут ради сюжета немного поигрались. *** Бен не прикалывается над Рей. "Jesus Christ - Jardin. Cour" - это распространенные обозначения для сторон сцены. У французов так точно. **** вот этот бикафуль реальная история из жизни, которая едва не сломала мозг мне в одном проекте. ***** здесь и далее по главам у нас будет много отсылок к первой главе Бытия. *** - Что значит джедай? - спросила Рей, когда они с Беном после обеденного шоу вышли на улицу и оба выдохнули. Осенняя прохлада охватила их с головой. Парень заметил, что на второй день в огромных глазах его переводчицы появилось любопытство. Она все больше оглядывалась, прищуривалась, принюхивалась. Чаще улыбалась. - У некоторых на футболках, как у тебя, такая надпись. - Мой дядя, который в этом сезоне режиссер-постановщик, имеет свою школу в Лондоне, и тех, кто работает со светом, он называет джедаями. Знаешь, те, которые стоят на линии тьмы и света. Пафосно, но здорово. Такая философия мне импонирует. Они болтали так, будто им не мешали люди, пришедшие на ярмарку. Слышали друг друга через равномерный гул. Шли, соприкасаясь иногда руками, и у Рей мурашки бежали от этих случайностей. - Джедай. А я тогда кто? - Моя переводчица, - передразнил её парень, сделав ударение на слове “моя”, за что получил тычок в бок и очередную улыбку. - Зря вот ты рукоприкладствуешь. У нас помощников называют падаванами, и мне показалось не очень-то вежливым красивую девушку так называть. - Своей красивую девушку называть куда приятней, да? - сощурившись, хмыкнула Рей, но Бен не ответил. Остановившись возле одного из фургончиков, торгующих сладостями, он протянул деньги продавцу, а девушка едва не утонула в ароматах лакрицы, ванили, сливовых и гранатовых пирогов, горячая начинка которых вытекала прямо на открытую витрину. И хоть девушка пообедала с Беном сразу после шоу, непривычная, слишком яркая смесь запахов вскружила ей голову. - Надеюсь, ты не из тех, кто двинут на диетах, - хмыкнул Бен, протягивая Рей сладкую вату цветом как её челка. И девушка, никогда не любившая этот дурацкий сахар, позабыв о своей “двинутости на диетах”, ела её руками, любуясь небом. И щурящимся парнем. - Здорово, - искренне сказала она, ощущая, как воздушная масса тает, оставляя тепло сахара на губах. - Останься после последнего спектакля, и я угощу тебя чаем с корицей. С ума сойдешь. Рей, облизывая липкие пальцы, посмотрела на возвышающегося парня. Уже. Уже потихоньку сходила, если смотрела на него и находила красивым. Но в ответ она только пожала плечами, мол, посмотрим. И был вечер, и было утро: день второй. *** Кайло проснулся, когда поезд тревожно загудел. Нахмурился, удивившись, что сон вообще сморил его, а затем улыбнулся - он провалился в действительно славное время. Так долго он бежал ото всех теплых воспоминаний, поскольку хорошее обжигало болью, а тут внезапно позволил своему уставшему мозгу выделить пару ярких образов. Его улыбка стала ещё шире, когда он обнаружил, что Рей спит, положив голову ему на плечо. Видимо, ей стало холодно. Валькирия хотела тепла и жалась к глыбе льда. Он же… он же хотел только её. Себе. Навсегда. Знал, что нельзя, и все же так хотел. Когда ночь плела вокруг свое кружево, в этом нереальном желании было признаться даже себе так просто. Знал, что не сбудется, но сейчас, когда Рей доверчиво жалась к нему, хотелось и себе поверить. И хоть Кайло знал, что эта ночь - все, что у него есть, он был неожиданно доволен. Его чудище не причинит вреда спящей Рей, а значит, хоть одно воспоминание об этом странном туре, в который он упирался лететь, пропав с головой в очередном запое, не будет наполнено его злостью и её обидой в глазах. Это воспоминание о девушке, которая пахнет теплом, апельсиновой цедрой, обжаренным до золотистой корочки маршмеллоу да розой он точно будет вспоминать даже в самые темные ночи в Нью-Йорке. Он уже предчувствовал пустоту, что останется, когда он улетит, а вырванное с корнем сердце будет где-то в этих тонких пальцах. Ненужное, но бьющееся, живое, жаждущее прикосновения. Уже видел, как бродит по злачным местам в поисках кого-то отдаленно похожего на Рей, как будет цепляться за любой намек на непослушные кучери или картавое “р”. Мужчина знал, что эта люминесценция радиоактивна для него, он напитывался ею и отравлялся, чтобы окончательно слететь с катушек. Но… он был рад, что это было. Как вспышка, которую видит умирающий от взрыва бомбы. Согревающая, смертельная, красивая вспышка. Кайло, немного повернувшись, заглянул в лицо девушке. Подумал, что правильнее бы было просто стащить с себя толстовку и укрыть замерзшую Рей, но… когда он поступал правильно, особенно, когда был так измучен своим одиночеством? Потому, набросив капюшон, чтобы свет больше не будил его, Кайло, обняв Рей, позволил стуку колес снова убаюкать его. На краю сознания он сообразил, что давно ему не было так уютно, как в этом качающемся вагоне. Давно он не засыпал, прижимая к себе кого-то дорогого и важного. Мужчина выдохнул с каким-то странным, непривычным облегчением. Словно согревая и согреваясь, он сбросил немного своей вечной усталости. *** Рей сидела на грубо сколоченном ящике, грела пальцы о темный крепкий чай, присыпанный корицей, и не сводила взгляда с парня, который рассказывал ей о свете. Рабочая смена закончилась, все волонтеры давно разошлись, отработав по три спектакля, но не она, нет. Успокаивая болящее после целого дня переводов горло, девушка, тем не менее, не спешила домой. Сегодня Бен показывал ей, как управлять световым пультом, и девушка пыталась понять, что её очаровало больше - этот открытый парень, его любовь к свету или талант, который не умещался в рамки того, кто управлял пушками. Рей не сильно понимала в этом мире, но точно ощущала - он - не такой, как другие. Со светом у него особые взаимоотношения. - Почему ты не художник по свету? - спросила девушка, подходя ближе к пульту. Просто набор рычагов. Ничего не ясно. Как он творил свою магию, девушка понять не могла. Все эти каналы, фильтры, схемы… физика выглядела проще, чем вот эта история, но Бен не особо волновался. - Всему свое время, - улыбнулся Бен, не сводя взгляда со сцены. - Я слишком… загнан в классические рамки, чтобы сразу стать художником по свету. Я практически вырос за кулисами Венской оперы, где лет с двенадцати и помогал световикам, потому мое видение очень… правильное, что ли. Даже, когда мама получила ангажемент в Мет* и мы вернулись на её родину, в США, эта классичность не исчезла, скорее, усилилась. Сложно смотреть на фрески Шагала и бунтовать против физики, когда тот его авангардизм уже тоже стал классикой. Поэтому я здесь. Путешествую. Набираюсь эмоций. Узнаю новое. Чтобы выйти за пределы. Шагнуть дальше. Вена - классный город, но только если всю жизнь хочешь убирать тень за пианистами, имитирующими Шопена. Как-то я поздно понял, что в моем “световом” воспитании есть определенные засветы. - Какой ты амбициозный. - Ну и ты знаешь, чтобы стать мужчинами, мальчишки должны странствовать, всегда, всю жизнь странствовать**, - вдруг лукаво добавил парень, и Рей моргнула. Как? Как он понял, с кем она его ассоциирует? Возможно, все было проще, и Бен просто видел, как она читала за обедом, ограждаясь от всех, пока парень не выдернул её в реальный мир. Парень неожиданно сгреб Рей в объятия и подтащил ближе к пульту. - Не попробуешь - не почувствуешь, - сказал он, забирая у неё чашку. Нажми вот туда и туда. Переключи каналы сама. Давай. Рей, секунду назад злящаяся на его бесцеремонность, вдруг поддалась любопытству. Она посмотрела на Бена, который, не смущаясь, допивал её чай. Удивилась, как выходило, что он никогда не выглядел уставшим. Всегда довольный, счастливый, открытый. Видимо, вот что значило то самое загадочное “человек на своем месте”. Здесь, работая со светом, этот парень в теннисных туфлях был абсолютно там, где нужно. На своем месте. Она сделала ровно то, что сказал Бен. Никакой импровизации. Только выполнила команду, и сцену залило фиолетово-серебристым цветом. Рей, понимавшая, что Бен во время беседы просто настраивал все фильтры под цвет её волос, довольно улыбнулась - это было словно Бен нарисовал её портрет на огромной сцене с помощью специфических красок. В то же время, Рей не шевелилась. Ей так понравилась власть над цветами и светом, что она едва не захлебнулась от восторга. - Бен, ещё, покажи мне что-нибудь ещё…. И был вечер, и было утро: день третий * Мет - Метрополитен-Опера ** - цитата из романа "Вино из одуванчиков" *** Бен вытряхивал песок из своих теннисных туфель - целый час он со своей переводчицей гулял по пляжу, сбежав ото всех и вся, не обратив внимания даже, как солнце погасло. Сами того не замечая, они держались за руки и поняли это лишь в момент, когда ступили на выжженную солнцем траву, и пришлось приводить свою обувь в порядок. - Красивый вид, - признался он, разворачиваясь и бросая прощальный взгляд на Ла-Манш, - здесь можно было бы встретить конец мира. Ощущение, что ты на краю света. - Или в самом начале, Бен. В начале времени, - заметила девушка, набрасывая капюшон сиреневой толстовки. Парень подумал, что это нелепо - прятать голову от ветра, расхаживая в коротких шортах. Но не комментировал. Её длинные ноги ему нравились. По правде, в этой переводчице ему нравилось всё, кроме выдуманного имени. О том, что её звали как-то по-другому, легко было догадаться по тому, как она не сразу реагировала на его “Марго, эй, Марго, Маргооооо”. - Чай будешь? - спросил он, когда они вернулись на ярмарку, и снова запахи карамелизированной тыквы, горячей начинки гранатового пирога и корицы накрыли их с головой. Здесь, не взирая на сегодняшние порывы ветра, сразу было как-то теплее, уютней. Рей даже перестала шмыгать носом. - Почему ты никогда не предлагаешь алкоголь? - Ну, я сам не пью почти, - пожал плечами Бен и тут же замкнулся, вспоминая отца, которого он презирал за длительные запои. Он уже не помнил, видел ли за последние несколько лет того трезвым, особенно после того, как его выгнали со сцены, и он вконец опустился. Больше всего парень боялся однажды проснуться и понять, что он-то ничем не лучше. Потому, невзирая на развязность своей жизни, Бен, который менял девушек в каждом городе, иногда курил траву и вообще был далек от пай-мальчика, пил крайне редко. Он взял у одного знакомого яблоко, когда проходил мимо. Большое. Глянцевое, аж светящееся. Темно-алое, как тревожный закат, снаружи и терпкое, пряное внутри. Яблоко, которое было воплощением осени. Пока переводчица возилась с чаем, Бен улыбнулся. Три дня девчонка ходила за ним тенью. Спрашивала. Смеялась. Пропадала в этом мире. Три дня, и вот она возится со старым чайником под открытым небом, и её не смущает, что чашка немного надколота. Он видел, что ей все это нравится. И что он ей нравится, он тоже видел. Бен наколол яблоко на специальную, толстую шпажку, и пока девушка сыпала корицы больше, чем нужно, впитывая этой сладковатой специей вечерний, прохладный воздух, окунул то в кипящую, липкую, горячую карамель. Знал, что когда Мел увидит, чем он тут занимается, то и его может окунуть с головой, но он всегда был беззаботен. Яблоко было осенью, а растопленный сахар с кленовым сиропом напоминал о самых жарких днях лета. Плод древа познания был чем-то застывшим на изломе двух сезонов. Как и он сам. Как и эта девушка, заварившая ему чай с медом. - Оно разве не должно застыть? - удивилась Рей, отдавая Бену чай, а сама принимая яблоко, карамель с которого капала на траву. - То все для глупых простаков. Так вкуснее, поверь. И Рей поверила, немного обжигая губы и закатывая глаза. Она, любящая кислые, твердые салатовые Гренни Смит, наслаждалась необычным сочетанием. Эти яблоки были не такими, как те, замершие, сморщенные под дубовой карамелью, которые она покупала на рождественской ярмарке в Бельгии. - Ммм, ну надо же, - вдруг заметила девушка, останавливаясь возле афиши, на которой была программа завтрашнего шоу. - Самая прекрасная женщина в мире. Кто она, Бен? Мираж из книжки? Парень остановился и отпил чай. Афиша была красивой, мрачноватой, в стиле 80-тых. Заключительное шоу планировалось с особыми эффектами, но он не хотел портить впечатление. Этот номер ему нравился. Не из-за какой-то прекрасной акробатки, а из-за буйства фиолетовых, красных и синих цветов, которые разукрашивали сцену. - Как гостья из ярмарки Брэдбери, - продолжила Рей, которой Бен вчера подарил книгу “Надвигается Беда”, сказав, что, возможно, сюжет темноват, однако атмосфера ярмарки передана настолько точно, что, когда ей будет не хватать яркости, пряности и равномерного гула восторженной толпы, - она всегда может вернуть себе это, переворачивая страницы книги. Он поставил чашку на первый попавшийся ящик, достал свой телефон и протянул переводчице. Та с недоумением посмотрела на свое отражение на темном, заблокированном экране. - Что? - Самая прекрасная женщина в мире. Здесь. Передо мной. И перед тобой. Видишь? Рей, жующая яблоко и продолжающая обжигать нёбо карамелью, вскинула голову. Это было так банально и так… красиво. Так просто. Так тонко. Не успела она ничего ответить, как Бен наклонился к ней и поцеловал, наполняя её легкие корицей и теплом. Рей, уронив яблоко, попыталась обнять его за шею, но он был таким высоким. Ветер сорвал капюшон с её головы, но было плевать. Его губы были теплыми, язык - сводящим с ума, а сам он… - Может, тебе ящичек под ноги подставить, - тихо рассмеялся Бен и охнул. Рей в который раз шутливо ударила его под ребра, а затем потянулась за ещё одним поцелуем. И ещё. И ещё. И ещёещёещёещё.... И был вечер, и было утро. День четвертый. **** Рей проснулась из-за того, что падающие на лицо волосы щекотали нос. Открыв глаза, девушка удовлетворенно вздохнула, наткнувшись на темноту за окном, - до рассвета ещё так далеко, а значит, она ещё сможет выспаться. Тем более, что спалось ей не так уж и плохо. Девушка заворочалась, и тут рука, которая лежала у неё на плече, сжалась сильнее, не выпуская ее. Сообразив сквозь дрему, что она далеко не дома, Рей повернула голову и… улыбнулась. Что ж, кажется, наяву ей снился лучший из снов. Не став выворачиваться, она сильнее навалилась на сильное плечо и закрыла глаза. Успокаивающе пахло жженым сахаром, дымом и кардамоном, который напоминал о растопленном в чашке шоколаде. Ей было так уютно на неудобном кресле, что она едва не расплакалась от счастья. Нащупав в темноте ладонь Кайло, лежащую на ее колене, девушка переплела свои пальцы с его и позволила себе, прижавшись к нему душой, уснуть. *** На утреннее шоу Марго опаздывала, но Бен не волновался. На деле переводчик всегда был нужен на день-два, дальше становилось все понятно, но он не спешил сообщать об этом девушке. Ему нравилось слышать ее звонкий голосок в эфире. Бен бы не отказался от неё и в этот, последний день. Почему нет? - Начинаем - сказал он вместо девушки в эфир, параллельно заменяя фильтры. - Начнем с 204 сегодня. Давайте, парни, взбодритесь. Три шоу, и мы закончились. Когда в зале сняли свет, и затихли аплодисменты, заиграла уже ставшая привычной за весь тур музыка, которую парень мог бы наизусть насвистеть, сыграть на скрипке, на гитаре и даже на губной гармошке. Не успел Бен направить свет, как ощутил, как его обнимают за шею. Тёплые, наверное, опухшие от вчерашних поцелуев, губы скользнули по коже, ладони - под футболку. - Отключи эфир, - зашептала словно вырвавшаяся из ниоткуда переводчица, забираясь на него сверху. Табуретка опасно скрипнула, пошатнувшись, но они оба не обратили внимания. Как и на зрителей, что сидели не так далеко, в десятке метров под ними. Сейчас, в одну секунду, они, находясь в переполненном шатре, были удивительным образом одни во всем мире. Чудной световик и оттаявшая на пятый день девчонка, словно опомнившаяся, сколько времени потеряла, пока они топтались вокруг да около, ведь это притяжение было очевидно с первого дня. Когда она ерзала на нем, Бен впервые за много лет промахнулся со светом, не включился вовремя, о чем ему сообщил с возмущением другой техник. Но ему было все равно. Положив руку на затылок Марго, он жадно целовал ее и понимал - ему мало, ему этого мало… Рей, забывшая о своих обязаностях, все шоу дразнила его и даже ни разу не спросила, нужно ли выйти в эфир. Но спустя десять часов, пролетевших с возмутительной скоростью, она уже была далеко не так смешлива. На вечеринке в честь окончания шоу в Трувиле, девушка смотрела под ноги и даже не улыбнулась, когда Люк поблагодарил её за самоотверженную работу да множество часов, проведенных за кулисами. Она словно очнулась от этого сна, в котором специи добавляли не в пирог, а в воздух, и страшно боялась вернуться в реальность. Думала, что не представляла, как проживет здесь шесть дней, а, по сути, все закончилось внезапно, словно кто-то дернул стоп-кран и попросил её выйти, ведь дальше эти люди поедут без неё. - У меня демонтаж, - сказал Бен, когда девушка пнула ногой какой-то камешек и отпила какао с мятными зефирками. Он сказал это, а Рей услышала “спасибо, проваливай”. - Удачи в следующем городе, - буркнула девушка, ощущая, как предательски дрогнул голос. Это было смешно. За пять дней не влюблялись, не сплетались душами, не пропадали на веки вечные, а все же… все же...все же… все же, она смотрела на него как на убегающий день августа и не могла сказать “лето, прощай”. Хотелось выдернуть лист из календаря и заставить время застыть. - Три часа. - Что? - Дай мне три часа, и до утра я тебя не выпущу, моя самая прекрасная женщина в мире. Она подняла на него свои сияющие глаза и кивнула, обещая, что придет. Обещая подождать. Обещая, что сегодня она-таки станет его. Его самой прекрасной женщиной в мире. И был вечер, и было утро. День пятый. **** Костер трещал, разбрасывая вокруг тепло да искры. Рей держала над огнем маршмеллоу, пытаясь не сжечь очередную партию. Грань между золотистой карамелизированной корочкой и угольком заключалась в той доле секунды, которую она, под смех Бена, упускала уже третий раз. - Да ну его, - фыркнула девушка, наблюдая за тем, как парень, подогревающий сидр, добавляет туда гвоздику, мёд, кардамон и перец. В первую секунду Рей опешила от подобного варварства. В бургундский сидр сыпать специи! Он же не масалу делал, ей-Богу! Этот парень, выросший за кулисами оперы, был настоящим дикарем, похоже. Девушка так засмотрелась, что нежный, взбитый маршмеллоу снова потемнел. - Какая ерунда, ну, - отмахнулся Бен, снимая его со шпажки и разламывая пальцами. Запах кукурузного сиропа и шоколада стал сильнее. Девушка ждала, что он сейчас и в эту тягучую массу сыпанет какой-то корицы, но нет, парень просто съел маршмеллоу, вытирая пальцы о рубашку. Не комментируя то, что какая-то часть сгорела, и сладость во рту перемешалась с легким привкусом пепла. Рей тем временем отпила теплый сидр и едва не застонала. Этот чудак был тем, кто потрясающе играл на вкусовой гамме. Чёрный Кингстон был не только классикой, но и проблемой из-за горького послевкусия, и Бен, смешав кардамон с поздним медом, перебил его*. В следующую секунду она застонала ещё раз - парень поцеловал её, сгребая в объятия. Ночь, разбавленная огнем их костра да дальним светом маяка, потихоньку вступала в свои права, накрывая обоих и спасительной темнотой, и желанием. Рей, отстранившись, продолжила пить сидр. Неспешно наслаждаясь и контролируя каждый глоток. Ей хотелось согреться, не более. Эта ночь будет особенной, и хотелось запомнить всё до последнего вздоха. Эту выжженную летним зноем траву, на которой они сидели. Казалось, за жаркие месяцы она так напиталась теплом, что до сих пор, даже в осеннюю ночь, не успела остыть. Этот соленый, яростный ветер с Ла-Манша, дергающий за волосы, придавал особый, осенний вкус поцелуям. Эти далекие крики одиноких, не спящих чаек. Этот костер, который танцевал и завораживал. Глядя на пламя, девушка думала, что другие парни бы, собравшись переспать с ней, зажгли бы пару свечек с пошлой отдушкой для создания атмосферы, но Бен выбрал огонь, дым и кардамон. Только он чиркнул спичкой, Рей ощутила, что он зажигает огонь не только под звездами, но и в ней. Это свободное пламя вытеснило страх. - Бен, - прошептала она, когда звезды - настоящие, крупные, низко висящие на бархатном небе, возникли перед глазами, от того, что она очутилась на спине. Ощущая лопатками, как выжженная, сухая трава ее нежно щекочет, девушка тяжело задышала. - Я тут не уточнила… Парень вскинул голову, разрывая поцелуй, и с любопытством посмотрел ей в глаза. Потемневшие. Впитывающие огонь. Восторженные. Немного… испуганные. Чертыхнулся про себя, автоматически поглаживая девушку по спутанным от ветра волосам. Что она “тут не уточнила” он догадался, сопоставив взгляд и её юный возраст. А ведь в самом-то деле, домашняя девочка, пускай дерзкая и с фиолетовой челкой, это не девицы из бэкстейджа, которые познавали жизни от скуки, алкоголя и свободы нравов намного, намного раньше. - Мы могли бы придумать более красивый момент, - прошептал он, слегка приподнявшись на локтях, давая ей возможность вдруг сказать "нет", собрать себя, поправить короткое платье и, укутавшись в теплый свитер, уйти. - Красивее и не придумаешь, - мотнула головой Рей. Упрямая даже сейчас. - ну, просто подумала, предупредить стоит же, да? Улыбка Бена стала ещё шире. Ему здорово польстило, что для особого случая эта смешная, надутая в первый день девочка выбрала его. Но он понимал, что она влюблена. Не в него, а во все, что произошло с ней за эти пять дней. Влюблена в бэкстейдж, ароматы, суету, грохот и… ну и да, в некого световика тоже. Все вместе и придало моменту особенности, а ей - смелости. - Да, - выдохнул Бен. Естественно, стоило. Теперь ему нужно быть аккуратней, чем обычно. Парень, продолжая целовать Рей, ощутил ещё и некую горечь, будто послевкусие сидра из Черного Кингстона добралось к нему, несмотря на сладковатые специи. Жаль, что такой волшебный момент будет омрачен болью. Однако, он знал, как не испортить эту ночь. Как разбудить в ней желание настолько сильное, восторженное и всепоглощающее, что стыд и страх останутся только на краю сознания. - Не волнуйся, моя самая прекрасная женщина в мире, страшно не будет, - на секунду прижавшись лбом к её лбу, пообещал Бен. - Расслабься. Слушай ветер. Вдыхай дым. Смотри на звезды и выбирай самые яркие. Ощущай. Бен бросил на девушку еще один быстрый взгляд, запоминая. Наивная. Дерзкая. С огромными глазами. Странное сочетание, как карамель на пряном яблоке. Здесь, то ли вначале времен, то ли на краю мира, все действительно было застывшим, словно на изломе. И она застыла. Не между летом и осенью. Между девушкой и ещё не родившейся женщиной, которая с утра посмотрит на рассвет по-другому. С улыбкой, в которой будет сквозить то, что теперь и она знает некую тайну. Она знает вкус наслаждения, страсти, любви. Рей закрыла глаза, ощущая, как настроение Бена меняется. Его прикосновения стали мягче, руки, которые уже были под юбкой, вдруг исчезли, уступив место его губам. Ощущая каждый поцелуй, спускающийся туда, где билось желание пополам со страхом, девушка удивилась - как вдруг каждый поцелуй стал таким обжигающим, оставляющим след? Подумала, что он не первый, кто забрался ей под юбку, но обычно одноклассников хватало на несмелые поглаживания или грубоватые, однако неумелые проникновения пальцами в неё, что не приносило удовольствие, скорее дискомфорт. Бен же коснулся её желания губами, первым узнавая, каково оно, раньше, чем сама Рей. Коснулся, а затем провел языком. И это новое, безболезненное, потрясающее, сносящее крышу ощущение, вдруг вспыхнуло перед глазами поярче тех звезд, которые, зажмурившись, Рей не видела. - Определенно, ты в этом разбираешься не хуже, чем в свете, - откинув голову, простонала девушка. Она знала, что должна быть смущена. Зажата. Перепугана. Но нет же. Её тело было таким расслабленным, словно всю жизнь только и ждало этого удовольствия. Здесь, сейчас, в самом сердце сентябрьской ночи, позволяя кому-то совершенно не невинно целовать её, она поняла главную истину - за желание и наслаждение не может быть стыдно. Его может быть мало, да, но стыдно - никогда. - Охххх, - протянула она, когда его длинные - чертовски длинные - пальцы неспешно скользнули в неё. Было… болезненно непривычно, но бесстыжие поцелуи были прекрасной анестезией. Удерживая её на грани боли и наслаждения, Бен ощущал, как это тело неспешно, нехотя просыпался, перестраиваясь навсегда на другой ритм. Его тело, тем временем, сгорало от желания. Желания стать ее первым мужчиной. Войти в первую для него невинную девушку. Но он медлил, оттягивал, чтобы максимально вытащить “самую прекрасную женщину” в забытие. Чтобы она от удовольствия пропустила остроту того самого момента, когда перейдет свою грань. Её первое “дьявол”, полное боли, он поймал губами. Теперь их поцелуи - страстные, терпкие - заглушали её отнюдь не восторженные стоны, когда Бен, преодолевая сопротивление тела, проникал в него. Приоткрыв глаза, рассматривая её лицо, которое далекий свет маяка периодически выхватывал из беспроглядного мрака, парень видел то, что было ценой за привилегию быть первым. Видел боль, которую никто не хотел в этот момент. Боль, от которой было некуда деваться. Боль, которую он никак не мог бы разделить с ней, поскольку в контраст ощущал потрясающее наслаждение от того, как её невинность захватывает всего его. Подумал, что в Бытии, которое они отчего-то с переводчицей цитировали друг другу, Бог создал женщину на шестой день одним словом. Он же создавал свою женщину - самую прекрасную женщину в мире - сквозь привкус слез на щеках. Библия чего-то не рассказала им обоим, хотя они тоже выбрали все тот же шестой день. Шестой, да. Пять дней они творили свой мир, отделяя тьму от света, любуясь водой, воздухом и огнем, а на шестой оказалось, что у всякого наслаждения есть цена. Однако, уплатив её - эту дурацкую цену, отдав эту жертву, они вдруг провалились в потрясающее единение, которое наступает у людей, разделивших незабываемость момента вместе. Рей, втягивая воздух, гармонично, без лишней неуклюжести, вдруг подстроилась под него, обхватив ногами. Её первый стон удовольствия был хриплым, но незабываемым. Он сорвался с её прокушенной губы и улетел к звездам вместе с искрами от костра. Такой стон не смог поглотить даже мрак ночи. Хотя ночь больше не была мрачной. Она вся будто светилась. Тело девушки, прошедшее через страдания, снова расслабилось, и улыбка - такая новая - осветила её лицо. Она не поторапливала его, не была нетерпеливой. В ней было нечто томное. Каждый вздох. Жест. Каждая реакция на его толчки. Никакой пошлости, только вот эта потрясающая томность. И, глядя в её лицо, находящийся на грани Бен позволил себе утонуть. А затем, любуясь девушкой, подумал, что таки она станет однажды самой прекрасной женщиной в мире. Увы, не его, ему досталось в эту ночь и так слишком много, но вот эта томность придадут её образу потрясающую грешность, которую никакой мужчина не сможет забыть. Вздохнув, Рей прижалась к Бену. Измученная контрастностью впечатлений, она уснула под его шепот и успокаивающий треск костра. Через минуту сам парень, обняв её, тоже крепко спал. И был вечер, и было утро. День шестой. * Черный Кингстон действительно считается классическим сортом, но из-за этой вот горечи его чаще смешивают с другими сортами, вроде Макинтоша. **** Рей и Кайло проснулись одновременно, потому что будильник на телефоне у девушки разрывался уже с минуту, разбудив весь вагон и лишь потом - сладко спящую пару, отчаянно цепляющуюся друг за друга. Открыв глаза, Рей неловко освободила руку и отстранилась. Кайло, глядя как на её лице проступает вчерашняя обида, едва удержался от вздоха. Шесть потрясающих дней длинною в одну поездку Брюссель - Вена закончились, оставив привкус подгоревшего шоколадного маршмеллоу да её поцелуев, приправленных гвоздикой. Рассвет все разрушил. Хотя нет, это он все разрушил, что тут пенять на солнце, которое над землей вставало многие миллиарды лет, и которому было плевать на грёзы одинокого, заебанного чудища, которое, прячась в темноте, наслаждалось тем, что обнимало, вообще-то, чужую девушку. Они переглянулись. Рей, щурясь, где-то сквозь пелену сна видела мальчишку, который, проснувшись, вытирал песок с её щеки и целовал. Кайло, рассматривая, как девушка неловко сцепляет пальцы между собой, вспомнил, как смущена и грустна она была в то особое утро, когда они ещё полчаса согревали друг друга в объятиях, поскольку утренний туман был безжалостен. Как секс со второго раза был нежнее, теплее, ещё чувственней. Как тихие, все такие же томные стоны Рей смешивались со свистом ветра. Как тогда было все невинно, хорошо и просто. - Я хочу извиниться, Рей. - спустя пять минут молчания, сказал Кайло. Хотелось отвернуться от окна, чтобы не видеть приближения к городу, причинившему столько боли, но девушка, как назло, прижималась к стеклу. Казалось, она надеялась просочиться сквозь него и очутиться где угодно, лишь бы не рядом с ним. Что ж, он знал, что утро принесет это ощущение чужого отвращения к себе. Они не в Трувиле. И он больше не Бен. Да и она не самая прекрасная женщина в мире. Точнее, самая, но... не его. - Я был так груб с тобой весь тур. Мне жаль. - А мне-то как жаль, mais c'est rien*. Ты не первый хамоватый мужик на моем пути. Звезды почти всегда так себя ведут. И я говорю не об артистах, а именно о крутых звукачах или световиках. Пнуть того, кто слабее, ограниченнее в возможности ответа, - это так классно. - Ты злишься, что я тебя не узнал… - Слушай, нет, не злюсь. В плане, я изменилась, потому отчего тут злиться? - Рей отвечала все так же глядя в окно. Говорила ровно. Но ей было обидно снова и снова возвращаться к этой теме. Ей было горько, что Кайло не вспомнил. Все потому, что тогда, девять лет назад, ни черта она не была особенной. Он не глядел дальше её фиолетовой челки, потому смотрел без капли узнавания. - я максимально хотела, чтобы ты не узнал, потому не стала предлагать тебе за бокалом пива поностальгировать. Просто я не понимаю, зачем было, если ты вдруг начал складывать два и два, портить момент. Не узнал и не узнал. Кому стало лучше? Она думала, что Кайло станет ругаться. Оправдываться. Но он как-то рефлекторно коснулся розария, который висел у неё на шее, и автоматически перебрал пару бусин. Видно, ему не хватало его дорогой вещицы, он тянулся к этим четкам, но не просил обратно, используя его как якорь. Он знал, что прямо сейчас мог предложить ей что-то, что бы удержало девушку рядом, до конца тура. Хоть бы свои знания - а большего он дать, в принципе, не мог. Хотя... Байройт, но он не мог выдавить это из себя. Знал, что это будет не по-настоящему, потому что Рей за Байройт отдаст все. А он хотел, чтобы она хотела побыть с ним по-настоящему, а не за фестиваль или пару уроков. Он хотел, чтобы она его рассмотрела. Хотя, в принципе, все, что нужно, он ей показал, когда девушка смотрела. Свое чудище. А того одинокого Бена, который внутри него по-прежнему был ребенком, боящимся темноты, он слишком глубоко спрятал. Он и сам-то его рассмотреть не мог, куда уж ей. “Не уходи, Рей, - неожиданно подумал Кайло, ощущая стену между ними. Видя, как она смотрит в окно и ждет, как бы поскорее перестать делить с ним пространство. Она закрывалась от него. Не просто закрывала двери и окна. Тушила свет, задула свечи, спряталась внутри, в тенях своего стыда и обиды. Погасила свет, чтобы он не подсмотрел, что у неё в душе. И это так ранило. - Побудь со мной, помолчи, поругайся, сделай, что хочешь. Только не уходи. Не оставляй меня в этой темноте опять. Я больше не могу так. Не могу больше жить в тоске и одиночестве. Я устал пить, устал злиться, устал...уставать. От себя устал. Просто прикоснись ко мне. Подержи за руку. Забери, все, что нужно, только не уходи. Побудь со мной до конца тура. Нет? Ну хоть пока мы не доедем. Тоже нет? Ну, конечно, нет, я понимаю. Сам все испортил. Знала бы ты как мне, на самом деле, жаль.” - Послушай, все можно исправить. - Ты прав. Ты можешь держаться на расстоянии, можешь попробовать не называть меня "идиоткой" или перестать срывать на меня свою злость, - сухо предложила девушка, хотя больше всего на свете не хотела дистанции между ними, но какой у неё был выбор, когда всякий раз Кайло, приближаясь, ранил её. - Я понимаю, Рей. Знаю, что неправ. Я знаю, quia peccávi nimis cogitatióne, verbo et ópere: mea culpa, mea culpa, mea máxima culpa**, - вдруг пробормотал он, продолжая легко перебирать розарий, как католик, ищущий опору. Рей знала уже, что, как и Бен, этот мужчина обращался к операми или к цитатами, когда максимально не имел собственных слов. Видимо, ему в самом деле жаль. - Я не обижу тебя, обещаю. Больше нет. Буду держаться на растоянии. Кайло вдруг наклонился, отчего девушка застыла, но вместо неё он поцеловал крестик и отпустил розарий. Затем поднялся, забрал с полки свой небольшой чемодан - вещей у него было совсем чуть-чуть с собой - и отправился куда-то из вагона, накинув капюшон. Рей в расстерянности посмотрела ему вслед, касаясь пальцами металла, согретого его губами и виной. Внутри что-то взорвалось, сломалось, рухнуло. Это было слишком. Телефон зазвонил ещё раз. В этот раз это был не будильник. Кин. - Привет, cheri, - моментально ответила девушка, продолжая смотреть на закрывшуюся дверь вагона. Куда он ушел, этот Кайло? - Да, отлично доехали, спасибо. Слушай, Кин… я через четыре дня буду в Лондоне на сутки. Встретишь меня? Супер. И не дослушав “целую”, Рей оборвала связь. Закрыла глаза. Ей пора было разорвать этот порочный круг боли, и начнет она с Кина. Сначала с него. Им давно нужно поговорить. А потом... потом она посмотрит, как их с Кайло дистанция сократится, когда на неё хоть не будет давить совесть. Что будет, пока они будут максимально на расстоянии, - пройдет наваждение или притяжение станет очевидней. А что случится, когда перестанут держать её, эту чертову дистанцию? Наступит ли очередной рассвет, где начало времен застыло на краю мира, или случится настоящий взрыв, тянущий за собой тот самый, предсказанный музыкой Вагнера, конец всему? Если юный Бен мнил себя богом света, то каковы будут сумерки этого самого бога? В какой тональности? *но это ничего (фр.) ** что я согрешил много мыслью, словом и делом. Моя вина, моя вина, моя величайшая вина (лат.) - часть покоянной молитвы Confiteor. *** переигрывается название заключительной оперы в цикле Кольцо Небелунга - "Сумерки Богов" *** Привет вам, наши дорогие читатели. Те, кто следят за мной в инсте, думаю, немало удивились выходу главы - вчера я обещала, что её не будет, а потом, знаете, как-то все сложилось. Пару бокалов огуречного мартини, и можно сотворить и не такое, преодолев жаление спать. Я знаю, что многие из вас ждали этих флешбеков наших персонажей. Я колебалась, нужны ли они, а потом мы с бетой решили, что без них история будет обворованной. Да, вроде и так все эти эпизоды уже были ясны вам, но хотелось немного заглянуть в те волшебные шесть деньков и, надеюсь, вы получили такое же наслажение, как и мы. Хорошей и легкой вам недели!