Люминесценция

Прозрачный - это начало или конец всего. Цвет максимальной честности, который мы не любим примерять на себя, ведь за ним нечего больше прятать. Прозрачность делает нас уязвимыми и бесстрашными, смелыми и напуганными, открытыми и... максимально закрытыми. Но даже в прозрачности есть своя тайна, если её умело передать. Лондон. Начало мая Лили вышла на крыльцо, чтобы подрезать цветы, и наткнулась взглядом на мужчину в сером, который просто сидел на лавочке и смотрел себе под ноги, будто красота сада его не интересовала. - Доброе утро, мистер Рен. - вежливо поздоровалась экономка. - Доброе, Лил. - кивок и такая же отстраненная вежливость в ответ. И пустота в глазах, которая кричала, что это утро - не доброе. Как и прошлое. И позапрошлое. И дальше, дальше, дальше... Женщина подрезала тянущиеся к солнцу цветы, изредка бросая взгляд на загадочного человека. Он находился в их реабилитационной клинике вот уже почти пять месяцев. Всегда был молчалив, вежлив, равнодушен. Никогда не кричал на неё в приступе необузданной ярости, как многие гости, когда их накрывала ломка. Ничего не крушил в своей комнате. Не совал деньги в карман, чтобы она втихаря пронесла ему смэк или хотя бы косяк. Заговаривал с кем-то, если к нему обращались напрямую, сам никогда не инициировал бесед. Забавно, могло показаться, что этот пациент идет на поправку, у него нет больше тяги к алкоголю или наркотикам, он, вроде, исцелился. Но Лили казалось, что вот у данного человека не было больше тяги ни к чему. Он просто жил по инерции, но почему-то его врач, который, как и все здесь, получал бешеные деньги, не принимал это безразличие ко всему за апатию. Считал, раз пациент не умирает от желания занюхать дорожку и работает, то всё в норме. А работал Кайло Рен очень много. Лили почти всегда видела его с ноутбуком, где он либо что-то делал - рисовал, вроде, непонятные вещи, либо проводил совещания, судя по наушникам на голове и коротким, отрывистым "да", "нет", "не годится", "херня", "может сработать". При всем этом, его никто не навещал, кроме похожего на него мужчины, но он, вроде, больше никого и не ждал. Даже того редкого гостя переносил с трудом и всегда пытался побыстрее избавиться. Лили привыкла, что наркоманы - ох, то есть, пациенты - делились на две группы. Те, у кого были дружные семьи, которые приходили и поддерживали даже самых опустившихся и не особо заслуживающих такого внимания, как бы жестоко это ни звучало. И те, у которых не было никого, что тоже было не странно. Жить с зависимым человеком ведь то ещё испытание, и мало кто выдерживал до конца. В таком дорогом реабилитационном центре, как этот, где Лили работала последние два года, одиночек почти не было - обычно наркоманы спускали все деньги на дозы, потому лечение оплачивали те верящие безумцы, которые от них не отказывались. Наверное, потому Кайло Рен так и выделялся. Он был тем немногим, кто боролся с зависимостью и демонами сам по себе. Странным было то, что он действительно никогда не смотрел в окно с ожиданием, как делали другие одиночки в слепой надежде, а его собранность, выбритость да аккуратная рубашка появлялись только когда у него были те видеоконференции. В остальное время он ходил со щетиной, в толстовке и подальше от комнат посетителей. Всего раз Лили увидела в его глазах странную вспышку радости, когда он, сидя вот на этой же скамейке, завидел кучерявую девушку, которая кинулась обнимать другого человека. Женщине на секунду стало жутко от того, как быстро надежда сменилась болью, как жадно и долго он смотрел на чью-то жену или подругу. Но потом пациент тряхнул головой, моргнул, и пустота вернулась. Стала, кажется, даже темнее прежней, но, возможно, это Лили себе надумала. Ей было не сложно угадать причину такого взгляда, ведь именно она убирала комнату Кайло Рена. Комнату, в которой почти не было личных вещей, кроме ноутбука. Он не заставил стол приятными мелочами, не повесил какую-нибудь открытку или картину на стену, ничего. Будто у него ничего и не было, но это было не так, потому что в одной из тумб он хранил, наверное, три самые ценные вещи, которые почему-то спрятал от самого себя. Там лежала свеча в тяжелом темно-красном стекле, которая сладко пахла, но этот аромат ни разу так и не наполнил комнату, поскольку фитиль был не подожженным. И обычный снимок из фотобудки, где этот мужчина счастливо улыбался, и его целовала веселая девушка. То, что эти двое были безумно влюблены, было видно даже такому не психологу, как она. И что у девушки кучерявые волосы, Лили тоже заметила, потому ей было понятно, что он, хоть никого и не ждет, но кого-то так и не забыл. Ещё женщина обратила внимание, что единственная вещь, пропадающая порой из тумбы, чтобы очутиться на запястье пациента, - это розарий, которого он касался с едва заметной улыбкой, полной тоски и боли. В том розарии был один прозрачный камень, и было несложно понять - мужчина бы себе такой не выбрал. Он явно тоже был связан с той девушкой, по которой этот замкнутый пациент тосковал так сильно, что, невзирая на то, что выздоровел, не возвращался домой. Так порой бывало - гости боялись, что не справятся с демонами, и потому продолжали жить на реабилитации. Или их просто никто не ждал, и они прятались от одиночества, которое иногда ведь убивало сильнее любого наркотика. Порой Лили восхищалась любовью, которая была такой преданной. Её собственный муж изменял ей, потому, наталкиваясь на работе на проявления искренности, Лили терялась. Её удивляло, что у наркоманов была душа. Но, с другой стороны, красивое фото из прошлого всегда было чем-то жутким в настоящем. Не зря же Кайло Рен был одинок. Может, девушка умерла. Или он тоже ей изменял. Или избивал, потому что та просила его бросить употреблять. Или она его предала. Чужие любовные истории обычно были не такими уж и красивыми при ближайшем рассмотрении. Но все равно в глубине души Лили симпатизировала этому мужчине, который всегда оставлял ей приличные чаевые, и желала, чтобы однажды он уехал из их клиники счастливым человеком. Но шли дни, и человек, погруженный в работу да самого себя, оставался здесь, в четырех стенах, все реже выходя погулять в парке, потому-то она и удивилась, встретив его сегодня, такого тихого и почти серого от недостатка свежего воздуха. Лили в который раз пыталась понять, почему его врачи не паникуют. Обычно такое равнодушие было не признаком выздоровления. Ясно же, что рано или поздно человек сорвется, вколет себе дозу героина и тут же умрет. Рано или поздно, но все они выбирали этот выход. Все, кого никто не ждал. Все, кто уставали. Все, кто прятали в тумбе осколки счастья, которое разрушало их изнутри. Тишину нарушило тихое жужжание телефона пациента. Он не спешил брать трубку. Видимо, ему нравилось сидеть и дышать. Не хотелось работать. Но с третьего звонка, отдавая дань настойчивости, он нехотя потянулся к смартфону. Когда Кайло Рен принял звонок, Лили увидела, как изменилось это всегда спокойное лицо. Как вспыхнули пустые глаза. Как загорелся в них какой-то свет. Как он сильнее прижал телефон к щеке, не замечая, что давно разбитый экран впивается в кожу. И Лили вдруг поняла. Это она. Та девушка с фото. Она, наконец, объявилась. А потом женщина вскинула голову и увидела то, чего пациент, сидящий спиной ко входу в здание, видеть не мог. Его тоска, мечта, или как там он её про себя называл, стояла на лестнице. Она таки пришла, хотя её не звали да не ждали. Красивая, кучерявая, в зелёном пальто. И хоть улыбка, с которой девушка смотрела на пациента, была настороженной, она вся каким-то странным, загадочным образом будто была охвачена сиянием, что было непривычно в столь скорбном, сером месте. Пока он прижимал телефон к себе, видимо, пытаясь быть ближе к сокровенному для себя человеку, тот человек уже был на расстоянии пары десятков шагов. "Да обернись же ты", - хотелось прикрикнуть на него Лили, но женщина, конечно, этого делать не стала, поскольку не имела права вмешиваться, а посетительница, похоже, никак не могла набраться решимости, чтобы сказать "вот она, я". Но, видимо, связь между ними была так крепка, что мужчина ощутил то ли её присутствие, то ли просто взгляд, и повернул голову. И резко опустил телефон. Замер, с минуту недоверчиво рассматривая стоящую и взволнованную девушку, которая так на него смотрела, будто он заменял ей весь мир в эту секунду. А потом она сделала первый шаг, и это заставило мужчину очнуться. Он очутился возле неё практически моментально. Посетительница, улыбнувшись уверенней, раскрыла навстречу объятия и тут же обвила мужчину за шею. Лили, наблюдая за тем, как Кайло Рен бережно, аккуратно прижимает к себе эту девушку, а та в ответ быстро целует его, куда может дотянуться, - в щеку, в нос, в губы, сначала улыбнулась. Этот одинокий человек, держащий в кольце рук эту забавную кучерявую девушку, вдруг стал каким-то целостным. В одну секунду. Но потом Лили увидела выражение лица мужчины, который поглаживал девушку, спрятавшую лицо в его толстовку, и сердце её упало. Она поняла, что он не уйдет с этой посетительницей. Впервые Лили поняла, что Кайло Рен не просто так никого не ждал. Не потому, что кто-то не мог его простить. Потому, что он не простил сам себя, и вот этот визит сейчас лишь усугубит его боль. - Вот уж правду говорят - благими намерениями в ад дорога… Ох, милая, зря ты это сделала. Теперь ведь все будет только хуже. *** Кайло впервые за пять месяцев сидел в комнате для посетителей. Его изредка навещал только Кардо, а с ним он мог решать дела или молчать и в своей комнате, но Рей туда он отвести не мог, это было бы странно, потому они сидели друг напротив друга среди бежевых стен, наверное, призванных успокаивать нервы, и очень-очень нервничали. Сейчас, когда радость и шок от встречи прошли, привычный вакуум стал затягивать Кайло обратно в прострацию, где ему было не так уж и плохо. Он все ещё ощущал на лице тепло от тех многочисленных поцелуев, которыми Рей его наградила, вцепившись в него, будто он мог куда-то деться. Ощущал, и это его уничтожало. Он столько усилий приложил, чтобы вытравить из себя воспоминания об этом. Хуже всего было осознавать, что этот короткий эпизод их встречи он сохранит внутри себя, чтобы перебирать, как четки проклятого розария. Как он перебирал остальные счастливые моменты, которые ещё не выветрились. Мужчина, спрятав руки под столешницу, не смотрел на Рей, хоть ему очень хотелось. Но он даже на фото её смотреть без чувства вины не мог, что уж говорить о настоящей девушке, которая не была миражом, потому что миражи к нему тоже больше не приходили. К нему никто не приходил, и его это устраивало, потому что смерть - дело одинокое*. Ему просто хотелось тихо истлеть. Без посторонних взглядов. Без неё. Не хотел, чтобы она знала, видела, была причастна. Всё потому, что не удержался. Не смог в Венеции, преодолев боль, подняться. А ведь Рей, забрав себя, оставила ему надежду. Тот лунный камень был для него хлебной крошкой, по которой можно было отыскать дорогу назад, но он трусливо предпочёл кокаин и сам не заметил, как в какой-то день вместо порошка пересел на иглу. То ли у дилера не нашлось чего-то почище, то ли ему было плевать, как себя спасать или травить. Кайло даже не помнил, как очутился в Париже. Ему казалось, что он не покидал номер в Венеции неделями, а в одно утро проснулся, и вокруг был Париж. Сверкающий, наряженный к празднику Париж, стучащий в окно. И белые простыни. И La Bohème в голове. Только рядом никого не было. Не было прекрасной валькирии, которая что-то шептала бы ему на своём родном языке, наклоняясь за поцелуем и щекоча кудрями, падающими на лицо. Он не знал, какой ветер занес его сюда, в этот проклятый город, но в тот день, впервые за месяц или сколько там бездумного употребления, ощутил, как розарий вдруг давит тяжестью. Как та светлая бусина сводит с ума, хотя она лишь весело ловила лучи света и, преломляя их внутри себя, возвращала в виде разноцветных бликов на стену. Эти блики были для Кайло не только единственной гирляндой в преддверии наступающих праздников, а в принципе единственным источником света. Так человек, создающий свет и живущий в темноте, мог часами после очередной введенной в себя дозы бездумно крутить лунный камень, любуясь тем, как красивы грани внутри этой прозрачности. Он ещё мог оценивать красоту, это не стерлось из него, потому он и любовался, бесконечно скучая по Рей и словно налаживая с ней какую-то свою, особую связь сквозь пустоту и гробовое молчание номера, в котором они тогда счастливо смеялись, занимаясь любовью. Здесь больше никто не смеялся. Но любовь ещё осталась. Любовь Рей к нему. И его к ней. Чувство с привкусом отвращения к себе. И эта любовь однажды вытолкала его не только за дозой, но и на прогулку по праздничному городу. Опершись о перила какого-то очередного важного моста, игнорируя веселых туристов, Кайло наблюдал, как вспыхивает огнями Эйфелева Башня, и вспомнил, что девушка рассказала ему в их последнюю встречу. Что она впервые увидела его работу именно здесь, в Париже, когда ему довелось разрисовать железное кружево во все цвета невесомости. В тот вечер Кайло невесело рассмеялся. Прощальный секс с Рей он не помнил, за что презирал себя. Он остался просто теплым, разлившимся в душе ощущением, а вот эту фразу не забыл. И, вернувшись в номер, он связался с представителями муниципалитета Парижа, которые уже не первую неделю пытались уговорить его повторить сотрудничество, и, даже не глядя на контракт, согласился разрисовать Башню к Рождеству. Эта кратковременная цель просто околдовала его, напомнив, что он ещё на что-то годится. В те три дня Кайло пил больше обычного. И, зло смеясь, вводил героин через иглу под возвышенное пение пилигримов из "Тангейзера", которые рассказывали о своем паломничестве. Кайло вслушивался в музыку с любопытством садиста. Он получал особое удовольствие именно от этой оперы, ведь Вагнер со своим состязанием певцов в Вартбурге** познал-таки просто грандиозный, скандальный провал в Париже. Сам Кайло провала не планировал. Покуривая и касаясь розария, разговаривая в темноте и доверяя пустоте те слова, что он не поведал своей детке, Кайло наносил на неудобную конструкцию чокнутого Эйфеля сюжеты из 84-х панно, которые изображали сцены Нового Завета. Так он пытался идеально воспроизвести тему южной розы***. Работать над библейскими историями, при этом находясь в гроте Венеры****, было святотатством, но Кайло, уже давно продавший душу Тёмному Карнавалу, не беспокоился. Он всё равно жил в аду. Но при этом не всё внутри покрылось копотью после того пожара, сжегшего его сердце. Какие-то жалкие обрывки света ещё остались, и в те три дня Кайло отдал их, развесил по Эйфелевой Башне, чтобы разбавить яркие витражи спокойным шафраном и праздничным золотом. Он специально добавлял туда эти цвета, которые теплились в нём, чтобы Рей, если она, конечно, прилетит в Париж на Рождество, подумала о нём, зацепившись за оттенок той их ночи. Ему хотелось, чтобы в Сочельник он был не одинок, чтобы кто-то о нём подумал и согрел мысленно. Кайло знал, что почувствовал бы, если бы она вспомнила. Точно бы почувствовал. И мечтал, чтобы в ответ она никогда не ощутила, как сильно он скучал по ней. Как у него болит всё тело, и как он одновременно парализован своей потерей. Не удивительно, что в Сочельник всё и закончилось. Что именно в вечер, когда людям положено было быть с самыми родными, Кайло сорвался. Он держался до последнего. Сидел у себя в номере на подоконнике, смотрел на мерцающую вдали Эйфелеву Башню, которая была прекрасна, медленно ел форель в миндальном соусе из того самого бистро на площади Тертр и ощущал лишь одно - рыба холодная. Потому что он опоздал, пока помогал настраивать всё световое шоу, и еда, заказанная на вынос, остыла. Дальше Кайло не помнил ничего. Только иглу в вене, и что он не смотрел на бусину из лунного камня, когда вводил очередную дозу. Не держался за любовь. Ни за что не держался. Просто вводил. Без суицидальных мыслей. Бездумно. Хотел забыть, что одинок. Хотел поймать кайф и оживить воспоминания той ночи в этом самом номере. Вернуть её. Хоть на секунду. В ту ночь Кайло просто хотел немного рождественской магии и валькирию в виде подарка под ёлку. Но не вышло. У него не было ни Рей, ни ёлки. Он был один во мраке, и ни единая капля света, созданного им и освещающего весь Париж, больше не долетала, хоть шторы были распахнуты. Он словно утратил эту способность в секунду - видеть яркость. Будто ослеп. Мужчина знал, что его едва откачали в клинике. Это было чудом, и это наивное слово из уст Кардо, который примчался через океан и сквозь похмелье, рассмешило Кайло. Потому что "Хор Пилигримов" не звучал, чуда не было, ведь посох не расцвел*****, а значит, надежда канула в лету. Мужчина и сам не понял, отчего столько шума вокруг банального передоза. Не первый и не последний. Но в то зимнее утро его друг был категоричен, что с него хватит, и пора пройти реабилитацию. Кайло пожал плечами. Реабилитация без желания всегда была провальной идеей, и та клиника в Париже не стала исключением. Он психовал, его ломало, он ругался, крушил все вокруг, умирал и воскресал. Словом, никак не помогал своим врачам и лез на стенку в поисках дозы, которую порой приносили продажные медсестры. Те жуткие недели были истинной пыткой, но хуже было потом, когда в одно прекрасное утро Кайло проснулся и понял - он ничего не хочет. Даже наркотиков. И ничего не чувствует. Стерлось всё. Будто он сам весь стерся. Словно личности больше не было. Ни Монстра. Ни Кайло Рена. Ни даже Бена Соло. Остался просто человек с розарием в руке. Без прошлого. И без будущего. Только он. Набор рефлексов. Осколки разбитого таланта. Да руки в следах от иголок. Придавленный, раздавленный собственной никчемностью и слабостью. Через месяц Кайло переехал в Лондон, и его новым домом стал этот реабилитационный центр. Он ведь был конченым наркоманом, и так было спокойней для всех. Быть под присмотром. В месте, где о нём...заботились, ведь он так устал жить один в темноте. А так - даже где-то рядом с девушкой, которую он снова подвел. Но к которой он всякий раз возвращался в мыслях, когда нужно было работать. Только в дни, когда ему приходилось браться за схемы, Кайло позволял себе мысленно переживать свою близость с Рей. Он доставал розарий и снова вертел его в руках, и эта медитация была сродни наркотическому опьянению для его разума. Ещё реже мужчина доставал тот их снимок из фотобудки. Ему было интересно, что со своей копией сделала Рей? Он вот хранил, порой удивляясь своей улыбке, потому что в тот день девушка напомнила ему - он умеет улыбаться. И быть счастливым умеет. Им тогда было так хорошо, дьявол, как же хорошо. Рей умела улыбаться всегда. Даже сейчас улыбалась и сияла. Он это краем глаза видел. Те две её особенности, за которые и полюбил. Странно, а ему казалось, что он не различал больше сияний, а нет же. Люминесценция Рей опровергала то, что он внутренне ослеп. Что-то в нём ещё осталось. Откуда она здесь взялась? После своей передозировки он же даже сменил номер. На случай, если Рей захочет вдруг позвонить, чтобы все концы были обрублены окончательно. Там, на очередной реабилитационной койке, он, наконец, узнал себе цену, и та была невысока. В один день он шёл по коридору и увидел плачущую молоденькую девушку, от рыданий которой даже у него сжалось сердце. В ту минуту Кайло дал себе слово, что никогда, никогда детка не будет вот так безнадежно плакать из-за его слабости. Он ни за что не протащит её через ад реабилитации. И хоть он почти постоянно скучал по ней, слово своё держал. Желал в душе увидеть ещё хоть раз, но не позволял себе даже мысленно заикнуться и написать на номер, который знал наизусть. Это было сложнее, чем отказаться от наркотиков. Достойное наказание. - Я… Ох… Может… - её голос звучал непривычно нервно, но все равно так знакомо. Тепло. - Зачем ты здесь? - спросил Кайло и внезапно мысленно рассмеялся. Эту фразу задавали всем наркоманам. Зачем вы здесь? Что вы здесь делаете? И никто никогда не мог ответить корректно и внятно. Он лично лишь спустя много дней смог сформулировать, что дело было не в Рей. И не в одиночестве. А лишь в том, что всю жизнь он не мог принять себя, да только от такого ответа исцеления не случилось. Осознание было лишь фактом. - Я скучала. Боже, как же я по тебе скучала. Прости, что… - Рей махнула рукой, пытаясь охватить руками ответ. Прости, что ушла? Прости, что ты остался с этим один? Прости, что все еще люблю? Прости, что я пришла? - Детка, давай перейдем к той стадии, где я говорю "спасибо, что навестила", а ты уходишь, ладно? Зачем нам мучаться этим неловким разговором? Нам же обоим в тягость. Рей осеклась и моргнула. Восемь месяцев. Целых восемь месяцев она его ждала, а устав ждать, - искала повсюду, натыкаясь на короткие гудки или “мистер Рен сейчас в отпуске”. И лишь Кардо подсказал ей путь, который оказался ближе, чем она думала. ...Та встреча, на самом деле, была ужасной. Она работала на очередном концерте, разрываясь, как и всегда, между учебой у Люка и своими обязанностями локального промоутера, когда увидела знакомый логотип рыцарей Рен на площадке. У неё аж сердце остановилось. Оказалось, это был Кардо, который прилетел осмотреть концертный зал, чтобы нарисовать схему под какой-то осенний концерт - какой именно, Рей не услышала. - Как дела, детка? О, вижу, прекрасно. - окинув её быстрым взглядом, усмехнулся Кардо. Она правда выглядела хорошо. Плюс два часа ко сну и отсутствие перелетов шли на пользу. - Слышал, тебя взяли в джедаи, да? Здорово-то как, поздравляю. А как там Кайло? Рей, которая хотела задать тот же вопрос, опешила. Взгляд у Кардо был прищуренным, тяжелым, презрительным. Будто он в чём-то обвинял её, потому что вряд ли лучший друг или заместитель по работе не знал, "как там Кайло". Сердце пропустило удар. - Надеюсь, хорошо. - у девушки не было желания играть с Кардо в его игры, потому она посмотрела на него, желая увидеть во взгляде, что, да, хорошо. Что он забыл её и счастлив. - Что, так занята, что не нашла времени даже навестить и спросить лично? Струсила посмотреть ему в глаза? - с издевкой продолжил мужчина, и Рей так растерялась от слова "навестить", что даже не оправдалась, что последние месяцы только то и делала, что пыталась связаться с Кайло, который не боролся за неё, но ей было плевать. - Ну да, все, что тебе от него было нужно, он отдал. Зачем навещать, правда? - А можно? - только и спросила она, всё поняв по тяжелому взгляду Кардо. Ей не нужно было спрашивать, где навестить. Ясно же было, что, скорее всего, в больнице или реабилитационном центре для наркоманов. И было начхать, куда лететь. Да хоть на край света. - Ну…он будет рад мне? Я не сделаю хуже? - Хуже, чем ты наделала сейчас? Это разве возможно?... - Спасибо, - вдруг сказала Рей, и эти слова, наконец, возымели эффект. Кайло повернул голову и посмотрел на неё. В пустом взгляде мелькнуло недоумение. За что же она благодарила его, ведь он - сплошное разочарование. - За что? - За Париж на Рождество. Я бы твой свет узнала из миллиона. Это звучало признанием на весь мир. Признанием, нарисованным в небе. Обещанием, что у нас всегда будет Париж. Я была тронута. Словно ты коснулся меня сквозь расстояние, и мне впервые с конца тура не было одиноко. Лучший подарок на Рождество. Кайло склонил голову чуть в сторону. Надо же, она правда была там и всё видела. А он ошибся в себе, потому что не почувствовал её. Да это и не странно. Он ничего же не чувствовал. И всегда ошибался. - Пожалуйста. Как успехи у джедаев? - сменил тему Кайло. - Мир полон слухов, что у тебя будет премьера. Он задумчиво посмотрел на девушку. Она с любопытством смотрела на него. Кайло понял, что Рей, если и догадывается, как попала в джедаи, то, к счастью, не подозревала, кто сделал все возможное и невозможное, чтобы якобы Люк устроил ей дебют в последний день мая в одном из небольших театров Лондона. Та сделка обошлась мужчине дешевле, чем предыдущая. К счастью, дядю ещё интересовали деньги. - Да. Я потому и пришла. С приглашением. - девушка порылась в сумке и протянула ему конверт. - Если ты найдешь время или посчитаешь нужным - будь моим гостем, Кайло Рен. Пожалуйста. - Дурным гостем******, разве что, - ухмыльнулся он своей ублюдочной улыбкой, за которой скрыл, что ему не по себе. Вот надо же. Она снова, снова приглашала его. - Рей, я уже перерос "Вино из Одуванчиков", спасибо. Как ты понимаешь, на реабилитации никакой алкоголь нельзя. Даже тот, который 57 года. Конверта Кайло не коснулся. Его до сих пор удивляла мысль, что девушка выбрала Брэдбери. Словно возвращалась к их истокам. Будто пыталась найти парня в теннисных туфлях. - Я всё волнуюсь, что провалюсь. Никто не ходит на новые имена. - вдруг поделилась девушка своим главным страхом. - Так будь Сальери*******. Схитри и привлеки к себе внимание. Поставь на афишу имя Люка, а потом выйди на поклоны. Это поднимет скандал и резонанс. Что ж, он тоже умел возвращаться к истокам. Их первая нормальная беседа была связана с Антонио Сальери, и сейчас это было сигналом - "Я все помню, Рей. В этот раз я забыл только секс, а остальное, каждый момент, наполненный тобой, я сохранил, ведь ты - моё лучшее воспоминание". - Или тебе не так и понравилось быть джедаем, а, детка? Валькирией оказалось быть куда оригинальней, правда? - Я не хочу об этом говорить. - вдруг наступила очередь Рей прятать глаза, и Кайло насторожился. - Скажи мне правду. - он мог говорить жестко. Умел надавливать. Не оставлять выбора. - Тебе там плохо? Так уходи. Не трать жизнь на то, что тебя не стоит. - Ты так дорого заплатил за моё место в школе. Как я могу теперь уйти. Да, Кайло, я все поняла, увидев Сенту в руках какого-то бездарного мальчишки. Как ты мог так бездумно распорядиться скрипкой. У меня даже таланта нет такого, чтобы окупить подобный жест. - Думаю, таланта нет у Люка, и тебя это разочаровало. - констатировал мужчина, вдруг сообразив, что снова загнал её в ловушку, и чуть не взвыл от злости. Выходит, в джедаях ей было плохо, но уйти не могла из-за того, что он принес жертву. Да что же это за ебаный порочный круг? - Если ты это поняла - Сента исполнила свою миссию. Все, что было важно мне, - чтобы до тебя дошло, как давно джедаи Люка устарели. Их рамки - не для истинных талантов. Вот и весь мой месседж. Здорово, что ты уловила. Нечего тут стыдиться. Потому бросай их к чертям. Но сначала премьера. Предложи Люку этот ход. Ему понравится. Ему все понравится, что связано с его именем и возможностью прозвучать. - Да на хер Люка. Кайло. Поговори со мной! - она вдруг не выдержала и грохнула ладонями по столешнице. Отчаянно и зло. - Поговори со мной по-настоящему! Посмотри на меня. Ну же. Ты же смотришь мимо. Девушка встала и подошла к нему. Коснулась ладонями лица, рассматривая. - Вот же я, Караян. Почему ты не смотришь? Почему? Если ты ненавидишь меня за то, что я ушла... - Крошка, не стоит, - он все так же не смотрел. Потому что пустыми глазами ничего не мог увидеть. - все хорошо. Никто тебя не ненавидит. Ты поступила верно. Если бы можно было, я бы тоже себя бросил, но видишь - это не так просто. Он бережно отстранил её теплые, желанные ладони от себя и опять, сцепив пальцы между собой, спрятал руки под стол. Это был жест не Кайло. Это был жест наркомана, привыкшего скрывать синяки от уколов рукавами. Попытка спрятать то, что у всех было на виду. Рей вздохнула. Она и не представляла, что он упал настолько. Теперь ясно, почему даже не хотел смотреть на неё. Почему сменил номер и не желал общаться. Просто не хотел быть в её глазах только ничтожным наркоманом. Не потому, что ему нравилось быть гением, нет. А потому, что не желал, чтобы она сама себя возненавидела за такой глупый выбор, благодаря которому лишилась стабильности. Эта его преданность была...трагичной для них обоих. - Кайло, пожалуйста. Скажи, что тебе нужно, и я… - Да ничего мне не нужно. Я в порядке. Я под присмотром. Все хорошо, Рей. Мне классно. У меня куча заказов. Всё хорошо. Я вообще не понимаю, откуда ты здесь взялась. Это ведь Кардо, да? Что он тебе сказал? Не стоит его слушать, Кардо всегда говорит глупости. - Просто указал направление. - Понятно, - он вздохнул и замолчал. Рей вернулась на своё место. - Здесь хорошо. Только скрипки не хватает. Не вздрагивай, я не о Сенте. Просто играть не дают. Наверное, думают, что можно себе вскрыть вены смычком. Бред такой. Кайло даже усмехнулся. Рей поняла смысл фразы. Ему не хватало только скрипки. Не её. Она была чужой, ненужной здесь. А так хотелось помочь. - Если мы исчерпали тему обо мне, ладно, давай поговорим о тебе. Ты нашла новую квартиру? Она красивая? Светлая? Как вообще живешь? У тебя кто-то есть? Чем ты занимаешься, кроме джедайских обучений да концертов. От неожиданности Рей рассмеялась. Вопрос "у тебя кто-то есть?" прозвучал между прочим, но они оба знали, что случайным не был, и ответ только на него и волнует Кайло, который тут же нахмурился. Зачем это спрашивать было? - Ну, если спиритические сеансы с Караяном и сны не самого пристойного содержания можно считать отношениями, то да, ты. У меня все ещё есть ты. Она так просто это сказала, словно не было восьми месяцев. Словно ей не нужно было держать его за руку, чтобы считать их парой. Кайло тоскливо улыбнулся. Надо же, она ещё видела сны. Хорошие, плохие, сексуальные. Хоть какие-то. Он, закрывая глаза, видел пустоту. - Тогда считай, что у тебя никого нет, Рей. - Кайло, прекрати. Не говори, что ты снова будешь разводить тему "я - монстр", и… - Я - не монстр. - вдруг чётко сказал он, а про себя добавил "я просто больше никто. Наркотики уничтожили мою личность. Уходи. Просто уйди. Не мучай нас обоих". - А жаль. - вдруг с каким-то безразличием сказала девушка, качая головой. - Монстр бы боролся. Боролся за себя. И за любовь, ведь он умел любить. Мне жаль, что его не стало, Кайло. Девушка поднялась. Подошла к мужчине. Обняла. Поцеловала в макушку и ушла. Не оборачиваясь. Он впервые стоял у окна и смотрел. Смотрел вслед девушке в зеленом и, хоть было больно снова оставаться в одиночестве, знал, что поступил правильно. Его место было здесь, а её - за этими стенами. И всё же, он стоял у окна. Рей давно ушла, а он смотрел, пока не стемнело, после чего вернулся в свою комнату и долго не мог уснуть. Слишком много света Рей оставила на нём своими руками, губами, словами... ...Через два дня Кайло Рен, вернувшись в номер, обнаружил на кровати самую обычную коробку. Удивившись, открыл и вздрогнул. Там лежал знакомый футляр. Руки неожиданно задрожали. Впервые за пару месяцев. Он знал, кто там, на расстоянии в один щелчок замка. Сента. Его Сента. И знал, кто вернул её. Он сказал Рей о скрипке, чтобы оттолкнуть, а она снова всё перекрутила и сделала по-своему. Видимо, помня, что он так выражал свои эмоции, и подбивая его через скрипку рассказать хотя бы самому себе, что он чувствует. Даже если рассказ снова будет лишь о боли. - Привет, моя дорогая Сента. - странно вздохнув, прошептал мужчина, ласково касаясь инструмента и...нахмурился. Что-то было не так со скрипкой. Она была такой же, но Кайло явственно ощущал изменения. Крутил в руках и никак не мог сообразить, что произошло, что изменилось, что было ново. А потом вдруг понял, вспомнив, что, если её прислала Рей, каким образом она бы передала ему послание. Мужчина дернул штору, отделяя себя от солнечного света. Потом щелкнул выключателем и рассмеялся. В темноте поверх его надписей, нанесенных в юности, яркой, люминесцентной краской шла другая, сделанная той, родной рукой. “Из Тьмы рождается Свет. May the Force be with You”. Удивительное дело. Побывав здесь, в самом центре его падения, она все ещё верила. Ему. В него. В них. Она все так же была с ним. Единственная, которая не уходила на самом деле ни на день. Кайло, бережно положив Сенту, открыл свою тумбу и достал свечу. Поискал спички и зажег. Впервые за восемь месяцев запах не вызвал ни стыда, ни раскаяния, ни вины. Только ностальгию. И, прижав скрипку к подбородку, мужчина заиграл. И в этот раз Дьявольские Трели звучали вызовом, не болью. Вызовом не миру, нет. Себе. * отсылка к книге Брэдбери с таким названием ** полное название оперы "Тангейзер или состязание певцов в Вартбурге" *** один из старейший витражей Собора Парижской Богоматери. **** грот Венеры - место, где Тангейзер в наслаждении проводил свою жизнь в самом начале оперы. Кайло, конечно, находится в гроте Венеры чисто духовно, имеется в виду, что он прослушивает именно этот эпизод оперы, не более. ***** тема с расцветающим посохом - одна из ключевых в "Тангейзере". Когда герой приходит молить прощения у Папы Римского, тот говорит, что грехи его будут отпущены, когда расцветет его посох, что, как вы понимаете, нереально. Но, кстати, когда в конце оперы Тангейзер умер, и так и случилось))) ****** вдруг кто забыл, что "Надвигается беда" в одной из версий перевода звучит как "Жди дурного гостя". ******** итак, что сделал Сальери? Это очень знаменитая история. В 1784 году в Париже состоялась премьера оперы "Данаиды", которая имела оглушительный успех. Эту оперу написал, как сообщали афиши, маэстро Глюк. Однако после премьеры появилось заявление композитора, что он не выполнил этот заказ и передал его своему ученику Антонио Сальери, который и есть истинный автор музыки к "Данаидам". Руководство театра было в курсе подмены, но не меняло имя на афише, чтобы не отпугнуть зрителя, ведь Сальери тогда был очень молод и не знаменит. С той оперы и началось восхождение Антонио Сальери к славе. Ох, привет, дорогие читатели. Знаете, ультрачёрные главы куда проще написать, чем прозрачные, но вот ещё один виток истории позади, приближая нас всех всё ближе к развязке и поиску ответа на вопрос: таки смерть - дело одинокое или нет? Как вы думаете-то, а? Сразу оговорюсь, что новая глава выйдет в следующий вторник *любопытно, кто-нибудь догадается, почему?))))*, но вы можете, тем временем, начинать погружаться в новую историю (если этого отчего-то (!))))) не сделали) https://ficbook.net/readfic/10137442 Всем прекрасной недели!