The Ties That Bind

Выйдя из вагона на станции Тама, Дазай еще минут пять просто стоял, соображая, действительно ли он приехал туда, куда надо. Ну да, он немного запутался в транспортных ветках, когда добирался сюда из Сумиды, выбрав не особо удобный маршрут: топографический кретинизм внезапно так потянулся где-то внутри и приподнял голову. Вроде и не сказать, что совсем облажался, приехал в нужную сторону, но все же хотелось жестко обматерить себя за то, что не догадался составить маршрут заранее, словно что-то то и дело отвлекало от этой миссии. Территориально Дазай вообще, если верить разметкам на карте, находился в городе Футю префектуры Токио, а городок, что носил одноименное со станцией название, вроде как был чуть ниже расположен, и тут мозг вообще ломался дико. На самом деле волновал даже не вопрос географии, а то, что он забрался в столь сонное по сравнению с Токио и Йокогамой место. Нет, конечно, и там, и там были районы бесконечных частных домиков, где жизнь будто бы замерла среди узких улочек, но здесь как-то это ощущалось особо, хотя и не скажешь. Людей полно, к тому же, кажется, Дазая угораздило приехать в дни выпускной церемонии в расположенном тут рядом университете, потому что иной причины, почему он ехал с целой кучей девушек, одетых в яркие хакама в последние дни марта, он не знал. Красивые до невозможности, они таращились в его сторону, а две, что сидели в вагоне ближе всего, даже осмелились перекинуться с ним парой слов, правда, тут же засмущались, когда их одарили комплиментами. Они так и оглядывались на него, когда увидели, что он вышел на той же станции, что и они все. Но только им надо было совсем в другую сторону, а путь Дазая лежал в противоположную, но он все никак не решался туда двинуться.  Зачем он вообще сюда притащился? Может, Хироцу-сан над ним просто поржал, указав в качестве адреса место, которое у Дазая совершенно не могло ассоциироваться с Чуей? Сам не знал, что он себе такого напредставлял, но точно не пригород Токио, показавшийся ему каким-то унылым и совершенно не подходящим к тому, в окружении чего он обычно представлял себе вечно искрящегося пафосом повелителя гравитации. Здесь в округе все слишком просто, обычно. Заурядно. На фоне и без того преследующих мыслей о Накахаре это показалось совсем уже каким-то напрягающим, словно подтверждая выводы Дазая о том, что Чуя решил свалиться в рутину, что как бы вообще не должно ебать Дазая ни разу, но он не мог просто так угомониться. Потому и примчался сюда, едва закончил беседу с тем самым другом Коямады, поиски которого затянулись по причине того, что Сидзуко-сан неверно запомнила его фамилию, коя в реальности звучала как Амуро. Полезных данных Дазай не выявил, лишь узнал, что в тот вечер Коямада в самом деле был у данного господина дома, что подтвердила и его жена, после они провели некоторое время в баре, где Коямада, согласно показаниям, выпил всего пару стопок сакэ, и вскоре ушел один, а Амуро еще остался выпивать, а после со скандалом был притащен домой женой. Дазай честно хотел заглянуть еще и в сам бар, дабы иметь подтверждение слов четы Амуро, но до открытия было еще много времени, и Осаму, пользуясь моментом, решил, что его дела тоже важны, а потом уже он возьмется за все остальное.  Дазай все же уходит со станции, забредая в тут же возникший рядом с ним FamilyMart, чтобы купить себе хоть что-то пожевать, потому что утром он выскочил из своего жилища с опозданием, да и не было желания пересекаться лишний раз с Куникидой, и в такие моменты факт того, что он делил с ним жилье во имя этой пресловутой экономии средств за аренду, был не особо на руку. И вот, когда он уже в Токио скакал по поездам, желудок вдруг очухался и устроил бунт. Пришлось импровизировать. Купил себе парочку онигири с кислющей сливой в качестве начинки, да бутылку горячего чая. И там же быстро все зажевал. Довольно привычно – есть на ходу, но в этот раз пришлось давиться рисом. Желудок хоть и требовал еды, но вот горло что-то не очень желало ее принимать, и Осаму не хотел думать откуда в том внезапно взялся этот нервный спазм.  Изначально он был не в восторге от того, что придется пройтись пешком от станции свыше получаса, но в итоге решил, что будет лучше, если он не сразу предстанет перед домом, куда перебрался Чуя. Следуя по пути, отмеченному на карте, Дазай в душе надеялся, что, может, все же пейзаж изменится и закончится чреда этих скучных частных и многоквартирных невысоких домиков. Можно подумать, он сам обитал в месте куда более ярком и впечатляющем, куда там! Земля, где располагалась общага агентства, находилась в городском владении, и там решено было отстроить что-то иное, и пришлось срочно искать себе жилье… Срочно и дешево. Если бы не последнее, то Осаму бы точно не подписался делить аренду с Куникидой, но жизнь та еще сука, ей как-то похеру. И вообще – одно дело его жизнь, но Чуя… Футю производил впечатление тихого, чистенького и до невозможности скучного места.  Дазай довольно много прошел уже, едва не пропустив наконец-то поворот, а затем еще один, совсем узкий, между двумя многоквартирными домами. Карта показывала, что так быстрее – спорить не стал, хотя, если так честно, то все время пути пребывал в сомнениях и подозревал, что спутник, определяющий его местоположение, над ним просто прикалывается.  В непосредственной близости от места, где должен был располагаться возможный дом выслеживаемой цели, было много парков, и Дазай почему-то думал о том, что тут можно было бы затеряться, и только потом поймал себя на дурацкой мысли о том, что он зачем-то снова собирается прятаться и следить. Дазай все еще не верил, что докатился до того, что решил встретиться с Хироцу в надежде получить ответы на свои вопросы. Но все зашло еще дальше – и он топал получать ответы у того, кто еще больше не захочет их дать. Осаму, не зная, чем все это кончится, брел средь безлюдных улочек, все еще думая о том, что маршрут неверен. Здесь, наверно, вообще все впадает в летаргический сон в рабочие будни. Сейчас был период цветения сакуры, хотя в Канто она пока капризничала из-за не особо теплой и солнечной погоды, так что распускалась, не горя при этом желанием порадовать жалких людишек, лишь пятнами расцветала, мол, черт с вами, снизойду, да и то в дикости ее цветения в отдельных районах приходилось сомневаться, словно за ней кто присматривал, а в этом месте большинство вишневых деревьев вообще оказались какими-то вялыми, хотя зелени было немало.  Осаму все же умудрился немного заплутать, но в итоге замер перед небольшого размера коттеджем песочного цвета с коричневыми ставнями. По виду, конечно, не дыра, он сам жил в гораздо более компактно-сложенной коробке; типичный такой домик, с виду не маленький и не тесный, но и не хоромы далеко. Окружен невысоким каменным заборчиком, что прилегает почти что к стенам. Осаму приблизился к запертой калитке и мельком глянул на табличку, где должна была значиться фамилия, но там было только что-то полустертое, и он даже не знал, как это воспринимать. Чуя, бывший мафиози – живет здесь? У него явно скопилось за все время работы множество недоброжелателей. Странно, что тут еще ничего не взлетело на воздух.  Сложно было понять, есть ли кто сейчас внутри. Вообще так оглядевшись, Дазай снова вернулся к своей мысли о счастливом семействе, что обосновалось здесь. Мальчику, с которым Чуя так некстати попался на глаза, явно все же было в районе пяти лет – быть может, тут еще жила женщина, его мать, и Чуя на свою дурную голову с ней связался, взяв на себя заботы о чужом отпрыске. Предположение показалось логичным, но только вот представить Чую в подобной роли ну никак не выходило! Ах, так можно голову сломать! Сука, как же бесит!  По итогу Дазай так и не придумал, что скажет, когда попытается завалиться к старому знакомому в гости. Стоило ли вообще это делать – вот вопрос, но как-то Дазай слишком измучил себя догадками – достало! Да и с того самого дня у него язык чесался позадирать Накахару, как он делал это в давно забытые времена, от которых веяло запахами гари и свежепролитой крови.  Плясать вокруг дома особо не хотелось, если честно, он дико устал от этих прогулок, поэтому вдавил звонок, закрепленный у калитки, но прошло минуты две – никто в доме не шевельнулся. Еще несколько попыток.  Что ж, он ведь уже думал о том, что сегодня рабочий день, время близилось к трем часам дня, и можно тут выжидать сколько угодно, но просто так уходить жутко не хотелось. Гулять по округе – тоже, и Дазай вернулся чуть назад, откуда притопал, перешел дорогу и устроился на неудобном заборчике вблизи трехэтажного маленького квартирного комплекса. Место для наблюдения – никакущее, он тут легко спалится, но сесть больше было некуда.  Дазай не пытался более анализировать, какого хера сюда приперся, он просто выжидал, смиряя то и дело сердце, что отбивало какой-то хаотичный ритм. В голову лезли всякие воспоминания, касающиеся Чуи, все они в большей массе своей относились к периоду нахождения Дазая под крылом Мори, и он даже попытался представить, что бы было, если бы он остался, но этот вариант каждый раз разбирать выходило неприятно, и он бросал это занятие, но в этот раз не успел особо разойтись, чтоб отследить для себя всякого рода последствия всех полярностей, так как издалека еще приметил знакомую фигуру, упакованную тщательным образом в классический костюм-тройку, да еще и при галстуке, кажется. И даже при шляпе. Последний атрибут так вообще действовал, словно какой-то спусковой крючок на Осаму, и он дернулся, подскочив, но в итоге снова сел, хоть было и неудобно. Но дальше уже и шевельнуться не мог.  Как и в прошлый раз, Чуя шел не один. Мальчик, держащий его крепко за руку, в этот раз был одет в темно-синюю форму, которая, судя по виду, подтверждала, что он ходил в детский сад. В другой руке он крепко сжимал небольшую бутылку с каким-то напитком, купленным где-нибудь в автомате на улице, встряхивал ее и пристально разглядывал, не особо при этом следя за дорогой, доверившись тому, кто вел его за руку. Чуя шел совсем медленно, через плечо у него была перекинута небольшая черная сумка, а в свободной руке он нес прозрачный зонт, которые обычно продавались во многих комбини. Рано утром прошел дождь, но уже давно все успело высохнуть.  Эти двое неспешно приближались, используя дорогу до дома в качестве прогулки, и Дазай в очередной раз испытал ломающий все его представления об этом человеке диссонанс. Гуляющий так вот безмятежно среди тихих улочек Чуя, пусть и одетый, словно с какого торжественного ужина пришедший, – это никак не получалось утрамбовать в голове, если только радикальные методы, но тогда точно череп треснет, прекратив все мучения, как и мечтал Осаму, правда, все же не таким способом.  Дазай вдруг подумал – а это вообще точно его бывший напарник? В том смысле, что, может, с ним на самом деле чего случилось, и ему мозги отшибло, что он так странно себя ведет? Может, он о себе ни черта не помнит, ему подсунули какого-то левого пацана, и вот он теперь возится с ним, не помня о том, кто он есть на самом деле.  Пока Дазай строил все эти предположения во внезапно потяжелевший от нахлынувшего дурацкого волнения голове, Чуя почти поравнялся со своим домом, но так и не дошел, выпустив руку ребенка и свернув в противоположную сторону, где стояли два автомобиля черного и серебристого цветов. На отключение сигнализации среагировал последний, и Чуя зачем-то полез на заднее сиденье. Осаму даже и не подумал, что у того есть машина, что опять же вполне логично, правда, перемещался он почему-то своим ходом, и, внезапно осознав, что это его шанс, Дазай быстро помчался к дому, потому что иначе, быть может, так просто и не получится перехватить Накахару, который может ему просто не открыть, глянув на гостя в окно.  Мальчик, послушно присевший у калитки на каменный порог, первым среагировал на постороннее приближение, подняв глаза на Дазая, но тот даже не посмотрел на ребенка, помчавшись сразу к своей цели. Занятый своими делами Чуя вообще не особо обратил внимание на то, кто там шарится за его спиной, он что-то усиленно искал в салоне машины, а затем вынырнул, досадливо хлопнув дверцей, выдохнув с таким мучением, будто ему пришлось разобрать свой транспорт по деталькам, а потом собрать заново, да несколько элементов непростого механизма вдруг остались не при деле, чего быть не может, и надо начать все заново. Он открывает переднюю дверцу со стороны пассажира и выносит вдруг вердикт:  – А-тян, нет здесь твоего зонтика. Наверно, все же дома остался, если не посеяли к чертям собачьим где-нибудь, – концовку фразы Чуя произносит приглушенным голосом, и вряд ли ребенок мог расслышать, а вот Дазай, оказавшийся столь близко – вполне. И эти знакомые недовольные интонации голоса – только сейчас внезапно доходит, что он не видел Чую три года, и все эти мелкие черты, что составляли его сущность – все скрылось под пеленой памяти – а тут живьем, и Дазай немного теряется, особенно под ошалевшим взглядом Накахары, который теперь уже стоит и смотрит на него в упор, время от времени на доли секунд переводя глаза куда-то за спину.  Пауза слишком затягивается. Видно, что Чуя то и дело набирает в грудь воздух, но стискивает зубы, выдыхая через нос и сглатывая так, что должно быть больно. Он облизывает губы, но так и не находит ни одного слова, и Дазай лицезрит целую смесь эмоций и внезапно угрюмо констатирует, что его совершенно не рады видеть. Не сказать, что он рассчитывал на радушный прием, вовсе нет, но тут – такая реакция, будто Чуя увидел не старого знакомого, с которым долгое время работал и даже рисковал доверить свою жизнь, даже после того, как тот бросил его, свинтив из мафии, а кого-то, кто некогда нанес ему страшную обиду в прошлом, даже нечто больше, и видеть его – лучше умереть на месте. Поразительная сдержанность для человека, который всегда отличался вспыльчивостью, особенно при виде Дазая, и сам тащился от того, что в нем каждый раз вспыхивал азарт, потому что можно было позадирать друг друга. Чуя как-то ведь сказал, что порой это правда весело.  Да, бывало им когда-то весело. Но о тех редких днях Накахара сейчас едва ли думал. Осаму – тоже, если уж честно. Вдруг стало страшно. Никогда на него так не реагировали, и он уже миллион раз пожалел, что вообще решился сунуться в чужую жизнь. Чуя и другом-то ему вроде как не был, чтобы вот так внезапно перед ним являться. Осаму вовсе не хотел оказаться в такой ситуации, а ощущение того, насколько сейчас от него далек Чуя, внезапно так режет неприятно внутренности, и, кажется, он понимает, что все это время именно такой вот враждебности и боялся при встрече, оттого, несмотря на свой хорошо подвешенный язык, не может и слова выдавить, не говоря уже о том, чтобы съязвить что-нибудь, как это обычно происходит при их встречах.  – Папа?  Они оба одновременно отмирают, переводя взгляд в сторону дома. Дазай сам не знает, чего он-то оглядывается, может, чтобы вконец убедиться, что ему не показалось, и этот мальчик в самом деле только что позвал Чую, и это был не кто-то проходящий чудесным образом мимо. Боже, Дазай еще смел сомневаться? Но пока все равно нихера не понятно, и мелкий теперь вызывает еще больше подозрений.  Чуя вдруг срывается с места, будто Дазая тут вовсе и нет, он быстро переходит дорогу к своему дому, толкает калитку, пропуская мальчишку вперед и с грохотом вставляя ключи в замочную скважину. Он слишком суетится, и что-то мешает ему совершить привычные движения и справиться с замком.  – Чуя, – Дазай остановился прямо на дороге, не рискуя приблизиться, потому что успел заметить, как блеснули алым сиянием контуры тела Накахары, когда он промчался мимо, но сейчас ничего подобного не наблюдалось.  Тот замирает, затем все же отпирает дверь безо всяких мучений.  – Акира, в дом, – голос его звучит на удивление без единой резкой интонации, но в нем определенно есть намек на то, что лучше не спорить, и, едва ребенок оказывается внутри, Чуя захлопывает за ним дверь и быстро оказывается возле посмевшего подойти к калитке Дазая. – Мне помочь тебе съебать отсюда или обойдемся без сломанной челюсти? – вот тут теперь уже точно по манере говорить можно отметить, что былые замашки никуда не делись, и внутри Осаму что-то приятно дергается, но не перекрывает весь поток неприятных ощущений от того, как его встретили.  – А ты все еще можешь кому-то врезать? – ну да, как же не поддеть, пусть и звучит не особо остроумно.  – Я понятия не имею, какого хера ты здесь забыл, но настоятельно советую тебе свалить по-хорошему.  – Даже боюсь представить, что ты можешь такого страшного мне сделать, – хмыкает Дазай, честно говоря, особой угрозы он не ощущает. Не на этой тихой улочке, возле этого дома, не рядом с этим Чуей, который гуляет по улицам за руку с ребенком. Хочется истерично заржать! Дазай видел своими глазами – но до сих пор не верит! – Учитывая, что могу предсказать все, что бы ты против меня ни задумал.  – Да ладно? – скалится он, при этом выглядит внезапно жутко коварным, как словно собирается поучаствовать в хорошей заварушке и уверен в своих силах уложить всех врагов. – Мой звонок в полицию и слова о том, что возле моего дома объявился педофил, который не один день уже тут караулит, ты тоже предсказал?  Дазай с таким удивлением смотрит на него, а он – тут же победно улыбается, собираясь уже скрыться в доме, давая понять, что более общаться не намерен, но Осаму начинает хохотать на всю улицу, и Чую это неизбежно тормозит. Ему уже даже не радостно от того, что он смог сломить врага, потому что этот безудержный смех настораживает, а Дазай и сам не может понять, чего его так прорвало, но и остановиться не получается. Он хватается рукой за каменную ограду, пытаясь выровнять дыхание и поглядывая все же в сторону Чуи, видя, что тот хоть и напряжен, но уже не настроен так враждебно. Смотрит на него в замешательстве, но не орет – уже хорошо.  – Если не угомонишься, вызову врачей. Заберут тебя в психушку, – не особо уверенно угрожает он, прикидывая по ходу дела, есть ли смысл быстро скрыться в доме, чтобы там уже спрятаться наверняка.  – И подумать не мог, что твои угрозы в самом деле станут такими обезоруживающими, – Дазай кое-как выпрямляется, хотя ему жутко ломит поясницу от смеха, он буквально обнимается с каменным столбиком, что помогает ему стоять и не падать. Смотрит на Чую, улыбается, словно болван, а тот лишь вымученно закатывает глаза.  – Какого ебаного черта ты здесь?  – Хотел тебя увидеть.  – Насмотрелся? Пиздуй дальше.  – При ребенке ты так же выражаешься? – у Дазая это как-то невольно слетает с языка, и он внезапно будто бы признает для себя факт существования этого мальчика в жизни Чуи, откуда бы он в ней ни взялся.  – Спорить так можно до потери пульса, – Чуя прекращает вжиматься в дверь и подходит чуть ближе, видно, что глаза у него то и дело бегают – разглядывает, впрочем, и сам Осаму занят тем же. – Если ты явился из каких-то своих целей, то не пытайся. Просто вали. Если ты от Мори, что еще хуже, то просто напомни, что решений я не меняю. Ни с кем из вас более не о чем говорить.  – Знаешь, я и не думал на самом деле, что ты практически пойдешь по моим стопам. Смотри-ка, как вышло! Ведь ты тоже занимал руководящую должность в мафии, для тебя это было ведь так принципиально, а потом взял – и бросил все чертям, съебал.  – Бросить – бросил, – соглашается Накахара. – Но предателем, как ты, точно не был. Есть еще что-то сказать? – он отступает назад, давая понять, что терпение подходит к концу, берясь за ручку двери и слегка приоткрывая ее. – Тогда проваливай.  – И в гости не пустишь?  – Иди нахуй! – цедит он сквозь зубы, опасливо заглядывая в дом.  – Мори меня не посылал сюда. И клянусь тебе – не собираюсь я тебя никуда втягивать. Просто… Не виделись давно, – последнее фраза сорвалась с языка, словно ухнула с обрыва, будто от короткой вспышки отчаяния, что Чуя сейчас скроется в доме и потом не выцарапать будет.  Его не пронимают эти слова, потому что он тупо в них не верит. Ядовито хмыкает, но – все еще не ушел.  – Тебя вполне должно устраивать такое положение дел, разве нет?  Ну да, до поры до времени в самом деле вроде как устраивало. Только вот сейчас не особо, но Дазай сам себе не мог это объяснить, так что и вслух ничего выдать не мог.  – Когда люди так внезапно пропадают, возможно, и не стоит к ним лезть.  – Вот именно. Вали отсюда.  – Это твой ребенок, Чуя? – Дазай опять плохо контролирует свою речь, когда он видит, как в образовавшейся щели мелькнула тень, а затем оттуда высунулись. Мальчик смотрит взволнованно снизу-вверх, молчаливо задавая какой-то вопрос, Чуя опускается на колено рядом с ним, беря что-то из его руки и сжимая в своей ладони, в его различимом шепоте можно разобрать что-то вроде «подожди немного, я сейчас», и он подталкивает Акиру зайти обратно, а Дазай внезапно сам дает себе ответ, глядя на эту сцену. Снова он видит чужого для него Чую, и от этого зрелища как-то внутри все холодеет, что зачем-то хочется подойти к нему и встряхнуть, чтобы исчезло это наваждение, из-за которого Дазаю жутко некомфортно.  – Ладно, можешь зайти ненадолго, – внезапно приглашает он, ныряя в дом и оставляя дверь открытой, и вот тут Осаму снова совершенно теряется, но быстро берет себя в руки и проскальзывает вовнутрь, пока Накахара не передумал.  Внутри – все оказалось дико скучно, и глазам Осаму предстало типичное такое японское жилье. Здесь не тесно, но и особо не разгуляешься, хотя одна из проглядывающихся комнат, гостиная, выглядит очень даже уютно и обжито, не теряя при этом пространства, чтобы свободно развернуться. Деревянная лестница на второй этаж хоть сама по себе и узковата, но конструкция выглядит довольно крепко и массивно за счет широких перил. Света внутри немного, но он компенсируется настенными светильниками, которые Чуя включает, проходя дальше, едва разувшись. Что там творит Дазай за его спиной, он не обращает внимания, и тот ставит себе плюсик в том, что доверия этого человека он пока что не лишился, раз он так спокойно поворачивается к нему спиной. Хотя, может, гость его тупо особо не занимает, потому что Чуя тут же подхватывает мальчика на руки и скрывается с ним в недрах дома.  Тупое чувство растерянности – сколько раз ты еще собираешься сегодня почтить своим ненужным визитом? Осаму сбрасывает с себя смятение и пытается еще больше оглядеться; помявшись и поспорив с собой, проходит в гостиную. Он изучает взглядом мебель, предметы, внезапно ловя себя на мысли, что вещи сами по себе не дешевые, хотя и не отдают какое-либо вычурностью. Разве что уютом, который с Накахарой как-то не особо вязался в голове Дазая. Сложно сказать, принадлежит ли ему этот дом, снимает ли он его, но обстановка здесь – явно его рук дело. К тому же только Чуя додумается купить телевизор, который займет тут полстены, но зато будет удовлетворять его вкусам. Дазай замирает возле него, отмечая, что тут особо-то и пыли нет, а затем застывает взглядом на игровой приставке, что определенно принадлежит младшему обитателю жилища. Выглядит заманчиво, а Дазай и не скрывает, что мелкий оболтус внутри него самого все еще подает признаки жизни порой, хотя отрубается все равно быстро, не получая свободы, потому что вроде как пора давным-давно вырасти.  В углу была примечена башня из конструктора и в большом ящике хранилась еще куча разноцветных деталей. Тут же на столике-котацу валяется и планшет в чехле, на который налеплены картинки с какими-то детскими аниме-персонажами. Гостиная переходит в кухню, отделенную перегородкой, и возле оной в углу замечена игрушечная железная дорога с блестящими маленькими вагончиками, причем часть рельсов разобрана, и их можно сделать длиннее. На массивном низком округлом диване, довольно шикарном и служившем частью котацу, что красуется тут важным элементом посреди комнаты, валяется большущая игрушка в виде белого кота с оранжевыми и серыми полосами, Дазай будто бы где-то видел такого, из какого-то аниме-сериала или чего-то в этом духе. Еще несколько мягких игрушек устроились на этом явно очень удобном диванчике, там же лежат какие-то книги, обернутые в непрозрачные обложки. Однако в общем – порядок и чистота. Пахнет чем-то сладковатым, будто горячая карамель, и дорогим мужским парфюмом. Совсем слегка, но будто этот аромат уже часть этого жилища.  Гость колеблется, но все же заглядывает на кухню. То же самое. Ничего интересного, а он будто пытается тут выискать присутствие женщины, которая следит здесь за порядком. И сплавила своего ребенка на рыжую голову.  Но в доме сейчас точно никого более нет. По шагам слышно, что Чуя спускается со второго этажа, он уже где-то скинул по пути и пиджак, и жилетку, и, входя, стягивал галстук с шеи, швырнув при этом свой мобильный на подушки дивана, и будто бы только сейчас вспоминает, что Дазай ему не приснился да еще и получил разрешение войти сюда; Накахара немного растерянно застывает посреди комнаты, затем зачем-то хватается за игрушечного кота, отбрасывая его в маленькое креслице, занятое уже большой подушкой, но что-то все равно не так.  – Мне тут тебя особо нечем развлекать, – Чуя мельком переводит взгляд на Дазая. – Хочешь, могу сделать чай или кофе, – гость соглашается на первое, и хозяин дома быстро проходит в кухню – по шорохам слышно, как оживает кофемашина, автоматически промывая свои внутренности перед началом работы, а затем наполняется чайник водой и ставится на подогрев.  Дазай уверенно теперь проходит и без приглашения присаживается за стол, наблюдая за тем, как Чуя возится с заварочным чайником. Ясное дело, что он сейчас слегка нервный, и тупая мумия тому причина, но как-то интересно вдруг становится за ним таким наблюдать. Его волосы, как и в прошлую случайную встречу, если ее можно таковой назвать, снова сцеплены, но на этот раз лентой, вьются жутко – как он вообще с ними сражается? – и Дазай внезапно вспоминает его лет в шестнадцать, взлохмаченного, вымазанного черт знает в чем, на адреналине, готового вмазать еще кому-нибудь, потому что этой драки ему было мало – и как теперь это сопоставить с этим взрослым мужчиной, что сейчас возится на кухне? Дазай закрывает лицо руками, словно пытается стереть с него налипшие образы настоящего, да заодно и прошлого, что вдруг так ярко стало о себе напоминать, а потом все же не выдерживает молчать:  – С кем ты здесь живешь?  Чуя быстро споласкивает чашки, и ставит одну на металлическую решетку кофемашины, тут же вдавливая кнопку, и агрегат прожорливо начинает молоть зерна.  Сначала подумалось, что Накахара сделал вид, что не услышал его вопроса, но он быстро плеснул в шоколадного цвета жидкость сливки, а потом бесцветным тоном произнес:  – Я и Акира. Всё.  – Вдвоем? – уточняет Дазай очевидный момент.  – У Акиры в аквариуме в комнате живут три золотые рыбки. Не знаю, имеют ли они для тебя какое-то значение в рамках твоего вопроса.  Посмотрите-ка, научился острить. Впрочем, Чуя никогда не был столь пустоголовым, просто это Дазаю нравилось его унижать и принижать его способности.  – И давно ты здесь живешь?  – Около двух лет уже, наверно, – Чуя задумывается. – Где-то так.  Он отключает подачу кофе и, схватив кружку, сразу припадает к ней губами, будто в этом было его спасение от не пойми чего. Выдыхает уже куда спокойнее, как будто его уже вовсе и не ебет наличие незваного гостя.  Дазай только хочет задать еще один вопрос, как на кухню совершенно бесшумно проходит Акира. Он точно шел с какой-то целью, но его, как и Дазая, тоже сбивает неожиданность кого-то постороннего, и мальчик замирает.  Дазаю на самом деле хочется заржать. Он еще в чем-то сомневается? Ответ на еще один его вопрос сам собой напрашивается. Можно даже не приглядываться.  Жертва пристального изучения и сравнения в замешательстве оглядывается, и Чуя вздыхает.  – А-тян, садись, не сожрет он тебя. Во всяком случае, раньше за ним не водилось.  Дазай несколько возмущенно переводит взгляд на Чую, а тот отвернулся быстренько, собираясь разливать чай. Акира тем временем подбирается ближе, из-за чего Дазай ощущает внутри тупую нарастающую неловкость. Он садится напротив, глядя немного стеснительно, но все же с каким-то любопытством. Осаму внезапно приходит к выводу, что гостей в этом доме не бывает. Перед ним ставят чашку с ароматным, крепко заваренным черным чаем, а затем Чуя лезет в холодильник, откуда выуживает пакет с виноградным соком и отдает это все в распоряжение мелочи, которая с сосредоточенным видом забирается на колени на стул и наливает себе в подставленный стакан, а затем садится ровно и тихо себе глушит сок. При этом, не отрываясь, таращится на Дазая своими широко распахнутыми глазищами.  Жутко.  Дазай смотрит на него в ответ, проглатывая чай, не ощущая почти вкуса, лишь горечь. Чуя что-то там возится, словно и не замечает их спонтанной игры в гляделки, или это вообще незваному посетителю что-то такое серьезное во всем этом мерещилось. Акира в какой-то момент вполне спокойно отвел глаза, продолжая молча дуть свой сок. На удивление тихий ребенок. Если бы до этого не слышал, как он звал Чую, то вообще можно подумать было бы, что он не разговаривает.  – Сколько ему? – вопрос задан спонтанно, как продолжение размышлений о том, что мальчик явно уже большой, чтобы быть довольно говорливым. Может, он все-таки к Чуе не имеет никакого отношения? Больно расходятся они на этапе воспроизведения шума посредством голоса.  – В начале мая исполнится пять, – Чуя приближается к нему и начинает перебирать пальцами смоляные волосы, и такое чувство, что его слегка забавляет устраивать хаос у него на голове, Акира задирает голову, чтобы глянуть на него, расплывается в улыбке, получая более сдержанную в ответ, но у Дазая четкое ощущение, что сейчас состоялся какой-то краткий разговор, минуя его, постороннего.  Захотелось встать и уйти.  – Так он твой? – вопрос опять задан напрямую, и раньше, чем Дазай все же решился подняться. В итоге так и сидит, ощущая, что ему душно в плаще, чего он его не снял?  Чуя глядит в его сторону, а затем садится также напротив.  – Мой.  – В смысле…  – В том самом, – быстро уточняет он, словно боится, что Дазай начнет нести какую-нибудь ахинею.  – Я ведь правильно умею считать: он родился еще в тот период, когда ты был в мафии.  – Да, а тебя там как раз не было.  Дазай не рискует в этот момент посмотреть на него. Зачем так ответил? И вообще – Чуя так спокойно ведет себя. На улице он позволил себе вспылить, но сейчас – поразительная выдержка. Это, конечно, стало заметно еще с момента, когда они встретились после нескольких лет, когда Дазай обнаружился уже в качестве детектива, но шума вокруг себя все равно Чуя создавал достаточно, а тут – три года – так спокоен.  Бесит. Они сидят – одно пространство вокруг – и чувство, что совсем чужие люди друг другу. Осаму уж точно ощущает его чужим, по всем фронтам. Ужасно далеким. Не надо было сюда приходить. Но тогда бы он мучился вопросами, словно они в самом деле имели какое-то значение. А что толку? Сейчас ощущения не лучше. Заткнуть рот бы себе, точно – обжечь язык чаем, но тот не настолько горяч.  – Где его мать?  Чуя вполне может послать его в самую глубокую дыру за такие вопросы, и даже будет прав, но он все в том же невозмутимо спокойном тоне отзывается:  – Умерла.  Дазай переводит взгляд на мальчишку, который сосредоточенно допивает сок, при этом завалившись на Чую. Кажется, так ему удобнее, извернулся и болтает теперь ногами, задирая их как можно выше. Гольфы на худых ножках сползли, и он отставляет стакан на столе, пытаясь подтянуть их и при этом не съехать со стула, проваливая миссию практически сразу же, но Чуя быстро перехватывает его, и вдруг мальчик взрывается звонким смехом, в котором пробиваются заливистые крики: «папа, не надо, щекотно!».  Чуя, играющий так безмятежно на глазах человека, которого он особо видеть не желал, с собственным сыном, – для Дазая это что-то за гранью. Чуть поджав губы, он наблюдает за ними, при этом это не выглядит, как слюнявое сюсюканье, от которого бы Дазая точно перекосило не единожды, как раз нет, в этом что-то другое. Какое-то иное неведомое ощущение чего-то обреченного и намертво привязанного. Осаму понятия не имеет, откуда у него берутся такие ассоциации, но еще никогда в жизни не ощущал себя столь лишним в обществе кого-либо. Словно он ворвался в этот тихий уютный дом и застал то, о чем лучше молчать, чтобы оно не исчезло. Как Чуя еще рискнул его впустить.  Акира все ж получает свободу, о которой он так молил, он выскальзывает легко, ныряя под стол, где его уже не так легко словить, а потом выскакивает оттуда, убегая в гостиную. Но его не преследуют. Чуя, все еще сохраняя на губах тень улыбки, отпивает остатки своего кофе и поднимает глаза на гостя.  – Дазай, если ты узнал все, что хотел, то я тебя особо не держу.  – Ты из-за него ушел из мафии? – Дазай должен был сразу задать этот вопрос, а не подводить к нему, когда уже и так все очевидно – неумолимые факты сопоставились, но он не мог поверить, что для Чуи бы это стало тем самым определяющим его жизнь мотивом.  – Надо же, наверно, тебе скучно сейчас живется, если ты вдруг стал интересоваться моими делами, – он встает с места и подходит к окну, отодвигая створку в сторону, а затем достает с верхнего ящика сигареты с зажигалкой и закуривает, косясь в сторону гостиной. Судя по звукам, ребенок дорвался до какой-то игры на планшете. – Я почти польщен. Но как-то не вовремя, не находишь?  Переубедить в обратном – глупо будет это пытаться сделать. К тому же – со словами Чуи не поспоришь, чего тут скрывать. И в то же время все не так, но Осаму меньше всего хочет об этом думать. Накахара прав, пора выметаться, но он сидит на месте, вместо того чтобы сорваться, бежать и больше не появляться в Футю никогда.  Чуя несколько раз глубоко затягивается, теребит меж пальцев пачку с оставшимися сигаретами, а затем, так и не прикончив уже начатую, грубо тушит ее в пепельнице, оставляя там, выгоняет руками дым наружу, закрывает окно и возвращается за стол.  – Дазай, у меня в самом деле нет желания возиться с тобой, хотя поверь – я все еще в состоянии выкинуть тебя к чертям из этого дома, но ты сука приставучая ведь. Что ты еще от меня хочешь узнать? Мне похуй, если честно, могу и удовлетворить твое любопытство, но сюда потом больше не приходи, идет?  Как-то в юности было выяснять отношения проще. Они кричали друг на друга, дрались, да порой так, что потом приходилось не только обрабатывать царапины, но и зашивать, не говоря уже о том, что Дазай стал все чаще носить гипс. И уже не по своей воле. Он рассматривает Чую, отыскивая в нем следы пятнадцатилетнего мальчика, с которым когда-то познакомился, и не чувствуется, что внешне так уж сильно изменился, и вообще не сказать, что ему уже почти через месяц стукнет двадцать шесть. Дазай замечает, что Чуя, в свою очередь, занимается тем же самым, разглядывая его и замирая взглядом на бинтах на шее.  – Отчего умерла его мать?  Чуя быстро реагирует – уже смотрит четко в глаза, а потом садится ровно.  – Болела.  – У него твоя фамилия? – от таких вопросов Чуя хмурится, словно его допрашивают, и Дазай в самом деле ощущал себя так, будто был на работе, и удивляется даже, что ему ответили:  – Да, поменял, когда оформлял все документы, на свою. К чему тебе это знать?  – Ты вообще уверен, что это именно твой ребенок? – Дазай задает этот вопрос из какой-то личной тупой вредности, хотя сам прекрасно видит в этом мальчике знакомые черты лица, что напрягает до мурашек.  – У меня в спальне среди документов лежит подтверждение из лаборатории, – без какой-то заминки отзывается Чуя. Эта тема его, видимо, не особо задевает. – Да ты и сам наверняка заметил.  – Как давно ты вообще о нем узнал? – Дазай специально игнорирует последнюю реплику.  – Я всегда знал.  Блядь! То, как Чуя спокойно отвечает на его вопросы, хотя все же видно, что не особо счастлив это делать, просто выносит, и Дазай чувствует себя реально хуево на всем этом фоне. Да и сами ответы!  – В смысле, ты знал?  – Знал, – подтверждает он снова. – Просто… Тогда он мне был не нужен. Как и мать его, в сущности. Ни он, ни она. Думаю, так бы и было по сей день, будь она жива, – Чуя точно не лукавит сейчас, но его слова совершенно не вяжутся с его поведением, которое точно было не демонстративным, к тому же Дазай видел их в тот момент, когда Чуя не знал, что за ним следят.  – И кто была эта женщина? Проститутка?  – Не мерь сразу по себе. Она подрабатывала в баре, где я выпивал порой в те дни. Студентка. Я не думал, что так получится.  – Ты сейчас звучишь, словно подросток шестнадцати лет, который не соображает, что, прежде чем пихать свой член куда-то, надо на него натянуть резинку.  Чуя хмуро и с какой-то даже злобой смотрит в ответ. Ну да, поздно уже об этом напоминать.  – Можно подумать, у тебя в те годы было больше мозгов.  – Ну, за мной, по крайней мере, не водится никаких детей.  Накахара становится сейчас еще мрачнее, и Дазай вскидывает руки, мол, ладно, заткнусь. Но всем своим видом намекает, чтобы он продолжал.  – Наверно, где-то я не так выразился, и она не так меня поняла, хрен знает. Я вовсе не собирался с ней строить каких-то отношений. Вообще мы общаться начали, потому что я спьяну угостил ее пару раз после смены.  – Красивый мальчик при деньгах – ну да, это вполне компенсирует твой рост.  Под таким взглядом Осаму ощущает себя нашкодившим малолетним дебилом и мысленно даже сочувствует пацану, представляя, каким может быть его папаша в гневе.  – Дело даже не в том, что я сука и свинья, которая ее бросила, не говоря уже о том, что это была мимолетная симпатия, которую и симпатией-то не назовешь, пшик. Но ты сам понимаешь: какие отношения, когда ты в мафии?  Тут не поспоришь. Они смотрят друг на друга, словно коснулись какой-то общей очень болезненной темы, а Чуя, притянув к себе стакан с так и недопитым соком, делает глоток и продолжает.  – Меня некоторое время не было в Йокогаме, и на звонки я тогда не отвечал. А потом все же пересекся с ней. И… Считай меня, кем угодно, но я сразу сказал ей, что это ее проблемы и все в таком духе. В общем, я не собирался во всем этом участвовать, – Чуя сейчас с какой-то тоской таращится на виноградный сок, словно жалеет, что тот – не вино. – Наверно, у нее гордость какая-то была, и она не стала упираться и более меня доставать. Я как-то и успокоился. И обрадовался. Думаешь, мне нужны были дети? Все эти проблемы и заботы? Нахер. Вообще всегда иного хотел, да кому это важно было? В общем, она слилась, и я забил. Честно говоря, думал, что она избавилась от ребенка. Но она родила. О чем мне сообщила, но более и не попадалась на глаза. В тот момент тоже ничего не изменилось. Своих проблем хватало.  – Чем она болела?  – У нее были врожденные заболевания, – сухо отзывается Чуя, внезапно вставая с места. – Я не знаю подробностей, мне это лишь мельком сказали. В общем, как-то так вышло, что выбора было два: или приемная семья, или я, потому что родственники со стороны матери наотрез отказались его брать себе.  – О, только не говори мне, что в тот момент, ты проникся к ребенку жалостью и все в таком духе, что решил взять на себя все бремя заботы о нем, и в итоге свалил из мафии, оставив Мори-сана с разбитым сердцем.  – Сердце разбил ему ты, мне уже нечего было бить, да и с ним мы расстались почти полюбовно, – Чуя, правда, не особо верит в свои слова, но все же с уходом Дазая в самом деле не сравнить. – Ты можешь ржать здесь сколько угодно, но… В общем, нет, дело не в жалости… Какая разница, на самом деле? Я решил забрать его себе, что не особо совмещалось с работой. Наверно, кажется, что все просто, да не так это. В общем, вот, видишь, отрабатываю грехи молодости – так обычно выражаются?  Честно говоря, Дазай не услышал ни одного серьезного аргумента, который бы мог заставить Чую так кардинально поменять свое мнение, а заодно и жизнь. Конечно, он, несмотря на свое поведение с той девушкой, все же был человеком совестливым, чем Дазай его еще раньше подкалывал, и это вполне могло заставить его не бросить ребенка, но как-то… Дазай провел в этом доме всего-ничего, и у него уже сложилась четкая картина того, что из себя представлял нынешний Чуя. Но не видел толком элемента, что его в это превратил. Фраза про грехи молодости… Чуя же не думает, что Дазай совсем слепой болван? Его отношение к мальчику было весьма очевидно до глубокого смущения со стороны Осаму и не особо вяжется со словами.  Дазай молчит, не зная, что такого сказать, чтобы не звучало двусмысленно и обидно. Чуя не вывернул ему душу, просто рассказал голые факты. Чего он от него ждал? Чуя прежде не умел скрывать что-то, что особо сильно раздирало его, но, кажется, все же научился. Он не ждет каких-то еще вопросов от давно вроде бы знакомого, но чужого и чуждого его нынешнему миру человека. Уходит в гостиную, выгребая из дивана свой телефон и усаживаясь, чтобы просмотреть там какие-то сообщения – было слышно, как что-то попискивало. Акира, до этого расположившийся на подушках, тут же меняет позу, устраиваясь под боком и прося посмотреть на что-то на экране планшета. Чуя вроде как пытается, но ребенок особо и не настаивает. Ему словно достаточно и того, что можно вот так вот пристроится рядом.  Чай остыл совсем. Осаму заглядывает в чашку – мелкие чаинки застыли на дне. Он сейчас должен быть на пути обратно в Токио, разобраться с алиби, возможно опросить персонал бара, но никак не может заставить себя просто встать и выйти, чтобы не смущать никого своим присутствием. Чего он тут еще выжидает? Хотел знать, с кем видел Чую днями ранее в Асакусе? Ну так тут и сразу ничего не было сложного, а все остальное... Он ему не скажет. Даже вроде как находятся силы подняться с места, обалденное достижение, ничего не скажешь, Осаму вообще не особо понимает, с чего он ощущает себя столь поникшим; но он все же пробирается через гостиную, будто у него есть шанс невидимкой и без прощаний покинуть этот дом, но Чуя отрывает глаза от своего телефона и смотрит в упор, а потом как-то так нехорошо улыбается, что аж сразу прошивает старыми воспоминаниями.  – А у тебя, вижу, ничего совсем не меняется. Как страдал целыми днями херней, так и продолжаешь.  – С чего ты взял? – Дазай старается не смотреть вообще в сторону мальчишки, что тоже заинтересовано на него поглядывает.  – У тебя есть время тратить его на меня, вместо того чтобы заняться чем-то более существенным. Тебя из твоего агентства еще не вытурили?  – Моя незаменимость работает на меня, даже когда я сплю.  Чуя на такой ответ лишь фыркает. С кем он там переписывается? То и дело ему прилетают какие-то сообщения.  – Можно подумать, ты тут чем-то особым занят.  – Я работаю, – заявляет он с оттенком гордости.  – Даже боюсь спросить, кем именно. Выполняешь заказы по ночам, устраняя неугодных?  – Рот прикрой свой, – голос звучит резко. – Здесь рядом со станцией Тама находится Токийский университет иностранных языков*. Я там почти что преподаю.  – Чего?! – честно говоря, это заявление внезапно херачит по Дазаю даже сильнее, чем новость о том, что у Чуи есть ребенок детсадовского возраста. – Я вполне уверен, что ты можешь научить, как выбить зубы, чтобы все разом и поменьше крови, но… Чуя… Ты это сейчас серьезно?  – Слушай, ну, я тоже не представлял себя в этой ипостаси, не говоря уже о том, что еще и на курсы пришлось походить, но мне нужна была любая официальная работа, а у Мори-сана были какие-то связи, даже особо не пришлось перекраивать мою биографию, во всяком случае, так уж сильно… Ты всегда говорил, что мне нахрен на сдался этот картавый язык, что изначально было неверно, но – вот мне и пригодилось знание французского.  – Да ты прикалываешься, – Дазай оглядывается в поисках места, куда бы сесть, но в итоге так и опускается на пол, а Накахара ухмыляется еще шире. Неужели наступил тот день, когда не Дазай сводит его с ума своими выкрутасами, а Чуя перенял на себя инициативу? – Господи, они там что, не видят, что у тебя вид конченого мафиози?  – За мой вид не переживай. Они видят то, что надо. И я же говорю: Мори-сан подсобил. Мне и не сразу позволили преподавать, да и я там так, на подхвате, больше всякую работу на меня скидывают старшие коллеги, не особо нравится, если честно, но деваться некуда. Сегодня был выпускной, кстати, пришлось тоже тащиться. Хотя с некоторыми студентами приятно общаться. Никто не знает и не понимает, но я будто восполняю то, чего не было, так что можно и потерпеть некоторые неудобства.  Дазай пялится на него так, словно Накахара бредит, но нет – он точно адекватен. Осаму оглядывает комнату – что-то не сходится.  – Откуда у тебя деньги на все это добро? Не думаю, что тебе там много платят, если ты там вообще не за еду сидишь.  – А вот это не твоего ума дело. Единственное, я не стал разбрасываться тем, что нажил в Портовой мафии. В университете – да, я там много не заработаю, да и тут не шикую, как видишь, но и не бедствую. Из-за этой работы и пришлось перебраться в Футю. Но зато тут спокойнее, да и я привык.  – Если у тебя есть средства, на кой черт тебе вообще эта работа? – Дазай это спрашивает так уже, просто чтобы прояснить для себя.  – Из-за него все, да, А-тян? – он подхватывает его одной рукой, совсем легкого, и усаживает к себе на колени. – Чтобы вопросов лишних не задавали ни в детском саду, ни где-либо еще. А то весьма сомнительно было бы мне быть безработным. А остальное уже мало кого волнует. Справки сунул – все рады. Я удовлетворил твое любопытство, Дазай?  Удовлетворил. Осаму смотрит на бывшего напарника – а внутри сейчас еще больше удивления, чем было в тот день, когда он увидел Чую с ребенком на мосту Адзумабаси. Невозмутимой вид – нет, он и раньше видел такого Чую, когда они были на задании: Накахара умел и сосредоточиться, и развлечься в ходе операции, но то было совсем иное. Дазай вроде как понимает, что надо валить уже отсюда, ему прозрачно на это намекают, но он не может оторвать взгляда от этих двоих. Акира замер, откинувшись Чуе на грудь, и Дазай не может не отмечать в нем все больше знакомых черт. Он так и смотрит на него, словно в трансе, пока мальчик не сползает с колен на пол, явно смущенный столь пристальным вниманием незнакомого человека, забирает свой планшет и, поглядывая с легкой опаской, быстро семенит прочь из комнаты. Дазаю, кажется, следовало тоже уйти. Вообще. Из дома. Он так и смотрит куда-то в сторону входа, сидя на полу, а когда чуть поворачивает голову, замечает, что Чуя таращится на него прямо в упор, чего даже не пытается скрыть.  – Пожалуй, пойду, – Дазай резко поднимается на ноги.  – Я уж думал, до тебя не дойдет, – Чуя даже не шевельнулся, только глаза в сторону отвел. На свой пищащий время от времени телефон он более не обращал внимания. Он вообще внезапно стал каким-то апатичным, и Дазай это посчитал дурным знаком, поэтому поторопился поскорее обуться, но все же замер у двери, будто чего-то ждал. Отсюда он не мог видеть Чую, поэтому прислушивался к звукам, но единственным сейчас был звук какой-то игры, с которой возился Акира на втором этаже.  Осаму, поколебавшись, все же распахнул дверь и вынырнул на свет.  Странно, мир никак не изменился, пока он был внутри этого дома, но ощущение было такое, словно что-то накренилось и буквально нагибает его смотреть под другим искривленным углом. Он жмется спиной к двери, откинув голову. Слушает, но бесполезно. Его собственный телефон в кармане подает признаки жизни. Плохо, могли понять, что он ни черта не работает. Дазай выходит за калитку, прикрывая ее, и, на время откинув все мысли, что прицепились к нему, пока он был в доме, от которого стремительно удалялся, начал тщательно придумывать отмазку, почему шляется черт знает где, а не тратит время на то, чтобы заняться делом.