The Ties That Bind

 Чуя отмирает только в тот момент, когда к нему на колени снова карабкается Акира, желая что-то показать там на своем планшете. Немного сложно так сразу перестроиться, и Чуя слепо просто глядит на экран, отдаленно понимая, что это какая-то игра, где надо решать легкие головоломки, на что ребенок активно подсел.  До сих пор внутри будто перезвон стоит. Когда Чуя разглядел человека, который за каким-то хреном оказался возле его дома, ему на миг даже дурно стало. Он несколько секунд пытался просто справиться с тем, чтобы не дать давлению в голове пуститься в пляс, а затем надо было как-то уговорить себя не поддаваться панике. А там уже стал активно соображать, как этот мудак вообще нашел его и какого хрена явился.  Просто так подобные люди не появляются на пороге его дома, и последние года три Чуя каждый день живет с мыслью о том, что к нему вот так вот заявится кто-то, потребует что-нибудь, потребует вернуться, не говоря уже о всяких угрозах и прочем. Явившийся взору Дазай был из разряда худших сценариев, которые он мог представить. Чуя до сих пор не может себе объяснить, почему продолжил разговор с ним, а не послал к чертям.  И так было ясно, что или сам разузнал, или Мори-сан подсказал, где искать. И самое мерзкое, Чуя теперь замучает себя попытками разгадать цель этого странного визита. Этот человек не мог просто так вот взять и примчаться, и теперь даже во сне Чуя будет заниматься разгадкой его намерений. И уже, мысленно матеря себя, жалел, что вообще решил что-то ему рассказать, оказаться на грани того, чтобы открыться, ведь было несколько мгновений, когда Чуя хотел сказать больше, но затыкался. Лучше бы вообще рта не открывал. Для чего Дазай использует впоследствии его слова?  Чуя вымученно выдыхает, откидывая голову назад. Ай, блядь, где он мог попасться этому бинтованному на глаза?! Чего тот вообще о нем вспомнил? Он не так часто выбирается куда-то из Футю и дальше Токио не уезжает, в Йокогаме так вообще не был, с тех пор как забрал оттуда Акиру и перебрался на время в квартиру в токийском квартале Канда, пока окончательно не осел здесь, мгновенно пропитавшись местной размеренностью.  Он особо придирчиво оглядел свое жилье и нервно выдохнул, представляя, что там подумал о нем Дазай. Блядь, из всех людей, с которыми он раньше общался, угораздило пересечься именно с ним. Судьба неимоверно жестока, опять подставляет, швыряясь в него огромным мотком бинтов. Чуя переводит взгляд в сторону кухни, где на верхних полках хранятся остатки его винных запасов, и он вполне себе может позволить выпить бокал, но после встречи с Дазаем надо не бокал, и не вина. Но лишь стискивает зубы.  – Папа, посмотри, пожалуйста, – мальчик, стараясь удержать в одной руке огромный планшет, едва касается его щеки пальчиками другой, пытаясь привлечь напрочь отсутствующее внимание; Акира ласковый и слишком даже тихий ребенок, но Чуя прекрасно знает, как можно легко его спровоцировать хотя бы на краткий взрыв эмоций. Он неожиданно перехватывает его руку, целуя прямо в ладонь и щекотно прихватывая зубами, из-за чего тот взвизгивает, подскакивая. Планшет, естественно, летит куда-то в сторону и ладно, что не на пол. Чуя ловко перехватывает пытающуюся удрать добычу, в один миг вскочив на ноги, и сделав несколько резких поворотов, от которых у Акиры перехватывает дух, и он заливается радостными воплями еще сильнее, так искренно, будто это первая радость в его жизни. Он крепко жмурит глаза, даже не видя, что в один из моментов Чуя использует способность, приподнимаясь невысоко, но этот последний оборот длится краткий миг, и потом он просто брякается обратно на огромные подушки, крепко прижимая к себе сына, но затем все же выпуская, дабы отдышался уже.  Честно говоря, Чуя до сих пор был уверен, что у него ни черта нет способностей к воспитанию детей. Он не помнил своего раннего детства, не жил в семье, чтобы иметь хоть какой-то пример перед глазами, что впитался бы в подкорку; умные книги на эту тему выкинул практически сразу, выбесившись со всех этих методов воспитания, отчасти чуждых тому, что он видел в своей жизни, хотя и понимал, что без этого тоже никак, поэтому и пришлось определить Акиру в детский сад, чтобы совсем уж не накосячить с его будущим в обществе, законы которого Чуя мог попирать, будучи всегда на темной стороне, но теперь обязан был соблюдать. А сам же действовал больше по наитию, каждый раз пугаясь последствий своих решений в той или иной ситуации. Чуя, которому была чужда большую часть его жизни подобная возня, пользовался любым удобным и не особо моментом, чтобы заставить сына смеяться. Это всегда выходило как-то спонтанно, и раньше ему такое собственное поведение казалось странным, но потом Чуя тупо забил на какие-то свои сомнения: Акира сейчас возится рядом с ним, довольный, хотя снова притихший, жмется к боку, пытаясь ногой подтянуть к себе планшет, много ли ему надо пока что в этом возрасте?  Очень много, и не все в силах Накахары достать.  Чуя просто закрывает глаза.  Он не хочет думать о том, что здесь забыл Дазай. Не хочет думать о том, зачем стал ему что-то рассказывать, пусть это было подано в сухом виде, без эмоций, и при желании все то же самое можно узнать от Мори. Не хочет думать о том, что теперь ждать после этого странного визита, из которого не получалось сделать никакого должного вывода. Разве только то, что его больно волновал Акира… Господи, как не хочется придумывать снова себе все те ужасы, которыми Чуя грузил себя самое первое время, когда ушел из мафии и максимально закрылся ото всех, опасаясь – даже думать не хотелось чего. И вроде бы более-менее отпустило…  Он смотрит в сторону, без всякой мысли разглядывая старую игрушку в виде черного кота с какой-то тупой рожей, а потом тянет его за лапу к себе. Вид у него замученный потрепанный, выкинуть бы, да ребенок потом замучается его искать и спрашивать. Эта вещь была с ним, когда Чуя впервые увидел его, причем уже тогда имела не особо товарный вид. Чуя все пытался подменить эту жуть чем-то более приемлемым, целой другой кучей котов, но Акира упирался; уже чуть позже смог выведать у него, что он вроде как нашел эту игрушку где-то на улице и не захотел с ней расставаться. Честно говоря, Чуе не особо понравилась эта история, хотя он не был уверен, что правильно понял сына и тот ничего не напутал в силу возраста, когда его память едва ли могла сохранить столь ранние подробности его жизни в точности, но все же как-то это было… Не очень. Вообще тогда многое было не очень, пока он пытался разобраться в том, что ему делать с почти что двухлетним ребенком, который, лишившись матери и проведя некоторое время среди чужих для него людей, попал к нему и поначалу не знал, как надо правильно реагировать на объявившегося внезапно папашу, который был для него таким же чужим, как и все вокруг. До сих пор пробирает от того, как отрешенно на него смотрели поначалу. Первое время, когда они начали жить вместе, Чуя вообще старался лишний раз его не дергать, наблюдал; смешно ли: сам побаивался мальчика, точнее своих ошибочных действий. Тот вел себя неестественно тихо, хотя отчасти, как потом уже стало ясно, сказывался характер, но отсутствие даже намека на самые обычные детские капризы Чую стало настораживать, но у него упрямо не получалось как-то наладить контакт с ребенком. На игрушки он вроде бы реагировал с интересом, но при этом Акира не бросался к вещи, даже если весь его вид говорил о том, что она ему нравится. Словно что-то останавливало его, и он мог подолгу просто сидеть где-нибудь, сжимая в руках этого ободранного кота. Он уже что-то болтал в те дни, отвечал, но Чуя с трудом разбирал это детское мяуканье.  Конечно, он совсем кроха, и он был не в состоянии понять, в какое отчаяние таким образом приводил Чую, который каждый раз все больше думал о том, что переоценил свои возможности, свой порыв, возникший смертельной волной цунами где-то внутри него и снесший сразу, не оставив иных решений. В те дни ему надо было и без того уладить множество дел, связанных с финансовыми вопросами, а также работой, и порой просто не оставалось времени на то, чтобы как-то проанализировать все свои действия, разве что Чуя уповал на свое терпение, которое вырабатывал силой воли, отчасти все же радуясь, что ребенку не передался его собственный нрав, и он не устраивал ему истерик, которые бы он точно легко не пережил.  Пока он жил в Токио, Коё время от времени наведывалась к нему, пытаясь давать какие-то советы. Но то ли они сами по себе не работали, то ли Чуя просто не умел их правильно применять, но что-то не клеилось. У него была какая-то хрупкая надежда на поддержку анэ-сан, но он сразу заметил некоторое ее отчуждение. Сначала даже обижался, но потом дошло, что женщина просто боялась привязаться к маленькому, и поэтому пыталась оградить от этого и Чую, подначивая его все же поступить умнее и отдать куда-нибудь, и приглядывать издалека, но он уперся: еще во что-то верил. Был момент, когда он вообще жутко ругал себя за самоуверенность, при этом прекрасно понимая, что не сможет теперь отступить назад, а решения правильные так и проскальзывали мимо него. Или он слишком строго себя судил? Чуя привык к ситуациям, когда некому подсказать, какой шаг сделать дальше, но именно в этом случае катастрофически нуждался в том, чтобы хоть кто-то сказал, что он хотя бы не сделал ошибку, а это временные трудности. Но тишина – и он слушал лишь неуверенный собственный голос.  Акира спал обычно спокойно, просыпался, правда, рано, но это как-то совпадало с тем, что Чуя тоже подскакивал ни свет ни заря. А тут как-то ночью Накахара очнулся, сначала даже не поняв, что за звуки бродят по его квартире. Чуть скинув с себя сон, побрел посмотреть, что там в детской творится, а ее обитатель сидел в углу кровати, тихо хныкая, и тут же притих, обнаружив, что он уже не один. Очевидность трагедии темнела влажным пятном на простыни, и Накахара лишь с прискорбием подумал о том, что придется утром возиться, даже не заметив, что Акира побаивается издать лишний звук, при этом слезы у него уже обильно капали с носа. Чуя за все это время ни разу не повысил на него голос, да даже повода не было, но ощущение сложилось такое, будто от него так и ждали, что он сейчас будет страшно ругаться. Ситуация не особо вдохновляла, и Чую выбесило на самом деле то, что он полный идиот и что так ни черта и не смог установить нормальный контакт с собственным сыном, а тот опасается его реакции, хотя, блядь… Чем Чуя заслужил? Или это еще до него были какие-то неприятные причины, из-за чего ребенок сейчас реагировал таким образом? Особо выяснять не хотелось, и он просто подхватил испуганное дитё на руки, оттащив в ванную и причитая по ходу, чего он ревет из-за такой ерунды, убеждая в этом больше себя самого. Акира вроде бы сильнее в слезы не ударился, лишь шмыгал носом, но уже заметно успокоился, когда Чуя в растерянности обнаружил, что второго комплекта пижамы у него нет, и не придумал ничего лучше кроме как обрядить его в одну из своих старых рубашек.  Сонный Чуя зевал так, что аж челюсть в какой-то момент стало больно смыкать, и он в нерешительности стоял над кроватью Акиры, думая о том, что жутко не хочется мучиться сейчас, но все же сдернул влажные простыни, хрен с ним с матрацем, потом разберется. Когда топал обратно в ванную комнату, увидел это чудо, которое стояло возле стенки, буквально утопая в его рубашке, и аж рассмеялся в голос. И сам не думал, что так забавно это будет выглядеть. Акира вроде как уже просек, что злиться на него никто не собирается, но подобное веселье тоже осталось для него непонятным, и он так и стоял, держась за стенку, не зная, что ему теперь делать, а Чуя только сейчас сообразил, что обратно в кровать его теперь не уложишь. Пришлось тащить к себе. Кажется, они оба сильно удивились такому повороту событий, а Чуя даже как-то воодушевился, заметив, как за ним неотрывно следят то и дело и уже с неподдельным интересом, теряя во взгляде эту настороженность перед посторонними. Он уселся тогда перед сыном, склонившись с ним на один уровень, не уверен был, что тот поймет хоть что-то из того, что он хотел ему сказать, но попытался хоть как-то донести, говоря медленно и мягко, что если вдруг что-то случилось, что-то надо, что-то болит, страшно или какие там еще у детей проблемы бывают, не надо бояться и хныкать в углу. Слезы на чуть припухшем все еще лице высохли, но он все равно водил аккуратно пальцами по мягким щекам, притягивая сына к себе все ближе, пока тот не оказался у него на коленях. Надо было спать ложиться, но Чуя так и сидел с ним в потемках, тихо разговаривая, переходя на шелестящий шепот, чувствуя, как Акира все больше расслабляется в его руках и уже не просто кивает, а что-то там лепечет в ответ.  Он так и уложил его рядом с собой уже совсем полусонного, но совершенно успокоившегося и, оказывается, мягкого и нежного, доверчиво все же потянувшегося к Чуе.  Всех барьеров он тогда за раз не сломал, но на некоторое время перестал быть их причиной. О временах, когда однажды сын спросит, а чем вообще раньше занимался его отец, кем он был и что стало с матерью, Накахара старался пока что думать меньше всего, не желая портить себе и без того не самый здоровый сон.  Они привыкали друг к другу, внезапно ухватившись за этот процесс знакомства с новыми эмоциями, проводя вместе время постоянно. Чуя с того раза чаще всего оставлял его засыпать рядом с собой, наслаждаясь его теплом и тихим сопением, когда он проваливался в сон, а потом уже относил в кроватку, хотя порой и сам отключался, просыпаясь утром от того, что по нему настырно кто-то лазал, преодолевая все костяные преграды.  Во всем этом, даже в их молчании, когда они просто сидели вместе, – Чуя находил смысл – цепляться и держаться.  Акира гладит его по руке – он так и не дотянулся до планшета, поэтому молча сидит, оглядывая пространство комнаты и думая о чем-то своем. Вообще-то Чуя обещал, что они пойдут гулять в парк смотреть на сакуру, лишь зайдут домой переодеться; он забрал его с детского сада, как только освободился с выпускной церемонии, вообще-то на него хотели повесить еще всякую бумажную работу, но Чуя нагло и коварно пользовался своим положением, что ему одному приходится растить ребенка, и коллеги с идиотским восхищением в глазах шли навстречу. Не то чтобы он изображал там из себя несчастного, как раз нет – скорее шаблоны этого образа играли ему на руку, а он просто не стал разрушать ничьих умилительных иллюзий, пользуясь тем, что в самом деле может больше провести времени с сыном, не говоря уже о том, что это были часы изумительного спокойствия, словно все отпускало, словно из него вытягивали часть повседневных тревог.  Акира явно помнил о том, куда они собирались, но тихонько сидел, даже не пытаясь его дергать, а Чуя все никак не мог отойти от прихода Дазая.  Хм. Да. Примерно три года он его не видел. И – такие странные ощущения – встретил вновь. Они словно немного поменялись местами, но нет – ситуации совершенно разные. Был момент, когда Чуя решил, будто его сейчас попросят отправиться следом, ввязаться в какую-нибудь сомнительную заварушку, где нужна разрушительная мощь. Он водит рукой по волосам сына, и те незаметно приподнимаются под действием гравитации, но Чуя быстро прекращает так играться. Он не показывал ребенку своих способностей, привыкнув жить так, что вообще стал обходиться без того, что некогда оставляло основу его жизни. Акира едва ли кому-то проболтается, он и сам по себе не особо разговорчивый, а с посторонними тем более, но все же будет лучше, если он ничего не будет знать, а все фокусы, которые время от времени все же вытворял его папаша, можно было пока списать на некое волшебство, у которого есть просто свой секрет.  Чуя не может не выполнить свое обещание, тем более такое простое. Он наклоняется к мальчику, заглядывая ему в глаза, на что тот тут же реагирует, ожидая последующих действий. Чуя никогда, наверное, не скажет ему, что едва ли уже толком помнит, как выглядела его мать. Образ так сильно смазался, и он даже не видел в нем ее черт. Чего скрывать, он вообще ничего к ней не испытывал, и этому ребенку не посчастливилось родиться от большой любви, но надо как-то постараться, чтобы он об этом не задумывался.  – Я все еще помню про парк, – слова звучат шепотом. Они так чаще всего и общаются: без лишнего шума, порой вообще без слов. Может, это неправильно, и Чуя не делает акцент на развитие речевых навыков сына, да вроде бы проблем не было, и в детском саду он хоть и вел себя тихо, но детей не сторонился, Чуя сам видел, а здесь, дома, – у них выстроился свой какой-то мир, он тихий, и Акира даже не подозревает, что совершенно противоположен характеру его отца, но так сразу выстроилось между ними, и Чуя не хотел бы что-то менять.  Акира улыбается, кивая ему и спрыгивая на пол сразу же. Помчался собираться. Чуе совсем не хочется выходить из дома, и вообще ему мерещится, что там все еще где-то снаружи караулит Дазай, и от этого он даже негромко смеется вслух, но через себя придется переступить. Он каждый день этим занимается, с тех пор как впервые присел на колено перед этим ребенком, пытаясь посмотреть ему в глаза.  Он поднимается наверх, чтобы самому переодеться во что-нибудь попроще, мысленно прикидывая, куда отправиться. Сакура не особо спешила себя показать в этом году, подпортив выпускные фотографии студентам, которые любили после церемонии высыпать на улицу, забраться на верх длинной галереи, где как раз очень хорошо видно вишневые деревья, и запечатлеть себя на память на нежно-розовом фоне, но в этот раз цветочки едва проклюнулись, хотя он не заметил особо расстроенных. Он мог бы намного раньше уйти, если бы девушки его не задергали, прося сфотографироваться рядом с ними. Чуя их некоторых толком-то и не знал, и все это было отчасти даже приятно, но подобная возня… Чуя смотрит на свой телефон… Несколько сообщений по работе, но ему не особо хочется отвечать.  Работа. То, чем он занимался сейчас, едва ли можно было совместить с подобным определением. Понятие работы для Чуи заключалось в том, чем он занимался в Портовой мафии. Все остальное – можно было бы даже сказать, что сейчас он находится в бесконечном отпуске, потому что ему не приходится каждую ночь или даже день подвергать свою жизнь риску, и чего уж тут – под покровительством Мори он с удовольствием, сжигая ради преследуемых личных и чужих целей свою юность, пил тот эликсир из смеси адреналина и безбашенности. Все еще помнил тот привкус, да только вот теперь что-то не особо желал вкусить. Он проступил на языке, когда знакомая физиономия сегодня возникла перед ним, но Чуя даже не попытался пристраститься вновь. Ему самому удивительно сознавать, что он мог так сильно измениться за не такой уж и большой срок, но причины на то, чтобы он вдруг захотел вернуться в мафию, должны быть смертельно вескими. Может, где-то в глубине души – что-то такое мерцало, заложенные в его характер черты не искоренить так просто, но летаргия нещадно окутала их. Если наступит однажды миг, когда он вдруг пожалеет о своем решении, то – ну что ж, примет это все. Но сейчас – он просто спокойно переодевается, застывает на пару секунд у окна, высматривая что-то, а потом заглядывает к Акире, который сражается с легкой кофточкой, пытаясь просунуть руку в вывернутый рукав. Чуя не лезет к нему: ребенок недавно заявил, что папа не должен помогать ему одеваться. Прекрасно, Чуя только за, и он четко выполнял это требование, последнее время все чаще становясь свидетелем подобных беспощадных раундов с одеждой. А-тян пыхтел, дулся сам на себя, если вдруг что-то не хотело застегиваться, завязываться или натягиваться, но помощи не просил. Чуя обычно лишь поглядывал на него со стороны, честно говоря, даже радуясь, пусть сборы порой и растягивались по времени.  Как вот сейчас, когда Акира сидел на пороге и старательно вязал шнурки. Вся загвоздка была даже не в сложности завязать бантик, а Чуя просто как-то показал ему несколько сложных узлов, которые ребенок вбил себе в голову освоить, и теперь практиковался в любой удобный момент. Чуе было интересно за ним наблюдать, потому что каждый раз для него становилось сюрпризом, что может заинтересовать Акиру. Порой это были вещи, которые, как он сам почему-то считал, совсем не интересны маленьким детям. Чуя как-то грохнул огромный автономный фонарь – искал его в потемках и вдарил с ноги – блядь, нашел! – в итоге разобрал его, надеясь все же повторить старый трюк с воскрешением из мертвых, и Акира все это время тихо сидел рядом, пристально наблюдая за его возней. Чудо свершилось, и мальчик, кажется, даже больше был рад, чем вандал, который посмел обидеть фонарик.  Шнурки побеждены, но теперь новая дилемма. Акира задумчиво смотрит на приоткрытую дверцу в небольшую кладовку, где хранятся его сокровища в виде личного транспорта. К велосипеду он относился немного скептически, а вот самокат свой мог загонять.  – Не будешь кататься? – интересуется Чуя, сжимая в руке связку ключей.  – Нет. Ходить пешком полезно.  – О как! – хмыкает Чуя; опять его, наверное, в детском саду просвещали касательно пользы прогулок. Накахара как бы был не против, но недавний поход на природу, когда и родителей в выходной день массово заставили тащиться, он до сих пор вспоминал с дрожью, и эти коллективные сходки, честно говоря, стали для него настоящим испытанием. Оказываясь в кругу занудных и дотошных воспитателей и таких же мам, он всеми силами пытался не впечатать их в асфальт гравитацией, потому что невыносимо было слушать это поучающий тон. Приходилось сжимать зубы и отключать в себе мафиози. В такие моменты он точно не хотел бы, чтобы кто-то из бывших коллег (и очень-очень бывших бинтованных коллег) его увидел.  Но Акира… Когда этот ребенок тянет руку, хватаясь за пальцы и довольно вышагивает рядом, что-нибудь тихонько бормоча себе под нос – Чуя в такие моменты знал, что ничто его не развернет обратно.  Ранее он уже подглядел, что в парке Футю-но-Мори деревья оказались более сговорчивыми, поэтому ведет сына туда, да и совсем близко к дому. Акира носится по дорожке, время от времени наклоняясь и подбирая содранные ветром нежно-розовые лепестки, иногда находя даже целые цветки; Чуя следит за ним краем глаза, пытаясь скинуть с себя напряжение, которое так и не отпустило его толком после явления тупой мумии, и все кажется, что Дазай продолжает его выслеживать. Но вокруг даже посторонних людей не так уж много, тихо, и атмосфера все же начинает давить своим умиротворением. Сакура нежными и рыхлыми комками цветов закрывает собой небо, пропуская лишь ломкие лучи весеннего солнца, и так приятно на улице, что порой даже не верится, что бывают такие мгновения блаженства на, казалось бы, пустом месте. Акира сам несется в сторону детской площадки, явно намереваясь забраться на горку. Чуя опускается на скамейку, наблюдая за ним со стороны. Да, так и есть: бывшие коллеги его бы не поняли. Накахара и сам себя не особо-то понимает, только даже думать не думает о том, чтобы что-то менять, обманываясь каждый раз такими вот моментами безмятежности.  Акира активно штурмует самую высокую горку, все что ниже его не особо интересует, и вообще Чую порой поражает, что этот ребенок совершенно не боится высоты и вечно норовит забраться повыше. Заставил отвести его на Tokyo Skytree, узнав о башне от кого-то в детском саду. Название, правда, то ли не запомнил, то ли не понял, то ли оно вообще толком не прозвучало, и Чуе еще пришлось поиграть в угадайку, пока он смог разобраться, куда тому надо, да и то не до конца был уверен, что попал точно, но у ребенка был дикий, пусть и негромкий восторг от высоты, на которую его затащили. Одна уже поездка в лифте, где горели в полумраке разноцветные огоньки, стала для него приключением, а уж огромный город с высоты… Чуя иногда так с горечью представлял, что сын все равно однажды поймет, что его нерадивый папаша один из одаренных, с коими ему еще не приходилось сталкиваться, и тогда, наверно, очень обидится, что от него это было скрыто, и он был лишен возможности подниматься так высоко, куда никто не может. Но Чуе казалось, что так будет правильнее и одновременно он считал, что ошибается буквально во всем.  Акира уже несется к нему обратно, забираясь рядом на скамейку. Колени и ладошки у него грязные, но зато весь светится счастьем. Дышит судорожно после бега, и Чуя чутко прислушивается к нему, но ничего такого, что могло бы взволновать, не замечает. Да уж, опять придется заниматься стиркой, и Чуя зачем-то вновь представляет ржущего над ним Дазая и так хочется врезать по наглой харе – прям руки чешутся! И почему он не отвел душу, не вмазал ему, когда увидел возле дома? Это был бы такой приветственный жест, как раньше.  Накахара ловит себя на жуткой мысли, что обязательно так сделает в следующий раз – какой нахуй следующий?! – и пытается прекратить измываться над собой, вспоминая зачем-то каждую деталь этой внезапной встречи.  Дазай особо не изменился. В глаза первым делом бросилось то, что бинты никуда не делись. Чуя раньше все думал, может ли так случиться, что он их снимет? Что для этого должно случиться? Не особо хотелось себе признаваться, но у Чуи будто бы немного отлегло. Не то чтобы он за все это время особо вспоминал бывшего напарника, но представлять, что тот все же где-нибудь суициднулся… В сущности, по этой причине и старался вообще никогда не вспоминать его.  Смутил жутко своим появлением.  – Накахара-сан?  Чуя, немного успокоенный тем, как сын мурлыкал себе под нос какую-то песенку, что выучил в детском саду, не сразу заметил, что рядом кто-то оказался. Вновь заранее уже насторожился, прокрутив в голове все дурные варианты, правда, женский голос сразу подсказал, что Дазай может издать такой звук, только если ему вдарить по яйцам, да и то весьма кратковременно, поэтому быстро скинул с себя дурные мысли, вглядываясь в персону, что рискнула его потревожить. Память его не подводила, и в лицо он узнал. Девушка из одной из групп с университета. Он некоторое время вел у них пары, но близкое знакомство его с ними не интересовало, и он быстро отфильтровал лишнюю информацию, однако та в нужный момент внезапно всплыла в голове. Хотя, возможно, потому, что эта ученица проявляла больше всех активности, несмотря на средние знания?  – Сугимото-сан? Вы, кажется, говорили, что живете где-то в Токио. Что делаете здесь? – Чуя на самом деле не так часто встречал студентов в радиусе своего жилища, поэтому был слегка удивлен. Кто просто так будет шарахаться по Футю, да еще и так далеко от университета? Он сам туда на машине обычно добирается, закидывая сначала Акиру в садик, для чего делал небольшой крюк.  – На выпускном курсе знакомая попросила прийти поснимать ее. А я такую камеру прежде в руках не держала и попросила ее разрешить еще и в парке сакуру поснимать, – Сугимото-сан, неуклюже зацепившись браслетом за ремешки на сумке, вынимает из нее зеркалку. Чуя скользит по технике глазами – не самая дорогая модель, даже уже весьма устаревшая, но снимать может недурно. У него когда-то давно была мысль что-то такое себе купить, но он так и не реализовал ее. Поднял глаза на девушку, ведущую теперь сражение с замком сумки, что заел, закусив часть жесткого материала. Рванула со всей силы – чуть не выдрала. Улыбается с долей наигранного смущения, почти невинно. Внешне – ничего примечательного, одета, как и все, волосы забраны в длинный хвост на затылке, почти нет макияжа, разве только заметны следы от пирсинга на лице, и уши явно были все исколоты. Чуе привычно подмечать всякие такие детали, хоть он уже давно и не был частью мафии, чтобы постоянно зацикливаться на внешности едва знакомых людей, как его учили. Оно просто было доведено до автоматизма, и он каждый раз усмехался немо этим своим так и не пропадающим никуда навыкам. – А вы здесь гуляете, Накахара-сан? – она переводит взгляд на притихшего вот уже некоторое время Акиру. – Какое милое создание! Я и забыла, что у вас есть ребенок!  Чую, если честно, бесит, когда кто-то из студентов начинает лезть в его личную жизнь. Некоторые его коллеги вполне себе позволяли довольно свободную манеру общения, даже могли проводить с кем-то из своих учеников вечера вместе где-нибудь за кружечкой пива, но он намеренно дистанцировался, прекрасно понимая, что любое общение постепенно сводится к более личным вещам, прошлому, а об этом Чуя точно не пожелает говорить, да и не сможет. Привыкший к активности, к людям, он морально был готов все это оставить, когда принял решение забрать Акиру себе.  – Эй, привет, – Сугимото-сан опускается на колени, не обращая внимание на то, что соберет всю пыль на свою светлую юбку, которой она и без того подметала тут опавшие лепестки сакуры, – как тебя зовут?  Акира неуверенно оглядывается на Чую и еще больше зажимается. Накахара, если честно, гордится тем, что сын, несмотря на всю мягкость характера, довольно негативно реагирует на попытки возиться с ним, словно ему и года нет. Сугимото-сан едва ли это улавливала и еще больше умилялась, принимая желание ребенка отодвинуться от нее за чистой воды скромность, от которой она радостно повизгивала.  – Вы часто здесь гуляете?  – Редко, – ответ звучит отрывисто.  – Нелегко, наверно, с ним вам одному, Накахара-сан? – вдруг вскидывает она голову, при этом наконец-то отцепившись от ребенка, который мужественно терпел весь этот сахар, что лили на него.  – В каком смысле? – Чуя щурится, стараясь замаскировать нарастающую враждебность. Слова, высказанные этой девушкой, ему совсем не понравились, и даже не тем, что тошнило от сочувствия, в коем он вовсе не нуждался, так как люди вокруг смутно представляли истинное положение вещей.  – Ну, я ведь правильно понимаю, что вы один его воспитываете? Это же не просто совмещать с работой.  Чуя – все еще мастер выдержки, но – какого хера она задает такие вопросы?  – А если вдруг с вами что-то случится? С кем он тогда останется? С моей подругой в детстве случилось подобное. Грустно.  Чуя оторопело таращится на нее, а она будто и не понимает своей бестактности, тянется подергать Акиру за руку, а Чуя смотрит на ее руки, сжимая крепко зубы, глядит неотрывно, пока она не перехватывает его взгляд и как-то слишком умилительно улыбается, напрягая тем самым еще больше, и у Чуи пропадает вообще всякое желание оставаться здесь и дальше. Он встает с места так, чтобы уж совсем не казалось, что только и думает о том, как бы удрать, и тянет Акиру за руку, а тот даже не пытается сопротивляться, сразу поддаваясь.  – Накахара-сан, простите, что потревожила, – она учтиво кланяется, извиняется вроде как искренне, но у Чуи уже внутри все колотит от покалывающей интуиции, очнувшейся и шепчущей, что что-то не так, да только он никак не может собраться с мыслями и заставить себя сообразить, что именно его так растревожило.  – Всего доброго, Сугимото-сан, – бросает он сквозь зубы, хватаясь пальцами за поля шляпы и чуть ниже опуская ее на глаза. Он тянет Акиру за собой, и тому волей-неволей приходится за ним поспевать; ребенок пару раз оглядывается на эту девушку, что так смутила его, а Чуя и так спиной ощущает, как она смотрит ему неотрывно вслед.  Ничего же не случилось, чего он так задергался? Из-за вопросов, которые у нее повернулся язык задать преподавателю, которого едва-едва знала на самом деле? Уже на полпути он быстро подхватывает сына на руки, дабы тому не нестись следом, и отправляется прочь из парка, словно его в самом деле отсюда спугнули. Что за день такой? Вроде ничего не предвещало, все было как обычно, а эта сцена посреди парка, когда он потерял совсем бдительность… Ощущение, что он себя сам просто накрутил на пустом месте. Это все это мудило суицидальное, что так и заворачивается в бинты! Дазай слишком ошарашил его своим появлением, выбил из тихой, хотя и не безмятежной жизни, вот Чуя и стал психовать.  – Папа, я не маленький уже, пусти меня, – ворчит Акира, хлопая его по плечу, ему вообще-то нравится, когда его таскают, но последнее время он старается с этим, как выразился бы сам Накахара, завязать.  – Не маленький? Что-то я пропустил момент, когда ты успел повзрослеть, а? – Чуя специально дразнит его, зная, что тот сейчас начнет доказывать обратное.  – Мотоки-кун ушел от нас, потому что его родители переехали, и я теперь третий старший в группе. Мне так сказали.  Чуя, сдерживая смех, поворачивает к нему голову. Ну да, новый повод для гордости. Они так и смотрят друг на друга, замерев на светофоре, и Чуя неожиданно сдувает ему с глаз челку, после чего слышит капризное «ну, папа!» – к тому же его так и не отпустили, но Чуя все же ставит его на ноги, когда они переходят дорогу. Акира в процессе стащил у него с волос ленту и оставшуюся часть пути пытался на ходу соорудить подобие сложного бантика, фырча от усердия.  На мгновение отвлекся от дурных мыслей, но те все равно никуда не делись, и, приближаясь к дому, Чуя будто бы снова ожидает увидеть Дазая, который вылезет внезапно перед ним, но тут же он вспомнил эту улыбающуюся Сугимото-сан, и что-то она ему показалась даже хуже этого кретина. Накахара даже оглядывается, словно боится, что она пошла следом. Ничего такого не сказала, но ее слова так не понравились… Или дело не только в словах?  Дазаев всяких там не видать, и Чуя быстро ныряет в дом, подпихнув задумавшегося над очередным узлом Акиру, и закрывает дверь. Изнутри на все замки.