The Lion's Den

Дымка напряжения, висящая в воздухе, казалась слишком густой даже для комнаты, переполненной людьми, которые своими собственными руками погрузили мир в анархию. Все разошлись по своим углам: недовольно хмурящийся Кузурю засел вдали от телевизора, по всей видимости, восприняв произошедший поворот событий как личное поражение, а Пекояма, явно не понимая, что ей теперь делать, просто встала по правую руку от него. Тсумики улеглась на потухший экран, щекой прижавшись к месту, к которому дотронулся белый медведь, прежде чем отключить трансляцию, но взгляд ее был прикован к Комаэде. Между ним и Медсестрой будто возникло какое-то странное противостояние, но Наэги, зажатый между этими противоборствующими сторонами, не мог понять, почему. Камукура все еще стоял у дальней стены, с апатией и безразличием уставившись в никуда, а остальные члены Абсолютного Отчаяния неуклюже переминались с ноги на ногу, не решаясь начать тяжелый для всех разговор. Молчание затянулось. В конце концов Тренер не выдержал и, кашлянув, нарушил тишину. Неловко потерев шею, он заставил себя улыбнуться – вышло очень натянуто, – и произнес: – Ну, знаете, мы так расстраивались, что нашей команде не хватает людей… Видимо, теперь бессмысленно отчаиваться по этому поводу. – Угх. Пропал такой крутой источник отчаяния! – Сода выглядел так, будто его вот-вот разорвет от переживаемых страданий, но продлилось это всего лишь мгновение, и в следующую секунду он уже криво улыбался. – Но, хэй, отсутствие отчаяния – это само по себе отчаяние… Так что все окей! Кто-то вздохнул. – Да-да. Мы все тебя поняли, – отмахнулась Овари. – Сейчас нужно решить, как нам поступить с нашим Новобранцем! – она театрально ткнула пальцем в Наэги, и… И Тсумики ахнула, шлепнув ее по руке. – Он не Новобранец! – Медсестра повернулась к Наэги. – Так ведь, мой сладкий? Она только что… Она правда… Почему она смотрит на него такими глазами? – Его зовут Наэги Макото, – гордо произнес Комаэда, вздохнув, словно отец, наблюдающий за выступающим на сцене сыном. – Наш маленький лучик надежды. Несколько лиц мгновенно скривились в отвращении. – Мы должны, – объявил Ханамура, делая к ним пару шагов и указывая на Наэги кончиком кухонного ножа, который он все еще держал в руках, – избавиться от этого качества. Мы не можем позволить такому отвратительному ингредиенту, как надежда, испортить наше прекрасное блюдо. Хм-м-м… – повернувшись к остальным, он провозгласил. – Рекомендую начать с вводного курса, который она преподала резервным студентам. – Эй, мы же не хотим, чтобы он тоже так закончил! – запротестовала Овари. Кузурю вдруг очнулся, тяжело поднимаясь на ноги и выходя из своего угла. – Мы не тупые. Мы будем осторожны– Комаэда вздохнул. Громко. Так громко, что всем стало очевидно – он просто пытается привлечь внимание. Но это сработало: Кузурю и Тсумики одновременно уставились в его сторону, и Наэги, снова попавший в ловушку между ними, почувствовал себя на минном поле, несмотря на то, что яростные взгляды были направлены не на него. – Мне правда нужно повторить? – еще раз вздохнул Комаэда. Разведя руками, он разочарованно опустил взгляд вниз. – У такого мусора, как я, вбито в голову прислушиваться к словам окружающих, но вы, ребята… Вы же пытались понять, о чем она говорит? Эношима-сан попросила нас относиться к нему со всей ее любовью. – Пф-ф. Вот почему мы должны ввергнуть его в отчаяние, – возразила Овари, похрустывая костяшками пальцев. – Покажем ему, как прекрасна ее работа. Наэги ощутил, как холод сковывает его тело, поднимая новую волну нервной дрожи. Ввергнуть… в отчаяние? Вот о чем они говорили все это время?! Не может быть, что они верят, что он станет таким же, как Эношима! Он… Он не станет! Это неправильно. Он никогда не станет похожим на нее. Голова кружилась от одних только мыслей об этом, и ему пришлось вжаться в Комаэду плотнее, чтобы удержаться на ногах. И Комаэда явно был с этим согласен. Он медленно покачал головой из стороны в сторону, усмехнулся и прищурился, подняв глаза на остальных Абсолютных, но Наэги даже не мог представить, что когда-нибудь увидит, как он говорит со своими одноклассниками с таким лицом. Комаэда, вроде бы, дорожил ими… Но на людей, которых искренне ценишь, не станешь смотреть так. – Если бы на его месте был кто-нибудь другой, я бы полностью с вами согласился, – ответил он. – Но, Овари-сан, могу я задать тебе вопрос? Как твоя мать растила тебя? Как она к тебе относилась? – Моя… мать? – Овари выглядела потрясенной таким вопросом, как и большинство других Абсолютных. Голос, ответивший на него, принадлежал вовсе не ей. – Мама была очень доброй женщиной, – пробормотал Ханамура. Он смущенно перекатывался с носков на пятки и обратно, спрятав руки за спиной. – Но она была так больна, так больна… И всегда делала вид, что все в порядке. Я не хотел покидать ее, но она настояла. Она была так рада… Я пообещал ей, когда я вернусь, ей больше не придется работать. И я оказался прав. Я вернулся… Нож выскользнул из его пальцев, звонко ударившись об пол. Те звуки, которые услышал Наэги… Это был смех? Или нечто более зловещее? – Выражение ее лица, когда я… Отчаяние… Это было прекрасно. Так прекрасно! Комаэда кивнул, будто это безумие и было реакцией, на которую он надеялся. – Она научила тебя готовить, – заметил он. Его ладони неторопливо скользнули по рукам Наэги, обводя предплечья и локти мягкими круговыми движениями. Тот, охваченный внезапной нервозностью, поднял взгляд, и почти хищный блеск, промелькнувший в чужих глазах, отпугнул его. Наэги быстро опустил голову, чтобы ничего не видеть. – Мама научила меня всему, – тихо сказал Ханамура. – Значит, она развивала твой талант, так? Все уставились на него. – К чему ты ведешь? – настороженно спросил Сода. – Вы еще не поняли? Впервые за все время, что они находились в этой комнате, Комаэда отошел от Наэги, и тот сжался, обхватив себя руками – прикосновение холодного воздуха к уязвимой спине послало по телу волну мурашек. Комаэда сделал шаг навстречу остальным Абсолютным, широко расставив руки, словно пытаясь показать, что не хочет причинять им вреда. – Нет сомнений, что вы родились особенными, совершенно не такими, как обычные, бесталанные люди, – медленно произнес он, – но я не думаю, что каждый из вас появился на свет, зная достаточно, чтобы получить титул Абсолютного или Абсолютной. Вас нужно было научить всему необходимому, не так ли? И я могу поспорить, что за это обучение были ответственны ваши родители. Пекояма пораженно раскрыла глаза, когда до нее дошел смысл его слов. – То есть, ты говоришь… – Если мы правда собираемся воспитывать Наэги-куна с материнской любовью, то мы вынуждены развивать его талант, а не талант Эношимы-сан. Долгая тишина последовала за этими словами. Пока все пытались понять логику Комаэды, Наэги, все еще напряженно пригнувшийся, едва заметно сдвинулся в его сторону, пытаясь вернуть хотя бы каплю того спокойствия, которое он ощущал рядом с ним. Комаэда протянул руку, приобнял его за плечо и покровительственно прижал к себе. – Это неправильно, – заключил Сода. Овари и Нидай согласно закивали. – Да, я не куплюсь на это, – подтвердил Кузурю. – Мы… – Комаэда прав. Понадобилась всего одна фраза, произнесенная блеклым голосом Камукуры, чтобы Якудза резко замолчал. Чтобы замолчали все. Наэги понимал, что Камукура врет, что он недоговаривает, и наверняка это понимали и все остальные, но никто не смог найти в себе силы пойти против него. Никто не осмелился даже посмотреть в его глаза, если уж на то пошло. Похоже, почти дружеские отношения между Комаэдой и Камукурой не были нормой – скорее, Абсолютный Абсолютный походил на строгого, но равнодушного хозяина своры бешеных собак, уступающих во всем, стоит ему только сказать свое слово. – Нам придется подчиниться его надежде, – Ханамура в ужасе всплеснул руками. – Это отвратительно, я знаю, – из груди затрясшегося Комаэды почти вырвался смех, но он почти сразу же осекся, дернувшись так, будто испытал сильную боль. – Абсолютному Отчаянию запрещено причинять вред самому яркому свету, который только может быть… Тому, что оно ненавидит сильнее всего… Вместо этого нам придется сосуществовать рядом с Надеждой, пока она кормится с нас, как паразит, как постоянно жужжащий комар, которого нельзя отогнать! Насколько же это отчаянно! Может, нам и вовсе стоит превратить его в самую сильную, яркую и ослепляющую надежду, какая только может быть? Разве Эношима-сан не нашла бы это еще более отчаянным? Его короткий монолог немного сгладил недовольство присутствующих в помещении людей. Овари, Нидай и Сода чуть расслабились и, задумавшись над его словами, кивнули сами себе. Ханамура, пришедший в себя, уже поднимал нож, который уронил, а Кузурю пробормотал что-то Пекояме, но та никак не отреагировала. – Я возьму на себя ответственность за Наэги-куна, – заключил Комаэда. – В конце концов, надежда – это моя стихия. Я знаю про нее все. Наэги вдруг заметил, что Тсумики, прижавшая руки к груди, подбирается ближе, уставившись уже не на Комаэду, а на него самого. – Он ранен, – прошептала она. – Я должна осмотреть его. И это… логично? Абсолютная Медсестра должна проверить его состояние. Поэтому он очень удивился, когда Комаэда, чьи губы моментально сжались в тонкую сухую линию, преградил ей дорогу, спрятав его от пристального взора Абсолютных. – Там ничего серьезного, – предупредил он. – Я без проблем справлюсь сам. Но Медсестра не сдвинулась с места. – У него может быть сотрясение. И рану нужно обработать, иначе он получит заражение! Прошло несколько секунд, наполненных напряженной тишиной, и Комаэда тяжело вздохнул, понимая, что проигрывает битву. – …Ты права, ты права. Глупо полагать, что мои посредственные навыки могут сравниться с твоим потрясающим талантом. – Я подготовлю медицинский центр к его приходу, – Тсумики довольно улыбнулась, и эта улыбка показалась бы Наэги доброй, приятной и нормальной, если бы Медсестра не наклонилась вперед, чтобы ущипнуть его за щеку. – Мы скоро увидимся снова! Стоило ей уйти, как Наэги коснулся лица там, где только что были ее пальцы. Почему-то это место казалось ему грязным. Ему хотелось вернуться в комнату, достать мыло и долго умываться, чтобы это въевшееся под кожу ощущение пропало. – Итак, мы все друг друга поняли? – никто не стал возражать, и Комаэда воспринял молчание, как согласие. – Тогда мы с Наэги-куном пойдем. И они двинулись к выходу из комнаты, шагая так медленно, словно пытались проскользнуть мимо спящего медведя, ненароком не разбудив его. Комаэда, твердо удерживая руку на спине Наэги, вывел его в коридор, и тот с охотой последовал с ним, лишь бы убраться из помещения, полного людей, которые чуть не стали его палачами. Тени за пределами коммуникационного зала показались ему такими успокаивающими, будто они могли спрятать его от всего плохого. – Больше не нужно бояться, Наэги-кун, – мягко произнес Комаэда. – Я сомневаюсь, что Тсумики-сан захочет причинить тебе боль. В любом случае, я буду рядом и прослежу, чтобы она не натворила ничего плохого. Наэги не ответил. Он не хотел разговаривать об этом… И вообще о чем угодно. Переутомленный страшными событиями мозг отказывался воспринимать чужие слова. Их шаги отдавались гулким эхом, пока они шли по пустому коридору. Точнее… это были не только их шаги. Наэги и Комаэда шли почти синхронно, но до ушей доносился стук ботинок, который точно издавал кто-то другой. Комаэда, тоже заметив, что кто-то их преследует, оглянулся через плечо, но наличие хвоста его ничуть не обеспокоило. Поэтому Наэги едва не подпрыгнул от неожиданности, когда позади раздался голос Камукуры. – Обычно твои манипуляции менее целенаправленны. – Я был слишком замотивирован, – осторожно ответил Комаэда, не оглядываясь. – Я понял, что мне достаточно заполучить хотя бы одного из них, чтобы победить. Наэги вдруг почувствовал сильное желание натянуть капюшон на голову. Ему все еще не хотелось разговаривать, он не хотел слушать пересказ произошедшего, но… Была всего одна вещь, которая сильно его беспокоила, и ради нее он все же подал голос. – Камукура-кун, почему ты соврал им? Комаэда нервно хихикнул. – Это не так важно, разве нет? Все уже в прошлом. Но Наэги не поддался на просьбу сменить тему, сквозящую в его словах, и обернулся, упрямо посмотрев прямо в красные глаза Камукуры. – Камукура-кун? Тот окинул его оценивающим взглядом. Молчание затянулось. – …Так намного интереснее, – наконец ответил он, поджал губы, внезапно развернулся и скрылся в темноте. Последовала еще одна пауза. – …Ты слышал это, Наэги-кун? Думаю, ты ему нравишься! Наэги вздохнул, осознав, что сейчас ему гораздо проще не спорить. Медицинский центр встретил их резким химическим запахом, из-за которого мгновенно защипало в носу. Стоило Наэги зайти внутрь, как ему показалось, что он вдохнул целое облако растворенной в воздухе кислоты: глаза заслезились, и он едва не задохнулся. Легкие с кашлем отторгали этот едкий, тяжелый воздух, но Тсумики, ожидавшая их почти у самой двери, приняла кашель за признак плохого самочувствия и мгновенно бросилась к нему. – Шшш… шшш… Тихо. Все хорошо. Микан позаботится о тебе! Микан? То есть… То есть она разрешает обращаться к ней по имени? Честно говоря, Наэги не был уверен, что хочет этого – при этом он точно был уверен, что они не настолько близки, чтобы фамильярно обращаться друг к другу, – но одновременно опасался реакции, которая могла последовать из-за отказа, так что он не стал отвечать и лишь кивнул. Тсумики вдруг захихикала, схватила его за руку, отцепляя от Комаэды, и ему пришлось тащиться за ней, пока она вела его через всю комнату. У дальней стены расположился стол, предназначенный для осмотра пациентов, и этот стол довольно сильно походил на тот, на который члены Отчаяния кинули его в той самой пустой комнате. И на нем было еще больше ремней. Вдоль двух соседних стен стояли кровати, к счастью, все пустые. Хотя на одной из них что-то лежало, скрытое под большим одеялом, и… из-под него торчала рука? В углу была оставлена куча стоек, катетеров и капельниц, некоторые из которых были заполнены жидкостью странного цвета. Все это выглядело очень странно и даже опасно, поэтому Наэги постарался держаться от этих вещей подальше. У стены по другую сторону от стола находились шкафы, под завязку заполненные медицинскими препаратами. Он едва успел взглянуть на них, прежде чем Тсумики настойчиво надавила на его плечи, заставляя сесть на стол. Наэги так и поступил, изо всех сил делая вид, что пришел на самый обычный медицинский осмотр. Для начала она решила проверить, привел ли удар Соды к сотрясению. Наэги послушно следовал ее инструкциям и просьбам, не отрывая глаз от чужого лица – просто чтобы случайно не взглянуть на остальную комнату, особенно на ту кровать, которая была кем-то занята. Когда результат проверки удовлетворил Тсумики, ее ладонь мягко легла на его грудь, вынуждая лечь. К сожалению, новый ракурс дал Наэги прекрасный вид на широкий кожаный ремень, который скорее всего предназначался для шеи «пациента»… Если бы Комаэда, почувствовавший его тревогу, не взял Наэги за руку, нервозность, которую он успел испытать, наверняка переросла бы в настоящую паническую атаку, но тонкие пальцы крепко обхватили его ладонь, напоминая о том, что Комаэда здесь, рядом с ним. Наэги точно знал – несмотря на все предупреждения, которые дал ему Камукура, – тот не позволит Тсумики ранить его. Он сжал чужую руку и чуть расслабился, когда ему ответили таким же успокаивающим жестом. Тсумики обработала рану, но настояла на продолжении осмотра даже после того, как закончила накладывать небольшой шов на пострадавший висок. Ее неумолимый тон и жесткий взгляд говорили сами за себя: ей не верилось, что Комаэда хорошо о нем заботился. Комаэда тоже не доверял ей – он продолжал и продолжал задавать вопросы, которые обычно не задают врачам или медсестрам, вопросы о ее намерениях и причинах того или иного действия. Резкие ответы Тсумики дали понять, что такой допрос ей совсем не по душе. В конце концов она неохотно объявила, что Наэги абсолютно здоров. Прекрасно. Он хотел как можно скорее уйти отсюда, вернувшись в более-менее комфортное сосуществование с Комаэдой. Тот, может быть, и сумасшедший, но к его сумасшествию Наэги успел приспособиться, успел даже немного понять его, а вот безумие, сокрытое в Тсумики, было совсем другое. От ее слов и взглядов все внутри сжималось, а сердце подскакивало к горлу вместе с нервозной тошнотой. И она продолжала его трогать. Да, она всего лишь медсестра, она проводит осмотр, но ей совершенно не нужно было… прикасаться к нему настолько чувственно. Комаэда тоже любил его трогать, но он предпочитал использовать широкие, очевидные и безопасные жесты вроде объятий, а касания Тсумики были крадущимися, скользящими по коже невесомыми прикосновениями пальцев – такого Наэги совсем от нее не ожидал. И прямо сейчас большой палец Медсестры чертил мягкие круги на его щеке, пока другая ее рука прощупывала пульс на шее. Вздохнув, она пробормотала: – Прости, наверное, тебе нужно отдохнуть. Тебе пока нельзя проводить время здесь, со мной… Наэги молча перевел взгляд на Комаэду, стараясь не шевелиться и не поворачивать голову в его сторону. – Обычно к концу осмотра я даю своим пациентам леденец! – хихикнула Тсумики, а потом наклонилась вперед. Их лбы соприкоснулись. – Но они все отравлены. Комаэда неловко кашлянул, запустив пальцы в свои спутанные волосы. – Ммм, Тсумики-сан, не хотелось бы беспокоить тебя еще раз, но разве нам с Наэги-куном не нужно идти? Ты сама сказала, что он должен отдохнуть. Она перевела резко ставший раздраженным взгляд на Комаэду, но вздохнула, сдаваясь. – Прости, Наэги-кун. Т-тебе правда пора. На одно яркое мгновение Наэги обрадовался, что наконец-то свободен, но затем стало ясно, что Тсумики вознамерилась взять его за руку и довести до двери. Ладно. Без разницы. По крайней мере, он достиг своей цели – еще минута, и он наконец-то покинет это место. Комаэда проследовал за ними, держа руки в карманах. Тсумики вела их вперед, слишком взбудораженная и радостная, чтобы обращать внимание на тяжелую атмосферу, повисшую в комнате, и примерно на полпути она заговорила вновь. – Я всегда мечтала об этом: чтобы у меня и моей возлюбленной был ребенок. Мне было совершенно все равно, что мы обе девочки… Но теперь ее н-нет. Зато ты рядом. В итоге у моей возлюбленной появился сын. Я могу звать тебя Макото? В этот раз от него требовался прямой ответ. Наэги сглотнул, облизнул высохшие губы и заплетающимся языком пробурчал: – К-конечно. – Спасибо, Макото, – внезапно Тсумики наклонилась, чтобы их глаза были на одном уровне. Но их разница в росте была совсем небольшой… Наверное, два-три сантиметра? Ее действие было абсолютно бессмысленным. – А теперь, Макото… можешь ты ли звать меня мамой? Нет. Нет, нет, нет. Нет нет нет нет нет нет нет нет– – Подумай об этом. Ради меня, хорошо? – Тсумики коснулась губами его лба и тут же отстранилась. – Теперь мама должна вернуться к работе! Комаэда, услышав ее слова, словно по сигналу вклинился между ними и подтолкнул Наэги к двери. Благодарности и комплименты лились из него самой настоящей рекой до тех самых пор, пока дверь медицинского центра не закрылась, и тогда он замолчал и тупо уставился в пустоту, замерев на несколько долгих секунд. – Я даже не думал, что она воспримет эту идею так близко к сердцу, – почти огорченно произнес он. – Похоже, я перестарался… Пойдем, ты должен вернуться в свою комнату. Наэги не сдвинулся с места, даже когда Комаэда потянул его за руку. – Может, мне стоит понести тебя? – участливо поинтересовался тот. Наэги помотал головой. – Комаэда-кун, после всего, что случилось сегодня… Ты правда думаешь, что здесь я в безопасности? Эмоция, которую он увидел на чужом лице, была совсем не той, которую он надеялся получить. – Я знаю, сегодня случилось много плохого… Можно сказать, сплошное невезение. Но в итоге все обернулось хорошо. Нам больше не нужно прятаться, это благословение самой богини удачи! Теперь все пойдет в гору! Да уж. Вместо того, чтобы иметь дело с одним двинувшимся фанатиком и его апатичным спутником, ему придется контактировать с целой группой точно таких же двинутых террористов. То, что Наэги считал своего безумного, манипулирующего людьми похитителя наиболее адекватным и достойным доверия из них всех, говорило само за себя. Даже Камукура, который помог ему больше всего – подарил возможность сбежать и поделился важной информацией, – оказался бесчувственным результатом бессмысленного научного эксперимента. Все просто: в этом здании не было ни одного адекватного человека. Во что он ввязался? (И как собирается выбраться?)