The Lion's Den

– Понимаешь, ты не обязана делать это. Я могу добраться сам. Наверное. И еще я был бы не против прогуляться… – Молодой господин сказал мне проводить тебя в твою комнату, – строгий взгляд пронзил его насквозь. – Мы идем туда. …Ладно, у него не вышло. Наэги разочарованно закусил нижнюю губу. Пекояма посмотрела вперед, возобновив быстрый шаг, и ему пришлось поторопиться, чтобы не отстать. – Я знаю, что не очень тебе нравлюсь, – предприняв еще одну попытку завести разговор, он заглянул ей в лицо. – Я… Я извиняюсь? Я сказал что-то не то? Понимаю, Кузурю-кун разозлился, когда услышал, что я не являюсь частью Отчаяния, но это правда. Я не такой, как вы– – Хватит. Наэги нахмурился. – Что? Я… – Я сказала хватит! Пекояма резко развернулась, преграждая ему путь, и ее рука взметнулась вверх, хватаясь за рукоятку меча, висящего за спиной. Красные глаза горели гневом. – Не смей сравнивать меня с ними, – прошипела она. Наэги опешил. Она могла возмущаться его словам только по одной причине, и… И это было просто невозможно. Она же стояла здесь. Она помогала Кузурю. Как такое может быть?.. – Пекояма-сан, – неуверенность сквозила в его голосе, но он обязан был подтвердить свои догадки, – ты говоришь, что тоже не являешься частью Абсолютного Отчаяния? – Я – правая рука моего господина, – по какой-то причине Пекояма уже не звучала настолько злостно: то ли чужой вопрос успокоил ее, то ли она сама осознала, что зашла слишком далеко. – Я выполняю приказы Отчаяния, но никогда не буду ему принадлежать. – Это… «Этого не может быть», – хотел он озвучить свои мысли, но промолчал, не зная, как она отреагирует на его слова. – Ты… Ты была здесь все это время, и Отчаяние не захватило тебя? – У меня нет выбора, – Пекояма медленно опустила руку. – Теперь мой господин живет только ради Отчаяния. Он может пойти против своих убеждений, предать союзников, поработить друзей и обидеть близких, – она колебалась всего мгновение, но затем отвернулась. – Каждое жесткое слово, которое он произносит, призвано утолить его жажду отчаяния, и моя боль… Это она дает ему желаемое. Присоединившись к ним, я бы наслаждалась его жесткостью ко мне. Или пошла бы против него, поставила бы на место. Поэтому… – ее длинные косы взметнулись в воздух, когда она сделала шаг вперед. – Вот почему я продолжаю терпеть. Ради моего господина. У меня нет права отчаиваться. Наэги старался изо всех сил, но все равно не смог понять эту слепую преданность. Если Киригири, или Асахина, или еще кто-то из его друзей поддался бы Эношиме, он не стал бы поступать так же. Он попытался бы помочь им избавиться от губительного влияния Отчаяния, но осознанно стать соучастником их жестоких дел... Нет, ни за что. – Пекояма-сан, ты очень предана Кузурю-куну, но разве он тот человек, которым был когда-то? Я имею в виду, он не всегда… Наэги остановился. Очень острое, очень опасное лезвие меча Пекоямы замерло в паре сантиметров от его шеи. – Я все еще с ним, – яростно ответила она. – Он все еще зовет меня Пеко. Мой господин живет где-то внутри этого человека. До тех пор, пока это так, я обязана служить ему, и я последую за ним, какой бы путь он ни выбрал. Наэги покосился на блестящий в свете ламп металл. – Разве этого он хотел? – опасливо спросил он. – Тот Кузурю-кун, которого ты знала и кому доверяла. Ты думаешь, он хотел бы, чтобы ты зашла так далеко? – Не имеет значения, что он хотел бы, – процедила она. – Меня заботит только то, что он хочет сейчас. – Но поддерживать его, что бы он ни делал, участвовать в бесчеловечных планах, зная, что он никогда этого не желал… Разве это не предательство? Пекояма сжала тонкие губы. Острие ее меча дрогнуло. Только благодаря удаче и какому-то чистому, первобытному инстинкту он смог избежать опасности. Попытавшись отступить и потеряв равновесие, он с ужасом увидел, как меч пролетает мимо его головы и вонзается в стену. Вокруг поврежденного места тут же образовалась мелкая паутинка трещин. – Как ты смеешь, – тень легла на лицо Пекоямы, но красные глаза продолжали гневно сиять сквозь тьму. – Прости, я не хотел тебя оскорбить! – Ты похож на нее, – ноги Наэги отказали слушаться, и он сполз по стене, когда Мечница угрожающе надвинулась на него. – Цепляешься за чужие сомнения, манипулируешь и пытаешься контролировать словами. Я вижу, что ты сделал с Комаэдой Нагито. Он стал… агрессивным. Ты превратил его в сторожевую собаку. – Я ничего не делал! – попытался возразить Наэги со своего положения на полу. – Он сам ведет себя так. Я просто хочу, чтобы он отпустил меня! Грубо схватившись за ворот темно-зеленой толстовки, Пекояма вздернула его наверх, прижимая к стене, и костяшки на ее пальцах побелели от напряжения. Блеск в красных глазах засиял чистой яростью. – И зачем мне слушать оправдания Абсолютного Отчаяния? – выплюнула она. В это мгновение Наэги забыл и о ее титуле, и о мече, пронзившем стену всего в сантиметре от его лица. Схватив ее за запястье, он сжал его изо всех сил, хотя она, похоже, совсем этого не почувствовала. – Я не один из них! – выдавил он, сдерживая злость. – Я бы ни за что не сдался! Мечница холодно посмотрела на него. – Ах, вот как? От возмущения болезненно сжало грудь, но он задышал настолько агрессивно, что воздух между ними, казалось, нагрелся. Пекояма не дрогнула. Она все еще держала его за ворот, и ткань толстовки неприятно впивалась в шею. Его стиснутые в кулаки пальцы дрожали то ли от страха, то ли от злости – он не мог понять, от чего именно, – электрические разряды танцевали по коже, напряженные до предела мышцы сводила судорога. Он открыл рот, толком не зная, что сейчас скажет– – Отчаяние в опасности! Пекояма разжала пальцы, одним плавным движением выдернула меч из стены, развернулась и разрезала пополам устремившегося к ней робота. Не ожидая скорого освобождения, Наэги тяжело упал на пол. Мечница бросила на него взгляд, полный отвращения. Лезвие в ее руках блестело от машинного масла. – Она должна была умереть. Ее смерть сильно огорчила моего господина, но я была так рада, что она наконец-то умерла. Но ты. Она выжила через тебя. Омерзительно. Эношима Джунко неубиваема, словно таракан. – Ты о тех странных вещах, которые сказал Комаэда-кун? – все еще раздраженно спросил Наэги, потирая ноющую шею. – Он не прав. Я не похож на нее, я не Эношима и не ее наследник. И не ребенок. – Не имеет значения, связан ты с ней на самом деле, или нет, – отрезала Пекояма. – Имеет значение только то, во что они верят. Ты Абсолютная Надежда… Но теперь ты стал надеждой Абсолютного Отчаяния. После твоего появления у них открылось второе дыхание. Весь тот урон, который нанесла им смерть Эношимы, обращен вспять. – Это… Это неправда! – хорошо, что Наэги уже сидел, потому что иначе ноги вновь подвели бы его. Он помогал отчаянию? Нет. Нет, нет! У нее не было доказательств. Это не так! Хватка Пекоямы на мече ослабла, но одного ее острого взгляда хватило бы, чтобы разрезать закаленную сталь. – Вставай. Когда Наэги замешкался, она заставила его подняться, грубо подхватила под руку и потащила за собой. Он не пытался сопротивляться, но в какой-то момент Пекояма бросила взгляд в сторону и пораженно раскрыла глаза. Наэги повернул голову. Ох. Все это время за ними следил Камукура. Вздрогнув и стараясь не смотреть за спину, Пекояма отвернулась и ускорила шаг. Наэги, однако, с отстраненным любопытством наблюдал за тем, как Камукура идет по их следу. Его походка была очень странной: шаги не производили ни звука, а руки и плечи совсем не двигались. Кажется, он даже не моргал. – Все, – добравшись до своей цели, Пекояма пихнула Наэги к двери в нужную комнату, на которой теперь… красовалась табличка с его именем. – Я выполнила свою работу. И она ушла, сделав круг и опасливо обойдя Камукуру, который остановился в нескольких метрах от них. Тот даже не посмотрел в ее сторону. – Наэги Макото. Насколько я знаю, ты умеешь понимать других. – Наверное? – Наэги, проводив Мечницу взглядом, пожал плечами. – Ну, обычно я хорошо схожусь с людьми. Думаю, я неплох в этом. Повисла долгая пауза. Он уже понял: когда имеешь дело с Камукурой, без пауз не обойтись. – Я знал, что ты попытаешься спровоцировать ее, но все же… зачем? – спросил преследователь, а затем моргнул. Это движение выглядело настолько неестественно, будто он заставил себя его сделать. – Ты знал, что ей приказали не причинять тебе вред? – Разве? Это… совсем так не выглядело. – Тогда у тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. – Эй! Я не– – Я не встречал никого, кто так целеустремленно настраивал бы людей против себя, – продолжил Камукура, не дослушав его оправдания. – Твое невезение является следствием этого? – Я не пытаюсь мешать себе! Я просто такой, какой есть, – пробормотал Наэги, чувствуя, как щеки начинают гореть. Еще одна пауза. – Ясно. Что… И что это значит? Камукура не сдвинулся с места, но его высокая фигура внезапно стала выглядеть куда более напряженной. Почувствовав незримую угрозу, Наэги встал спиной к стене, не сводя с него глаз, нащупал дверную ручку, щелкнул затвором и спешно проскользнул в комнату, наконец-то оказавшись в одиночестве и безопасности. Прошло примерно три секунды, прежде чем дверь открылась и Камукура просто зашел внутрь. Черт. – Я надеялся побыть один, – опасливо пожаловался Наэги. Камукура молча уставился на него. Но… В комнате не было тихо. Кто был тем, кто говорил? Наэги медленно и нерешительно повернулся, все еще боясь подставлять гостю спину. Сода выполнил свое обещание, и теперь на стене напротив кровати висел телевизор. Он был большим, и изображение было четким, только… только… Что он показывал? Это было какое-то собрание. Большинство людей, стоящих вокруг высокой деревянной платформы, закрывали лица масками в виде Монокумы. Некоторое время слышались только приглушенные неразборчивые голоса, но стоило Наэги обратить внимание на экран, как в зале поднялись внезапные аплодисменты, и через несколько секунд в кадре появилась девушка, приветственно машущая зрителям рукой. Сония Невермайнд, Абсолютная Принцесса, послала воздушный поцелуй своей публике, ослепительно улыбнулась, миновала два зажженных искрящихся факела, освещающих сцену, и поднялась на платформу. За ней следовал целый взвод солдат, напоминающий королевскую гвардию, и девушка с короткими красными волосами. В руках она держала профессиональную фотокамеру. – Это правда показывают по телевизору? И все смотрят? – спросил Наэги, непонимающе глядя на экран. Камукура не ответил. Наверное, он снова задал слишком глупый вопрос. Принцесса сказала что-то на языке, который он не понимал. Она поманила кого-то пальцем, и по тому же пути двинулась очередь пленников, заключенных в тяжелые кандалы. Каждый из них шел в сопровождении двух охранников. С расстояния, на котором была установлена камера, разглядеть их лица было невозможно... Зачем они здесь? Первого в очереди грубо толкнули вперед и втащили на платформу. Сония повернулась к зрителям. Властно взмахнув рукой и указав на пленника, она заговорила вновь. Ее голос зазвучал громко и четко, а на сцену поднялся один из охранников с металлическим стержнем наперевес. Приставив толстый прут к горящему пламени факела, он… – Камукура-кун, как это выключить? Камукура не ответил. – Камукура-кун! Наэги крупно вздрогнул, когда в помещении раздался леденящий душу вопль. Он резко отвернулся от телевизора, но криков хватило, чтобы явственно представить себе, что там происходит. Бросившись к стеллажу в панических поисках пульта, он принялся спешно передвигать стоящие на полках предметы. Камукура вздохнул. – Это так предсказуемо. Схватив с полки книгу, Наэги прикрыл ей глаза и приблизился к источнику звука. С каждым шагом ужасающее ощущение, словно он поднимается на настоящую съемочную площадку, становилось все ярче, но он пересилил себя и ощупал края телевизора, пытаясь найти кнопку выключения или хотя бы электрический шнур, но тот был вмонтирован прямо в стену. Добраться до источника питания было невозможно, а кнопок на приборе и вовсе не было. Наэги, тяжело дыша, остановился, и вдруг тот вопль, который он слышал, внезапно оборвался. Последовавшая за этим тишина показалась ему еще более чудовищной, чем крик. Он не осмелился взглянуть в экран. Не имея возможности самостоятельно выключить трансляцию, он прибегнул к последнему способу и ударил ногой в правую стену, выкрикнув имя Комаэды. Не прошло и десяти секунд, как тот заглянул в комнату, широко улыбаясь. – Наэги-кун! – довольно протянул он. – Ты хотел меня видеть! Наэги в панике указал на телевизор. – Как мне это выключить? Комаэда, растерявшись, перевел взгляд на экран. – А, не стоит беспокоиться. Я уже настроил его автоматически отключаться в десять вечера. – Хорошо, но я хочу выключить его сейчас. Или хотя бы сменить канал. У меня есть возможность сделать это? Комаэда, по какой-то причине погрузившись в себя, пропел что-то себе под нос, а затем спокойно зашел в комнату, засунув руки в карманы. – Я рад, что ты позвал меня! Я все равно собирался искать тебя. Такая удача! – Так… что насчет канала? – Да, да, нужно сменить его, – кивнул он. – Это неправильный канал. Это не то, что нам нужно. Наэги замолчал. Что-то было не так. Комаэда охотно согласился с ним, но его равнодушные глаза остекленели так, словно он совсем не слушал. Неторопливо пройдя мимо телевизора, он уселся кровать, а затем, посмотрев на место рядом с собой, поднял полный ожидания взгляд на собеседника. Вместе с мягкой дружелюбностью в этом жесте было что-то настолько властное, что Наэги пришлось подчиниться. Чувствуя себя мышью, приближающейся к кошке, он сел рядом, и тогда Комаэда вытащил из кармана пульт от телевизора и принялся нажимать на кнопки. Переключаемые каналы мелькали так быстро, что Наэги не успевал понять, что происходит, но в конце концов мерцающий видеоряд остановился. Там был стол. Рядом находилось нечто, напоминающее медицинскую тележку. Над ней склонилась Тсумики, осматривая какие-то блестящие предметы в поддоне. – Я знаю, что это за комната, – пробормотал Наэги. Он почувствовал внезапную тяжесть в груди. Комаэда погладил его предплечье. – Просто верь в лучшее, Наэги-кун! Какое-то время показывали только то, как Тсумики возится с тележкой. Сцену освещала единственная лампа, и ее яркий свет давал густые, пугающие тени, подрагивающие каждый раз, когда рука Медсестры двигалась от предмета к предмету. Затем в кадр вошел кто-то еще. Их было двое, и Наэги ощутил неприятное чувство дежавю, осознав, что человек, дергающийся на плече Овари, находится здесь не по своей воле. Насколько же она сильна? Гимнастка была худой настолько, словно ее вот-вот унесет ветром, но в то же время она без проблем тащила за собой истощенного, но взрослого мужчину! Впрочем, у нее возникли проблемы с тем, чтобы поднять сопротивляющегося человека на стол, поэтому Тсумики присоединилась к процессу, и в итоге они смогли успешно уложить и привязать его к металлической поверхности. Наэги попытался взглянуть на Комаэду, но тот не дал ему это сделать, взяв за подбородок и повернув обратно к экрану. – Вот-вот начнется, – прошептал он. Тсумики и Овари отодвинулись от стола, позволяя камере приблизиться к связанному человеку. Картинка все еще была не очень крупной и четкой, но ужас, застывший в его глазах, читался даже сквозь небольшие помехи. Кожа пленника настолько побелела, что Наэги вдруг ощутил, как кровь отливает от его лица. Он почти представил себя на чужом месте: горячий, обжигающий льдом ужас впился в его ноги, забурлил где-то в горле, и… Он вскрикнул, когда изображение резко сменилось. Тот, кто руководил съемкой, решил переключиться на другую камеру, и теперь вместо поверхностного обзора всей комнаты на экране красовалась Тсумики. Она стояла прямо перед оператором и махала зрителям рукой (на заднем плане Овари пыталась прийти в себя, громко дыша). Медсестра радостно хихикнула. – Привет всем! – пропела она высоким голосом. – С возвращением! Как она может вести себя так беззаботно, пока человек на заднем плане задыхается, дрожит и ноет от страха? Если бы Комаэда не вмешался, когда это потребовалось, не оказался бы Наэги точно в таком же положении, привязанный к столу? Когда тошнотворные воспоминания всколыхнулись в груди, все вокруг начало расплываться: он снова был там, на столе, и множество рук сжимали его запястья и щиколотки, а ногти Тсумики впивались в его губы, раздирая кожу в попытках открыть рот… – Я знаю, что обычно наша передача выходит в другой день. Надеюсь, никому не пришлось выбирать между просмотром моей программы и чьей-либо еще… – Вообще-то пришлось, – вставила Овари, широко зевая. – Сония собиралась казнить парочку предателей в это же время. – А-а-а! – волосы Тсумики взлетели в воздух, когда она испуганно взвизгнула, присев на пол и закрыв голову руками. – Ах, Ваше Высочество, я извиняюсь! Пожалуйста, не злитесь на меня! Но затем крики стихли. Она поднялась на ноги, и тени заплясали на ее лице, придав ему мертвенно-бледный оттенок. – Но я обязана это сделать, – робость в ее голосе уступила место чему-то, что Наэги не смог описать. Чему-то… зловещему. – В конце концов, сегодня у нас особенный повод для эфира. В мгновение ока мрачное помещение озарила ее счастливая улыбка. – В нашей семье пополнение! – Она говорит обо мне?.. – тихо спросил Наэги. – Я пообещал ей, что ты будешь смотреть ее шоу, – ответил Комаэда. Тсумики замахала в камеру, словно услышав, о чем они говорят. – Привет, Макото! Надеюсь, ты внимательно смотришь! Сегодня я расскажу тебе все о моей работе. Хм-м, посмотрим… Мы собирались начать с простой демонстрации? Овари-сан, есть ли у нас какие-нибудь просьбы от зрителей? – Погоди, я все еще смотрю, – зажав зубами кончик языка, Овари старательно копошилась в каких-то письмах, разбрасывая бумагу вокруг себя. – О, вот это звучит неплохо. Похоже, ты еще ни разу не пробовала ту зеленую штуку, которую сделала две недели назад. – Ох, точно! – Тсумики смущенно захихикала, прикрыв рот рукой. – Я же обещала, не так ли? Кажется, это шприц под номером пять. В ее руках оказался шприц с огромной иглой, заполненный какой-то светящейся зеленой жидкостью. Когда Медсестра помотала находкой из стороны в сторону, яркая субстанция лениво булькнула внутри, оставив на прозрачных стенках вязкие потеки. – Это очень большой шприц, – пропела Тсумики. Уголки ее губ приподнялись, будто она была готова засмеяться над известной только ей шуткой. – Такой длинный и твердый… К ушам Наэги тут же прижались чужие бледные руки. Комаэда все еще не позволял ему отвести взгляд от экрана, но какое-то время он был избавлен от необходимости слушать испуганные всхлипы лежащего на столе человека. Повернувшись к камере спиной, Тсумики подошла к столу, и только тогда Комаэда отпустил его. Не выдержав вопросительный взгляд, направленный в его сторону, он сложил руки на груди и угрюмо посмотрел в стену: – Ты еще слишком маленький. Хах? Но Наэги младше его всего лишь… на один год? Где-то на заднем плане устало вздохнул Камукура. Когда Комаэда заставил его вернуться к просмотру, в кадре появился Монокума, одетый в белый халат. С его толстой шеи свисал стетоскоп. Медведь встал рядом с гигантским крутящимся колесом, разделенным на цветные сектора – раньше Наэги часто видел такие в игровых шоу, – и с силой раскрутил его. Каждый сектор этого колеса имел на себе разные части тела, и когда стрелка указала на надпись «под ноготь», Монокума истерично засмеялся. – Хорошо! – Тсумики высоко подняла шприц, и часть вязкой жидкости капнула с кончика иглы на пол. – Начинаем! О боже. Он понял– О боже. Наэги попытался отвернуться, но у Комаэды были свои планы на этот счет. Усевшись позади и зажав его ногами, он схватился за подбородок двумя руками, удерживая голову на месте. – Ты же обидишь ее, – сказал он так, будто это было огромной проблемой. – Она так обрадовалась, что ты будешь смотреть ее шоу! Почему?.. Почему Комаэда заставляет его смотреть? Наэги зажмурился; ему хотя бы не запрещали держать глаза закрытыми. Но ничто не могло защитить его от… звуков. Он пытался уйти в себя, абстрагироваться от происходящего, но его разум отказывался подчиняться, и он слышал каждый всхлип, каждый вскрик и болезненный вздох, пока они не смешались в одно сплошное нечеловеческое хрипение. Он физически ощущал отчаяние, стекающее с экрана телевизора. – Мне кажется, он больше не протянет, – услышал он голос Овари. Наэги так крепко сжал веки, что мышцы лица начали уставать. Пришлось напрячь все свое тело, чтобы отвлечься от этого. – Ага. Да. Все, он умер. Пытка закончилась, и это принесло ему облегчение, но совсем ненадолго. Наэги предпринял новую попытку отвернуться, надеясь, что это конец. – Ох, это было здорово! – выдохнула Тсумики. – Тот самый яд, который хотела создать она. Я надеюсь, ты видел это, Макото! Впереди еще столько всего! Он тихо всхлипнул. Комаэда завозился позади него. – Хм-м, думаю, на сегодня хватит. Мы же не хотим переборщить с отчаянием, верно? Мы просто скажем Тсумики-сан, что посмотрели ее передачу полностью. Одно нажатие кнопки, и телевизор погас. – Я не понимаю, – дрожащим голосом пробормотал Наэги. – Почему она делает что-то… настолько ужасное? Как ей может это нравиться? В чем смысл? – Она делает это ради отчаяния, – сказал Комаэда. Судя по его голосу, он только что закатил глаза. «Ты не лучше ее», – хотел сказать Наэги, но в итоге обессиленно произнес совсем другое: – Она сделала это ради меня. Она правда думает, что я хочу это видеть? Комаэда не ответил, поэтому он продолжил: – Ты… Как ты думаешь, она послушает меня, если я попрошу ее остановиться? Может, я смогу заставить ее перестать п-причинять людям вред ради меня. Тонкие пальцы вдруг сжали его плечо. – Да, Наэги-кун, это то, что нужно! – зазвучал чужой воодушевленный голос. – Позволь своей надежде засиять! …Этот придурок. Он открыл рот, собираясь поставить Комаэду на место– – Ладно, это было скучно, – прервал его Камукура. …Иногда Наэги не понимал, что может быть хуже: находиться здесь, среди этих сумасшедших, или участвовать в убийственной игре в стенах замурованной Академии.