***
Скудно позавтракав, Наэги пообещал, что скоро вернется, чтобы закончить с содержимым тарелки, и спешно выскользнул из столовой под предлогом похода в уборную. Он, конечно, соврал. Возвращаться обратно, доедать блюда Абсолютного Шефа и заставлять себя улыбаться Абсолютной Медсестре было подобно пытке. Ему требовалось немного личного пространства. Ему нужно было убраться оттуда и подумать. Ему нужно… Ему нужно было сделать что-нибудь. Но что он мог? Несмотря на разрешение гулять по коридорам, Монокума, молчаливо следующий за ним по пятам, каждую секунду напоминал о том, что он все еще является пленником. Эти люди, называющие себя Отчаянием, были для него такими непонятными, такими чуждыми… Они утверждали, что заботятся о нем, но на самом деле им было все равно. Они уважали его только как наследника Эношимы. Их не волновало, что он хочет. Их не волновало, о чем он думает. Даже одержимый его титулом Комаэда был поглощен только тем, что он олицетворяет, и его не волновало ничего, что касается настоящего Наэги Макото. Совершенно неудивительно, что Наэги, бездумно бродящий по коридорам и размышляющий о своей дальнейшей судьбе, скоро обнаружил, что стоит на пороге тюрьмы, единственного места во всем здании, где он повстречал здравомыслящих людей. Здравомыслие это было мрачным, тяжелым и мучительным, но сейчас оно его не пугало: тихий подвальный коридор просто показался ему самым спокойным местом на земле. (Он не стал смотреть в сторону опустевшей камеры.) – …Ты вернулся? – прохрипел Ивата, когда Наэги сел напротив решетки. Заключенный обессиленно сгорбился в противоположном углу. – Да, – прошептал он, чувствуя вину за то, что не принес еды и не попытался оказать хоть какую-нибудь помощь. По помещению прошлась волна тихого шепота: скорее всего, другие пленники обсуждали его прибытие, но если не считать разговоров людей за решетками, вокруг царила полнейшая тишина. Это, особенно в сочетании с тем, что никто из них не принадлежал к сумасшедшей группировке Абсолютного Отчаяния, принесло Наэги наибольшее умиротворение, которое он ощущал за последние дни. …Ого. Просто ужасно. Он сидит рядом с кучкой изможденных, дрожащих заключенных, и чувствует умиротворение? Наэги больше не мог сдерживаться. – Они забрали одного из вас вчера, да? Я видел это. Это была Медсестра. Она хотела показать мне, что делает с людьми. Она решила, что мне понравится. Она решила– – Прекрати думать об этом, – приказал Ивата, и отблеск прежней силы промелькнул в его голосе. – Ты должен думать только о том, как выбраться отсюда. Но Наэги уже не мог остановиться. – Она сделала это ради меня. Она убила его ради меня. Кто-то засмеялся. Это был сухой, хриплый и сдавленный смех, который напоминал шелест старых газет. В одной из клеток за его спиной послышался шорох, и к решетке прислонилась пленница. Костлявые грязные пальцы обвили железные прутья. – Ему повезло. Ты не задумывался, что смерть может быть благословением? – с ухмылкой спросила она. Что?.. Почему она говорит это? Поддавшись странному притяжению, Наэги встал и подошел к этой камере. Его ноги двигались сами собой. Он снова уселся на пол и внимательно посмотрел в чужие глаза, заметив страдание – отчаяние – скрывающееся там. – Ты не должна так думать. – Почему нет? – зрачки заключенной расширились, пытаясь сфокусироваться на его фигуре, как плохо настроенная камера. – Разве кто-то собирается нас спасать? Нет. Конечно же нет. Отсюда еще никто не выбрался. Нам всем суждено умереть. – …Не буду врать, – со вздохом признал Наэги. – Скорее всего, ты права, но ты не должна зацикливаться на том, насколько это безнадежно. – Не должна? – пленница засмеялась снова. Это был ужасный, страшный, нечеловеческий смех. Наэги поджал губы. Прошло несколько секунд, прежде чем он наклонил голову, разглядывая чужое лицо. – Как тебя зовут? – Кидо. …Никакой фамилии? Ну, неудивительно: они встретились в обстоятельствах, не располагающих к формальному общению. – Кидо-сан, – произнес он, привыкая к звучанию нового имени. – У тебя наверняка есть люди, которых ты любишь и ценишь. На мгновение ее глаза пораженно раскрылись, но затем снова поблекли. – Какая мне теперь разница? – горько ответила она. – Они мертвы. – Я не виню тебя за то, что ты так думаешь, – осторожно сказал Наэги, придвигаясь к решетке. – Но это неправильно, – чужое лицо скривила злоба, но прежде чем пленница начала кричать, он продолжил. – Ты все еще помнишь их, так ведь? Ты помнишь все хорошее, что было с вами. Если это так, они не умерли. Они продолжают жить в твоем сердце. – Они мертвы! – взвизгнула Кидо, с неожиданной силой дернув железные прутья. – Мертвы, мертвы, мертвы! Отчаяние убило их. Я видела это! Ее руки ослабли, безвольно повиснув по бокам от тела. Наэги сглотнул, пытаясь удержать свои эмоции в узде, и согласно кивнул. – Я знаю. Не надо это игнорировать, но… Я лишь хочу сказать, что нужно сохранить эти воспоминания даже после их смерти. Повисла пауза. Вздохнув, он заговорил вновь. – Сдаться отчаянию проще, но ты не должна позволить ему захватить тебя. Они могли забрать твою свободу и близких, но твое прошлое осталось с тобой. У тебя остались эти хорошие воспоминания. И… И ты все еще можешь бороться! Не давай отчаянию выиграть. Возьми эти воспоминания, окружи себя ими, и пусть они станут твоим щитом! Зачем дарить Абсолютному Отчаянию радость победы? И если тебе придется… умереть, то сделай это не с пустотой отчаяния в сердце, а с теплотой и любовью к друзьям и семье. Наэги потянулся сквозь решетку и ухватил Кидо за руку. – Отчаяние не вечно, – добавил он. – В конце всегда побеждает Надежда. Может, ты не сможешь увидеть это, но она точно победит. Потому что каждый раз, когда мы решаем не сдаваться, каждый раз, когда отказываемся выбирать отчаяние, этот день становится ближе. Поэтому, пожалуйста, продолжай бороться. Даже если ты не можешь делать это ради себя, сделай ради них! Отомсти за дорогих тебе людей. Наэги сжал чужую ладонь, и его большой палец мягко прошелся по неподвижным суставам. Пленница продолжала смотреть в землю. – …Что ты такое? – глухо спросила она. – Надежда, – ответил кто-то другой. – Он Абсолютная Надежда. Эти четыре слова изменили все. Почувствовав, будто его вывели из транса, Наэги вздрогнул и огляделся. Пленники прижались к решеткам, словно пытаясь дотянуться до «надежды», которая появилась в их подвале впервые за долгое время. Он не мог описать выражение их лиц. Он даже не представлял, что однажды кто-то будет смотреть на него именно… так. Это было странно. Как-то неправильно. – Значит, вот почему… – произнес Ивата. – По сравнению с трансляцией… ощущается совсем по-другому. Наэги моргнул. – А? Он привстал, чтобы вернуться к нему, но Кидо схватила его за руку. – Нет, продолжай говорить, – попросила она. – Расскажи нам про остальных. Про твоих одноклассников. О, его одноклассники! У него так много хороших историй про них! Даже если судьба некоторых… оказалась довольно печальной. Но сейчас не время для грусти; Наэги очень хотел отвлечься, поэтому с радостью погрузился в воспоминания, рассказывая о своих погибших друзьях, как о живых людях, позволяя слушателям проникнуться яркой привязанностью к ним, как к героям волшебной сказки. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Комаэда наконец-то нашел его. (Он ничего не сказал, но если бы Наэги решил обернуться, то заметил бы крайнее огорчение на чужом лице.)***
На столе лежал ноутбук. Несмотря на то, что его затемненный экран был повернут в сторону, глаза трех человек – женщины и двух мужчин – были прикованы только к нему. Аудио, однако, было включено на максимум, и крики, раздающиеся из хрипящих динамиков, прекрасно свидетельствовали о происходящем в видео. Маленькое помещение едва не сотрясалось от леденящих душу воплей, но присутствующих это совсем не беспокоило. Их лица были хмурыми, но они создавали впечатление людей, которые давным-давно привыкли к таким звукам. Наконец, крики смолкли, и все трое переглянулись. Сакакура Джузо, Абсолютный Боксер, заговорил первым. Он перенес весь свой вес на стол, подперев голову одной рукой, а пальцами другой застучав по лакированному темному дереву. – Она использовала его имя несколько раз. Нет шансов, что она имела в виду кого-то другого. Юкизомэ Чиса, Абсолютная Домохозяйка, помрачнела еще больше, а затем перевела взгляд с одного мужчины на другого. – Значит, Абсолютное Отчаяние наконец-то подтвердило, что держит Наэги-куна в плену. Мунаката Кеске на минуту задумался, переплетая пальцы обеих рук. Затем Абсолютный Президент Студенческого Совета поднял голову и возразил: – Нет, еще нет. Я смотрел трансляцию полностью, и он ни разу не появился на экране. Думаю, Медсестра обращалась к нему в надежде, что он смотрит телевизор. Что же до обычных людей… Они предпочтут не верить, что его схватили, поэтому мы предложим им альтернативное объяснение. Еще есть время. Сакакура распрямился. – Тогда в чем смысл этого цирка? Если они еще не готовы признать, что схватили его, то зачем говорить о нем? Мунаката не сдвинулся с места. – Ответственность. Они хотят, чтобы Наэги почувствовал ответственность за эту смерть. С ответственностью приходит вина, а с виной – отчаяние. – Ты думаешь, это сломит его? Похоже, он неплохо справился со смертями одноклассников, – заметил Сакакура. – Но мы не знаем, что они делают с ним, – добавила Юкизомэ. Она нервно закусила нижнюю губу, и Мунаката бросил на нее быстрый взгляд. – Они будут пытаться сломить его и переманить на свою сторону, – ответил он. – И если у них получится, все обернется против нас. В словах Наэги Макото есть сила, и сейчас он имеет огромное влияние на весь мир. В неправильных руках он может стать невероятно опасным. – Но ты сказал, у нас все еще есть время, так? – Сакакура сжал кулаки, будто приготовившись выбить победу голыми руками. – Каков наш план? – Я поговорю с председателем. Пока что подготовьте людей, – приказал Мунаката. – Мы должны нанести удар, прежде чем Отчаяние решит действовать. Если нужно, солгите, но никому не говорите, что они действительно схватили Наэги. Нам нужно поддерживать высокий боевой дух. – Понял, – коротко ответил Сакакура, а Юкизомэ кивнула. – Что-нибудь еще? – Следите за окружением, – посоветовал Мунаката после короткой паузы. – Ходят слухи, что кто-то внутри Фонда организовывает движение против моей власти. Сакакура помрачнел, словно воспринял существование таких слухов, как свое поражение. Он быстро встал и, попрощавшись, вышел из комнаты, собираясь приступить к выполнению обязанностей. Мунаката и Юкизомэ смотрели ему вслед, пока дверь не закрылась, а затем повернулись друг к другу. – Что насчет отчета? – спросил Мунаката. – Да, конечно! – Юкизомэ снова кивнула, и ее пышные волосы рассыпались по плечам. – Мы с Кизакурой-куном изучили все необходимое и пришли к выводу, что психика выживших членов 78-го класса в полном порядке. Уровень отчаяния в пределах допустимого, и их самочувствие гораздо лучше, чем мы предполагали. Они все еще расстроены похищением Наэги-куна, но не сомневаются, что его спасут. Мунаката ненадолго замолчал, раздумывая над ее ответом, и вскоре потянулся к ящику стола, вытаскивая из него досье на одного из выживших. – Что насчет Киригири Кеко? Кизакура-кун относится к ней слишком предвзято. – Я согласна с его оценкой. Киригири-сан не признает этого, но я вижу, что она полна надежд! – Юкизомэ закрыла глаза, довольно улыбаясь. – Как минимум, когда тема касается Наэги-куна. – Я понял. Спасибо. Может быть, у тебя есть еще новости? Что насчет их потенциала? Юкизомэ мгновенно посерьезнела, хотя в уголках ее губ все еще гуляла счастливая улыбка. – Тогами-кун не шутил, когда рассказывал, на что способен. Его наследство нам не понадобится, но влияние его титула и умение руководить нельзя недооценивать. Он полностью готов вести за собой целый дивизион. – Буду иметь это в виду, – Мунаката выглядел немного недовольным ее словами. – Пока что у меня нет желания потакать его самолюбию. – Кроме того, я верю, что Киригири-сан станет прекрасной руководительницей в будущем. Она обладает прекрасными умственными способностями, но ей нужно привыкнуть работать с живыми людьми. – Спасибо, Чиса. Юкизомэ встала и слегка поклонилась. – Еще что-нибудь? – Больше ничего. Но… Чиса? – когда Мунаката поднял на нее взгляд, его губы растянулись в слабой, но искренней улыбке. – Спасибо. Правда. Юкизомэ улыбнулась в ответ. – Я всегда рядом, чтобы помочь! (К счастью, он ничего не подозревал.)