Fix You [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

      — Я тебя по-другому себе представлял.       Чонгук вернулся вечером, к ужину. Их взгляды снова встретились, на этот раз немного с вызовом.       — И чего же ожидал?       — Отстой.       — Ушам своим не верю! Что, прости? — Субин сильнее сжала палочки для еды.       — Я думал, Кимы запрятали тебя здесь, потому что у тебя ужасная внешность, — пожал плечами Чон.       — В моей внешности нет ничего ужасного, — Су прошла к холодильнику.       — Да я уж вижу, — снова эта ленивая полуулыбка, вместе с оценивающим взглядом. Девушка посмотрела ему в глаза. Возможно, она слишком чувствительная, но признание задело. Он, вероятно, понял это по выражению ее лица и тут же примирительно поднял руку. — Прости. Это прозвучало, как обвинение, что ты страшная. Я не имел в виду ничего подобного, — он выдержал паузу, но Ким промолчала, тогда продолжил. — А какая у твоего друга с тобой связь?       Придерживая дверцу холодильника, Субин минуту раздумывала, пытаясь подобрать нужное слово, чтобы описать семь лет взаимного уважения и неподдельной симпатии, и, наконец, ответила:       — Он мне как брат.       — Это действительно так? — продолжал расспрашивать Чон.       Хлопнув дверцей холодильника, девушка снова взглянула парню в глаза.       — Если ты спрашиваешь, существует ли между мной и Уоном сексуальная связь, ответ: нет. Я обожаю его, он моя опора последние семь лет, но в наших отношениях никогда не было ничего, даже отдаленно напоминающего секс.       — Почему? — его прямота заставила поморщиться.       — Потому.       — Это не ответ. Он уже женат?       — Нет.       — И он никогда не ухаживал за тобой? — Субин уставилась на Чонгука, даже не пытаясь скрыть свое раздражение.       — Почему всегда обязательно должен быть замешан секс?       — Потому что ты не уродина.       — Какое это вообще имеет к чему-то отношение?       — Два привлекательных человека живут в укромном месте, где зимы словно предназначены для того, чтобы согреваться любовью, — его глаза, казалось, внезапно потемнели. — На месте Уона я бы за тобой ухаживал.       Су снова почувствовала, как екнуло сердце, и не стала обращать на это внимание, как и не обратила внимания на его последнее заявление.       — Но почему это имеет значение?       — Я просто пытаюсь понять, что вы значите друг для друга.       — Мы лучшие друзья. Самые лучшие. И больше ничего.       — Ты уверена?       — Абсолютно.       Чон не отрывал от Субин вгляд еще минуту. И хотя смотрел ей в лицо, казалось, он видел больше, чем просто ее черты. Его взгляд проникал внутрь, задевая глубоко спрятанное, личное. Он вопрошал, исследовал, вороша то, к чему никто не прикасался годами. За последние два года Субин встречала множество людей, завела кучу друзей, но никто никогда ее так не цеплял. Пугало, что это сделал Чон Чонгук. Почти совершенно незнакомый человек. Но сильный, такой сильный. Его пристальный взгляд, казалось, обнажал.       Вновь потянув дверцу холодильника, Ким пригнулась и вскоре выпрямилась, прижимая к себе банку тунца, пучок салатных листьев и пакет с хлебом. Не то чтобы она верила, что они закроют ее от взгляда Чона, просто нужно было хоть что-то попробовать.       Однако парень уже смотрел в окно. Девушка проследила за его взглядом, думая, что, может быть, появился Уон, ведь он обещал придти, хотя Субин пришлось потрудиться, получая это обещание. Но на дорожке за окном никого не было.       — Где живет твой друг? — вдруг поинтересовался Чонгук.       — Пять минут на машине, пятнадцать пешком, — Ким принялась смешивать тунец с майонезом.       — Он живет один?       — Нет. Со своей девушкой, — Су с удвоенной энергией взялась за тунца. — У Уона была трудная жизнь. Я всегда восхищалась тем, с каким мужеством он всему этому противостоял.       Чон молчал. Субин отважилась бросить на него взгляд. Он смотрел в окно и казался грустным, однако она не успела задуматься о причине его печали, как он спохватился и встретился с ней глазами.       — Я был трудным ребенком, — вдруг заговорил Чонгук. — Отец был очень строг, и, думаю, тебе не захочется слушать подробности. Я убегал из дома при первой же возможности и каждое лето автостопом отправлялся в Сеул. Когда я приехал туда в первый раз, мне было четырнадцать, но мне не составило труда найти работу, — Чонгук бросил на девушку взгляд, и та вдруг осознала, что слушает, затаив дыхание.       Она медленно выпустила воздух из легких, но не оторвала глаз от лица Чона.       — Чем занимался твой отец, когда вы окончательно переехали в Сеул? — тихо спросила Ким.       — Работал на фабрике. Утром уходил, вечером возвращался. И так каждый день. Мне невыносима была мысль о том, что я буду жить точно так же. Казалось, что лучше даже тюрьма. По крайней мере, так я себе говорил, когда делал некоторые вещи. И почти туда попал.       — Что ты натворил?       — Так, по мелочи, — он пожал плечами. — Ничего преступного.       — Например, что?       — Ты и вправду хочешь знать... — он выглядел смущенным. Это прозвучало как нечто среднее между утверждением и вопросом, но Субин бы согласилась в любом случае. — Я угонял машины.       Ошеломленная, она какое-то время молчала, а потом не сумела сдержаться:       — Это, по-твоему, мелочи? Да ты знаешь, какой вред ты причиняешь человеку, у которого угоняешь машину? У меня угнали машину, когда мне было восемнадцать. Причем машина принадлежала моей матери, но водила ее я, поэтому все, естественно, свалилось на мои плечи. Столько проблем: быть без машины, потом ждать, когда позвонят из полиции, что ее нашли, потом возиться с ремонтом, не говоря уже о расходах, а потом еще это чувство, что водишь машину, которую поимел какой-то неизвестный подонок.       — Которую что? Поимел? — Чонгук развеселился.       Ким обмолвилась этой фразой совершенно без задней мысли, но то, как Чон ее повторил, и выражение его глаз немедленно внесли в нее неприличный подтекст.       — Ты знаешь, что я имею в виду, — ответила девушка и отвернулась.       — Я никому не причинял вреда, — тихо ответил парень. — Не поцарапал ни одной машины. Я просто катался. Это своего рода подростковое самоутверждение. Я давил на газ, давил по-настоящему, и смотрел, как движется стрелка спидометра: шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто… — у него перехватило дыхание. — Непередаваемое ощущение силы...       Прозвучавшее в его голосе возбуждение снова притянуло девичий взгляд к его глазам. Оно плескалось и там, опасное и в то же время сексуальное. Не в силах вынести ни то, ни другое, Су фыркнула:       — Удивительно, что ты не разбился.       — Разбился, — ответил он, и его глаза потухли. — Через две недели после того, как мне стукнуло двадцать, я напился, не справился с управлением и на полной скорости влетел в опору моста. Я был на отцовской развалюхе, поэтому проблем с законом не возникло. Отец решил, что со мной покончено. Во всех смыслах. Я месяц провалялся в коме, а когда очнулся, узнал, что у меня переломаны почти все кости.       — А что было потом? — девушку распирало любопытство.       — Ничего особенного. Я провел в больнице много месяцев. Первая серия операций, потом вторая. То, что срасталось неправильно, ломали и складывали заново, и я опять лежал и ждал, когда оно заживет. Когда закончился этот этап, началась бесконечная физиотерапия. Моему телу пришлось всему учиться заново.       Взгляд Су упал на его ноги: длинные, сильные, прямые, красиво обтянутые джинсами.       — В это трудно поверить.       — Я мог бы показать тебе шрамы, — негромко произнес Чонгук, и мягкий тон его голоса снова вызвал трепет в девичьем животе.       — Не сомневаюсь, — быстро ответила она. — Но все равно в это трудно поверить.       — Почему?       — Ты так хорошо двигаешься. Плавно. У тебя нет никаких признаков хромоты.       — То, через что я прошел, давно закончилось. Я прекрасно себя чувствую. Регулярно плаваю, дважды в неделю играю в теннис, в прошлом месяце участвовал в марафоне. Думаю, я в лучшей форме, нежели был бы, не попади я в ту аварию, — он сделал паузу и добавил, — по крайней мере, в умственной – точно.       — Как ты это сделал? — продолжала удивляться Ким.       — Что именно?       — Попал с больничной койки на место наследника компании отца.       — Это было непросто. Когда я лежал в гипсе, у меня было много времени подумать. Я ничего не делал, никого не видел, чувствовал себя довольно паршиво. Но однажды решил, что в жизни существует нечто большее, чем дешевые развлечения, которых я искал. Так что я серьезно взялся за ум, но целый год ничего не мог предпринять из-за интенсивной физиотерапии. Зато много читал, много думал. Постепенно я начал работать. На мне висела куча неоплаченных счетов из больницы, а когда я их оплатил, работал еще два года, чтобы скопить на обучение. Поступил в университет уже в двадцать три года, довольно поздно, — он так быстро подошел к завершению своей истории, что Субин понадобилось некоторое время на осмысление сказанного.       — Удивительная история, — наконец, она с шумом выдохнула. — Мне всегда такие нравились. Ты не отступал перед трудностями, боролся и дошел до самой вершины. Наверное, многие в шоке, когда узнают, что пьяный подросток, который на полном ходу врезался в опору моста, сумел достичь в жизни такого успеха.       — У меня особо не было выбора: либо отступить и умереть, либо что-то делать со своей жизнью.       — Ты мог сделать меньше. Встать на ноги лишь для того, чтобы получить какое-нибудь подобие работы. Ты мог бы жить как твой отец раньше: утром уходить на фабрику, вечером возвращаться домой, сворачивая по понедельникам в бар на углу и напиваясь под футбольные матчи по телевизору.       — Если человека устраивает такая жизнь, то ничего, — сказал Чонгук голосом, из которого исчезла вся мягкость. — Но такая жизнь бессмысленна.       — У некоторых людей есть       только такая.       — Всегда есть что-то большее. Какие-то небольшие незначительные детали. Всегда есть к чему стремиться.       — Попробуй сказать это парню, который не может найти работу получше, потому что не умеет читать, а читать не умеет, потому что бросил школу, чтобы работать и кормить свою семью. У меня водились такие друзья. Они до сих пор живут в том же квартале, в тех же самых домах, только дома эти теперь более обшарпаны и разваливаются еще сильнее. Но знаешь, — Субин перевела дух, — есть вещи, которые остаются особенными, и не важно, делишься ты ими или нет.