Fix You [РЕДАКТИРУЕТСЯ]

      Субин, конечно, пришла в себя. Ей не так часто приходилось плакать, но уж если случалось, то слезы на удивление очищали. К тому времени, как она вытерла глаза и поднялась с пола, пришла к выводу, что жизнь, которую девушка вела последние годы, слишком стабильна для того, чтобы на нее могло повлиять нечто такое эфемерное, как желание, особенно когда существовали настоящие проблемы.       Ким много думала в последующие дни, а когда переставала, с головой погружалась в работу. Таким образом, ее мозг оказывался постоянно загруженым. Она не оставляла ему времени на то, чтобы размышлять о Чон Чонгуке, его поцелуе или его безразличным «ну, пока». Рисование шло хорошо. В начале недели Су закончила три новых пейзажа, которые, как ей казалось, должны были понравиться Уону.       Субин вдруг заметила, что Уон прекрасно сложен. Всего лишь на несколько сантиметров ниже Чона, он обладал такой же сужающейся к талии фигурой, теми же отличными пропорциями тела. Ким понимала, почему на него западали девушки, хотя лично ей нравились по-взрослому тяжелые формы. Тело Чонгука как раз имело эту тяжесть, заматерелость, говорящую о жизненном опыте, любви. Кроме того, он обладал сексуальностью, которой не хватало Ли Уону. Хотя, с другой стороны, сексуальность, как и красота, в глазах смотрящего.       Но когда прошли выходные, Субин обнаружила, что теперь думает только о Чонгуке. А как обстоят дела с любовью в его жизни? «Да какое мне вообще дело?» — спросила она себя. По крайней мере, он даже не позвонил ей. И это просто бесило девушку. Она отводила душу в работе, в силу чего картины, которые она нарисовала в те дни, оказались мрачнее и резче остальных в коллекции. Но она не беспокоилась — они все равно получились хорошо. Су даже пришла к выводу, что они более, чем удачны. Чем дольше Ким на них смотрела, тем лучше они ей казались. И так заинтриговывали, что девушка разглядывала их часами. Вне всяких сомнений, эти картины выглядели чувственнее, чем все, что она рисовала раньше. Чувственнее, сексуальнее, эротичнее. Возможно, глупо наделять рисунки такими эпитетами, но именно эти слова упорно приходили ей в голову. Су подолгу не отрывала от них глаз. И долгое время раздумывала, не усматривала ли она в них то, что больше никто не сможет заметить. Она обнаруживала чувственность, сексуальность и эротичность не только в своих работах. Этим наполнялись и ее ночи. Никогда в жизни Су не снились эротические сны, а тут вдруг стали видеться беспрерывно. Каждую ночь, иногда даже дважды она просыпалась разгоряченной и влажной от пота, с тянущим ощущением в грудях и животе и резким пульсированием между ног. Случись такое один раз, она бы смутилась. Но снова и снова... Как это унизительно! Оставалось только благодарить Бога за то, что в ее постели нет никого, кто мог бы наблюдать это безумие. Хотя, с другой стороны, такого бы не случилось, если бы в ее действительно постели кто-нибудь находился.       Ким Субин ощущала голод, и он тому причиной. Это его тело ей снилось, его лицо склонялось над девичьим. Его рот заглушал ее разгоряченные крики. Его руки сводили с ума.       И это он не звонил.       Вечером в среду, через две недели после отъезда Чона, Су позвонила отцу.       — Привет, пап! — воскликнула она, словно звонила ему регулярно.       — Субин-а? Это ты, Субин? Ты мне звонишь? — со слухом у ее отца все в порядке. И у самой Су тоже, поэтому она ясно услышала сарказм в его голосе.       — Да, папа. Это я.       — Что случилось? Ты здорова?       — Да.       — Тогда ты, должно быть, звонишь по поводу Чонгука, — ее отец всегда отличался необычайной проницательностью.       Когда Субин жила вместе с родителями, иногда даже восхищалась этой его чертой. Однако его проницательность имела и негативную сторону: отец видел младшую дочь насквозь, так что она давно перестала пытаться скрывать свои чувства. Но это же не значит, что она никогда не попробует начать делать это снова?       — Нет, я звоню не по поводу Чонгука. О нем почти нечего сказать.       — Ты довольна его поведением?       — Он явно знает, что делает, — ответила Ким в меру, как ей показалось, равнодушно. — Он провел здесь целых шесть дней. Я просто интересуюсь, не появилось ли у него какое-нибудь дело в Пусане с тех пор, как он уехал? Может я зря прибрала его комнату.       Отец испустил такой тяжелый вздох, словно в него были вложены целые годы отчаяния, вызванного исключительно поступками младшей дочери.       — Ну что мне с тобой делать, Субин-а? Я часто беспокоюсь о том, где находится твой разум. Хотя знаю, где: в том самом твоем Богом забытом старом доме, который стоит на том самом Богом забытом обрыве в Пусане. Это был правильный ход – заставить Чона-младшего остановиться у тебя. Я даже подумал о том, что, возможно, твой мозг снова заработал. Но оказалось, что это не так. Он там просто атрофируется, если ты даже не в состоянии увидеть, что Чон Чонгук – подходящий кандидат в мужья, то это просто дохлый номер.       — Кандидат в мужья кому? — невинно спросила Су.       — Тебе! О ком бы я еще мог беспокоиться!       — Боже мой, у него наверняка десятки девушек, — заметила девушка. И, затаив дыхание, принялась молиться, чтобы отец рассердился достаточно сильно. Тогда злость может затуманить его обычную проницательность. И ей повезло, отец зазвучал разгневанно:       — Да если бы у него были десятки девушек, стал бы я тебе его сватать? Как же! Мои дочери не из тех, кто пользуется ношеными вещами, тем более поношенными мужчинами. Тут столько всего происходит! Это как раз все, что нам всем нужно. Этот парень очень осторожен, Субин! Кое-кто знаком с одной из его прежних девушек. Похоже, что Чон-младший не ищет легких связей, как некоторые. У него были долгие отношения с этой девушкой. Он не такой, как все.       — А до этого с другой девушкой, да? А дальше? Что он делает после той, прежней знакомой твоего знакомого?       — Иногда ходит на свидания. Ничего больше.       — А презервативами он пользуется? — раздраженно поинтересовалась младшая Ким.       — Откуда бы мне об этом знать? Я не знаю, почему ни одна из его связей не закончилась свадьбой. Это меня удивляет. Очень странно: такой успешный, — отец помолчал. — Он еще молодой: у него есть время. Все же лучше заводить детей, пока ты молод. Посмотри на нас с твоей матерью. Мы тогда только окончили школу. А теперь наши дети выросли, а мы еще достаточно молоды, чтобы вести активную, насыщенную жизнь.       Субин хотела ему напомнить, что они вели активную, насыщенную жизнь, даже когда она с сестрой были детьми.       — A если он хочет подождать с детьми до тех пор, пока его карьера не выстроится так, что он сможет позволить себе быть активным отцом? Мужчины так делают в наше время.       — Думаешь, он будет хорошим отцом?       — Не знаю. Когда он тут был, пару раз вокруг были дети. Он с ними не сюсюкал. Но и не раздражался.       — Тебя это беспокоит?       — Почему это должно меня беспокоить? У меня не больше опыта, чем у него. Мне всего двадцать один!       — Если у вас будут дети, один из вас должен знать, что с ними делать.       — Мы бы быстро научились, — только выпалив эту фразу, Субин поняла, что именно сказала. Она попалась. Ее отец, когда-то бывший прекрасный адвокат, не утратил своих способностей. — Я это, конечно, образно. Ни я, ни он не планируем иметь детей, и уж тем более вместе, общих детей.       — Вы это обсуждали?       — Конечно, нет! — невероятно поверить, как быстро Су начала проигрывать в разговоре. Издав протяжный вздох, она продолжила более спокойно. — Мне жаль тебя разочаровывать, но мы не влюбились друг в друга с первого взгляда.       Отец издал один из тех всезнающих смешков, которые Ким так ненавидела. За ними обычно следовала азбучная истина. Не стал исключением и этот раз.       — Может быть, влюбитесь со второго. Или с третьего.       — Вряд ли. Я не собираюсь снова влюбляться.       — Мне жаль, что именно мне придется тебе это сказать, Субин, потому что обычно ты не веришь в то, что я говорю, но любовь иногда случается, вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.       — Только не со мной, — возразила девушка. — Я прекрасно контролирую все, что происходит и не происходит в моей жизни.       — Тогда почему ты звонишь? Разве не для того, чтобы выведать у меня, что я знаю о жизни и связях Чона-младшего?       — Я позвонила, — начала Ким, выдерживая, несмотря на поражение, невозмутимый взрослый тон, — чтобы сказать тебе, что я решила приехать на выставку в Сеул.       — Раз уж решила ехать – приезжай, — трубка тут же онемела.       Девушке осталось только упаковать собственный немногочисленный багаж: она решила приехать на день раньше, чтобы провести его в магазинах. Завершив все дела, она сосредоточилась на предстоящей поездке. Пришлось признать, что именно послужило источником ее энергии. Не имея другой возможности ее выплеснуть, она думала о Чонгуке. Волнение, не покидавшее ее во время работы с красками, осталось, однако теперь она знала, что это предвкушение. С каждым днем ее сердце екало все чаще и чаще, и вызываемый этим трепет распространялся по всему телу, после чего возвращался и собирался в туго сжатую пружину потребности внизу живота. А что это, как не сексуальное возбуждение?       Субин убеждала себя, что она просто дура. Она не интересует Чонгука. Если бы интересовала, он бы позвонил. Но он ни разу этого не сделал. Субин больше ни разу не слышала его голоса после того прощального и презрительного «ну, пока». И нет никаких причин думать, что они бы встретились в Сеуле. Ким собиралась ему позвонить, когда будет в столице, но телефонный звонок — это не встреча лицом к лицу. А она жаждала встречи, как никогда в жизни.       Су проводила время в фантазиях о том, как Чон выглядит в городской одежде. Затем без одежды. Фантазировала о том, как лежит, обнаженная, в его кровати и смотрит, как он приближается той самой своей походкой, когда бедра движутся так размеренно. Только теперь она видит его бедра голыми, видит его плоский живот, его ноги и то, что принесло бы ей облегчение. Время от времени сила ее фантазий приводила девушку в ужас.       Так фантазии приходили и уходили волнами, с завидной регулярностью. Во время отлива Субин была в состоянии функционировать на том же уровне, как и до встречи с Чонгуком. Но когда приближалась следующая волна, теряла над собой контроль, которым всегда так гордилась. Хуже всего приходилось по ночам, рано утром и во второй половине дня. Сумерки часто заставали девушку на вершине обрыва: она сидела на валуне, крепко обнимая свои ноги, а в волосах свистел холодный ноябрьский ветер. Он хлестал ее по пылающим жаром щекам, тряс скорчившееся тело, но не давал облегчения, которого она искала. Субин изводила чисто физиологическая потребность. Нужен мужчина. На один раз. Всего один. И дальше она могла бы продолжить свою обычную жизнь.