В погоне за счастьем

— Ночные фурии исключительно моногамны, мой юный вождь, — перед взором Иккинга возник Гриммель Ужасающий, в своей болезненной бледности напоминавший живого мертвеца. Белые влажные волосы облепили его череп, губы кривились в злорадной предсмертной усмешке. Он занимал дорогой стул с бархатным красным сидением, а Иккинг чувствовал, что оцепенел. То ли от страха, то ли от бессилия. Его пробное движение в попытке броситься вперёд, схватиться за огненный меч и хриплое: «Где я?..» — отозвались звоном стальных цепей и болью в груди. Гриммель наконец поднял свои почти бесцветные глаза, снимая пренебрежительно перчатки и вцепляясь острыми пальцами в щёки Иккинга. — И знаешь, что страшнее всего для ночной фурии? Разлука с партнёром, которого она избрала. Ты лишил своего дракона всего, даже не осознавая этого, — он приблизил своё лицо, прищурился. — У тебя ведь был потенциал когда-то — живой ум, ловкость... а стал в итоге жалким любителем этих чудовищ, которые уничтожали целые деревни и убивали людей десятками, сотнями. Что-что? Хочешь мне что-то сказать? Возразить? — он усмехнулся ещё шире, и Иккинг попытался поискать взглядом хоть что-то, чтобы вырваться и спастись. — О, нет-нет, можешь даже не надеяться. Здесь мы с тобой одни. — Гриммель, — только и смог выдавить Иккинг, замечая, как в бесцветных глазах загорается мстительный огонёк. Он мельком осматривал всю серую тюремную камеру, озарённую несколькими длинными свечами: свет, слабый-слабый, кое-как застывал на мордах Смертохватов, которые, скаля зубы, следили за каждым движением своего хозяина. В дальнем углу, в полутьме, скрывалась дыба с валиками, с шипами посередине, с крепкими верёвками. На ней тоже стояли свечки, и красные язычки пламени дразнили чувствительные в темноте глаза. Они, окружённые могильным холодом подземелья, горели ровно, не дёргались, не покачивались. Их не тревожил ни сквозняк, ни ветер с улицы, ведь сюда не проникали ни золотые капли солнца, ни тонкие, почти бумажные, дорожки луны — только сырость, чернота и никаких запахов. Только Иккинг, Гриммель и пара Смертохватов. — Ты такой наивный и глупый мальчишка, — усмешка Гриммеля стала ещё более мёртвой и острой. Отстранившись, он со вздохом бросил свои кожаные перчатки на широкий стол и подошёл поближе к цепям. Только сейчас Иккинг заметил, что белки его глаз были налиты красным, что от него пахло морской водой и водорослями и что он, казалось, не дышал вовсе. — Думаешь, раз дракон выбрал тебя, а не свою истинную пару, от этого кому-то будет лучше? Только что твой «Беззубик» подписал смертный приговор всему своему роду, а ты ещё и обрадовался небось: «Ой, мой дракон решил остаться, какое счастье!» — насмешливо спародировал его Гриммель. — К тому же, после меня придут и другие — весь мир будет знать о вашем «солнечном царстве драконов», — он взял фразу в кавычки, — и это навлечёт на вас больше проблем, чем счастья. Лучше бы они убрались все в свой Скрытый мир. Ты же тоже об этом думал, не так ли? Это грызёт тебя по ночам. Что ваша дружба, возможно, перечеркнёт всё будущее этих чешуйчатых тварей. Впрочем, меня это более чем устраивает. Я бы на это посмотрел, если бы мои кости не грызли мурены. — Ты мёртв... — просипел кое-как Иккинг. — Да, благодаря твоим стараниям, — пригладил белые волосы Гриммель одним точным движением. — Впрочем, это ничего не меняет: да, я мёртв, но вы все тоже вскоре последуете за мной, рано или поздно. Я жалею только об одном — что не увижу, как твоя фурия зачахнет без своей самки, которую он выбрал. Вот будет представление. По одному щелчку свечи погасли.

***

«Вот будет представление...» — Иккинг едва не подскочил с места, пытаясь отдышаться — ему казалось, что его проглотила морская пучина, вытягивая из лёгких последний воздух, и глаза невыносимо щипало, словно от едкой соли. Грубая, как кожаные перчатки Гриммеля, тьма сменилась мягкими, почти ласковыми улыбками солнца. Всё было на своих местах: каменная лежанка, кровать, рабочий стол с чертежами, полки, манекен с чёрной бронёй, прибитые гвоздями зарисовки и карты... и только Беззубик отсутствовал. Без него дом будто лишился сердца. Никто не прыгал по кровати, не обнюхивал с тихим мурлыканьем лицо, не стягивал шкуру яка, игриво виляя хвостом... Иккинг, стерев холодный пот со лба, проверил свои запястья, которые в кошмаре стягивали холодные тяжёлые цепи, но не отыскал ни следа, ни потёртостей, ни незначительных царапин, лишь облегчённо выдохнул, зевнул, присел на краю кровати, пытаясь собраться с мыслями. А перед глазами всё равно Гриммель, его холодные мёртвые глаза, его усмешка, его слова, которые не давали покоя, от которых щемило грудь. «Ты такой наивный и глупый мальчишка...» — шумел чужой сухой, как пустынный ветер, голос, и Иккинг хмурился — может, он и молод, но точно не глупец. Глупец бы не справился с Вигго, с Йоханном, с Драго. За деревянными смолистыми стенами уже началась суета: строительство новой деревни кипело. Стучали молотки, весело звенела кузня, звучали окрики, команды, задорные споры... Новый Олух пел, приплясывая сотнями ног викингов, и новая совместная жизнь людей и драконов разворачивалась прямо здесь, прямо на этом таинственном острове с реками, с полями, с чащобами, с горами, которые ещё предстояло изучить, застроить, приспособить. «Если бы кто-то сказал, что мы будем жить бок о бок с драконами, я бы приковал того шутника к мачте и отправил его на конец света» — наверное, так бы выразился Стоик Обширный, а Иккинг ограничивался одной молчаливой улыбкой, когда слышал возню, слышал скрип когтей, взмахи крыльев, песни и рык острозубых пил. Всё, о чём он грезил раньше, будучи ещё хилым мальчишкой, теперь разворачивалось прямо за его окнами, и теперь он был вождём собственных самых смелых идей. Вместе с друзьями, с народом они создавали своими грубыми руками, которыми обычно держали топоры, мечи и сети, историю, будущее для новых поколений. Иккинг нацепил свой протез, который успели тайком с утра пожевать и обслюнявить, и взглянул на загадочный треугольник, напоминавший маленькую шкатулочку с секретом. Беззубика не хватало. — Эх, Беззубик, — вздохнул Иккинг, пригладив небрежные тёмно-русые волосы и натянув свою чёрную броню, с которой не расставался. Он перекинул через плечо свою сумку с меткой племени, бросил в неё треугольник. Новая лестница не выдала его шагов, только протез слегка поскрипывал, оповещая весь дом о пробуждении молодого вождя. Матери тоже не оказалось возле очага. Она всегда уходила с первыми лучами рассвета, облетала окрестности на своём Грозокрыле и осматривала побережье. Её словно манило к себе небо, море, они не давали ей даже минуты покоя, и Иккинг это понимал как никто другой: почувствовав полёт однажды, сложно от него отречься. Ветер в волосах, невесомое касание влажных облаков, горы, леса, холодные водные просторы — всё это опьяняло словно самая крепкая медовуха... ему и самому иногда было приятно вырваться хотя бы на короткие полчасика из растущей деревни. В последний раз окинув взглядом просторный зал с крючками, картами, полками, коробками, Иккинг выступил из-под тени своей крыши. Сентябрь встречал его запахами влажной коры, грибов и шелестом листвы, как будто обмазанной киноварью и золотом. Пока взрослые работали над домами и кормушками, дети уже возились в больших стойлах для драконов: они частенько там зависали, будущие драконьи наездники, и ожидали, когда родители позволят им выбрать себе друга на всю оставшуюся жизнь. «Эй, спорим, я смогу приручить Древоруба?» — «Да ну, ни в жизнь, у тебя будет Громмель! А вот я, может, когда-нибудь оседлаю Дневную фурию...» — «Ха, мечтай! Только вождь знает, где их найти, и он тебе этого ни за что не разболтает» — «Зануда» — «Ой, а вот и вождь, ну что, Бирна, хватит духа спросить?» — «Замолчи, Лейв, он же смотрит в нашу сторону!». Усмехнувшись, Иккинг невольно протёр глаза от ещё яркого осеннего солнца. И первым делом направился в экспериментальную хижину, где собирались все отряды и исследователи. Туда же обычно залезал и Беззубик, любивший укрыться в прохладе и темноте второго этажа от надоедливого молодняка. Это было просторное двухэтажное здание с двигающимся матовым куполом, на котором изнутри Рыбьеног, Хедер, Астрид и Задирака нанесли все известные созвездия, пока Забияка пожёвывала вяленого окуня, а Сморкала смотрелся в зеркало, напрягая плечи. Иккинг здоровался, махал приветственно рукой проходящим мимо викингам, чьи имена вызубрил наизусть, привычно следил за воздухом... Дома вокруг росли как на дрожжах. С гребнями, с жердями, с вырезанными фигурками. Между ними, от постройки к постройке, устроили длинные деревянные шесты для драконов, поддерживаемые крепкими столбами. — Иккинг! — окликнула его Астрид. — Думаю, ты же в курсе, что Беззубик куда-то припустил со скоростью бешеного кролика этим утром, — она устроилась удобнее в седле и приосанилась, когда рядом с ней опустилась Хедер на Розе Ветров. Они обменялись загадочными взглядами. У Астрид щёки горели то ли от радости, то ли от осенней прохлады, из-за которой из труб новых готовых домов вырывались серые дымовые хвосты. Её золотую косу слегка потрепал ветер, а на макушке запутались мелкие сухие травинки. Её привычная синяя броня сливалась с чешуёй Громгильды — так они смотрелись как единое целое, как дракон и наездник, как друзья. — Мы как раз облетали остров, когда увидели его... — Да, спасибо, Астрид, я уже направлялся на поиски, — кивнул Иккинг, не позволяя своей нарастающей тревоге вырваться наружу. — Вчера... я нашёл одну занятную вещицу, точнее... её Беззубик где-то раскопал, я понятия не имею где, — он продемонстрировал треугольник, и Хедер мгновенно прищурилась. — Знакомо? — Убери это, быстро! — повысила голос Хедер. — Что? Почему? — удивился Иккинг, но мгновенно убрал треугольник обратно в свою сумку. Он вопросительно поглядел на Хедер, которая успокаивающе погладила Розу Ветров по шее, когда та заметно насторожилась, сузив зрачки. — Дагур находил такую же штуковину где-то год назад, точнее нам за бесценок отдал её один торговец. Он говорил, что она особенная, и тем не менее всё равно был готов с ней расстаться, — задумчиво протянула Хедер. — Она была, наверное, сломана, да и драконов наших сводила с ума. Странно это всё. Сначала Тройной удар взбеленился, пытаясь уничтожить этот треугольник, потом Роза Ветров... в общем, мы выбросили эту штуку куда подальше от греха. А на Беззубика она никак не подействовала? — спросила она, с заинтересованностью рассматривая сумку, в которой исчез странный артефакт. — Он там... не пытался это разрушить или причинить себе вред? — Вред? В каком смысле? — не понял Иккинг. — Он был только чересчур любопытен, это да, но вред... — он пытался вспомнить странности в поведении Беззубика. — А что Роза Ветров? — Она пыталась расцарапать себя, — Хедер погладила по голове своего дракона. — Кусала свои лапы, чесалась, выла... в общем, не самое приятное зрелище, особенно когда не знаешь, как и чем помочь... — она снова скосила взгляд на Астрид. — На твоём месте я бы держала эту штуку подальше от драконов и лишний раз не показывала бы её. — Я всего-то хочу с ней разобраться, — пробормотал Иккинг. — Твоё любопытство приносило чаще всего благо, — проговорила нарицательно Астрид. — Но всё равно будь осторожен: кто знает, кто и зачем её создал. Может, она действительно принесёт больше вреда, чем пользы? — она почесала Громгильду. — В любом случае, мы видели, как Беззубик направился в лес. В северной стороне острова, куда мы ещё не добрались, — она махнула в ту сторону рукой. — Мы к новой пристани — сегодня прибыли ещё торговцы с дальних островов, Хедер хотела... — она на мгновение замолчала. — Мы хотели присмотреть новое оружие. — Да, оружие, — Хедер заправила чёрную прядку за ухо, закусив незаметно нижнюю губу. — А ты у нас надолго, Хедер? — спросил Иккинг, давая ребятне пробежать мимо с деревянными мечами, щитами, с тяжёлыми рогатыми шлемами. — Мы всегда рады и тебе, и Дагуру. — На денёк-другой, — задумавшись, примерно ответила Хедер. — Мы с Рыбьеногом как раз редактировали новый драконий справочник для будущих поколений, Астрид тоже принимает в этом участие, — она откровенно улыбнулась, снова зачесав волосы назад. — Мы все. Хотя Сморкала вместе с близнецами особо не вливаются в нашу команду «зазнаек», они больше по кабаньим ямам и смотровым площадкам. Задирака, кстати, предложил сделать маяк — не самая его худшая идея. Так больше торговцев смогут найти путь на ваш остров. — Да я вижу, вы все чем-то заняты — похвально, — улыбнулся Иккинг. — Что ж, не буду вас задерживать, а я... я пойду искать своё горе. Я думал проверить его новый хвостовой плавник, как он работает, всё ли в порядке... — он начал бормотать слова всё тише и тише, и Астрид вместе с Хедер понимающе переглянулись и взлетели. Иккинг бродил по лесу, покручивая треугольник и пытаясь отыскать Беззубика, но как бы ни всматривался, не видел ни примятой травы, ни сломанных веток. Только несколько раз ему удавалось найти свежие отпечатки лап, которые вели дальше на север. Они его направляли к высокому утёсу, напоминающему колено великана, покрытое хвойным лесом. Из треугольника снова стало доноситься складное звучание. Новая мелодия уже отличалась от вчерашней: добавлялись новые звуки, игра странных незнакомых инструментов: то ли гусли, то ли арфы. Валка могла бы сказать наверняка — у той был потрясающий музыкальный слух, и она первой начала обучать новое поколение музыкальным премудростям. Принесла в новую деревню вместе с Грозокрылом арфы, трубы, барабаны, германские роты, лиры. Можно сказать, стала музыкальным наставником: ей нравилось работать с детьми. Когда заканчивались занятия у Александра, бывшего странствующего менестреля, Новый Олух вновь пробуждался, и снова начиналось пение и музыкальная трель, голоса струн, барабанов. Весь лес тоже не оставался в стороне — всё шевелилось, скакало, жужжало, чирикало, где-то вдалеке стрекотали белобокие сороки. В нём одиночество ощущалось совершенно по-другому — его приглушали древние деревья, подушка из папоротников, вороньего глаза, кое-где и вовсе отцветшая черника, земляника, малина... Спустя какое-то время Иккинг всё-таки напал на след, отыскав чёрные чешуйки, сиротливо лежавшие на притоптанном мху, и добрался до утёса. Беззубик не прятался. Сидевший на самой вершине, он осматривал горизонт, прикрывая иногда глаза и подставляя морду ветру, принюхивался: вокруг благоухало сосновым бором и прелостью рыжей коры. Иккинг и сам поддался романтическому порыву — тоже зажмурился. Его, как и ожидалось, выдал скрип протеза. Беззубик двинул ушами, обозначая, что знал о чужом присутствии и, более того, знал, кто решил составить ему компанию на краю. Он пригласительно сложил правое крыло, освобождая место рядом с собой, и Иккинг принял приглашение — устроился на жёсткой примятой траве, щуря глаза от обманчивых сентябрьских лучей, слушал шум прибоя и спокойное драконье дыхание — вдох и медленный выдох. Они сидели так, косясь изредка друг на друга, смотрели на ещё высокое осеннее солнце, на облака, которые пробегали по небу и утыкались в море ватными белыми кучками. Деревня была далеко, ответственность — тоже. Эти посиделки напоминали о прошлом: о том, как раньше они почти не спускались на землю, как устраивали утренние полёты каждый день, как вместе исследовали незнакомые острова. «Да, — думал Иккинг, — а казалось, что всё это было только вчера...» Беззубик довольно быстро стряхнул с себя сладкую ностальгию и вернул своего наездника в реальность, боднув его головой в бок, обнюхал сумку, из которой высовывалась корочка хлеба. Он изучил её и перевёл взгляд на Иккинга, который вытянул треугольник и принялся его вращать. — Да, братец, придумал ты задачку мне, — пробормотал Иккинг, снова добиваясь голубого свечения символов. — До сих пор не могу понять, что эта головоломка делает и для чего создана. Она играет какую-то мелодию... не могу понять... — он невольно почесал затылок. — Я что-то делаю не так, да? — он взглянул на Беззубика, будто бы ожидая ответа. Но Беззубик так же озадаченно наморщил нос, только попытался ткнуть своим когтем грань треугольника. Стоило ему прикоснуться, как треугольник как-то угрожающе загудел, засвистел, и Иккинг в панике стал выкручивать составные части, нажимать на кнопки, пока гудение не сошло на нет и снова не появился унисон голосов. Беззубик подсел к Иккингу поближе, расширив зрачки. Они оба, словно первооткрыватели, высекали из механизма странные ласкающие мелодии, и всё казалось таким правильным на уровне интуиции, шестого чувства. Мелодия зазвучала очень складно, так, как, наверное, и должна была. И Беззубик прильнул к Иккингу, прислушиваясь и изредка шевеля ушами. В какой-то момент раздался неясный неприятный скрип, и голубое свечение треугольника перекинулось на чёрную чешую, на лапы, на тело, на хвост и голову. Весь Беззубик начал словно бы белеть, исчезать под недоуменное рычание в ослепительном ореоле света, становясь практически невидимым. А шкатулка всё играла и играла, пока Иккинг, до слёз щуря глаза, пытался понять, что происходило с его драконом. Он слышал страшный хруст, заглушавший иногда мелодию, затем тихий полустон-полурык, затем — снова мелодия. Когда Иккинг открыл глаза, он увидел перед собой не Беззубика. Это был человек. Обнажённый парень с вихрами кудрявых чёрных волос, доходивших до челюсти, который бессильно скрючился на холодной осенней траве. Он что-то стонал, дёргался, из его прикрытых глаз бежали слёзы, и чёрная чешуя покрывала его живот и ноги, шею и спину, она выстраивалась в странный рисунок, словно кто-то изображал чёрных вихрь на человеческом теле. Лицо, влажное от слёз, казалось слишком резким, слишком неправильным, с нависающим лбом, короткие чёрные ресницы дрожали, а всё, от подбородка до лба, было покрыто беспорядочными россыпями тёмных точек-родинок. Парень сильнее съёжился, как плачущий младенец, продолжая бессильно вздрагивать от каждого дуновения ветра. Это заставило ошарашенного Иккинга действовать. Он тут же, кое-как справившись с застёжкой, стянул с себя шерстяную накидку и набросил её на загорелое человеческое тело, которое вызывало у него множество вопросов, ответ на которые он боялся получить. Парень, выдохнув что-то нечленораздельное, вцепился в накидку мёртвой хваткой и всё скулил, пускал слёзы, судорожно втягивал сквозь зубы воздух. Иккинг, казалось, забыл, как дышать, всматриваясь в странное неидеальное лицо, влажные щёки. — Эй, — Иккинг тронул его за плечо. — Эй, ты ведь не Беззубик, верно? — сказал он самую глупую фразу, из-за которой ему захотелось откусить себе язык. — Эй, я могу помочь? Я здесь, я мог бы... — он прикоснулся к обнажённому плечу и легонько потряс его. — Или Беззубик?.. Не может этого быть, как такое возможно?.. — он бросил взгляд на таинственную шкатулку-треугольник, которая продолжала тихонько играть свою новую песню. Теперь Иккинг, казалось бы, мог различить какие-то отдельные слова, которые он всё равно не понимал. Парень зашевелился под накидкой, выдохнул что-то непонятное и с огромным заметным усилием раскрыл глаза — это были глаза Беззубика, такие же светло-зелёные, такие же глубокие и выразительные, с кошачьим зрачком. Он кое-как двинул руками и, усаживаясь на траве, завернулся в тёплую ткань, спрятав в ней округлый подбородок. Он склонил немного голову, как делал это Беззубик, вытянул перед собой ноги, пошевелил пальцами и снова укрылся накидкой целиком, что-то едва слышно сказав. Иккинг прислушался ко второй попытке выговорить сложное слово. Затем парень утёр слёзы резким движением руки, едва не дав себе при этом по носу, и взглянул на Иккинга с каким-то немым вопросом. Иккинг забегал глазами по его лицу, пытаясь понять, что ему хотели сказать. Тогда парень дрожащей рукой подобрал палочку и каким-то совсем неловким движением руки нарисовал на земле... что-то. Как вспышка. Как звезда. Или солнце?.. — Бо... — наконец попробовал парень заговорить сам. — Больно... — Больно? — повторил Иккинг и потянулся вперёд, чтобы новым движением поправить старую застёжку на накидке, которая могла подвести и сломаться: она, может, и красивая, с малахитом, но крайне ненадёжная. — Тебе больно? — задал вопрос он и тут же мысленно хлопнул себя по лбу. Да, если это действительно Беззубик и если он только что... если он перевоплотился в человека, это вряд ли самый безболезненный процесс. Иккинг тронул парня за плечи и заглянул ему в глаза. — Пойдём, здесь холодно. Ты же Беззубик, да? — закинув в сумку замолчавший треугольник, переспросил Иккинг, помогая парню опереться о своё плечо. Тот довольно заторможенно кивнул, заглядывая в его глаза. — Деревня, — Беззубик скривился. — Я... — Там дом, в доме тепло, никто на тебя даже не посмотрит, — заговорил успокаивающе Иккинг. — Пойдём, здесь действительно очень холодно, ещё и без одежды, правда, придётся объясняться со всеми, кто ты такой. Не то чтобы у меня не осталось вопросов... — он замолчал, когда Беззубик начал идти, опираясь о его плечо. Он пошатывался, его ноги то и дело подгибались, но он, прикусив от боли губу, продолжал упрямо идти вперёд. — Нет, мне нельзя... я... — он выдохнул. — Икки... Иккинг... — Ты только потерпи немного, до дома дойдём, и я смогу тебе помочь. Мы что-нибудь придумаем, Беззубик, — продолжал Иккинг. — Только потерпи. — Хорошо... — увереннее пробормотал Беззубик. — Иккинг... мы... — Я понимаю, братец, тебе больно, — повторял он как зачарованный. — Вот мы сейчас дойдём, и ты отогреешься, если что, мы спросим совета у Готти, она у нас лучшая целительница, ты же помнишь, мы часто обращались к ней за помощью от недугов. — Она не знает... — выдохнул Беззубик, снова неуклюже зацепившись ногой о древесный корень. — Проклятье... Не говори ничего... Они брели так вместе: Иккинг помогал Беззубику двигаться, приостанавливался, давая ему время привыкнуть к непослушным ногам. Они двигались по тихому осеннему лесу, обходя лужи, ступая по влажной холодной траве. Иккинг хотел снять свой башмак, чтобы Беззубик не морозил хотя бы одну из своих ног, но тот резко отказался, сказав коротко: «Нет». Его ступни с парой отслаивавшихся чёрных чешуек, казалось, не чувствовали ни камней, ни веток, ни жёсткую прохладную землю. А в лесу было множество препятствий для босоногих: колючки, осколки, хвоя. Даже самые смелые викинги редко расставались со своими башмаками, а тут бывший дракон даже в лице не менялся, когда случайно царапал подошвы или щиколотки или когда к его коже на ногах прикасалась злобная крапива. Иккинг мог бы взять его на руки: Беззубик хоть и был выше где-то на полголовы, но его тело оказалось тонким, сухим и лёгким по ощущениям. Ещё руки и лоб горячие, всё его тело горячее, словно на него напала лихорадка. Иккинг откровенно испугался, пытаясь соображать быстрее обычного. Он хотел помочь, но не знал как. Они проходили редкие древние ели, оставляя на земле отпечатки трёх ног и железного протеза, шли так быстро, как только могли. Лишь несколько раз останавливались, когда Беззубику становилось хуже. Его мутило. Однако он продолжал переставлять ноги. На входе в деревню, возле новых стойл для драконов, их встретил Сморкала вместе со своим Кривоклыком, который подозрительно наморщил нос и склонил голову, оскаливая зубы. — Я всегда знал, что... — заговорил Сморкала. — Эй, а это ещё кто? — спросил он, недоверчиво всматриваясь в болезненное лицо Беззубика. — Ты кого к нам привёл, Иккинг, я не понял? Что это за дохлик? — Уф... Сморкала, — вздохнул Иккинг. — Слушай, давай в другой раз поговорим. Я как бы занят, — он взглядом указал на своего спутника. — Понимаешь? — Не понимаю, — фыркнул Сморкала, догоняя их. — Кто это? — Это... мой новый друг, — отмахнулся от него Иккинг. — Послушай, тебе разве нечем другим заняться? — Да представь себе, — Сморкала сложил руки. — Мы с Кривоклыком проверили окрестности, пока ты там... находил себе нового друга, — он ехидно усмехнулся. — Этот новый друг у тебя будет заместо Астрид? — Прекрати, Сморкала, — снова вздохнул Иккинг. — Не будем же мы сейчас об этом говорить. Мне нужно идти. Нам нужно идти, — он выразительно скосил взгляд на неровно вздохнувшего Беззубика. — Скажи, моя мать уже вернулась? — Иккинг помог Беззубику удобнее о себя опереться. — Я бы не против был с ней поговорить. И Готти. Она у себя? — Да, снова со своими жутями таскается, — кивнул Сморкала, но было видно, что он едва сдерживает волну колкостей, заноз, недовольства. — А Валка, — он загадочно улыбнулся. — Да, я знаю, что она вернулась, вот занимается с ребятнёй. Тебе-то она зачем? Чтобы ошарашить своим новым другом? — бросил он и вскочил на своего дракона, который всё ещё подозрительно осматривал Беззубика и раздувал ноздри, будто принюхивался к чему-то. — Ладно, вижу тебе не нужна моя помощь, не нужна ведь? — он склонил голову, усевшись в седле. — Хотя я мог бы... — Нет, Сморкала, я справлюсь, — ответил Иккинг. — Попроси Готти только заглянуть ко мне домой. Мне нужна её помощь. — Ладно, — удивлённо моргнул Сморкала. — Пойдём, братец, осталось ещё немного, — прошептал Иккинг, проходя в дом. — Сейчас вверх по лестнице, ещё совсем чуть-чуть, — он помогал Беззубику взбираться по ступеням. Они ковыляли громко и неуклюже, а после Иккинг помог Беззубику устроиться на кровати, бережно укрыв его чёрной шкурой яка, заметив, что тот снова вернулся в страшный кошмар, закрыв глаза, сжавшись, обняв себя руками. Чёрные чешуйки на его челюсти отвалились, на лбу проступили мелкие горошины холодного пота. Теперь он действительно выглядел просто как чужестранец. Остальной драконий чёрный покров скрывала шкура яка. Иккинг, устроившись на стуле возле кровати, бессильно гладил мягкие чёрные кучеряшки, которые рассыпались под пальцами. Он делал это автоматически, не вкладывая особого значения, просто хотел показать, что был рядом. Беззубик метался в кровати, и Иккинг трогал его лоб тыльной стороной ладони — он горел. Возвращение в реальность случалось на несколько секунд, тогда он слегка раскрывал немного мутные от жара глаза и говорил: «Я видел тебя... я знаю тебя... мы были... я был... не помню... я должен... Иккинг...». Или другая обрывочная мысль соскальзывала с его сухих губ: «Я не хотел, мама... я хочу... папы нет?.. Я найду... я приведу... больно». Иккинг прислушивался к словам со всей внимательностью, с ужасом ловя каждый его судорожный вздох, каждый болезненный стон, боясь, что дыхание вдруг замрёт на полпути. «Лучше бы ты не притаскивал этот проклятый треугольник, Беззубик», — грустно улыбался он, продолжая тревожить ворох чёрных кудрей. Готти появилась как раз вовремя. Она только удивлённо вскинула свои серебристые брови, почесала подбородок, вопросительно тыкнув посохом в сторону кровати, и Иккинг лишь неопределённо ей улыбнулся, пожав плечами. По её движением он понял, что дело было серьёзное — несколько раз его гоняли в лечебную хижину, которая возвышалась над всей деревней. Какие-то травы, сухие цветы, настойки, склянки — всё это Иккинг тащил с собой, стараясь не обращать внимания на то, как некоторые викинги, те, что сидели за уличным временным столом и мерились силами, шушукались и переглядывались: «Новый человек?» — «Чужестранец у вождя?» — «А вдруг он охотник?» — «Нельзя его приводить к нам» — «Да ну вы что, вождь не дурак. Стал бы он тащить к нам охотника на драконов. Спорим, это всё просто недоразумение, которое Сморкала ещё и приукрасил?» — «Ну да, Сморкала мог» — «Да, мог». Иккинг так бегал от своего дома в дом целительницы как ошпаренный несколько раз, получая изредка выговор одними взглядами. На конечном забеге он передал всё необходимое в старческие, но уверенные руки — руки целительницы, которая спасала уже далеко не первую жизнь. Он нервно щёлкал пальцами, следя за Готти, которая насильно заставила Беззубика выпить смешанное снадобье, положила ему на лоб смоченную в лечебных травах тряпку, проверила пульс на запястье и кивнула. «Он будет в порядке, — пояснила она письменно позднее, — ему просто нужен отдых и внимание». Её слова помогли Иккингу немного успокоиться. Тем не менее он продолжал наблюдать за беспокойным, грязным от родинок лицом. Беззубик задышал спокойнее спустя долгий час, его грудь вздымалась медленно, его руки расслабились, больше не комкали бессознательно шкуру яка — теперь он был погружён во временный глубокий сон.