В погоне за счастьем

Свет Инферно кружился, отбрасывал тени, словно маковый цветок посреди пшеничного поля, и красные язычки пламени озаряли поистине грандиозную комнату с клетками, лабораторией, ловушками и чертежами. Высокие серые колонны уходили высоко вверх. Они тянулись к высокому куполу, к открытому небу за громоздкими цепями и решётками. Никого не было на месте. Только толстая книжка в кожаном переплёте, раскрытая на середине, лежала на грубой поверхности рабочего стола. Осматривая незнакомое место, Иккинг осторожно крался вперёд, к низкому стулу, к колбам; его отчего-то манила книга, запах старой кожи, потёртости, желтоватые страницы, кое-где обожжённые драконьим дыханием... она звала его, словно сирена, требовала, чтобы он заглянул в неё, раскрыл все тайны, вник в каждое слово и впитал в себя мудрость её создателя... Инферно был его факелом, его защитой против жадной ночной мглы и леденящего холода, и ветер выл вокруг, точно разъярённый призрак шевелил старые тёмные ткани с рисунками, которые не могли различить глаза. Эти просторы могли бы служить целой армии учёных, художников, предсказателей — кому угодно, но трофеи, шкуры, драконьи рога говорили о том, что они принадлежали одному-единственному ревнивому хозяину... Иккинг прислушался. Запрокинул голову. Полная луна, тёмно-рыжая, словно непокорная ведьма, глядела на него с любопытством; она спускала своих рыжих псов с золотых цепей, и те дополняли картину покинутого кабинета, где не горело ни свечи, ни факела. Лишь единая темнота, как бархат, распласталась по деревянному лысому полу, по нескольким парам кожаных сапожек и странной обуви, которую словно сплели из бересты. Она же, эта темнота, скрывала от слабого человеческого зрения мелкие детали: кнопки, ключи, замки, шкатулки, плащи... Иккинг кружил вокруг лабораторного стола, а зелёный яд в колбах сменял свой изумрудный цвет на мягкий оттенок сухого мха. Хозяин был здесь совсем недавно... а книга, книга продолжала тянуть Иккинга к себе. Он только краем глаза сумел заметить, что письмена в ней отличались от рун: странный язык оберегал записи от любопытных викингов любого племени, необычные буквы стояли на страже смысла, чужой тайны, такими буквами не писал никто на их большом архипелаге. Зато иллюстрации чёткие, сделанные твёрдой рукой... от них перехватывало дыхание — с таким вниманием к деталям их делали. Иккинг видел перед собой настоящее сокровище, на страницах которого была изображена ночная фурия. Множество записей окружали рисунок, а рядышком создатель нарисовал карту с пунктиром, который наверняка обозначал перелёты или миграцию — что-то такое. Иккинг, поражённый и заинтересованный, так увлёкся, что готов был просидеть в этой неприветливой зябкой обители не один час, но вдруг услышал сухой смех за спиной. Он резко обернулся: в темноте кабинета на большом деревянном троне сидел Гриммель Ужасающий, но на этот раз вся жестокость и резкость куда-то пропали. Перед ним предстал Гриммель, которому было примерно столько же лет, сколько самому Иккингу — двадцать один. Молодой, белобрысый, с вытянутым лицом, высокий, подтянутый, но собранный и опасный, точно арбалетный болт. Льдисто-голубые глаза смотрели на Инферно неотрывно. Арбалет, словно безобидный котёнок, лежал на его острых коленях, и только прежняя улыбка, пренебрежительная и кривая, напоминала о побеждённом враге в этом августе. О том самом легендарном охотнике на драконов, истребившем почти всех ночных фурий. На нём была его тёмная броня с откинутым капюшоном, а по обе стороны от деревянного трона, в тенях, скрывались смертохваты, которые предупреждающе шипели и глядели на Инферно с каким-то неживым безразличием. Глаза их горели диким пламенем. — Вижу, тебе понравился мой личный драконий справочник, — сказал Гриммель так спокойно и так безразлично, словно отковыривал старую корочку от зажившей раны. — Я работал над ним всю свою цветущую юность, вёл подсчёт, запоминал каждого убитого дракона... увлекательное занятие, должен сказать. — Ты мне врал, Гриммель, — сказал Иккинг, не спуская с него глаза. — Ты убил не всех. — Иккинг, как можно, — вздохнул Гриммель и издевательски растянул свои губы в ухмылке — ядовитой и такой поразительно знакомой. — Зачем же мне врать такому, как ты? Юный вождь, талантливый парень, наездник, изобретатель... ничего не пропустил?.. — он погладил корпус арбалета, словно котёнка по шёрстке, так же острожно и бережно. — Ой, да не смотри на меня как на врага народа — это тебе не к лицу, и желательно свой меч опусти. В конце концов, никто на тебя не нападает и не угрожает... а я мог бы, уж поверь. — Почему ты так уверен, что истребил всех ночных фурий, кроме Беззубика? — продолжал давить Иккинг, всё-таки опустив меч и незаметно переведя дух. — У тебя была какая-то система? Ты знал, сколько ночных фурий покинуло Скрытый мир? Ты там был, чтобы быть этому свидетелем? — он заинтересованно покосился на чужой драконий справочник. — В отличие от остальных драконов, ночные фурии не живут в стаях, это тебе и самому известно, Гриммель: убить их сложно, а отыскать — ещё сложнее. Твоя приманка, конечно, работала, но только на самцов. Что же насчёт самок?.. — Иккинг замолчал на несколько коротких секунд. — Ты, может, и легендарный охотник, не спорю, но далеко не идеальный. Ослеплённый собственной уверенностью, ты не смог изловить не только Беззубика. — Я мог упустить только одного, — помрачнел Гриммель. — Но не более. — Ну, как оказалось, упустил ещё одного, — Иккинг сжал покрепче Инферно, когда один смертохват сделал пробный шаг вперёд, но сразу же замер, остановленный рукой своего хозяина. — Мы найдём его с Беззубиком рано или поздно... но меня больше беспокоит сейчас другое. Ты утверждаешь, что знаешь ночных фурий, как никто другой, но хоть когда-то у тебя возникала мысль, что всё-таки тебе известно далеко не всё? — он уставился на Гриммеля, который запрокинул голову и хрипло расхохотался; его хохот звучал так, будто смеялся не один Гриммель, а всё проклятое племя охотников на драконов. — Ты знал их размеры, их повадки, их места обитания, но знал ли ты, откуда они прилетели на самом деле? Насколько отличаются от остальных драконов? Почему они моногамны? — не унимался Иккинг, и постепенно смех молодого Гриммеля иссяк. Только светло-голубые глаза, как льды Великих Смутьянов, горели в полутьме гигантского кабинета. Гриммель явно был недоволен и раздражён таким потоком сомнительных вопросов, что даже его усмешка едва заметно дрогнула. — Они все прилетели из Скрытого мира, разве ты ещё сам об этом не догадался, мальчишка? — говорил Гриммель тихо, но очень чётко и низко, так что Иккинг понял, что попал в точку. — Эти твари, «порождения молнии и самой смерти», такие же, как и другие драконы. Да, они понимают человеческую речь, но это не ставит их на уровень равный нашему. Они просто очень смышлёные рептилии, не более. Хотя соглашусь, порой они способны на необычные вещи, не свойственные драконьему роду, однако сложно назвать это благом или чудом, ибо все свои навыки и умения они прилагали к тому, чтобы разорять, убивать, разрушать, — он стиснул подлокотники деревянного трона, едва заметно показывая свою тихую и чёрную злость, которая зарождалась в нём и кипела, словно смола, в голове, в груди, в животе — кипела. Молодой Гриммель позволял себе гораздо больше, чем тот Гриммель, с которым Иккинг встретился в реальности и которого одолел, жалея лишь отчасти о его смерти. После Драго он перестал верить в то, что всех людей можно переубедить. Он не чудотворец и не хранитель мира, как он думал ранее — нет, он Иккинг Хэддок, сына Стоика Обширного и Валки, вождь Нового Олуха. Но отчего-то иногда, когда волны с шумом бились об острые скалы, ему вспоминалось отчаяние в льдисто-голубых глазах и страх — вполне человеческий страх... — Похоже, ты не знал главного секрета ночных фурий, Гриммель, — сказал с сожалением Иккинг. — Они, как оказалось, отличаются от нас не многим... — он провёл пальцами по старым исписанным страницам драконьего справочника Гриммеля. — За всё время своей охоты я не слышал нигде подобного вздора, — снова колко рассмеялся Гриммель, а глаза пожирали Иккинга, они смотрели, и в них горело какое-то подозрительное ожидание, готовность внимать. — Не ожидал услышать его от тебя, юный вождь. — Я ещё не во всём разобрался, — признался Иккинг, не отрывая взгляда от заряженного арбалета. — Но когда разберусь — я уверен, что смогу что-то изменить. В отличие от тебя, я не зациклен на одном азарте от охоты, я не мщу, не наслаждаюсь убийствами... я пытаюсь просто понять, что происходит вокруг меня. Думаю, и ты не любишь находится в неведении. — Иккинг, Иккинг, Иккинг, — покачал головой Гриммель и устало прикрыл глаза. — У нас с тобой разные дороги, и это очевидно нам обоим, поэтому, будь добр, не учи меня любви к тварям, которых ты считаешь чем-то вроде домашних зверушек или даже, — он снова усмехнулся, — друзьями, братьями. Мы и драконы — вещи несовместимые, и это было ясно ещё на заре времён, когда драконы существовали во всём мире, а не только в пределах ваших архипелагов. Я иду по дороге тех, кто изгнал и обезопасил остальной мир от паразитов и вредителей — как от кротов или крыс. Что же касается тебя... — Гриммель в одно мгновение вернулся в свой реальный возраст. — Я бы с особой осторожностью относился к ночным фуриям, даже если, какое абсурдное это слово «если», если я всё-таки упустил одну-другую тварь. Не все они похожи на твоего Беззубика, поверь мне на слово, юный вождь.

***

Далёкий звон колокольчиков стал отрезвляющей пощёчиной для Иккинга. Он тут же с зевком стряхнул с себя следы долгого неудобного сна и первым делом взглянул на кровать. Шер, будучи уже в бодром настрое, рассматривал личный дневник, где на тонких желтоватых страницах застыли первые схемы хвостового плавника. Он вглядывался в рисунки шестилетней давности и улыбался каждому руническому слову, немного склоняя голову и прищуриваясь. Тем временем алая жуткая жуть с кривыми рожками и длинным язычком расположилась на окошке, а к её лапе было привязано послание. Должно быть, от Дагура. Иккинг размял затёкшую шею и вытянул ноги. Всё его тело болело после ночи, проведённой в чёрных доспехах на скамье. Чёрная викингская дрёма уходила. Она прощалась, оставляя после себя телесную тяжесть, песок в уголках глаз и горечь во рту. Будто почувствовав это, Шер сразу отвлёкся от чтения и переключил всё своё драконье внимание на него: он долго исследовал взглядом знакомое лицо, с интересом смотрел на взъерошенные тёмно-русые волосы, и отчего-то на его лице родилась очередная широкая нечеловеческая улыбка. Иккинг до сих пор не мог привыкнуть к тому, как на него откровенно пялились, почти не моргая, и ожидали чего-то — слов ли, ответных улыбок ли, или просто молчания. Поэтому он, быстро пробормотав: «Доброе утро», — забрал послание с красной лапки, отсылая заметно уставшую жуткую жуть на все четыре стороны. Письмо Дагура было свёрнуто в рулон и запечатано модной красной печатью с символом Скрилла. Шер тоже заметил повидавший виды свиток в его руках, придвигаясь поближе к краю кровати. Любознательность вспыхнула в его взгляде. Иккинг вздохнул, усаживаясь рядом с ним и раскрывая письмо так, чтобы подобравшийся к нему поближе Шер тоже мог его прочитать. Знакомые руны говорили следующее: Не думал, что ты так скоро со мной свяжешься, братишка. Я-то уже подумал, что ты обо мне совершенно забыл со всеми новыми хлопотами... хотя я тебя понимаю: быть вождём — всё-таки не карасей в реке ловить. Наверное, стоит начать с того, что я удивлён увидеть текст на латыни. Не думал, что с ней знакомы многие на архипелаге, кроме меня, конечно же. К слову, я пытался научить ей Хедер, но моя сестрёнка не слишком усидчивая в этом плане... да, точно, вернёмся к письму. Я перевёл большую часть и вот, что у меня получилось: «Весь род Латифи... да обретут их тела тьму их душевную и лишатся они своих корней и рассудка... в Вавилоне... да будут они обречены на вечные скитания по миру, где ни один перс не предложит им ни крова, дабы спрятаться от грозы, ни хлеба, дабы насытить свои чрева, ни воды, дабы пережить засуху... Проклинаю...». Не знаю, где ты откопал это... своего рода проклятие, но оно явно древнее, чем мы оба с тобой вместе взятые. Тут есть и Вавилон, и персы... хотя никакой конкретики я не увидел, кроме этого и названия проклятого рода. Рыбьеног бы сказал тебе больше: он-то в нашем мире разбирается больше моего. Он наверняка будет что-то знать... Я, правда, не могу понять одного: если речь идёт о Вавилоне и о персах, при чём здесь латиница?.. В назидание будущим поколениям?.. Знаешь, у меня такое ощущение, что я уже видел подобные формулировки, не помню, правда, где... Но да ладно. Надеюсь, смог чем-то помочь. Если ещё переводчик с латинского будет нужен, ты знаешь, кому писать. Кстати, скоро я к вам загляну: мы с Малой давно планировали навестить вас на новом острове, посмотреть что да как... одним словом, ожидай как-нибудь гостей. До встречи, Дагур. — Какое длинное послание, — прокомментировал Шер, пробегаясь глазами по руническому тексту. — Знаешь, я хоть и прожил с вами шесть лет душа в душу, но до сих пор не научился читать на вашем... ваши закорюки. Они странные, — он ткнулся подбородком в плечо Иккинга. — Переведёшь для меня, Иккинг? — Шер, личное пространство, ну, — напомнил Иккинг, отстранившись от него. — Ты ведь не дракон, чтобы... вернее, дракон, но... о Тор, как же мне теперь всё это объяснить. — Иккинг, — промурчал Шер и начал тыкать в спину Иккинга пальцами, изучать кнопки, ремешки, сложенный гребень. Под возмущённое пыхтение: «Шер, прекрати, хватит! Нельзя!» — он трогал чёрную тёплую броню, до куда только мог дотянуться. — Как много всего... а я раньше и не замечал, как всё это сложно. Я помню, как ты работал вечерами над этим доспехом; тогда от тебя пахло ромашками и железом. Я даже и подумать в то время не мог, что человеческие руки на такое способны. Хотя раньше я не особо много думал. В драконьем обличии мысли приходили отличные от ожидаемых, — Шер снова обратил внимание на письмо: — А текст? Иккинг, ты его переведёшь? Я хочу услышать, как ты читаешь. Или ты не хочешь переводить его, потому что у тебя от меня тайны? Грязные секреты, о которых я даже догадаться не могу?.. — он вновь полез к шее Иккинга, заставив того со смехом развернуться и мягко отпихнуть его плечом. — Шер, — вздохнул Иккинг, когда Шер ещё ловчее придвинулся к нему, убирая кудри, спадавшие на лицо, назад. Они отливали серебром. — Какие у меня могут быть секреты от тебя? Мы же братья, — выдохнул он автоматически, и тишина на мгновение нависла над ним, как угрожающая лавина, пурга Снежного Призрака. Грустная мелодия далёких колокольчиков снова прозвенела где-то далеко в сердце деревни, возле экспериментального домика или немного дальше... они звучали так непривычно и странно, будто это осенний бриз решил устроить свой безмолвный концерт, а Шер, нервно дёрнув ногой, только нос слегка вздёрнул, словно пытался что-то учуять. — Братья, — повторил Шер как-то опущено. — Так ты переведёшь? — Это письмо Дагура, — пояснил Иккинг. — Я отсылал символы с треугольника ему. — Ты что?! — Шер тут же побледнел. — Иккинг, нельзя отсылать записи на треугольнике. А вдруг... — он перешёл на шёпот, — вдруг боги прогневаются на весь Олух, и всё из-за меня?.. Вдруг они узнают, что кто-то ещё знает... Иккинг, скажи, он хотя бы не знает о... — Нет, Шер, я не посвящал его в подробности, — мгновенно заверил его Иккинг. — Кроме меня, никто больше не знает ни о тебе, ни об этом проклятии. Я просто хочу разобраться во всём этом. Я думал, перевод подтолкнёт меня в нужном направлении. Поможет мне что-нибудь придумать. Мы ведь всегда находили верное решение. В этот раз тоже найдём, я в этом даже не сомневаюсь, — Иккинг свернул свиток, обернувшись лицом к Шеру, который как-то совсем нервно пожёвывал нижнюю губу и не спускал с него глаза. — Даже в этом проклятье должна быть какая-то своя логика, — он помолчал, столкнувшись вновь с светло-зелёными глубокими глазами, которые ожидали ответов, пояснений. — Я пришёл к выводу, что латинский текст явно предназначался не для самих носителей проклятия. Так что это вряд ли прогневает богов, не беспокойся об этом. Сам посуди: оно распространялось на весь род... Лафити, кажется, и название явно... — Не Лафити, а Латифи, — поправил его Шер, почёсывая шею, на которой вновь появились чёрные маленькие чешуйки. — А откуда вообще появились эти треугольники изначально? — задал зудевший вопрос Иккинг. — Тебе что-нибудь о них известно, или ты, может, когда-нибудь что-то о них слышал? Я просто поражён мастерством их создателя: это ведь невероятная работа, на самом деле. Только подумай, здесь есть и латинское послание, и элементы головоломки, и мелодия, и... одним словом, это поразительный артефакт. Пойми, братец, я хочу узнать о нём больше. Я хочу помочь тебе. Расскажи, что ты знаешь. — Мне рассказывала матушка о том, что треугольники для первых проклятых соорудил Мастер, — начал говорить Шер, задумчиво наморщив лоб, — а Мастер был могущественным... наверное, вы бы назвали его мастером-кузнецом или вовсе — волшебником. Август, лучший друг моего отца, делился со мной всякими небылицами, когда я был маленьким: говорил, что Мастер живёт на руинах вавилонской башни, говорил, что у него есть волшебная кузня, где горн горит голубым пламенем, говорил, что он и вовсе бессмертный. Я ему, если честно, не верил никогда, да и матушка всегда говорила, что Август лгал как дышал, но было что-то в его словах такое, что заставляло меня прислушиваться к нему, — он не уводил взгляда. — Каждый проклятый, по его словам, обязан был пройти долгий путь до бывшего Вавилона, чтобы обрести «спасение», когда проклятие начинало развиваться... в общем, — Шер тяжело вздохнул, потирая глубокую переносицу. — Понимаешь, моё проклятие проявилось намного раньше, чем у других моих родственников. Я не знаю почему. Мой треугольник... я получил его в одиннадцать лет, мне тогда было очень плохо, я помню. Матушка не знала, как мне помочь, и мы, вооружённые небылицами и сказками, отправились в Бабиль. Это такая деревня, на руинах Вавилона... я не знаю, что произошло в деревне. Знаю, что матушка завела меня в старую хижину на развалинах, а дальше — пустота. Я ничего не помню. Помню только, как вышел из хижины, и рабочий треугольник был уже у меня в руках... — То есть ты ничего не помнишь о треугольнике? — перефразировал Иккинг, бросив взгляд на треугольник. — В смысле, ты не помнишь, как он появился у тебя? — Именно так, — медленно кивнул Шер, расчёсывая кожу до красноты. — Я думал... матушка рассказывала, что она не видела никакого Мастера — лишь чёрные тени и свет свечи. Да и меня будто бы там не было. Я точно пропал, стоило мне сделать шаг через порог. Это магия, я точно знаю. — Не думаю, что магия существует в нашем мире, Шер, — с сомнением протянул Иккинг. — Во всяком случае, не в таком виде, как её представляют многие люди. Нет никаких волшебников и колдунов, это совершенно точно. С другой стороны, да, с проклятием особо не поспоришь: я воочию видел, как ты превратился из дракона в человека, а это, можно сказать, чудо — непонятное чудо, в котором я бы хотел всё-таки разобраться. Поэтому я отправил письмена Дагуру — он знает латынь, — Иккинг притих, когда услышал снова ругань Сморкалы, вздохнул: «Рыболикий, ты хоть меня слушаешь? Там строить сторожевую башню нельзя! Нельзя, говорю, потому что какой смысл устанавливать её там, где с моря нет подступов — только голые скалы и голодные волны». — Я тоже знаю латынь, — помолчав, ответил Шер. — И не только латынь. Я мог бы... — Ты спал, — мягко заметил Иккинг. — И я не видел причины тебя тревожить. — Дагур перевёл только малую часть того, что написано на треугольнике, — кивнул в сторону рабочего стола Шер. — Там есть не только проклятие, я знаю: символы складываются каждый раз в новые слова, предложения, истории, я, когда ещё не обратился, рассматривал их перед сном. Это была моя личная сказка, а мелодия... я помню, как она меня успокаивала, когда я боялся оставаться в комнате совсем один, — он перевёл дух, взяв из рук в руки свиток и пробежав по латыни глазами. — Это только начало, Иккинг. Если повернуть грани немного иначе, можно будет найти недостающие слова, дополнить проклятие. — Мы могли бы попробовать, — воодушевлённо заявил Иккинг, собираясь подняться с кровати. — Ещё я не могу разобраться со странной вязью. Не знаю, что это за язык. Никогда такого не видел, а видели мы с тобой в мире достаточно чудес. Может, это какое-то... не знаю, далёкое восточное наречие из невиданных стран с куролисками и единорогами?.. — Если бы в Персии были курослиски и единороги, я бы узнал об этом из первых уст: Август рассказал бы об этом, непременно рассказал бы, — уголки губ Шера одобрительно приподнялись. — Это персидский, Иккинг. Надеюсь, у тебя нет экспертов ещё и в этом языке где-нибудь на архипелаге, — он забавно фыркнул. — О которых я не знаю. — Ну снова ты дуешься, — Иккинг улыбнулся, дружелюбно потрепав его чёрные мягкие кудряшки, на что Шер снова фыркнул. — Вот же большая бука! — Это не я послал Дагуру письмо, — проворчал Шер. — Утро без твоего ворчания и не утро вовсе. Что бы я делал, если бы ты решил улететь в Скрытый мир, — усмехнулся Иккинг, снова потянувшись к чёрным волосам, но Шер в этот раз не дался, хотя в светло-зелёных глазах уже сверкали смешинки, как крошечные разряды. Он подыгрывал. Он веселился. Иккинг вытянулся на кровати, разглядывая деревянный светлый потолок с балками, устало провёл ладонью по лицу, и Шер устроился рядом с ним, сложив руки на затылке. Соприкасаясь боками, они лежали так, прислушиваясь к сентябрьскому утру, когда деревня постепенно просыпалась, окутанная серебряным туманом. Казалось, что так могла пройти целая вечность — в тишине, в безмолвии, в спокойствии. Курлыкали жуткие жути на крышах, а ленивые солнечные букашки проникали в дом через открытое окно и ползали по деревянному полу, по медвежьей шкуре, по полкам и чертежам... Иккинг слегка повернул голову вбок, рассматривая экзотический профиль Шера, кусочек далёкой страны за тридевятью морей и земель. Он хотел тронуть загорелую щёку всего разок, чтобы убедиться, что перед ним не мираж, а вполне себе живой дышащий человек. Но разрешить себе такое... наверное, непозволительно. Они ведь братья, братья, братья. Он не должен так пристально всматриваться в чужое лицо. Не должен мысленно считать кляксы родинок. Шер будто услышал его мысли и тоже повернулся к нему с самой безобидной улыбочкой, от которой на его щеках появились маленькие ямочки — такая неожиданная деталь. Иккинг тут же устремил взгляд в потолок. — Потолок красивый, — пробормотал он, сконфуженный собственными размышлениями. — Никогда не обращал внимания. — Да, очень интересный, — согласился Шер. — Ты тоже интересный. — Как потолок? — Как потолок. Иккинг поднялся с большим усилием, ибо глаза его снова закрывались, словно на веки ему подвесили тяжёлые гири. Он забрал треугольник со стола, чтобы занять себя, и снова устроился на кровати, стараясь лишний раз не смотреть на чужие щёки, налитые красным цветом, словно спелые вишни. Чёрные грани молчали. Они неохотно отзывались на его прикосновения, символы ездили в разные стороны, менялись, творили хаос со словами, отчего Шер, не повременивший придвинуться поближе, нахмурился и провёл подушечками пальцев по основанию артефакта, который сразу же издал странное гудение и сверкнул голубым светом. Этот голубой свет подсвечивал латиницу и персидскую вязь, и мелодия — сладкая колыбельная из прошлого — заполонила собой всю спальню, заглушила перезвон колокольчиков. Хор мягких голосов словно перенёс весь дом куда-то далеко-далеко на юг, где солнце было злее, где перед глазами расстилались бесконечные горячие пески, где из древней сухой земли вырастали башни и низкие хижины... Шер едва слышно начал бормотать слова — и его голос становился всё громче и громче, а послание разгоралось ярким синим сиянием, как горн таинственного Мастера. Всё складывалось в необычный узор из букв, символов. Иккинг заметил, что чёрные чешуйки на шее Шера тут же отклеились и упали на пол, словно следы воска. — Так вот как это работает... — задумчиво протянул Иккинг. — Ты умеешь этим управлять? — Только немного, — скромно признался Шер. — Мне показал Август, перед тем как мы навсегда расстались, — пояснил он. — Он хорошо знал моего отца ещё до его исчезновения и показал мне пару трюков и комбинаций, а потом... потом я должен был уйти. — Уйти? Тебя выгнали? — спросил Иккинг, наблюдая за движениями рук Шера, они были мягкими, аккуратными, плавными, как течение реки. — Нет, моя матушка наоборот не хотела меня отпускать, — улыбка Шера дрогнула. — Погоди, то есть твои родители не ночные фурии?.. — с заминкой уточнил Иккинг. — Постой, братец, то есть ты... всех ночных фурий создало проклятие? Раньше не было такого вида драконов, и они появились только после того, как род Латифи прокляли, так? — он смотрел на Шера с таким вниманием, что тот снова попытался сложить на лице счастливое выражение, насколько мог, и кивнул, пытаясь вернуть безмятежность в свой тревожный взгляд. — То есть всё это время Гриммель... — Убивал людей, да, — на выдохе ответил Шер. — Но проклятие порой заставляло нас делать... ужасные вещи. Даже меня.