Моль

      Утро субботы неожиданно застало Аркадия в постели. Как он вернулся из ванной — толком не помнил, но легко все списал на усталость и три двенадцатичасовые смены подряд в автомастерской. Ночин машинально потянулся ладонью под подушку в поисках мобильного, чтобы проверить время и будильник, но драгоценного «китайца» там не нашлось. Который сейчас час — подсказали старые настенные часы.       «Шесть. Хоть не проспал...»       Первый утренний стресс сменился внезапно осознанным удовольствием. Давно Аркадий не чувствовал себя таким отдохнувшим: даже вечно ноющее плечо утихло и позволяло вытягивать руку до приятного хруста. С ноги вставал — явно с той, а не как обычно.       Из-за приоткрытой двери кухни завлекательно тянуло свежей выпечкой.       — Я что, все еще сплю? Нет? — обойдя приветствие, заявил о себе Ночин. Он едва шагнул за порог, как с любопытством начал рыскать взглядом по столу, надеясь найти угощение и одновременно в глубине души боясь: вдруг с ним, как и всегда, что-то окажется не так.       Вилка сидела поникшая и не одарила Аркадия даже взглядом, — явно обижалась за вчерашний вечер, так и не получив извинения. Ночин не мог вспомнить, видел ли ее после инцидента. Да и они редко коротали время вместе: у каждого в двухкомнатной квартире был свой уголок и жажда уединения. Могли сутками не замечать друг друга.       Вилка жестом пригласила за стол, где Ночина ждал чай и явно свежий кусок пирога.       — Я взяла твой мобильный. Отключила, чтобы тебя не разбудили, — бесцветно сообщила жена. — Тебе меда в чай положить? Я взяла, вкусный.       — В смысле ты его отключила, чтобы не разбудили? — сразу же заворчал Аркадий, чувствуя, как надламывается едва обретенное внутреннее равновесие. — А если бы проспал? Ох, Вилка...       — Не проспал бы.       Усевшись за стол, Ночин водрузил на его край локти и задумчиво уставился на пирог. Пришел к выводу, что все же именно сегодня вместе с ощущением легкости тело посетил зверский аппетит.       — Мед положи, ладно, — согласился он сухо, но беззлобно. Сил неожиданно хватало даже на будничные беседы, так что Ночин, размяв пальцами еще чуть влажный внутри кусочек пирога, поинтересовался: — Ты это вечером все приготовила?       — Утром. Не спалось.       Вилка вспорхнула, чтобы достать новенькую стеклянную банку с медом и ложку. Так чай стал сладким, а жена вновь расположилась напротив Ночина, забравшись на табурет с ногами.       — Тебе звонили утром. Много. Родственники, — Вилка прикусила губу, забегав глазами по столу. — Хотели сообщить плохую весть.       Тут-то и надломилось окончательно. Пирог до рта Аркадий так и не донес, а вкус чая на языке быстро раскрылся горечью дурного предчувствия.       — Что еще? Они тебе сказали?       Вика стушевалась и опустила глаза, сминая руками захваченную со стола бумажную салфетку. Она всегда крутила и рвала что-то на мелкие ошметки, когда нервничала: листы, фантики, спокойствие Ночина.       — Да дядю Игната помнишь своего? Умер. Просят на похороны собрать денег. Вчера вот умер. Такая страшная смерть…       — И чего в этом страшного? — Аркадий поморщился, чувствуя, как снова начинает сгибаться позвоночник под грузом вездесущих несчастий. Даже не его собственных! Хотелось отряхнуться. В голосе сквозил холод: — Люди умирают. Он не то чтобы очень здоров был.       Вилка уставилась на Ночина так, словно он первопричина всех человеческих бед. Она всхлипнула, не выдержав чужого цинизма, и Аркадий только теперь заметил, как вместе с непрошенной слезой под давлением руки с лица жены стерлись румяна.       — Ему было еще рано, Аркаш. Всего пятьдесят стукнуло! И он не сам, его убили, — Вика скукожилась, выдвигая плечи вперед и ссутуливаясь. — Медсестра в стационаре, где он лежал, утопила.       — Медсестра утопила?       В груди Аркадия словно свернулось нечто холодное и скользкое. Переспросить сказанную в лоб жуткую правду — что может быть глупее? Ночин, как и многие, не думал, будто опасность может появиться хотя бы на периферии его нынешней жизни. Он хлебнул, казалось, столько разносортного дерьма, сколько за все тридцать два года не выпил воды. Но человек — существо упрямое в желании думать о хорошем. Поэтому всегда оставалось место для мысли, что бывают вещи и похуже, но не здесь, а в новостях, далеко... И даже когда они происходили — до последнего верить не хотелось.       Дядя Игнат был шизофреником. В сущности, это все, что Аркадий о нем знал, все, что когда-либо рассказывали родственники. Данный прискорбный факт и лежал в основе бесстрастного отношения племянника к покойному. Усугубляло неспособность сострадать то, что в семье Ночина какие-либо ментальные заболевания переносили все мужчины: начиная депрессией или тревожным расстройством в легкой форме и заканчивая недугами, которые лишают человечности. У кого память поколений состоит из профессиональных достижений и военных побед, а предки Аркадия запомнились детям только степенью помешанности. Так глубоко мрак родословной сидел в печени и, если не кривить душой, пугал, что в семь лет Ночин всерьез задавался вопросом: почему, почему он не родился девочкой? Неужели нельзя было выбрать?       Не любил Ночин свою семью. Никто из родни, кроме бабушки и дедушки, не занимался его воспитанием, не заботился, не был добр. Но стариков давно не стало, зато все остальные вылезали, как саранча, невесть откуда берущимися тучами — и именно тогда, когда нужно было собрать на что-то денег. Аркадий с некоторых пор перестал помогать — не дождался ни благодарности, ни внимания, ни уважения. Он порой надеялся, что его тоже сочтут больным и оставят в покое; но мать, тетки, двоюродные сестры и братья — все они знали, куда звонить и нести свое дерьмо.       Вот и теперь — «убили». И стыдно, и почти ненавидел Ночин дядю Игната за то, что тот посмел испортить на минуту хорошее, мирное утро своей судьбой. А Вилка продолжала всхлипывать, словно знала мужика из чужой семьи лично, крестила с ним детей и каждый вечер пила на веранде чай. Дурная женская натура: ко всему изображать причастность.       — Так ты будешь скидываться? — жена взглянула на Ночина красными припухшими глазами и подвинула к нему выключенный телефон. — Если нет, напиши им. Последний номер в звонках, заканчивается на две двойки.       — Не буду, — севшим голосом ответил Аркадий.       — Хорошо, — вдруг не стала спорить Вилка. — Твое право. Ладно, ты кушай, а я на работу пошла. Пирог в этот раз правда вкусный, Аркаш. Поешь.       Вилка поднялась, убрала свою посуду и, пригладив Ночина за ухом, удалилась в прихожую одеваться. Он слышал, как жена достала сапоги из маленькой кладовой при входе, натянула на плечи куртку и ушла после еще одного прощания. Такой кроткой Вилку Аркадий в жизни не видел.       Надолго оставленный мобильный под пальцами ощущался непривычно ледяным. Ярко загорелся экран, загрузился рабочий стол; но странные новости на сегодня никак не хотели заканчиваться. Помимо двух рекламных смс, Ночин не обнаружил ни одного пропущенного звонка. В списке вызовов действительно появились входящие — и не только с упомянутого Вилкой номера, — но каждый оказался принят и длился по крайней мере несколько секунд. И старый друг Дэн звонил, и Чух с работы…       «Нет, ну ты совсем оборзела за меня на звонки отвечать?» — Аркадий стиснул зубы, задвигал желваками, тарелку с пирогом раздраженно оттолкнул. Но решил: потом разберется. Может быть, даже окончательно.       Сообщение на номер с двойками тем временем вышло емким и конкретным: «За дядю Игната соболезную. Денег нет». Ответа не последовало ни через минуту, ни через две, ни через пять. Ночин, по сути, и не думал ждать. Успокоив совесть, он стал собираться на работу; к счастью, хоть форму Вилка отгладила по-человечески. А вот в ванную попасть не удалось — дверь была наглухо закрыта.       — Заклинило, что ли, ну… — взвыл Аркадий, неистово дергая ручку и пытаясь пробить себе путь плечом. — Что, сегодня все через задницу будет?!       На кухне вода была — и то ладно. Неприветливо забубнил слив, когда в него рванула струя. Зубную щетку заменила старая жвачка, забытая на холодильнике. Еще и влажные салфетки с запахом лаванды немного помогли. В целом результат вышел почти удовлетворительным.       Когда последние приготовления к выходу кое-как были закончены, Ночин оперся на дверной косяк, силясь надеть ботинок на левую ногу. Неприятно охнуло что-то в глубине квартиры. Аркадий дернулся, на мгновение замер на пороге, выжидая — повторится или нет? Не повторилось. И все, осталось лишь трижды повернуть замок и выброситься из квартиры, — но стоило Ночину дотронуться до ручки, как наступила тьма.