Моль

      Аркадий распахнул глаза. Он обнаружил себя в спальне на диване — в одежде, разве что без куртки и ботинок. Размеренно покачивались за головой шторы, колыхая робкий утренний свет. Веселое пение птиц раздражающе царапало нервы. Уютный запах кофе безжалостно тянул все тревожные струны в голове.       «Что это было-то вообще?!»       Телефона под рукой снова не оказалось. Часы показывали шесть с небольшим — утра. Подорвавшись с места, Ночин в растерянности вылетел на кухню и встретил там непонимающий взгляд Вилки. Она, испугавшись, от неожиданности разлила на себя кофе.       — Блин, Ночин! Совсем дурак, что ли? Инфаркт мне сделал! — жена поднялась, чтобы схватить с ручки электрической плиты полотенце и промокнуть им влажное пятно на строгой офисной юбке.       — Где мой мобильный?! Ты опять?! — зло щурясь, наседал Ночин. Он вцепился в единственный простой вопрос, будто одно его решение могло расставить все на свои места. Вилка растерянно ткнула пальцем на обеденный стол:       — Да вон он лежит, дурак. Ты его вчера у входа оставил и прямо в одежде спать завалился. Я просто положила, чтобы не наступил.       Едва телефон оказался в руках, Ночин начал проверять все с дотошностью идущего на повышение следака: датой и впрямь оказалось следующее число, старые звонки и смс — на месте, ничего нового. У Аркадия в висках стучало. Как он ни силился, как ни вглядывался в иконки, как ни вычитывал историю мобильного браузера — не нашлось того, что развеяло бы неожиданно навалившуюся на сознание тьму. Не выходило достать ни одной детали с прошлого утра. А днем словно вообще ничего не происходило.       — Херня какая-то, — пробормотал Ночин, не глядя на Вилку.       — Ты что-то сказал? Есть будешь? Ты вчера так и не съел пирог, Аркаш, — надула губы жена, когда справилась с пятном от кофе.       — Аппетита нету.       Аркадий тяжело рухнул на табурет. В мозгу залетевшим под плафон мотыльком билась истеричная мысль: «Я ничего не помню». Он постарался успокоиться; еще раз пролистал журнал и мессенджеры — но в результате пришел ко второму неутешительному выводу: «И ничего не понимаю». В мобильном у Ночина, как и у всех, была активная жизнь — и друзья, и работа. А тут с выходного — никого.       «Хотя суббота ж была… Самый день, чтобы все забыли, что я на смене!»       — Мне с тобой поговорить надо, Аркаш, — перебила бегающие мысли Вилка, заправляя за ухо прядку волос. — Но ты сегодня такой дерганый, что даже не знаю…       Ночин про себя решил: пока что хуже, чем есть, придумать сложно, — а потому с затравленным интересом поднял взгляд на жену.       — Уже начала говорить.       — Ну, в общем, — Вилка жала сложенные ладони коленями. — Тут такое дело… У нас отношения не очень последнее время. Ты гавкаешь на меня постоянно, как ни старайся. А я, оказывается, беременная.       Вилка затравленно уставилась на собственные ноги и напряженно замолчала. Молчал и Ночин. На несколько секунд он даже дышать перестал — словно это могло помочь выиграть время на размышления. Но Вилка, похоже, оказалась права: именно сейчас Аркадий совсем не хотел разбираться еще и с тем, что услышал.       — Скажи мне, что это шутка, а… — искренне взмолился Ночин почти шепотом. — Вилка, да мы трахались в последний раз месяца два назад…       — Так вот… Два месяца... — невесело улыбнулась жена. — Еще можно сделать аборт. Я собиралась молча, но решила, что это будет нечестно.       Ночин чуть было в ту же секунду не выкрикнул: «Делай!» Он был уверен, что и в любой другой день ответил бы то же самое, но не так эмоционально. Если рассуждать трезво, ничего хорошего в такой семье ребенка не ждало. Аркадий никогда не обманывал себя насчет того, что дети спасают браки, как и насчет того, что вообще хотел детей. На ком-то ведь порочный круг должен был оборваться. А сегодня Ночин сам себя не мог узнать, найти в реальности — куда там до мыслей о том, чтобы чужую судьбу решать?       И все же стресс так хватал за горло, что Ночин ответил:       — Нет, я правда не уверен, что готов это обсуждать. Давай позже поговорим, а? Сейчас снова на работу собираться надо…       — Да. Ты подумай, пожалуйста, — Вилка погладила Аркадия по колену. — Я же и хорошей тоже могу быть. Мы можем попробовать все начать... Ой!       Вилка взвизгнула, когда мимо пролетели три мотылька моли. Помотавшись вокруг жены словно нарочно, чтобы достаточно испугать ее, насекомые внезапно рассредоточились, а потом столь же неожиданно собрались напротив Ночина на столе. Аркадий готов был поклясться, что маленькие отвратительные глазки-капельки на волосатых мордах смотрели на него. Как мог поклясться и в том, что серые тельца образовали треугольник, острие которого стремилось к Ночину. Но не успел он опомниться, как безгранично испуганная Вилка, ненавидящая насекомых до фобии, прихлопнула мелких тварей прямо ладонью.       — Сволочи! Разведутся еще везде!       Она брезгливо поморщилась, ногтем большого пальца отколупывая с руки размозженные тельца. Ночин в неясном для себя порыве сделать хоть что-нибудь обыкновенное, хорошее и правильное поднялся, отмотал одноразовое полотенце и сам кинулся оттирать Вилкину ладонь. Та удивилась и стушевалась, доверительно протягивая руку. После запал кончился. Только один неразрешенный еще вчера вопрос остался у Аркадия:       — А с ванной у нас что? Хоть сегодня открыта? Мне бы в душ…       — Открыта, Аркаш, ты что? Заходи и мойся, все в порядке.       Жена, как и в прошлый раз, ушла на работу раньше. Но как и в прошлый раз, едва Ночин добрался до ванной — он просто не смог попасть внутрь. Дверь даже не вздрагивала, как приклеенная.       «Ну Вилка-то как-то умывалась утром?»       Страх охватывал Аркадия не на шутку. Он кое-как уговаривал себя: это все переутомление, последние несколько месяцев не хватает времени ни на что, в первую очередь — на отдых. Но закрытую дверь ванной Ночин объяснить себе никак не мог. Решил выбить. Вдруг заклинило, вдруг поддастся? А если нет — лучше уж заново дверь повесить… Но врезавшись плечом в твердое деревянное тело, покрытое сто и одним слоем краски, Ночин не почувствовал ничего, кроме боли. Раз за разом удары плеча обрушивались на дверь, Аркадий срывался на отчаянный крик с каждым новым размахом, — но ничего не выходило. Впору было запереживать: соседи же услышат, будут жаловаться. У Ночиных и так не складывались отношения с местным контингентом. Аркадий остановился, чтобы прислушаться, не стучат ли ему в стены кулаками. И вдруг обнаружил, что вообще никого не слышит. За долгие годы, проведенные в хлипкой «панельке», — а в этой квартире жили еще бабушка с дедушкой, — почти привычным стало не замечать криков соседей. Но они были. Андреевы, снизу, по утрам за неправильно пожаренную яичницу срались так, что Вилка постеснялась бы жаловаться на характер Аркадия; верхние в последние полгода обычно подрывались ни свет ни заря нянчить разревевшегося грудничка. Еще исправно гремел мусоропровод в подъезде. Но Ночин больше ничего и никого не слышал. Словно весь дом вымер.       Искусственная, совершенная тишина для человеческого уха столь же ненормальна, сколь и слишком громкий звук. Может, поэтому Ночин сбежал от нее, как и от собственных мятущихся мыслей, обратно на кухню — слушать гудение холодильника и мутный уличный шум из приоткрытой форточки.       «Нужно выпросить пару выходных. Я сверхурочные отработал, мне можно… Мне положено, — уговаривал себя Аркадий. — Но сегодня-то все равно придется…»       Под одеждой неприятно сох вчерашний пот. Один раз пережить можно — снова кое-как с раковиной на кухне, снова с влажными салфетками. И все же Аркадий как-то хотел отвести душу. Включил телевизор тихо-тихо, чтобы услышать последние новости, потом, немного погодя, решил набрать Дэну.       Денис был любимым старым другом. Вместе по жизни они шли с самой песочницы, — в ней и познакомились. И даже сейчас, обретя семью и обязанности, Ночин продолжал очень близко общаться с Дэном. Тот всегда появлялся по первому зову, но сегодня, пропустив три звонка, так и не поднял трубку. Аркадию выть хотелось от того, насколько все неправильно. От безысходности совершенно машинально он набрал и в четвертый раз — с тем же результатом, — как вдруг за монотонными гудками стало слышно: из-за двери в ванную что-то зашелестело.       Ночин отложил мобильный. Как дурак-параноик, он сидел, выпрямившись, на табурете напротив коридора и напряженно вглядывался в темноту квартиры, в искаженный перспективой прямоугольник двери. Тишина прерывалась только странным едва различимым звуком, который можно было сравнить с тем, как если бы вдруг задышал полиэтиленовый пакет.       «Вентиляция», — догадался Аркадий. Может, с дверью и творилось что-то неладное, но Ночин был уверен: при наличии инструмента и времени эту проблему решит за несколько минут. А все странные звуки — на самом деле никакие не странные. Просто внимания им придавалось теперь слишком много.       «А может, это даже не вентиляция. Может, я просто поехал».       Тут же вспомнился и дядя Игнат, и все остальные, и детское невинное «почему я родился не девочкой?». Ночин находил невероятную иронию в том, что нелегкая посетила его вместе с вестями о смерти безумного родственника. Обманываться, что семейная беда обойдет, не хотелось — наследственность есть наследственность. Аркадий и так не чувствовал себя слишком нормальным. Казалось: может, хватит? Может, вот сейчас несколько дней побоится и пройдет?       Тишина отвечала на эти вопросы уродливым шипением, переместившимся из ванной на кухню. Ближе к Ночину, словно насмешкой, срывающейся с губ невидимого гостя, шоркало целлофановое нечто в одном из шкафов кухонного гарнитура. Аркадий в конце концов не выдержал. Прихватил телефон, перебежал в прихожую, обулся так быстро, словно на пожар бежал. Вывернул замок, толкнулся во входную дверь и — темнота.