Тропа Койота

      Я всё ещё сидела на полу и приходила в себя, прислушиваясь к ощущениям своего организма. Почему-то я чувствовала себя сонной и плохо выспавшейся... но я ведь не могла сейчас спать – я же только что была в горной реке! Ощупала себя – одежда сухая, волосы тоже. Оглядев знакомую комнату – шкаф, стол, кровать, пуфик, окно, – я резво вскочила на ноги. В глазах позеленело от отлившей от головы крови, но я не обратила на это внимания, слишком была занята. Протопала голыми пятками по деревянному полу, вытащила из ящика стола блокнот, с шелестом полистала его – в нём не было ни единой записи. Ни словечка о походе, и даже страницы ещё не были смятыми от того моего броска. В сердце что-то защемило и начало меня душить. Я развернулась и подскочила к кровати. Время – нужно посмотреть на время. И на дату...       Однако время и дата были совершенно неожиданными:

14:10 01.11.06. СР

      Первое ноября – это тот день, в который мы уехали в поход... и который в моей голове уже сто лет как прошёл. Или мне так только показалось?..       Нет, всё же постойте. Наш поход просто не может быть сном. Всё же было так правдоподобно! «Сны тоже бывают правдоподобны» – сказала мне моя логичная половинка мозга, но я упрямо не желала с ней соглашаться. Согласиться с тем, что это был сон – значит отбросить себя и свою дружбу с ребятами на несколько километров назад...       Это же было так потрясающе: мы были буквально одной семьёй, убегали от монстров, жили в передвижном домишке, купались в настоящем море. И в поле гуляли. И танцевали вокруг костра под подвывания Джокера...       Боже, а как же Гриф?!       Мы же с ним в этом моём чёртовом сне практически перешли из разряда друзей в нечто большее... И неужели теперь всё надо делать заново? Заново признаваться в любви и заново видеть, как он вспоминает Доминику?.. А вдруг здесь, в реальности, он вовсе меня и не любит? Всё же мой сон мог устроить всё так, как угодно именно мне. А мне хочется, чтобы он любил меня в ответ...       Я упала на кровать, упёрла локти в колени, а ладони – в лицо. Надо вспомнить всё, что было во сне. Вспомнить, пока оно не забылось. Я с усердием отличницы восстанавливала у себя в голове хронологию своего мистического путешествия, но с каждым новым разом всё больше и больше теряла. Картинки воспоминаний уходили неведомо куда, проваливались и высыпались, как песок сквозь сито. Оставались только самые яркие мгновения, и их я записала в блокнот подряд, через запятую:       «Заезд в поле; рогатые твари, единорог; Дом Гермеса, феи; солончак; дождливый лес, эльфы, сирин; настольные игры и уроки игры на гитаре; подсолнухи; море; костёр; признание в поле; кошмары; сплав по реке».       В попытках вспомнить лица фей и Гермеса я себе всю голову сломала, но так и не смогла восстановить их. От Гермеса в памяти остался только необычный голос и размытый общий облик, а от фей так и вовсе одни одинаковые силуэты разных цветов...       Но это, конечно, огромная досада. Огромная и обидная, потому что даже обсудить этот сон с ребятами мне не позволено... Хотя, если это был всего лишь сон, то почему бы не рассказать о нём, верно? Что мне за это будет?.. И всё же нет. Эта мистическая деревня привила мне некоторую суеверность – ничего никому не скажу. Гермес так просил, хоть и не по-настоящему...       Не вылившиеся слёзы всё ещё душили моё горло, как висельная петля, и я беззвучно, содрогаясь, заплакала, видя перед своими глазами яркую подсолнуховую поляну. На дворе снова слышался мерный стук топора о дерево, разговаривали люди, а внизу, на первом этаже, с кем-то громко и эмоционально трещала проснувшаяся мама. Её голос неразборчивым гулом шёл из-под деревянного пола и назойливо щекотал барабанные перепонки. И всё-таки, даже если всё произошедшее было только у меня в голове, я успела соскучиться по своей маме. Спуститься к ней что ли?       Остановив слёзы, я вяло вытерла лицо рукавом хлопковой пижамы, тоскливо прошлась глазами по досчатым стенам и потолку. Потом подобрала с пола скомканное одеяло и принялась приводить себя в порядок. Надо жить дальше, надо брать себя в руки. «Ну даёшь, Ирма, так из-за снов расстраиваться! – убеждал меня разум. – Ты что, маленькая что ли какая?» Я бы и рада с ним согласиться, но...       Я приволоклась на первый этаж, всё ещё с недоверием относясь ко всему, что вижу – вдруг я и сейчас всё ещё сплю? Кто теперь знает. Свет в люстре тепло горел, чайник оглушительно кипел, приглушённо бормотало радио, а мама со спутниковым телефоном с антенной у уха шаталась туда-сюда по кухне и заваривала себе кофе, параллельно что-то кому-то рассказывая:       – О-о-о, везёт же вам... А то: у вас-то тепло, мандарины, зелень – все дела. А у нас тут снег с утра выпал, представь? Ну, сейчас правда уже растаял, но всё – зима, считай, начинается... Ага... Ага!.. И не говори...       – Доброе утро, – шепнула я ей. Мама дёрнулась от неожиданности меня сейчас увидеть и мило мне улыбнулась.       – Яйца варёные на столе, иди ешь, – прошипела она, отняв от щеки трубку.       – Угу... Мам, а мы точно не спим? Это всё – оно наяву?       Мама не поняла моего вопроса и, восприняв его как издёвку, покрутила пальцем у виска, а затем вновь затараторила в телефон:       – Да, слушай, мне такая идея нравится. Есть в ней что-то. Хорошо для финала будет, хоть и грустно немного. Я такой приём тоже иногда использую, знаешь. И после него некоторый такой флёр недосказанности остаётся...       «Флёр недосказанности» – тьфу, какая гадость. Почему нельзя это назвать просто – «открытым финалом»? Понятно и доходчиво даже для меня. Вот что я в маме не люблю, так это её любовь к специфичным словечкам. Словно она хочет казаться в глазах коллег умнее за счёт подобных выкрутасов. Я уселась за стол, погладив его ладонями, чтобы убедиться, что он не вымышленный, и принялась чистить яйцо на салфетку. Аппетит не торопился приходить даже несмотря на то, что в воздухе пахло бутербродами, чаем и пряниками. Чайник щёлкнул, докипев, а мама всё ещё болтала:       – Не думаю, что такое стоит прятать в стол, Маш. Это же такая идея необычная, ты не представляешь... Ну и что? И поскандальнее книги бывали!.. Ну что значит «для себя»? Что ты такое говоришь? В стол писать – не дело... Хочешь, я могу помочь тебе издаться? И никаких трудностей не будет. Трудностей бояться, знаешь ли – на свете не жить... Я знаешь, как свой роман долго издать пыталась? Весь Петербург исколесила!..       Я зажмурилась от какофонии, царившей на кухне, и всеми своими внутренними силами сдерживалась от того, чтобы не разбить в дребезги бурчавшее в унисон с мамой радио. Я, конечно, всегда знала, что мама любит заглушать тишину чем-либо, будь то музыка или беседа. Но чтобы настолько...       – С какого незапамятного года ты уже мучаешь свою книгу? – всё допытывалась до той несчастной Маши мама и приближалась с кофе к столу. Её рука, несшая чашку, опасно дрожала, поэтому я отодвинулась чуть в сторону, чтобы, если что, не быть облитой кипятком. Когда мама успешно села, зажав телефон плечом и ухом, я уже доскребла яйцо и жевала его без чая, без булки и без соли – впустую. Как-то всё грустно. Мне до сих пор не вернуться после того сна в реальность. Что же делать-то теперь? Как воспринимать всё то, что мне снилось? Как фантазию или же как какую-то мистическую проверку Гермеса?.. Кстати, второй вариант стоит учитывать... В тяжких раздумьях я подпёрла голову рукой и отрешённо наблюдала за мамой, как за самым шумным и подвижным объектом этой комнаты.       – Скинь ты мне на почту хотя бы отрывок своего романа. Я его оценю, когда домой приеду... Это уже через пару дней будет. Может – третьего, может – четвёртого ноября с дочкой уедем.       От таких новостей я вздохнула ещё тяжче, и мама даже глянула на меня с удивлением, мол не больна ли я. Но всё же она предпочла сначала завершить разговор с Машей, а затем разобраться со мной.       – ... Мальчишкам своим привет передавай!.. А-ха-ха, да, и тем мальчишкам тоже! Давай, дорогая, до скорого. Передам! Пока, – мама убрала тяжёлую трубку от уха и нажала на красную кнопку. – Ирма, привет тебе передали.       – От кого? Кто эта Маша? – безжизненно спрашивала я.       – Забыла ты её что ли? Это же та, с которой мы на Валаам позапрошлым летом плавали. Она тебе тогда понравилась... Ну из Еревана которая!       – А-а-а, эта? Твоя соратница-писательница? Поняла.       – Она самая... Нет, ты представь, – усмехнулась мама, глядя на трубку сквозь толстые линзы очков, – я всю неделю мучилась, не могла ни с кем на связь выйти, а сегодня вдруг вспомнила, что у меня спутниковый телефон был в сумке! Ну клуша, а?.. Ирма. Доча, ты чего такая кислая с утра?       – Да какое там утро? Пол третьего дня... Во-от чёрт! – всплыло у меня в голове воспоминание, и я с размаху хлопнула себя по лбу. – У меня же встреча назначена!       – Какая ещё? – близоруко сощурилась на меня мама. – Свидание что ли?       – Да что ты в самом деле? Всё об одном и думаешь – будто я каждый день на свидания со всеми подряд хожу!       – Ну, ты уж не преувеличивай... Но правда, что я должна думать, когда ты с друзьями Грифа целые дни на улице?       – Ой, не говори мне сейчас про Грифа... – болезненно сморщила я нос.       – А чего? Вчера вечером вы, вроде, нормально общались. Не ссорились. Или я чего-то не знаю?       – Мне про него нехорошее приснилось...       – Поделишься? Вдруг я это тебе объяснить смогу?       – Нет, мам. Ты не сможешь. Я сама себе всю эту кашу объяснить не могу.       – Так – всё. Ирма, не суетись, – приказала мама, взяв меня за руку своей холодной сухой ладошкой. – Завтракать в спешке вредно. Расслабься и ешь, а пока всё не доешь, я тебя из-за стола не выпущу.       Я сделала хитрое лицо, затолкала себе остатки яйца в рот и показала маме открытые ладони, подразумевая, что я уже всё доела.       – Что ж ты? И без чая, всухомятку?       – Угу, – промычала я, поднимаясь.       – Да нельзя же так! Весь желудок себе испортишь! Будешь, как я, в сорок лет, каждый месяц на эндоскопию ходить и кишку глотать, язву залечивая! – пригрозила мне мама самым любимым своим страхом. Обычно оно на меня действовало, ведь процедура ФГДС действительно была не из приятных, но сейчас я пропустила эту пугалку мимо ушей и всё равно не послушалась.       – Ну ма-ам, – протянула я, сведя брови, – время бежит, а мне ещё одеться нормально нужно и на голове что-нибудь соорудить. Не время для чая.       – С кем ты там вообще встречаться собралась? – проворчала мама, следя за моими перемещениями по гостиной одними глазами.       – С ними со всеми, в лесной хижине, в три, – я раздобыла расчёску, две резинки и встала напротив тёмного зеркала.       – Не знаю никакой лесной хижины... И вообще, что-то мне это не нравится. Зачем вам – ораве из десяти человек – тесниться в каком-то лесном домике? Чем там заниматься?       – Они мне не сказали, мол сюрприз, – я начала догадываться, в какую сторону клонит мамины опасения и сказала. – Мам, ну ты же говорила, что ты им доверяешь. Мы не будем там ничего плохого делать.       – Да знаю... Просто чаще всего в таких заброшках наркоманы собираются. Навидалась я этого лет десять назад, хватило по горло.       – Они не наркоманы и даже не пьют, – тут я, понятное дело, слукавила, но что поделать – я за друзей стою стеной. – В карты играть тоже не будем.       – Ну смотри... Воображуля, – улыбнулась она, глядя на меня в синих джинсах, зелёном свитере и с двумя длинными рыжими хвостиками, завязанными бархатными резинками. – Ты никогда себе такую причёску не делала.       – «Перемен требуют наши сердца», – ответила я строчкой из песни и подмигнула своему отражению. Ладно, может всё не так уж и плохо в моей жизни. Сейчас я всё-таки снова их увижу, и плевать, что они не были со мной в походе. Для меня – были, и точка.       Уличный пейзаж после яркого радужного поля казался мне подчёркнуто унылым. Серый, чёрный, белый, коричневый – вот основная цветовая гамма нашей деревни. Ну и зелёного немного по краям. Я брела, с отвращением и грустью перешагивая через замёрзшие лужи и жмурясь на белёсые тучи. Ёлки остро вонзались в небо и, казалось, что из-за этого из раненного небосвода вот-вот потечёт кровь. Мне на лицо капнуло что-то мелкое, и я с испугу и правда подумала, что это истекают продырявленные небеса. Но, как оказалось, это была всего лишь затерявшаяся в воздухе снежинка. Скоро опять повалит снег.       Я брела, а мимо меня брели высокие прохожие-сосны. Они не обращали на меня внимания, и я на них тоже. Насмотрелась я на них уже, до тошноты. И опять дежавю: я шагаю одна по лесу, без страха, с лёгким унынием и снова к друзьям в хижину. Вспомнив про них, я почувствовала на душе облегчение и зашагала бодрее. Интересно посмотреть на их лица после этой ночи. Точно ли им не снилось того же, что и мне? Или же они меня сейчас поймают прямо на крыльце и спросят в лоб: «Снилось поле? Снился поход? О, и нам тоже!» Такой исход мало вероятен, но он меня хотя бы развеселит и изгонит из головы тоску.       Вот уже и тёмная крыша видна из-за веток, и я чуть ли не бегом пустилась к крыльцу лачуги. А вдруг они и в этот раз решат поехать в поход? Вдруг я сейчас к ним поднимусь и застану их за чтением берестяного приглашения Гермеса? От этих мыслей моё сердце рисковало выпрыгнуть у меня из горла, поэтому я плотнее сжала губы, рванула на себя входную дверь древнего дома и сделала шаг на порог.       Где-то наверху звучали разговоры ребят, заглушаемые орущей готической музыкой. Слово «орущая» по отношению к ней можно было употреблять во всех смыслах, так как и солист вопил до хрипоты, и сама громкость песни была выкручена на максимум...       – Бабайка!! – взревело у меня над ухом, и я чуть не упала на пол от неожиданности. Взвизгнула, обернулась и увидела наглую рожицу нашего главного пугальщика – Джокера: весь в рыже-чёрных тонах и с чёрным плащом факира за спиной. Ну и видок у него: прямо как из цирка сбежал... Однако где-то в глубине души я всё же была рада его видеть.       – Джокер, твою ж дивизию... – пропыхтела я, схватившись за сердце. – Ещё раз такое сделаешь...       Джо засмеялся и сочувственно потрогал меня по плечу, увидев, как сильно я на самом деле испугалась.       – Я думал, ты слышала, как я подкрался. Пол же скрипел!       – Я никакого скрипа не услышала. Видимо, начинаю глохнуть... И убери с меня руку, если жить хочешь.       – Понял, виноват! – тут же поднял обе руки вверх рыжий. – Мы там наверху сидим, как раз тебя дожидаемся.       – А ты чего один внизу в таком случае? Специально меня караулил? – улыбнулась я, сложив руки на груди.       – Не обольщайся, дорогая Лисичка. Я здесь только что топил печку.       – И откуда же у вас дрова?       – Да я из дома стыбзил, – легкомысленно отмахнулся он. – Если бы Гриф такое провернул, папаша бы его с потрохами слопал...       – За глаза «папашу» Грифа ты, конечно, обзываешь, а перед ним самим стелешься и даже помощь свою предлагаешь, м? – заметила я торжествующе. – Чем ты это объяснишь?       – Инстинктом самосохранения, вот чем, – буркнул он, обидевшись. – Какая мне надобность препираться с Владимиром Вольфовичем? Я что, на самоубийцу, по-твоему, похож?       – Да ладно, ладно. Не похож ты на самоубийцу – я просто свредничала... Ну, что, пойдём уже к остальным?       – Да, пожалуй.       Когда мы с ним всходили на второй этаж, я с грустью заметила одну вещь: что Джо ни единым намёком не показал, что ему сегодня снилось что-то необычное. Либо он очень хороший актёр, либо наш поход и правда приснился только мне...       На площадке второго этажа музыка стала играть гораздо громче. В основном голоса доносились справа – из гостиной, – но и слева, из библиотеки, также кто-то бормотал. За нашими с Джокером спинами на стремянке корячился и ругался Дизель, выглядевший как всегда по-байкерски, разве что теперь у него на голове была картонная корона, скрывавшая его фирменный начёс.       – О, здрасьте пожаловали! – сказал он, увидев меня краем глаза. В руках у него был большой моток новогодних гирлянд, а в ногах лежала коробочка гвоздей и ржавый молоток. – Чуть не опоздала, Лиса!       – Привет, Диз. И всё-таки, на что я чуть не опоздала, объяснит мне кто-нибудь? Джо, ты вчера сказал: «Приходи» – но так и не сказал, зачем.       – Да Хэллоуин отпраздновать, ёжкин ты дрын! – всплеснул он руками, колыхнув свою мантию. – Мы хотели сначала тут посидеть, обсудить план действий, а потом сигануть куда-нибудь в соседний городок. У нас их тут много – выбирай не хочу.       – А-а... А записка вчерашняя как же? – промямлила я. Джо и Диз переглянулись и сделали какие-то сконфуженные лица.       – Развалилась записка, – испустил Дизель вздох с потолка. – Обернулась в труху, как только Гриф вытащил её на свет.       – Вот же жалко, – и моё сердце словно придавило в груди чем-то тяжёлым. – А вы не успели посмотреть, что там было написано?       – Не успели, – показалась в дверях библиотеки Зелёная, – слишком быстро всё случилось. Одно мгновение – и записка стала мусором... Привет, Лиса.       – Привет, – я попыталась ей улыбнуться, однако улыбка вышла фальшивой, так как в душе я была порядком расстроена. Надежды на то, что это было не сном, рушатся прямо на глазах.       Песня в гостиной сменилась на другую, но такую же сатанинскую. Готова что угодно ставить на то, что за пультом ди-джея у них был посажен Каспер.       – Ты какао хочешь? – снова мягко зазвучала Зелёная, стоявшая на фоне книжных полок. Такая тихая и нежная, как зефир, но одетая снова в ту военную одежду с мужскими сапогами. – Оно у нас ещё осталось, как раз на тебя хватит. Настоящее, заварное, а не то, что в большинстве магазинов теперь продают.       – С-спасибо. Я буду. Если тебе не сложно...       – Ничуть, – улыбнулась она шире и прошла мимо нас с Джокером к лестнице. Ей на смену с первого этажа прибежал кучерявый и чуть лохматый Енот в необъятном свитере, чей взгляд был обращён на всех сразу.       – Слышите, ребят, а костюма-то нет.       – А может кто-то просто слепошарый? – изогнул бровь Джо. – Как его может не быть?       – А вот нет и всё тут! Я все ящики в доме перерыл, все комнаты облазил – ничего не нашёл... И вообще, почему я один его ищу?       – Да ладно тебе ворчать, Енот, – отозвался Дизель со стремянки. – Сейчас мы тебе поможем, только подожди пару минут...       – Ладно, ладно... О, надо же, Лиса пришла! – воскликнул Енот, наконец-то заметив меня.       – И тебе привет. А что за костюм вы тут потеряли?       Не успел Енот мне на это ответить, как в проходе гостиной показался Гриф. Мы с ним посмотрели друг на друга странными глазами, и я чуть ли не физически почувствовала, как между нами пробежало электричество. Он не сказал ничего, а только подошёл и обнял меня быстрее, чем я успела что-либо сообразить.       – Ой, Гриф, ты чего это так накидываешься? – тихо спросила я у него и усмехнулась. Хотя, на самом деле, мне сейчас тоже очень сильно хотелось его обнять, крепко-крепко. Просто он меня обогнал. – Ты сейчас мне рёбра сломаешь.       – Прости, – он отпустил меня и с неясным, но радостным значением оглядел меня всю с ног до макушки. – Я просто опасался, что ты... не придёшь.       – Почему же, интересно?       – Сам не знаю, – сказал он так, словно, наоборот, знает. Я подумала над его ответом и почему-то ничего не добавила на этот счёт. Вместо этого я переспросила про пропавший костюм.       – Это костюм Чёрной Тени, – отвечал за всех Гриф. – Всё утро найти его не можем. А странно, ведь ещё вчера он был на месте, в этом доме...       – Теперь его нет – хоть чем клянусь, – буркнул уставший Енот.       Обогнув Грифа, я помахала в гостиную ладошкой Касперу с Леопольдом, затем приняла из рук пришедшей Зелёной горячую чашку с какао и увидела вышедшего из библиотеки Соломона с немного уставшими – видимо, после чтения – глазами.       – Чего это у вас тут за столпотворение? – охнул он. – Лису так пышно приветствуете?       Джо принялся паясничать и отвешивать мне поклоны до самой земли, а Гриф шутливо стукнул его рукой по затылку, чтобы тот прекратил буффонаду.       – Привет, Лиса. Как спалось? – продолжил Соломон.       На секунду у меня дыхание перехватило от такого вопроса, но потом я поняла, что имелось в виду другое – мы же поздно легли сегодня: все, как один, под утро...       – Да нормально, в целом. Вроде выспалась...       – Хорошо, что выспалась. Силы нам сегодня ещё пригодятся. Пойдёмте что ли в гостиную? Там хоть сесть можно удобно.       Мы ввалились в хорошо знакомую мне комнату, с роялем, сундуком, подушками и креслами. Чертовски мало мебели для такого помещения, но что поделать. Тут уже висели гирлянды. На крышке музыкального инструмента рыжела тыква со вставленной внутри неё свечкой. На подоконнике сгорбленным вороном восседал Кас. Чёрно-серый полосатый свитер, брюки тоже чёрные, и ботинки чёрные. Да всё в нём всегда чёрное. Его новая причёска-хвост мне чем-то до смешного напомнила ананас, поэтому я еле сдержалась от смеха, когда обнималась с ним. Он долго спрашивал, чего я улыбаюсь и что не так, но я только отмахивалась. Мы расселись – снова девять человек, как в старые добрые. Джокер только благополучно плюхнулся на кресло, как над ним возник Гриф, сказавший: «Ну-ка слезай».       – Чего это я должен слезать? Ваше Царское Высочество что, на подоконнике не может пересидеть на время собрания?       – Лисе сесть негде. Ты джентльмен или как?       – Ой, ну если только Лисе! – состроил невообразимую рожу Джо и спрыгнул на пол, жестом приглашая меня садиться.       – Ну даёшь, Гриф, – улыбнулась я ему.       – Да, даю. А на подоконнике морозиться я тебе больше не дам.       – Искренне благодарна вам за заботу, милорд, – чопорно кивнула я ему, чувствуя, как вдруг стала счастлива от одного его нахождения рядом, за спинкой моего кресла. Он, слава Богу, тоже выглядел достаточно бодро и улыбался, сталкиваясь со мной взглядом. Снова на его лице красовались старые Касперовы ссадины и царапины, доказывающие, что происходящее – на этот раз явь. На нём не было никаких элементов костюма на Хэллоуин – только в светлых прядях волос весело торчали мелкие косички, видимо, опять заплетённые Соней.       – Гриф, – шепнула я, обернувшись к нему за спинку кресла, – слушай, а где в таком случае был Енот все эти дни?       – В каком смысле «в таком случае»? – прозвучало в его голосе подозрение, и я тут же переформулировала вопрос:       – Я просто хотела узнать, не спрашивали ли вы уже Енота о том, где он прятался во время своего побега? – а в голове прозвучало: «Где, если не у Гермеса?»       – А, да, уже спрашивали, – спокойно и с непроницаемым выражением лица отвечал Гриф, глядя на Енота. – Он сказал, что кантовался в какой-то брошенной берлоге в чаще. Я в это вполне себе верю, учитывая его навыки выживания. Енот в этом деле – уж поверь – даже Тимофея Баженова переплюнет.       Я усмехнулась, буркнула что-то наподобие: «Ну, ясно тогда...» – хотя ничего мне не было ясно, и переключила внимание на собиравшегося заговорить Соломона. Он, в свитере и в коричневой кожаной куртке поверх, сел на пуфик возле рояля и оглядел нас всех. Сидели мы практически также, как и на собрании из сна.       – Ну, что, как отмечать собираемся? – провозгласил свой вопрос Соломон. – Идеи-то хоть есть у кого-то?       – Давайте взорвём чей-нибудь сарай? – с азартом предложил Джо. Дизель с пола прыснул и прошептал: «Во больной...»       – Не, давайте без пиротехники сегодня, – покачал головой Соломон.       – Как же так! А салют? – жалобно подал голос с подоконника Каспер. – Мы же вроде хотели его запустить, пока не отсырел. Разве нет?       – Ну знаешь, салют – это другое дело. Это хотя бы здоровое развлечение, – сказал он с ударением и уставил глаза на Джокера. Тот пожал плечами, а мы захихикали.       – Моё дело – предложить, – отмахнулся рыжий. – Эх, самую интересную затею отвергли.       – Нифига она не самая интересная, – закашлялся от пыли Дизель. – Нас потом ещё и в полицию за такие шуточки сдадут. Вот праздник-то будет!       – А что делать-то иначе? В лото играть в библиотеке? Или в мой задрипанный твистер?       – Господи, только не он, – простонал за моей спиной Гриф.       – Вот, видишь – даже Гриф против твистера!       – Эй, а что значит «даже Гриф», интересно? – возмутился вожак. – Как самый занудный, ты хотел сказать?       – Да не-е, брат, ты же сам знаешь, что самый занудный у нас – дед Соломон!       – Ну ты и зараза, Джокер, – прищурился лысый. – И вообще, ты опять нас всех с курса сбил!       – Конечно, всегда я виноват. Сами попросили идей, а теперь ругаются...       – Ну-ну, разбубнился. У кого есть какие-нибудь идеи, помимо подрыва сараев и салюта?       – Я хочу в кино, – слегка насупила нижнюю губу Зелёная. – Там сейчас один страшный фильм идёт. Думаю, было бы кстати его посмотреть для настроения.       – Что ж, фильм – дело хорошее. А ещё что? Не можем же мы только сходить в кино и запустить фейерверк?       – Можно ещё в парк аттракционов сгонять, в С. есть один такой, – поднял руку, как школьник, Енот. – Там есть тир, боулинг, игровые автоматы, картинг, кафе с ресторанами – что хотите.       – Ну, значит, обобщим: мы поедем в С.; сначала в кино, потом на аттракционы, а потом хлопнем где-нибудь наши запасы салютов. Так? – спросил у нас Соломон, и мы нетерпеливо закивали. – Все, надеюсь, родных предупредили о том, что мы сегодня гуляем?       – Ну, если что, я своей маме позвоню – она мне разрешит задержаться допоздна, – пожала я плечами.       – Сойдёт. Гриф? С твоими-то предками проблем не будет?       – Да не должно быть. Они домом заняты – чердак протёк, чинят.       – Ладно. Надеюсь, всё пройдёт гладко... Джо, а твои дети там как? Женя уследит за ними?       – Да уследит. Она уже опытная няня.       – А ты всё на бедную девочку бесстыдно скидываешь. Нет бы помочь ей.       – Ты мне что, сейчас домой предлагаешь уйти? – взмахнул руками в разные стороны рыжий.       – Да сиди уж...       Начались достаточно весёлые и дружные сборы, такие, как мне нравится: без спешки, без беготни туда-сюда, без нервов. Все знали, что большая часть дня для празднований ещё впереди. Ох, как я всё это предвкушаю: как мы такой большой компанией будем гулять и веселиться! А это, пожалуй, будет не хуже того моего сна. Врубили следующую песню, под которую мы, собираясь, танцевали и пели. Пламя на свечках пригибалось и пугалось наших активных движений, а Каспер, не выдержав, снова начал солировать, помня, что нам нравится то, как он поёт. На какое-то время мы даже забыли про сумки, слушая его крутое рок-готическое соло, которое идеально сочеталось с его тёмной, угловатой внешностью. Глядя на него поющего и как никогда артистичного, я думала, что скорее всего, если бы в этой деревне не было Грифа, то я сто пудов в какой-то момент влюбилась бы в Каса. Но уже поздняк метаться. Когда он допел и песня кончилась, хлопал весь дом, вгоняя поскромневшего и вернувшегося в своё обычное состояние Каспера в краску.       – Ну красава, ну вылитый Честер Беннингтон!* – воскликнул Джокер, похлопав Каса по плечу, и предсказал ему: – Помяни моё слово: мы ещё сыграем группой на Невском проспекте, дружище!       – Эх, если бы я была лет на пять помоложе... – заворожённо вздохнула Зелёная, глядя на Каса. Гостиная засмеялась пуще прежнего. Каспер же только смущённо краснел.       Джо притащил откуда-то маски гоблинов и предлагал нам всем их померить; Зелёная наскоро делала Дизелю грим оборотня; Леопольд, переодетый в костюм Мерлина, махал волшебной палочкой и гнусаво напевал: «Алако-зума, мэджика-бума, бибиди-бобиди-бум!..»; Соломон нам напоминал про время, если мы начинали слишком уж отвлекаться от сборов реквизита; Енот играл на пианино собачий вальс, а после него мелодию из «Пещеры горного короля». Я пила какао и болтала с Каспером и Грифом на креслах – у нас, вроде, всё и так было собрано. Болтали о фильмах с хэллоуиновской тематикой, потом как-то перешли на книги, а потом вообще на музыку. На этом этапе я немного выпала из нашей беседы, так как Кас-ананас и Гриф заспорили о каких-то специфичных жанрах музыки, которые знакомы только людям, учившимся в музыкальной школе. Ожидая, пока все будут готовы выезжать, я вытащила из рюкзачка блокнот и решила занести туда происходящее. Как-никак приятный эпизод из моей жизни. Жалко будет его забыть. Заносила всё, что слышала и видела, и из-за этого со стороны было похоже, будто я рисую портрет каждого из ребят.       В какой-то момент Джо увидел, что я что-то пишу в своём блокноте, и предложил по интересную и популярную сейчас идею: чтобы каждый из присутствующих оставил у меня в блокноте памятную анкету о себе. Я согласилась на такую авантюру и быстро накидала короткий план, которому должны будут следовать ребята: день рождения (можно без года), любимый\ые цвет\а, причудливый факт о себе\причудливый недостаток, продолжить фразу «я – ...», пожелание для хозяйки дневника и имя в конце.       – Ишь чего! – воскликнул Джокер, увидев этот списочек. – Имён наших захотела! Не слишком ли жирно вам, барышня?       – А я вам что, чужая? Хотите, я вам скажу, как меня зовут, для справедливости?       – Нет, не стоит лучше, – посоветовала Зелёная. – Своё имя пока оставь при себе, а мы наши напишем, так уж и быть. По-моему, тебе будет забавно потом угадывать, кто есть кто.       – Да, это верно.       Мой блокнот пошёл по рукам. Некоторые справлялись с анкеткой быстро, некоторые же сидели над ней долго – видимо, придумывая изощрённые ответы. Я была взволнована и хотела поскорее прочитать, кто же что написал, но потом подумала и решила, что лучше будет сделать это уже в городе, когда мне будет так не хватать ребят...       Прошло полчаса, и в моём блокноте оказались анкеты и имена каждого из них. Я аккуратно, словно какой-то священный артефакт, приняла тетрадку от последнего – от Дизеля – и бережно уложила её в свой портфель.       – Ну что, идём? – устало спросил ссутулившийся Гриф с пакетом в руке. – Я уже вспарился здесь находиться.       – Да вроде не душно же, – откликнулся Джокер, проталкивавший упаковку с салютом в большую сумку. – Даже, я бы сказал, зябко – сквозняк гуляет...       – Душно, зябко – всё равно, а я хочу на воздух...       Джокер деловито обернулся на него, отставив салют.       – Ты как вообще, хорошо себя чувствуешь, Грифон?       – Сейчас – не очень хорошо. Голова немного кружится, – и он махнул рукой с пакетом, словно она ему мешалась. Выглядел Гриф теперь почему-то более кисло, и мне это не понравилось. Водитель должен быть бодрым и здоровым для безопасной дороги.       – Дай-ка сюда свою торбу, – Джо отнял у него пакет, отложил его на табурет и снова вгляделся в Грифа. – Ну, чего болит? Говори, пока мы не уехали.       – Да вроде ничего не болит... – Гриф странно водил глазами и рассеянно, словно не узнавая, глядел на каждого из нас. Вся гостиная сейчас отвлеклась от своих мешков и исподтишка следила за ним. – Джо, я не знаю... Просто пол ходуном ходит, без причины.       – Давление что ли подскочило?.. Этого ещё нам не хватало, – бормотал Джо.       – Может и правда окно откроем? – беспокойно предложил Соломон. Каспер, как по команде, тут же кинулся к форточке и загрохотал проржавевшей щеколдой.       – Эх, а я топил вам, топил, – с укором проворчал Джокер, – а теперь всё тепло к лешему выпустим...       – Джо, – Гриф стал ещё более напряжённым и протянул вперёд дрожащую руку. – Подойди, дай я за тебя пока п-подержусь.       – Эй, да ты чего? – и рыжий, став серьёзнее, послушно подошёл к Грифу и взял его под локоть. – Что, прям так плохо стало? Может сядешь в кресло, воды попьёшь?       – Я не понимаю, что это проис-сходит, – пробормотал он. – Только что всё хорошо было...       – Да ты чего зелёный-то такой вдруг стал, а? Мне это не нравится, Гриф. Ты присядь реально в кресло.       Я заглядывала на Грифа из-за спины Джокера и тоже явно увидела, как вокруг его глаз начали проявляться фиолетовые круги, а губы стали даже бледнее, чем его лицо. Соломон нахмурился и начал прорываться сквозь нашу толпу к нему. Но не успел.       Гриф поднял ошалелый взгляд на Джокера и вдруг резко начал падать. Ноги согнулись, а шея уронила голову. Джо крикнул и подхватил его подмышки.       – Эй, Гриф! Гриф, брат! Что с тобой?! – убедившись в том, что Гриф повис в его руках без сознания, Джо вскинул голову и воскликнул. – Помогите, ребят!       Соломон, распихивая народ локтями, рявкнул: «Пустите! Пустите меня к нему!» Каспер гибко, как кошка, пронырнул мимо меня и тоже подскочил к Джокеру, в первые ряды.       – Что с ним, Бог ты мой? – воскликнула Зелёная, прикрыв рот ладонью.       – Да разойдитесь вы! – снова крикнул Соломон. – Воздух же загораживаете.       Они с Джокером вдвоём держали обмякшего Грифа и осторожно опускали его на пол, на уже снятую Соломонову куртку. Гриф выглядел жутко: окоченевше, безжизненно. Зрачки закатились куда-то под веки, которые всё ещё были синими, словно в трупных пятнах. Губы пересохли и до сих пор были обведены зелёной каёмкой. Мы все квадратными глазами смотрели на него и ясно понимали только одно – что мы уже никуда не поедем...