Отель "Горизонт"

      Прошло два дня, и от Джина так и не было вестей. Тэхен совершенно потерялся в создавшейся ситуации и в испытываемых чувствах, просто потому, что ему никогда до этого не приходилось находиться одному. Каждая его влюбленность заканчивалась новой влюбленностью, которая в очень быстрые сроки, благодаря его нечеловеческому обаянию, перерастала в сексуальные отношения. До появления новой занозы в сердце. Теперь же… Он остался один. У него не было отношений, но была влюбленность, которая приобретала очень странные для него формы и очертания.       Он часто думал о Джине. Не о том, как гадко он поступил, а именно о Джине. О его сосредоточенном выражении лица, с опасно опустившимися с переносицы к кончику носа очками. О его пухлых губах, которые, вопреки ожиданиям, ассоциировались не с пережитым минетом, а с его высказываниями и тем, как аппетитно всегда он ел (это была особенно странная фантазия, которая очень быстро перестала иметь только сексуальные очертания). О его широких плечах, которые всегда, несмотря на то, как он себя подавал, выдавали в нем силу и надежность. Он мог продолжать этот список бесконечно долго, ни разу не повторившись. И это было странно.       Тэхен просто хотел его увидеть. Как обычно, в гортензиях. Даже просто посмотреть на него издалека, чтобы убедиться, что у него все хорошо, и он не успел измениться. Безусловно, ему вновь хотелось ощутить на себе его губы и, что было самым волнительным, взгляд, прямой, заинтересованный, сосредоточенный, заставляющий сердце биться мелкой дрожью.       У Тэхена впервые за всю его романтическую жизнь появилась возможность скучать и нуждаться. Нуждаться, зная, что возникшая острая потребность не будет удовлетворена. И от этого осознания было горько. Хотелось хмуриться и сидеть, уставившись в одну точку, думая только об этой точке, чтобы другие мысли не имели никакого шанса проникнуть в голову, итак измотанную ожесточенной борьбой с сердцем. Тэхен успокаивал себя, что это пройдет. Со временем. И он вновь сможет вздохнуть полной грудью.       А пока у него появилась неподдающаяся объяснению потребность в тепле, в душевном тепле. Он стал намного чаще обнимать Хосока, который, явно чувствуя, что что-то с Тэхеном не так, не противился его нежным проявлениям и не пытался влезть ему в душу. Он не поделился даже с Чимином. У него было желание справиться с этим в одиночку, хотя, судя по неуклонно возрастающей силе испытываемых эмоций, ему бы стоило начать бить тревогу уже сейчас, чтобы потом слишком неожиданно не столкнуться с катастрофой.       У Тэхена было ощущение, что Юнги все знал. Он все чаще ловил на себе его полный искреннего беспокойства взгляд.       — Тэ, как дела? Мне нужно переживать о твоем настроении или можно сразу положить тебя на коленку и отшлепать, для профилактики? — Юнги смотрел в предоставленные ему Хосоком бумаги и говорил, кажется, совершенно серьезно, но его выдавала постоянно пробивающаяся улыбка.       — Юнги, ты же знаешь, что профилактика очень важна в любом деле, так что просто дай знать, когда твои колени освободятся от Чонгука, и я обязательно воспользуюсь представившейся возможностью.       — Чонгука? — Юнги поднял на спокойно улыбающегося Тэхена полный недоумения взгляд. — А причем здесь Чон Чонгук?       — А он не причем? Тогда извини. Просто он ходит сюда как на работу и всегда выглядит слишком довольным, когда ты выходишь из лифта. Не я один это заметил. — Тэхен утвердительно кивал, пока Юнги очень вопросительно смотрел на сосредоточенно работающего за своим компьютером Хосока.       — Не втягивай меня в это, а то мы оба лишимся работы.       — Видишь, я же говорил, что не я один это вижу.       — Просто я дал ему возможность прикоснуться к прекрасному, к тому, о чем он в тайне от себя мечтал. - Юнги невозмутимо, но не без некоторого волнения вновь обратил свое внимание на бумаги, затем вернув их Хосоку.       — Уже дал потрогать? Ваши отношения развиваются быстрее, чем это выглядит со стороны… — Тэхен очень натурально удивлялся, в то время как Хосок очень самоотверженно боролся с желанием засмеяться.       — Я отправлю тебя на неоплачиваемый больничный, Ким Тэхен. — Юнги не любил, когда кто-то совал свой нос в его личные дела, но теперь было другое дело, и он не мог не радоваться тому, что его старший администратор, несмотря на все переживания, еще был способен отвешивать остроумные замечания.       Эта очень дружеская беседа могла бы продолжиться, если бы не как почувствовавший, что о нем говорят, внезапно появившийся Чонгук.       — Юнги! Юнги! Я дописал! Я дописал припев, и теперь полностью влезаю в ритм! — Это был явно победный клич, в ответ на который Юнги сначала закатил глаза, обескураженный такой громкостью, но затем все-таки улыбнулся, повернувшись к подошедшему молодому человеку.       — Я же говорил тебе, что в твоем случае, это просто вопрос времени.       — На меня снизошло озарение, когда мы закончили говорить по телефону. — Чонгук был очень воодушевлен, и в его устремленном на Юнги взгляде был один восторг.       — Ты говорил по телефону о чем-то, что не касается работы и бизнеса? — Хосок поднял голову, явно пораженный вскрывшейся подробностью. — Что с тобой случилось, Юнги? А со мной поговоришь? Я могу позвонить тебе сегодня вечером? Или ты позвони мне…       — Ай, вы, кажется, забыли, кто начисляет вам зарплату… Пойдем, Чон Чонгук, пока я не пошел изучать их личные дела. — Юнги, аккуратно и, как будто невзначай, прихватив Чонгука за талию, стал направлять его в сторону выхода.       — Ты думаешь о том же, о чем и я? — Тэхен задумчиво смотрел в спины удаляющимся молодым людям.       — Да. Чимину бы явно не понравилось, если бы я весь вечер проболтал с Юнги. — Хосок вновь окунулся в свою работу.

***

      — Я никогда до этого не пил виски. — Чонгук с сомнением смотрел на свой стакан, лед в котором очень поэтично отблескивал в теплом электрическом свете бара-ресторана.       — Все бывает в первый раз. — Юнги изучал меню, остановив свой выбор на карпаччо из копченого лосося. — Чтобы тебя не потянуло на подвиги с первого глотка, будешь закусывать.       — А ты? — Чонгук с неподдающимся объяснению волнением смотрел на спокойного и невозмутимого Юнги.       — А я не в том возрасте, чтобы от одного бокала виски меня тянуло на подвиги.       — Почему ты любишь крепкий алкоголь? Я до этого почти всегда пил только пиво…       — Мне нравится ощущение после того, как он начинает попадать в кровь. Ты чувствуешь как по телу медленно разливается тепло, и как разум медленно освобождается от всего ненужного. Легкость мысли. Но в этом деле главное не переборщить.       — А то что? — Чонгук теперь с любопытством смотрел на Юнги.       — А то потянет на подвиги, о которых на утро можно пожалеть. И хорошо если это будет только раскалывающаяся голова. Но такое возможно, только если виски не выдержанный, разбавленный или с чем-то намешанный. — Юнги быстро посмотрел на Чонгука, который продолжал пристально изучать его. — Почему ты так внимательно на меня смотришь?       — Мне интересно то, что ты говоришь. Вообще, с тобой интересно. Полезно. Даже увлекательно. — В голосе Чонгука теперь была сосредоточенная задумчивость.       — Увлекательно? Повтори это, пожалуйста, в следующий раз при Джине.       — Мне теперь кажется, что вы слишком разные для того, чтобы быть лучшими друзьями.       — Это только кажется. Если ты лучше узнаешь Джина, ты убедишься в том, что он не такой цветочек, как может показаться на первый взгляд.       — А если лучше узнаю тебя, смогу убедиться, что ты на самом деле цветочек, не смотря на первое впечатление.       — Очень самонадеянное утверждение. — Он подумал о том, что Чонгук все-таки сможет в этом убедиться, как только Юнги слегка разомлеет от принятого внутрь алкоголя. Поразительная особенность организма — после выпитого превращаться в румяный улыбающийся пирожок.       Как только на стол было поставлено блюдо с живописно сервированным карпаччо из копченого лосося в сопровождении лимона и кресс-салата, Юнги поднял свой стакан, и Чонгук незамедлительно последовал его примеру.       — Итак, за твой первый опыт в распитии крепкого алкоголя.       — А как же творческие успехи?       — Еще успеем. Пей.       Чонгук сделал первый глоток под пристальным взглядом Юнги, который в отличие от него, даже не поморщился, стоило только виски соприкоснуться с его языком, сразу горячо скользнув в горло.       — Ну как?       Чонгук морщился, но сохранял самообладание, чтобы сразу не наброситься на рыбу.       — Крепко.       — Что думаешь? — Юнги с любопытством смотрел на сверяющегося со своими ощущениями Чонгука.       — Что больше одного стакана не выпью.       Юнги рассмеялся.       — В таком случае, я тоже больше пить не буду.       — Нет-нет, почему? Ты не должен себе ни в чем отказывать из-за меня! — Чонгук возмущенно округлил глаза. — Я могу взять себе пиво.       — Отличный план. — Юнги поднял в сторону довольного Чонгука свой стакан.       — Почему платишь ты, если пригласил тебя я? — Юнги, уже приятно порозовевший, очень строго смотрел на Чонгука, который решительно и невозмутимо изучал чек.       — Потому что я так хочу.       — Это весомый аргумент, но недостаточно, чтобы ты мог со мной спорить. — Юнги нахмурился, и заметив это, Чонгук не стал скрывать улыбку.       — Ты сейчас слишком очарователен, чтобы я с тобой спорил.       — Другое дело! — Юнги было потянулся к своему портмоне, в то время как Чонгук, положив нужное количество купюр, включая положенную сумму на чай, быстро подозвал официанта, вручив ему счет. — Сколько там?       — Я уже не помню. — Чонгук откинулся на спинку стула, пока Юнги с явным недоумением смотрел на него.       — Вот так значит, да? Ну, хорошо.       — Я просто хочу лишний раз поблагодарить тебя, вот и все. И ты не должен мне препятствовать.       — А ты не должен говорить мне о том, что я не должен делать, вот и все. Я люблю музыку во всех ее проявлениях, и мне очень приятно делить ее с тобой, потому что у тебя явно есть к этому способности, которые мне бы очень хотелось развить. — Несмотря на всю серьезность произнесенных слов, Чонгук мог теперь замечать только румяные, надувшиеся от собственной важности щеки и такие же надувшиеся губы, которые Юнги всегда надувал в особенно волнительные для него моменты.       — Научишь меня играть?       — Смотря, какой репертуар. — Юнги расположил локти на столе, как будто готовясь к серьезному разговору.       — Чтобы я мог самостоятельно писать музыку. Подбирать музыку. Как-то воплощать появляющиеся в моей голове мотивы.       — Легко. Ладно, не легко, но я вполне могу попробовать. — Юнги явно задумался.       — Поехали сейчас. — Глаза Чонгука резко начали как то по-особенному блестеть.       — Куда? — Юнги, кажется, не успевал за быстротой его мысли.       — В твою студию. — Чонгук решительно поднялся.       — Моя студия теперь под замком и под охраной, до завтрашнего утра. Нынче время позднее. — Юнги посмотрел на часы, явно положительно оценив высказанную инициативу, просто потому, что он действительно любил музыку. — У меня дома есть подходящий инструмент.       — О, так даже лучше. Поехали. Но прежде скажи мне адрес, чтобы я мог вызвать такси.       — Садись. Я сейчас. — Юнги указывал на небольшой забавный круглый табурет на трех ножках, который располагался напротив солидного, выполненного из черного дерева пианино, на которое была направлена мягкая подсветка, не резавшая глаза, особенно в условиях ночного полумрака.       — Я думал, у тебя дома синтезатор, как в студии. — Чонгук аккуратно водил по гладким деревянным клавишам пальцами, не решаясь пока самостоятельно извлекать из них звук. — Хотя деревянное пианино - это как писать песни ручкой в блокноте. Особая атмосфера творчества, да?       — Я поражаюсь твоей сообразительности, но мне не на что сесть. Я даже не замечал, что в моей квартире из всех посадочных мест только барные стулья и диван с креслами. — Юнги, подойдя к своему инструменту, за которым в предвкушении устроился Чонгук, теперь задумчиво озирался по сторонам.       — Я могу предложить только… — Он отставил одну ногу в сторону. — Это.       — Ты предлагаешь мне сесть к тебе на колени? — Юнги с сомнением смотрел на предложенное ему «посадочное место».       — Ну да. — Чонгук был немного смущен, но без тени какого-либо игривого интереса.       — Хорошо. — Юнги аккуратно сел на заботливо предоставленное ему колено.       — Ты легкий. — В голосе Чонгука было искреннее и при том задумчивое удивление.       — Да, Джин постоянно мне об этом напоминает и пытается подкормить, но у меня все уходит во вдохновение. — Юнги пожал плечами, затем профессионально поставив руку на клавиши. — Начнем с самого простого и легкого. Это постановка рук. Ты не должен опускать запястье. Вот так. Так как ты не собираешься играть Шопена, я не стану учить тебя, как правильно опускать руку, чтобы звук был пронзительным и чистым, так что… Большинство звуков извлекается в этой октаве. Начнем со старого-доброго до-мажора. Ты можешь играть ноты отдельно друг от друга, а можешь их соединять. В этом случае первую клавишу отпускаешь сразу перед тем, как нажать следующую. Так, тебе явно неудобно левой рукой, секунду.       Юнги ловко пересел на другое колено, дав возможность Чонгуку приложиться к инструменту своей рабочей рукой.       — Давай, семь нот. Просто чтобы прочувствовать и запомнить самые простые созвучия.       Чонгук послушно опустил руку на клавиши и повторил то, что до этого наиграл Юнги.       — Как ощущения?       — Захватывающе. — Чонгук вновь наиграл семь нот.       — А теперь соединим их. Только не надо так выкручивать пальцы.       Чонгук смотрел за тем, как пальцы Юнги скользили по клавишам и сосредоточенно повторял. И Юнги сразу вспомнил предостережение Джина насчет того, что смотреть на завороженного Чонгука опасно. Да, он действительно был очарователен в этот момент.       — Юнги, что-то не так?       Он дернулся, вдруг осознав, что сидел на коленях у Чонгука, прямо и бесстыдно на него уставившись. И Юнги тут же покраснел.       — Извини.       На лице Чонгука не было хитрого самодовольства. Наоборот, увидев, что настолько смутил Юнги, он заволновался.       — За что? Нет, все в порядке. В этом нет ничего такого.       — Это неловко. — Юнги, все еще красный, уставился теперь на клавиши.       — А как убрать неловкость?       Как можно убрать неловкость? Выпить. Они ужи выпили. Сбежать. Но Юнги не хотел сбегать из своей квартиры. Выяснить все, но им нечего было выяснять. Познакомиться поближе, чтобы расширить диапазон взаимодействий, которые не будут вызывать неловкость. Но на это нужно время, а теперь…       — Есть только один путь.       Юнги повернулся к все еще немного растерянному Чонгуку, набрал в легкие больше воздуха для решимости и мягко приложился своими губами к его губам. И как только он почувствовал, что одна рука Чонгука мягко и чуть нерешительно легла на его талию, хотя до этого просто была опущена, а другая — остановилась на его колене, при том, что не было ни одной попытки прервать такое наглое вторжение в личное пространство, Юнги про себя выдохнул.       — Нууу… как-то так. — он отстранился, избегая смотреть на Чонгука, выражение лица которого было очень серьезным, в сопровождении бешеного блеска глаз.       — Мне кажется, или между нами снова неловкость?       Это был риторический вопрос, потому что в следующее мгновение ладонь, находящаяся на колене Юнги переместилась на его щеку, туда, где начинался край нижней челюсти. И инициированный на этот раз Чонгуком поцелуй получился таким же нежным и деликатным. Изменилось лишь то, что Юнги теперь мягко обхватил его за плечо, чуть развернувшись, чтобы у неловкости не осталось никакого шанса.       — Тебе пора домой.       — Да, я сейчас вызову такси.       Но такси Чонгук вызвал лишь спустя двадцать минут, потому что наряду с обоюдным стремлением к музыке, и у него, и у Юнги обнаружилось вдруг взаимное стремление друг к другу, не выходящее за рамки романтического, ограниченное лишь мягкими и нежными касаниями губ. Приятное легкое волнение первого поцелуя, которое для Юнги давно перестало быть знакомым, теперь заставило его, не отрываясь от губ, улыбнуться.

***

      Джин скучал. И не помогал даже почти ожесточенный выбор штор, которые он снова и снова переминал в руках под учтивым, но недоумевающим взглядом продавца-консультанта.       — Для спален обычно выбирают блэкаут, чтобы в любом момент можно было спрятаться от солнца. — Он пытался обратить на себя внимание, но Джин был слишком погружен в свои мысли.       Муки совести, чувство вины и тоска, которая надежно поселилась под левой лопаткой, все чаще подавая оттуда тихий, щемящий сердце голос. Джин поступил отвратительно. Примерно так же, как поступила с ним однажды его собственная любовь. Разве это было честно? Разумеется, нет. Тэхен не сделал ему ничего плохого. Наоборот. Интересно, о чем он сейчас думал? О Джине? Ругал его? Злился? Или ему было просто больно? Мысль об этом в момент резанула по напряженным нервным окончаниям, заставив Джина нахмуриться.       — Что-то не так? — консультант с недоумением смотрел на него.       — Извините, я просто задумался. Да, мне нужен блэкаут. Но я не хочу бархат или что-то такое, претенциозно фактурное.       — Плотный лен. У нас есть вся гамма оттенков. — консультант улыбнулся, указывая Джину на другой стенд.       Его жизненный опыт оказался проклятием не только для него, но и для окружающих его людей, которые ни в чем не были виноваты. Слишком большой радиус поражения для одной неудавшейся истории любви. Неужели он до сих пор не отпустил своего бывшего, что теперь так решительно отгораживается от новых чувств? Вздор. Так, может, стоило бы порадоваться, что в его сердце вновь появился отклик? Джин вспомнил лицо Тэхена в тот момент, когда он сказал, что для него это впервые, когда Джин слишком решительно и нетерпеливо стал растягивать себе путь к такому долгожданному удовольствию. Полное доверие на фоне волнения от еще неиспытанных до этого ощущений. Какой же дурак! Идиот!       Джин инстинктивно сжал кулаки, и консультант рефлекторно и неосознанно сделал шаг в сторону от него.       Это было слишком эгоистично. Он превратился в эгоистичного неврастеника, сдерживаемого лишь страхом угрызений совести. Разве так должно вознаграждаться безотчетное доверие? Разумеется, нет.       Он скучал. Он скучал по гортензиям, но намного больше — по устремленному на него сосредоточенному карему взгляду. По низкому бархатному голосу, который буквально пробирал до костей и заставлял мурашки бегать там, где их никогда не было. Что самое болезненное, он знал, что сам все испортил. Что ему никто не мешал продолжать наслаждаться этим. Тэхен не собирался сбегать от него, наоборот. Джин сам сбежал. Он сам сбежал от своего счастья. Никто никогда не даст гарантии, что новая любовь не обернется для тебя разбитым сердцем. Никто никогда не сможет дать гарантии, что однажды испытанное счастье вдруг не превратится в разочарование. Но тем не менее, с тобой навсегда останутся те счастливые моменты, которые ты успел пережить.       А в его прошлых отношениях было слишком много счастливых моментов, несмотря на то, как они закончились. И, положа руку на сердце, разве можно было бы от них вновь отказаться, даже узнав, что все закончится плачевно? Нет. Однажды испытанное счастье нельзя потерять. Его нельзя превратить во что-то уродливое, потому что в памяти оно навсегда останется блестящим, светлым, теплым воспоминанием. И Джин вдруг подумал о том, что он уже упустил один счастливый момент с Тэхеном. Когда на утро он бы увидел заспанное лицо, беспорядочно прикрытое сбившимися ото сна волнистыми каштановыми волосами. И улыбку, разумеется, обязательно улыбку, которая хранила бы в себе и пережитое удовольствие, и нежные чувства, и, возможно, благодарность. Что бы тогда испытал Джин? Разве страх быть брошенным? Муки совести? Он бы испытал счастье. Это был бы короткий момент, но он бы до краев был наполнен счастьем, безотчетным, осознание которого пришло бы спустя некоторое время. И этот счастливый момент, разумеется, был в тысячи раз дороже чем то, что теперь испытывал Джин, его лишившись.       К черту. К черту все. Пусть это будет уроком. Если это проклятие, то есть единственный способ его снять.