***
— Локи, как всё прошло? Обеспокоенный Джеймс подскочил к мужчине, прячущему что-то за пояс штанов. — Просто прекрасно. — голос разрезал зарождающийся покой. Лофт злился в первую очередь на себя самого. Дальше же гнев спустился на Джеймса и лицемерного Николаса, потом треклятого Одина и глупых божков, так мерзко манипурирующих сознанием. Локи никогда не был святым, правильным. Скорее, держался своей стороны. Когда предлагали выбрать между чёрным и белым, брал серый; придерживался своих целей и желаний, шёл по головам и даже не посягал на звание «мальчик-пример». — Да, тогда действительно хорошо. Послушай, мы можем поговорить? Два силуэта то и дело скрывались за многочисленными поворотами стен, изредка освещающимися разноцветными лучами, прошедшими через библейские сюжеты. Одинсон молчал и лишь косился на фигуру рядом, скрывая любопытство. — То, произошедшее в твоей комнате… что это было? — Не понимаю, о чём ты. — Нет, Локи, не уворачивайся. Джеймс резко развернулся к брюнету, стремительно сокращая дистанцию между ними, позже впечатав принца спиной в стену. Мощная рука оказалась возле головы Одинсона, воздух обжёг лёгкие. — Что ты творишь? — зло прошипел «пострадавший», пытаясь покинуть уязвимое положение. — Пожалуйста, Локи. Я не понимаю. Лицо принца разгладилось. Откинув голову к холодной стене, с презрением посмотрел впрямо в глаза монаха так, что последний замер. Холод между ними чувствовался почти физически, колючим напряжением заполняя воздух. Этот глубокий взгляд, изучающий и мучительно отдаляющий, сводил с ума Джеймса. Сам он не понимал, что творит. Почему Локи, загадочный и странный, сводил его с ума, доводил блеском глаз и бликами, сверкающими тысячами звёзд на коже, до сладкого изнеможения. Почему его кисти, ложащиеся на спину, пробивали молниями, и его дыхание заставляло замереть. Даже сейчас, пронзаемый презрением, он хотел пасть на колени перед ним — Богом, сошедшим будто со страниц книг легенд. Тишина тянулась нескончаемым шлейфом, окутывая двоих, подсвеченных редкими бликами света, пока звон колокола не разорвал её. Локи покосился в сторону Джеймса, на что тот лишь пояснил: — Ужин. — Николас просил меня присоединиться к вашей скромной трапезе. — всё также, не скрывая своего презрения, процедил он. Локи оттолкнул плечом замеревшее над ним тело и двинулся в сторону. Джеймс хотел было схватить непокладистого собеседника, чтобы вновь расшатать тревожащую тему, но вышедшие в коридор монахи помешали. Приветливо улыбаясь, Локи смешался с толпой, движущейся в другую сторону, оставив Барнса в негодовании. Последнему же ничего не оставалось, кроме как двинуться следом.***
Оказавшись в большом зале, освещённом десятками окон, Одинсон вздохнул. На душе тяжёлым камнем покоились полярные чувства, а этот Джеймс, любопытный и слишком внимательный, выводил из себя, вызывал желание окутать пальцами его шею, с наслаждением наблюдая за вздувшимися венами и попытками дышать, тонущими в хрипе. Но не хотелось причинить боль этому невинному и слишком чистому созданию. Хотелось обладать, но что-то не позволяло, остановило сегодня, помешало совершить то, что так давно хотел сделать с Эйольвом. Опять в голове поднялся летний вихрь из миллионов режущих осколков, грубо распарывающих старые шрамы. Разливающееся ощущение тепла пожирало, твари в озере начали переворачиваться и скулить, расшатывая чашу с Геенной огненной. В глазах отразился безумный блеск тысяч орудий, заклокотал хор смертных стонов, тихой скрипкой в оркестр звуков двинулись мольбы о пощаде, которые дополнила тихая окантовка бурлящей на кинжалах крови. Вновь старушка-память подкинула интереснейшие картины с участием трикстера, которые он так старательно пытался забыть; подкинула то, во что он с упоением впивался, подставляя лицо Одина беднягам, падшим от жестокости и слепой ярости Лофта, то, что он стыдился вспоминать, но продолжал, глядя на разливающийся по здешним землям утренний свет, заменяя его кровавыми реками, омывающими пейзаж тринадцать лет назад. Хуже всего было признавать, что здесь, в монастыре, имеются такие же «монахи поневоле», как Джеймс, с увечиями и незаживающими душевным ранами, к которым приложил кинжал и Локи. Сожалел ли он об этом? Отчасти. Почему вернулся? Обстоятельства. По центру располагался длинный стол с частично пустующими местами за ним. Локи оценил обстановку: окинул взглядом собравшихся, выискал «подозрительных», по мнению Николаса, монахов, и решил сесть дальше от них, приблизившись к самым старым. Те лишь натянуто улыбнулись и слегка отодвинули приборы, освобождая пространство для Локи. Спокойствие не длилось долго — вскоре подошёл Джеймс и занял место прямо напротив трикстера, выбивая из последнего сдавленный стон. По правде говоря, Лофт сам не до конца понимал, что двигало им; заставляло касаться монаха, приковывало блуждающий взгляд к копне каштановых волос… так нежно подсвеченных дневным светом, выбивало вздох из сжатых напряжением лёгких. Чувство, подобное опасному яду, с каждой каплей медленно растворявшего его самого, пожиравшего, накрыло полотном. Хотелось до нестерпимой боли сжать грудину и застонать раненым зверем под мягкой серостью напротив. Необъятная волна захлёстывала сознание и выбивала точными ударами тяжесть, наполняя тело почти ощутимой лёгкостью и дрожью. Локи пришёл в себя только когда учтивое покашливание из незаметного шума переросло в монотонный гул. Повернув голову к источнику звука, он обнаружил Николаса во главе стола, стоящего с книгой в руках. — Луис, — позвал он с нетерпением, видно, не в первый и не третий раз. — ты впервые принимаешь участие в трапезе вместе с нами всеми. По правилам нашего монастыря, тебе выпала честь прочитать молитву перед вкушением пищи. — поймав расфокусированный взгляд брюнета, продолжил настоятель. — Да, конечно, Николас. — Лофт поднялся и окинул взглядом монастырских. — Уважаемые… — на мгновение замявшись, метнулся глазами к Джеймсу, равнодушно разглядывающему кубок, даже не собирающемуся смотреть в сторону принца. — присутствующие, как вы, скорее всего, догадались, я здесь недавно и только изучаю законы вашего монастыря, поэтому прошу отнестись с пониманием к моей скромной персоне. Меня зовут Луис, буду рад познакомиться со всеми вами позже, а пока хочу выразить благодарность за помощь многоуважаемому Николасу, — Локи слегка наклонил корпус в сторону настоятеля — и Джеймсу, который помогает мне найти дорогу. Пути Господни неисповедимы, как мы все знаем, но я искренне надеюсь, что каждый из нас, братья, отыщет свою тропинку к Нему. Amen. — завершив свою пламенную речь, вскинул руки к небу Локи. По мере разжигания речи гостя, монахи стали понемногу смягчаться и в итоге перевели взгляд на говорившего. Все, кроме Джеймса, ни разу не взглянувшего на попытки принца выкрутиться из щекотливой ситуации. Тихое избегание не ускользнуло от внимания Лофта и вызвало лишь ухмылку на самодовольном лице. Одностороннюю игру в гляделки прервал басистый голос. — Спасибо, Луис, но, может, ты хочешь произнести молитву? — надавил старик на последнее слово. Ухмылка медленно сползла с лица, а сам Локи ужаснулся: он не знал ни одной молитвы, кроме обрывка, услышанного от пленного монаха вражеской стороны, прежде чем копьё трикстера пронзило его сердце. Время шло, а с каждой упущенной секундой мужчина терял расположение монахов, получая больше подозрительных взглядов. Собрав все остатки лицемерия, кои ещё были припрятаны «на чёрный день», он широко улыбнулся, окинув каждого присутствующего взглядом. — Братья! Да вознесём же мы славу спославшему хлеб — тело своё на наш стол, давшему вино — кровь свою, благославившему сон наш и давшему кров, приведшему в дом свой. Пусть чаши ваши не опустеют, покуда Он — вино наше! — подняв свой кубок, торжественно завершил он, заставив Барнса тихо хмыкнуть в кулак. Настоятель хотел было встрять в короткое мгновение тишины, но его остановил дружный выдох — Amen и звон бокалов. Локи всё также лучезарно улыбался, буквально источая благодать. Стоит отметить, что держался он просто превосходно для того, кто слышал о здешней религии лишь из уст пленного. Когда же ужин подошёл к концу, Локи брёл в направлении своей комнатки, чтобы скорее облачиться в своё истинное обличие и снять назойливую маску-улыбку, с каждой минутой стягивающую кожу сильнее шёлковых силков. Как ни старался сойти даже частью себя за местного, не получалось: идеальная осанка, грация в движениях, ухоженный вид и белоснежные зубы — кардинально отличали его от большинства монахов, выдавали царское происхождение, или просто обведённую его собственной кровью, привычку. Лофт сгорбил спину, слегка согнул колени, но тут же понял, что теперь выглядит ещё страннее, чем раньше, и принял естественный вид. От частой смены поз пластинка с гравюрой неприятно тёрла кожу поясницы, напоминая о себе. Конечно, принц не знал точно, поможет ли приготовленный план вернуть силу, но попытаться стоило, что он, собственно, и решил сделать, распахивая дверь в свою новую обитель.***
Остаток дня Лофт провёл взаперти, пытаясь воскресить в памяти заклинания и рецепты порошков. В перерывах между очередными затянувшимися самокопаниями, голова тяжелела мыслями о Джеймсе и Николасе. Если первый вызывал неосознанно прикрытые глаза, то второй, напротив — сведённые брови, являющиеся защитной реакцией от того, что настоятель хранил в себе нечто мерзкое и далёкое от принципов, которые сам пропагандировал. Не такой святой, каким кажется, правда, Локи? — Нет, не такой святой, каким хочет казаться. Лофт отодвинул угол кровати, оголив косяк стены, состоящий из кладки белого камня. С трудом вынув несколько уже расшатанных булыжников, обнаружил приличное углубление, в которое могли уместиться две средние чаши. Как он и ожидал, стены были выстроены в несколько слоёв со множественными «лазами», которыми пользовались мелкие животные. Положив металлический пласт в свой тайник, заложил камнем и вернул кровать на прежнее место. Как показал опыт: всё, что можно порвать, разрезать и сломать, не годится для тайника, а вот скрытое даже для самых любопытных глаз — самое то. Это знание напоминало о себе несколькими шрамами на трясущихся руках и шее. Такими глубокими и изящными линиями, оставленными сильной рукой. Локи выдохнул сдавленно, как в тот холодный вечер, в который даже жар раскрасневшейся кожи казался прохладным бризом, в сравнении с его дыханием, срывавшимся с тонких губ. — Ты! Я знал это! Гибель асгардских солдат на твоей совести, сопляк. Хрупкую шею крепче сдавило цепью. Металл оставлял мерзкие следы на тонкой коже, такие же, как и на кистях, обвитых гадким холодом. — Смотри мне в глаза. На спину опустился звонкий удар плети. — Отвечай! Лицо, покрывшееся красными пятнами, не выражало никаких эмоций. Лишь призраки их проносились вихрем в глазах, изредка открываемых в надежде перестать видеть. — Жалкий изменщик! Действительно думал, что горстка земных повстанцев поможет тебе? Питал надежду о троне? Ты, рождённый умереть, решил править жизнью?! Не забывай, что Мидгард должен быть под попечительством асов, но никак не ванов! Не знаю, как ты уговорил людей следовать за собой, но теперь за тобой никто не сможет последовать, потому что, сопляк, останешься здесь до конца времён. Тихий плач капелек воды, скатывающихся со скольких стен, раздавался всё громче и громче эхом, переростая в невероятно громкие звуки. Нос резало от запаха «выпущенных слабостей», горло горело сухостью, а лёгкие изнывали нехваткой кислорода. Безумно хотелось вновь вдохнуть, чтобы мрак не поглотил всё естество, но таким же сильным было желание резко откинуть голову назад, позволив шее мерзко хрустнуть в объятиях цепи. Красные глаза закатились. Всё звуки съехались до максимума в одной вибрирующей точке и затухли вместе с маленькими огоньками, подобными надежде. Надежде спасения от безысходности, за соломку которой цеплялся Локи, сильнее закручиваемый водоворотом отчаяния. Темнота. Трикстер содрагнулся от свежих картин, подкинутых ему памятью. Потирая разбитые костяшки, хмыкнул. «Баки» уже не горел желанием обрабатывать ему раны. Так предсказуемо и одновременно внезапно, будто стальное перо вонзилось под ребро. Не больно, нет — разочарующе. Вновь Лофт выглянул в окно, решив скорее вернуть себе силу и покинуть монастырь. Беспокойные глаза выискивали какой-нибудь алый цветок для обряда. Локи с сожалением отметил, что ближайший куст таких нужных растений располагался за воротами монастырской территории. Лофт должен был, просто обязан заполучить их! Знал, где достать нужный ингредиент, а это знание являлось бесценной помощью, необходимой инвестиций в свободу и жизнь. В голове творился беспорядок, разжигаемый вольными мыслями. Собрав остатки сил, вспомнил о других нужных вещах. Меч. Нет, лучше маленькое лезвие. На худой конец сгодился бы и осколок. Восстанавливая в голове план, Локи совсем позабыл о Николасе и инциденте с Джеймсом, обо всём, что не имело отношения к магии.***
Барнс провалился в сон сразу же, как только голова его коснулась подушки. Мгновения тишины пролетали незаметно и медленно, пока монах не вернулся туда, откуда бежал, вновь в заросшие сединой воспоминания о матери, отце… На этом моменте рука сжимала покрывало, пытаясь зацепиться за реальность, но ослабевала в неудачной попытке. Испарина укрывала лоб рыбацкой сеткой — туго и повсеместно. Закрытые глаза сочились слезами. Призраки прошлого душили скользкими ручонками. Липкий грех давил на грудь, перекрывал кислород. Мысли о войне и Джоне Мэриане — обожаемом папе, захлёстывали мерзкой волной отчаяния, поднимали осадок безысходности. В такие особенно тяжкие моменты, Джеймс кричал, выныривая из недр своих воспоминаний с резким звуком. Монахи, жившие по соседству, уже привыкли за столько лет к «плохим дням» Барнса, и попросту не обращали внимания, за что мужчина был им благодарен. Та ночь ничем не отличалась от прошлых «плохих», так что внезапный крик, приглушённый лишь незапертой дверью комнаты Барнса, встревожил лишь Локи, заставив того подскочить на ровном месте. Недовольно потерев глаза, Одинсон прислушался: крик прекратился, перейдя в невнятную болтовню. Любопытство потянуло в тёмный коридор, узнать, что же стряслось.Частично оправдывая своё поведение излишней осторожностью, Локи прокрался в коридор и побрёл на источник звука. Слегка поддев пальцем скрипучую дверь, за которой, казалось, и находился ночной нарушитель спокойствия, заглянул внутрь. Обстановка была более уютной, чем в комнате принца. Чувствовалось, что здесь прожили не один год, успев сродниться с этим местом. Неторопливый взгляд обвёл лежащего человека. Надо же, Джеймс! Кто мог подумать? Но что-то было не так в нём, в его позе и виде: мышцы напряжены, меж бровей грубый залом, сходящий на хрип голос. Бьюкенен шептал: «Дван» и хныкал, как избитый в подворотне мальчишка. Кто такой Дван, асгардец не знал, но явно чувствовал новый разъедающий укол в самолюбие. Локи застыл на пороге, не решаясь подойти ближе, будто напряжение между двумя телами сохранялось ещё с ужина и блоком стояло между ними. Поймав себя на желании коснуться Барнса, разбудить от липкого кошмара и прижаться, трикстер лишь хмыкнул, встряхнул головой. Много чести! Игнорируя благородные порывы, порождённые, скорее всего, банальной «хотелкой» и ничем более, побрёл к себе. Сердце сжималось сильнее с каждым неразборчивым словом, но Локи шёл дальше, даже не оглянувшись. Жмурился, раздирал губу, но шёл. Не удержавшись, в последнее мгновение оглянулся, почувствовав как что-то ломается от приглушённого давящей тишиной: «Дван».