Поговори со мной

Первый приступ эпилепсии случился вечером во вторник. Занятия в этот день Макар пропустил: с утра пришли врачи, чтобы обследовать отца на инвалидность, и нужно было остаться — подписывать бумаги, отвечать на вопросы и просто быть рядом, помогать по необходимости. Врачей было двое, мужчина и женщина, оба говорили равнодушно и не смотрели в глаза, работали быстро и грубо, не сняли ботинок, оставили после себя следы на ковре, медицинский мусор и кучу документов. Макар ещё долго не мог преодолеть чувства дискомфорта от их визита. Отцу, казалось, было всё равно, он лежал молча, как и прежде. А вечером пошёл дождь, такой сильный, пахучий и громкий, что Макар распахнул окно в комнате, и стало уже не так противно, хотя, конечно, под жёлтым светом тусклой люстры интерьер выглядел ещё хуже обычного, а на кухне ко всему прочему протекала крыша, и пришлось поставить ведро на стол. Но дождь заглушил тишину и опостылевший телевизор, и на какое-то время Макар почувствовал себя в этом месте уютно. Вот он и пропустил, как это началось. Заметил, только когда у отца уже пошла пена изо рта. Судороги уродливо скукоживали его тело, выворачивая, как шарнирную куклу. Макар выронил что-то, что было у него в руках, и схватился за телефон, позвонил в скорую, но не смог вспомнить номер дома, пришлось объяснять про кладбище. Потом он вышел на улицу и стоял под дождём, жалея, что нет сигареты. Помочь отцу он не мог, а сидеть рядом и смотреть не было никаких сил, их едва хватило, чтобы встретить очередного врача и при нём не сорваться. Снова были грязные следы на ковре, вопросы, упаковки от шприцов. Макар нервно постукивал пальцами по ноге и ждал, пока всё закончится. Время, казалось, застыло вместе с широкой спиной врача, а потом вдруг сделало резкий скачок вперёд. — ...нужно успокоительное? Макар вздрогнул от громкого голоса в тишине. Он не помнил, чтобы закрывал окно, но оно было закрыто. Лица врача он не видел — только размытое пятно. — Я в порядке, — услышал собственный голос, будто им говорил кто-то другой. Врач стал объяснять про частоту приступов, про длительность, но потом увидел, что бесполезно, сел в кресло и записал всё на листке. Макар проводил его, поблагодарил машинально, за дверью всё ещё шумел дождь, а в доме было тихо. Отец лежал смирно с закрытыми глазами, может быть, уснул, меньше всего сейчас хотелось его видеть, знать о его существовании, думать, что всё это будет повторяться снова и снова. На столе осталась ампула успокоительного, и в попытке её вскрыть Макар порезал пальцы до крови. Он понял, что сейчас сорвётся, начнёт кричать в пустоту, нашёл телефон и набрал Антона. — Я могу приехать к тебе? — спросил. — Да, конечно, — сразу ответил Антон, назвал адрес, и Макар просто вышел на улицу — не одеваясь, не запирая дома, под дождь. Он промок ещё до того, как пришёл к остановке, стало холодно и противно, но это отвлекало. В пустом автобусе сидел, будто оцепеневший, смотрел перед собой, машинально вышел на нужной остановке, пришлось только искать дом в тусклом свете фонарей, телефона с собой не было. Поднимался по лестнице уже как в тумане, забыв номер квартиры, но дверь открылась сама, и Антон окликнул его. Может быть, окажись рядом кто-то другой, Макар смог бы взять себя в руки, попросил бы сигарету и выкурил бы её молча, но Антон смотрел на него так, как никто раньше — будто был здесь и сейчас всецело для него, а Макару только и хотелось, чтобы кто-то был в этом мире для него — кто-то, в чьих руках можно позволить себе быть слабым. Он привалился спиной к стене и сполз на пол. Лицо было холодным, так что слёзы сперва обжигали, но потом остывали тоже. Макар дрожал. — Я больше не могу. Я больше так не могу, Антон… Я его ненавижу, я хочу, чтобы он умер, за что мне всё это, я больше не могу… — Ты можешь. Лица вдруг коснулись горячие ладони, собрали влагу с щёк, с висков, заправили назад волосы, и Макар ощутил, как, будто поддаваясь им, утихает лихорадочная боль, стянувшая грудь, а вместе с тем выравнивается и дыхание. Он закрыл глаза, позволяя Антону расшнуровать и снять с него кеды. Потом они пошли в комнату, там горел приглушённый свет настольной лампы. Было мало мебели и много рисунков на белых стенах. — Я снимаю квартиру с соседом, он скоро должен прийти, — пояснил Антон. А потом сказал: — Нужно тебя согреть. Макар послушно снял свитер и джинсы, забрался на кровать и закутался в плед, ему стало тепло, и он сам уложил голову Антону на колени. Пальцы, уже не казавшиеся горячими, ласково гладили его по волосам. — Я отца забрал из больницы парализованного, — заговорил Макар. — Я его до этого видел последний раз даже не помню сколько, лет десять назад, наверное. Он всё время был или пьяный, или с похмелья, или, знаешь, от стыда ласковый такой, что смотреть противно. А после развода он ушёл, и мы с мамой ничего про него не знали. Она всё ждала, что он деньги начнёт присылать. Две недели назад нам позвонили из больницы, сказали, что у него алкогольная эпилепсия и паралич. Не знаю, зачем я пошёл, подумал: ну всё-таки отец. И вот он лежит там никому не нужный, как какая-то вещь. Я мог бы уйти. Ну поставили бы лишнюю койку в хоспис, и лежал бы там. Но я представил, что вот уйду и как буду с этим жить? Человек же… нельзя, чтобы так и умер никому не нужный. А теперь думаю, что надо было уйти, потому что тяжело мне с ним, не могу уже терпеть его присутствие, хоть иногда подумаю, каково ему так лежать, и жалею, а сказать всё равно ничего не могу, как будто я сам ни живой, ни мёртвый… Ненавижу его и себя ненавижу. Макар зажмурился, противно было, что так говорит, но пальцы Антона бережно прошлись по коже, он наклонился и поцеловал Макара в висок. — Это не ненависть, Макар. То, что ты делаешь для него, — это самая чистая любовь. Его губы были влажными от слёз. Отметку о зачёте Макар всё-таки получил, но с очередным выговором и, скорее, в долг, чем за тот рисунок, который опять намалевал на скорую руку. Сложно ему было рисовать сейчас и работать было сложно, не получалось от всего отключиться и погрузиться с головой в занятие. Александра Петровна, преподаватель рисунка, мазню его разглядывала недолго, а дольше смотрела на самого Макара. — Не понимаю, что с тобой такое, — сказала она. — Всегда у тебя были хорошие работы, что случилось на этот раз? А он не выдержал и спросил: — Если скажу, вы мне поставите зачёт из жалости? И очень надеялся, что она откажется. Она не ответила, но взяла зачётку и поставила свою подпись. — Иди уже, — сказала. И он ушёл. На телефоне было сообщение от Руслана: «В бургерной через дорогу. Зайди». Макар посмотрел на время и решил, что зайти ненадолго можно. Компания сидела за большим столом. Паша, поедая бургер, разговаривал с набитым ртом, Руслан лениво ел картошку фри и облизывал пальцы, возле Антона стояла чашка чая, он читал книгу. Все трое подняли взгляд, когда подошёл Макар, и только Паша тут же опустил, уставившись на свой бургер. — Всё ещё злишься? — Макар улыбнулся. — Извини, правда. У меня проблемы в семье, сорвался, ты тут не при чём. — Ладно, бывает, — ответил Паша. — Главное вовремя остановиться, а то можно так сорваться, как мой троюродный дядя Толик, шестой год уже на строгом режиме. Руслан расхохотался, Макар, иронично улыбнувшись, сел рядом и заметил теперь, что Антон не отрывал от него глаз, забыв о своей книге. Утром Макар проснулся рядом с ним и впервые за долгие дни ощутил прилив сил и желание жить. Он откинулся на спинку дивана и тоже стал смотреть Антону в глаза неотрывно. Было что-то неумолимо интимное в таком откровенном взгляде у всех на виду. — Мы тут подумали, и я решил, что тебя надо растрясти, Макар, — сказал тем временем Руслан. — А то ты две недели из-за своих проблем тухлый совсем. Устроим приличную вечеринку. Ну то есть НЕприличную. Место только найти бы подходящее. — Моего соседа не будет в субботу, — вдруг сказал Антон, но слова эти предназначались не Руслану. — Ооо, отлично! Квартира — это идеально. — Руслан похлопал его по плечу, всё ещё ничего не замечая. Они с Пашей тут же принялись обсуждать вечеринку, какую тему выбрать и кого позвать, их голоса постепенно уходили на задний план и наконец растворились совсем, остался только тихий ровный голос Антона, когда он добавил: — Я люблю тебя. Никто, кроме Макара, этого уже не услышал. Сладкая истома прошла по его телу и увязла внизу живота. Он знал теперь, что ему нужно, и это была совсем не вечеринка. — Извини, Руся, вечеринки в субботу не будет, — сказал он, всё ещё не поворачиваясь. — Только не надо опять говорить, что у тебя работа или проблемы, это не обсуждается. Эй, на меня посмотри, ты со мной разговариваешь? — В субботу мы с Антоном будем заниматься любовью. Пауза вышла забавная, Макар облизнул губы. Паша даже бургер до рта не донёс. — Прости, что?… — спросил он. Руслан промолчал, наконец сообразив, что здесь происходит. Макар поднялся, обошёл стол и, потянув на себя Антона, поцеловал его жарко прямо здесь, прямо с языком, а потом просто ушёл, улыбаясь.