Ночная гармония

      Алессио усмехнулся. Что-то неуютно шевельнулось внутри — возможно, те остатки здравого смысла, что требуют не быть откровенным с незнакомцами. Особенно теми, что подсели в ночном клубе и предложили выпивку. — Странный ты. Сбежать из дома, столько времени скитаться… И ты ни разу не пожалел? Ни разу не думал, что мог бы поступить иначе?       Янтарная жидкость в стакане отсвечивала то в розовый, то в голубой, отражая свет мигающих прожекторов. Слова подбирались плохо и, как назло, звучали слишком по-книжному. Не иначе как сказывалось общение с Рафаэлем. Наконец, Леон решился: — Иногда прошлое начинает гнить внутри. Если вовремя не отрубить, сгниёшь целиком. Поэтому нужно рубить. Даже если это очень больно. И не жалеть: всё равно не вернёшься и не перепишешь, так? — Леон запнулся. Новый знакомый отвёл глаза. Он сильно сжал что-то, спрятанное в кармане, и показался вдруг среди весёлого клубного угара таким печальным, что Леон протянул руку и осторожно дотронулся до его плеча: — Извини. Не хотел испортить настроение.       Алессио покачал головой, растянул губы, как раньше, но тоска осталась, душащая и тяжёлая. Леон по-прежнему видел его грусть, так же ясно, как свою собственную. Интересно, это из-за способностей Чаши он может заглянуть в чужое сердце — или настолько хочет верить, что кто-то в целом мире знает эту боль? Знает, как тяжело порой откреститься, забыть, выбросить, наконец, старое семейное фото и сказать себе: счастливого дома, где тебя ждут, нет — есть лишь тюрьма и двое надзирателей. Если и хотят вернуть, то лишь затем, чтобы снова держать при себе на цепи. Как тяжело поверить, что глупого ощущения: тебя любят, тебя примут, тебя ждут — любым — больше не будет. — Да что ты, — наконец, нарушил тишину собеседник, — я так, задумался. Ведь бывает и так: хочется, как ты сказал, «отрубить прошлое»… Но, если отрубить его — ничего не останется.

***

      Алессио рассеяно посмотрел в просвет между домами, где скрылась девушка. Заметив Леона, он издал болезненный стон и сел прямо на ступеньки, в последнюю очередь думая о том, что белые джинсы вряд ли скажут «спасибо». Меньше минуты ушло на то, чтобы закатать рукав, и ещё меньше — чтобы подсунуть под запястье ему под нос: — Пей.       Он уставился так потрясённо, словно ему предложили поучаствовать в оргии, и пробормотал: — Ты не моя Чаша. — Это всё ещё моя кровь. Да будь я хоть тысячу раз чьей-то там Чашей, я не его собственность!       Леон несколько раз вдохнул и выдохнул. Здесь, вдали от замка, сладкий гипнотический туман не мог дотянуться до разума и сердца. Все нежные, но пустые слова, поцелуи и клятвенные заверения в глубочайшей привязанности не вызывали ничего, кроме раздражения. В замке он был светлым образом, музой и вдохновителем для Рафаэля. В подворотне у клуба — самим собой для самого себя.       Как назло, Алессио медлил. Даже не касался его руки, хотя верхняя губа предательски подёргивалась: вампирская сущность требовала немедленно обнажить клыки. Тут и способностей Чаши не нужно, довольно и простой внимательности, чтобы заметить терзающий его голод. — Нельзя долго голодать. — Не хочу пить кровь. Тем более — твою, и… — Алессио отвернулся и пробормотал что-то совсем неразборчиво.       Ответом на все вопросы разом послужил раскладной нож в кармане куртки. Желание помочь и причинить ответную боль Рафаэлю слились воедино, и Леон неглубоко полоснул себя по запястью, силой прижав порез к губам Алессио.       Когда ожидаешь укуса, уже не так страшно. Даже когда вампир настолько голоден, что клыки входят слишком глубоко. Только на этот раз было больно, настолько, что Леон едва не вскрикнул. И всё же он не позволил себе отстраниться, пока во взгляде Алессио не возникла прежняя осмысленность. Едва осознав, он отпрянул и зажал окровавленный рот рукой: — Зачем?!       «Я хотел тебе помочь» не было бы ложью. И всё же Леон, произнеся это вслух, добавил: — Он ранит меня. Знаю, странно звучит, он вроде и не такой плохой, но… Он как будто не со мной, понимаешь? Как будто вечно внутри своей башки, и хрен знает, как его оттуда достать. Иногда хочется его встряхнуть, водой ледяной облить, не знаю, лишь бы проснулся. И перестал уже…       Алессио не отвечал: на белоснежной футболке медленно темнели багровые капли. То, что казалось неизбежным и ясным, вдруг показалось постыдным. Вдобавок — чудовищно неисправимым. Леон осторожно дотронулся до плеча замершего вампира: тот дёрнулся, как от удара током. — Прости. Мне не стоило.       Рана на запястье пульсировала болью: тем острее он ощутил прикосновение. Алессио медленно провёл по укушенной руке, от локтя до кончиков пальцев, и тут же отвернулся: — Ты прав. Не стоило.       Глядя в его удаляющуюся спину, Леон раздражённо рыкнул и вытер лезвие ножа прямо об водолазку. Даже если останется след, на красном не так и заметно.       Конечно, рассчитывать, что спонтанный бунт останется незамеченным, не стоило. Он был сама невозмутимость, а запястье надёжно скрывали длинные рукава, но Велиат дёрнулся, как ищейка, взявшая след, и бесцеремонно дёрнул его за руку. Леон не стал сопротивляться: что толку, если всё равно учует кровь. — На тебя напали?! — Нет. — Когда в следующий раз соберёшься сделать глупость, не смей подставлять меня. Ты хоть представляешь, что Рафаэль… — Представляю.       Почти весь путь до замка он и Велиат в итоге проделали молча.