Ночная гармония

      Рафаэль ждал в большой гостиной. Бледный, привалившийся к стене так, словно ноги отказывались держать, и, хотелось верить, не играющий сейчас роль преданного возлюбленного. На щеках поблескивали дорожки слёз. Его хотелось прижать к себе, пожалеть, заверить, что не оставишь, и никогда больше не причинять боли. Леон встряхнулся и зло скрежетнул зубами. Хватит. Нельзя в который раз попадаться в одну и ту же ловушку. Слезам Рафаэля можно верить не больше, чем его красивым словам.       Стоило приблизиться, он обернулся. Поэтичный страдалец, в кровь кусающий губы, всем видом кричал: как ты посмел? Как ты мог кому-то столь ранимому пожелать зла? Как ты мог предать того, кто так искренне, так нежно и страстно…       … Лжёт. За мысль о его лжи Леон держался изо всех сил: та была единственным проводником сквозь наступающий сладкий дурман.       Давай же, лжец. Хоть раз будь искренним.       Увы, надежды рассыпались в пыль, стоило ему открыть рот: — За что вы так со мной, мой драгоценный, мой… Я был слишком груб с вами? Прошу, скажите… — Хватит! — ещё на пороге Леона начало трясти, а сейчас, с каждым удушающе-ласковым восклицанием, руки сами сжимались в кулаки. — Прекрати этот грёбанный цирк! Мне не нужно, чтобы ты играл по уши влюблённого!       Рафаэль, увлечённый тирадой, как всегда, не расслышал: — Неужто в этом моё истинное предназначение: всякий раз быть преданным, всякий раз терзаться болью…       Леон схватил Рафаэля за плечи и развернул к себе: — Тебе на твоём языке?! «О душа сердца моего и лапша ушей моих, ваша ложь заронила в меня ядовитое семя, и нынче оно прорастает гневом» — так слышишь?! Что мне, чёрт тебя дери, делать и как говорить, чтобы ты слышал?!       Он погорячился, когда решил, что если выпустить всё до конца, боли не останется. Она росла и ширилась, сдавливала горло и заставляла сильнее сжимать пальцы. Хотелось, чтобы на мраморных плечах остались следы, но с тем же успехом Леон мог бы держать скульптуру. Безусловно, прекрасную в застывшем великолепии, но не способную жить.       Красивый. Идеальный. И жаждущий ещё одну скульптуру для парной композиции.       Леон перевёл дыхание: он не мог сквозь повязку посмотреть Рафаэлю в глаза, и потому смотрел на его искусанные губы. Предательски закрадывались воспоминания о том, какие эти губы мягкие на ощупь. Наклонись, поцелуй, извинись — это не так и сложно, это… … Ложь.       Как защиту, Леон поднял перед собой руку, хранящую следы его бунта. Следы клыков Алессио. «Страждущий влюблённый» медленно ощупал рану и вдруг дёрнулся, как от удара. Лицо исказила горестная гримаса. Быстрее, чем Леон успел осознать, щеку обожгла пощёчина. Рафаэль замер, а затем вдруг стиснул его пальцы и принялся осыпать поцелуями, шепча: — Зачем? Зачем ты вынуждаешь меня быть таким?..       Леон молчал, глядя теперь не на Рафаэля — сквозь него. Как кадры из полузабытого фильма, перед ним проплывало хмурое лицо отца, пистолет, сжатый в трясущихся руках, и дрожащее, срывающееся на крик: «Ты меня вынуждаешь! Видит Бог, я никогда бы не хотел, но мне придётся…»       Туман рассеялся: мир вокруг снова стал кристально ясным. Если раньше Леон лишь догадывался, то теперь видел наверняка: пальцы, так трепетно переплетённые с его собственными — захлопнувшийся капкан. Сравнительно легко было уйти от семьи, но связь с Рафаэлем, с его иллюзиями и ложью, так просто не разорвать. Интересно, не осталось ли в замке алкоголя? В самый раз хорошенько напиться.       Он рывком высвободил ладонь, опустил рукав, закрывая укус Алессио, и отошёл к окну. В спину донеслось: — Однажды Господь подарил Адаму и Еве весь Эдемский сад. Ты и сам знаешь: они не оценили дара. Видимо, с той поры ничто не переменилось в человеческой природе.       Леону на ум приходили отнюдь не райские кущи, а другая, куда менее известная история из давно прочитанного комикса: хозяйка в красивой маске ласково принимала гостей на своих порхающих островах, пока в подземельях рабы выбивались из сил, чтобы работал вращающий острова механизм. Когда же маска с хозяйки была снята, под ней оказалась ещё одна, а затем ещё и ещё. Это длилось, пока та, что снимала маски, не потеряла терпение и не воскликнула: «А у тебя вообще есть настоящее лицо?!»       Возможно, он слишком нетерпелив. И слишком резок.       Но задать этот вопрос хотелось прямо сейчас