Ночная гармония

      Уже почти привычен неяркий свет в малой гостиной, потрескивание огня в камине, покачивающаяся тень от каминной решётки. Словно весь замок — корабль, качающийся на волнах. Стоит закрыть глаза, и почти понимаешь, как это — забыть, где ты. Отчитывающий голос Аарона сливается в далёкий шум. Лёгкое полузабытье, на полпути от сна, где сердца не достигают справедливые упрёки. Где можно ненадолго исчезнуть. Может, когда ты не видишь, твой мир всегда вот такой, наполовину сотканный из иллюзий? Может, поэтому Рафаэль… — Ты не слушаешь.       Аарон не злился. По крайней мере, не больше прежнего. Леон с усилием открыл глаза: — Что? — Ты постоянно упрекаешь Рафаэля. Говоришь, что он избегает реальности. Отчасти так и есть, но ты сейчас занимаешься тем же самым. — Извини. Я… — мир, который почти удалось мысленно покинуть, снова наливался красками. Комната, недавно такая уютная, вдруг показалась слишком тёмной и давящей. Леон устало потёр щеку: видимого следа от пощёчины не осталось, как и боли, а вот обида и стыд уходить не спешили. В попытке оправдаться вырвалось: — Ты знаешь, что он делает со мной. Знаешь, почему. Сам не раз говорил…       Аарон устало вздохнул: — Когда даёшь кровь другому вампиру — позволяешь ему напитаться силой своего. Ты вынуждаешь того вампира и Рафаэля бросить друг другу вызов. А этим подвергаешь опасности не только его, но и всех нас. И не смотри так. Если бы был способ разорвать связь, мы бы им воспользовались. Вы с ним слишком разные.       Как там говорил Рафаэль в лучшие времена? Небо и земля, образующие вместе вселенскую гармонию. Ерунда это всё, что противоположности притягиваются. Тянет чаще к тем, кто в чём-то похож, но отличается достаточно, чтобы не смотреться потерянным в детстве близнецом. Леон кивнул, соглашаясь: — Дерьмово, что я не знал вас, когда… Я бы выбрал тебя. Не его.       Повисло неловкое молчание, нарушаемое лишь потрескиванием огня и проникающим даже сквозь стены воем ветра. Кажется, снаружи вот-вот начнётся буря. Аарон присел на диван рядом, утешающе похлопал по плечу: — Да, он иногда слишком уходит в себя. Но это не повод ранить, тем более — такими способами. Ты делаешь хуже только себе. С ним нелегко, но всем будет лучше, если вы пойдёте друг другу навстречу.       «Я бы пошёл, — грустно усмехнулся Леон, — если бы точно знал: мы встретимся на полпути». Что толку идти навстречу, если Рафаэль спешит в противоположном направлении? К выдуманному идеалу, которым ему никогда не стать. Если только через век-другой после смерти, когда уже будет наплевать. Когда Рафаэль достаточно забудет, чтобы сделать из него красивую легенду — такую же, как из своей драгоценной Маргариты.       Озвучивать всё это не имело смысла — а то Аарон не знает вампира, бок о бок с которым жил, ещё когда Леона и в перспективе не было. Стоило, наверное, промолчать, кивнуть, сделав вид, что понял и принял, — и он бы смог уйти из этой комнаты, с этой сцены. Может, даже смог бы вернуться в те самые лучшие времена, когда от вечной сладости дурмана не хотелось проблеваться…       Тогда, дома, он тоже мог вернуться на круги своя. Вот именно, на колдовской круг, в третий раз толкающий промолчать и проглотить за возвращение в собственное несчастье. — Навстречу, как же… — слова звучат неловко и не вовремя после паузы, будто бы окончившей разговор, — скорее в его прекрасную задницу! Если не под неё — высоту пьедестала, на которой таковая сидит, мне в жизни не взять!       Давай. Назови идиотом. Отвернись. Как все здесь, делающие вид, что под носом не происходит ничего особенного. Выдай список правил и потребуй беспрекословного подчинения. Это ведь всегда именно так: другие заводят ключиком, а ты пляшешь, как положено послушной заводной кукле.       Вместо слов Аарон притянул его к себе, похлопал по спине, как плачущего ребёнка. И Леон в самом деле заплакал, уткнувшись лбом в мускулистое плечо, крепко стиснул в объятиях, боясь, что мимолётное тепло окажется иллюзией. Но его продолжали держать в кольце рук, до тех пор, пока не стихли рыдания вперемешку с извинениями и: «Я сейчас, я успокоюсь, ты не должен это видеть, честно, всё в порядке», — перед новой нахлынувшей волной. До уже осмысленного, вдруг показавшегося спасительным: — Чаше ведь не обязательно любить своего вампира, так?       Аарон отвёл взгляд: — Думаю, так. Хотя чаще всего связующие узы всё же заставляют вампира и Чашу…       Договорить не позволил быстрый поцелуй в губы. Леон легко потёрся носом о его щеку, упёрся в плечо, заранее зная, что сейчас произойдёт. Оттолкнёт, конечно. Мысли Аарона, в отличие от Рафаэлевских, легко предугадать.       Аарон действительно отстранился, хоть и мягче, чем представлялось. Золотистые глаза поблескивали в полумраке, точно в них плясали огненные искры. — Прекрати. — Я тебе не нравлюсь? — Нравишься. Но из всего, что я мог бы сделать, это — самое неразумное. Ты не в себе. Лучше пойди, отдохни. Хватит с тебя на сегодня.       Он поднялся и направился к дверям, обрывая тягостную и слишком неловкую сцену. — У тебя пива не осталось? Ну, если поделишься.       Обернувшись, Аарон строго нахмурился: — Я сказал «отдохни», а не «напейся до беспамятства и натвори ещё больше глупостей».       Не так давно Леон в приступе злобы ударил своё отражение, расколотив зеркало на куски, но отражение всё равно осталось, только теперь разбитое. Внутри сейчас — такое же зеркало, и отражения в крупных осколках тянут душу каждое в свою сторону, не замечая, что в процессе рвут на куски.       Часть души зло посмеивалась и жаждало, чтобы Рафаэль узнал. Чтобы снова рыдал в три ручья — искренне, а не как актёр на сцене, который после завершения спектакля всё никак не может выйти из образа. Другая пугливо замирала, сокрушаясь о количестве дров, наломанных за один вечер. Сильнее всего был стыд. Будь тот огнём — спалил бы дотла не только его, но и замок с прилегающим лесом впридачу. — Эй.       Леон почти испуганно посмотрел на Аарона, боясь увидеть в его глазах отвращение. — Если правда захочешь выпить — приходи. Так и быть, поделюсь. Но не сейчас. Обещай, что всё-таки отдохнёшь. И обдумаешь… Всё это.       Мягче, чем раньше. Заботливо. Хоть его и не отчитывали, в горле снова встал ком. С трудом сглотнув, Леон улыбнулся и кивнул. Та часть души, что казалась мёртвой, до того давно не подавала признаков жизни, слабо шевельнулась и шепнула: «Всё будет хорошо».