Путь домой

Мир, в котором я живу, называется мечтой. Хочешь я тебя с собой возьму? А хочешь поделюсь с тобой? (Кристина Орбакайте)

       Книжный магазин расположен в красивом старинном здании, что придёт ему изюминку. Старый дом с кованными окнами и красивым балконом, а внизу — книжный. Нежные голубые двери, словно летнее небо, красивая ручка. Всё прелестно.        — В девятнадцатом веке в этом квартале обосновались местные вельможи, — поглядывая в зеркальце, которое достала из сумки, поясняет Энн, — здесь много таких домов. Надо будет провести для тебя экскурсию.        — Необычно, — улыбнулся Гарри, — этим занимаюсь, по большей мере, я.        С тех пор, как они встретились, часто путешествовали вместе. В исследовательские экспедиции он её, конечно, не брал, особенно после того, как в Танзании они были не очень радушно приняты местным племенем. Но в простые поездки, отдыха ради, — сколько угодно. Энн предпочитала старушку Европу, Гарри больше увлекала манящая и загадочная Азия, которую она всегда старалась увидеть его глазами, хотя и часто спорила о целесообразности некоторых их приключений, вроде, сплава по Амазонке.        В магазин Энн заходит первая, а он следом. Гарри слышит мгновенное оживление. Магазин, оказывается, большой. Когда Мод деликатно сообщила, что «у неё теперь во Франции милая книжная лавка», он представил что-то маленькое и уютное. Но нет. Территория магазина действительно впечатляет. Здесь два зала, и он с любопытством проходит во второй, поздоровавшись со всеми.        — Это читальный зал, — поясняет она хотя это и так очевидно, — он появился не сразу, а когда мы начали приглашать на встречи авторов, в том числе, здешних. И ещё мы с Гасом подумали, что людям нужно место, где они могли бы ознакомиться с понравившейся книгой, если захотят её купить. Конечно, всё это можно сделать и на сайте, предварительно прочитав отрывок, но, думаю, ты не станешь отрицать, что взять в руки настоящую книгу намного удобнее.        — Не стану. У вас много встреч с писателями прошло?        — Двенадцать за три года.        — Впечатляет. И кто же самая главная звезда?        — Вебер, наверное. Здесь такая очередь выстроилась. Гас говорил, что в голодные годы такого не видел.        — А меня не пригласили — для виду, капризно, хнычет он, впрочем, тут же поцеловав её в висок.        — Я исправлю это досадное недоразумение в ближайшее время. Принести тебе кофе? У нас ещё есть булочки. С корицей, с джемом, и эклеры с заварным кремом. О, и чёрный и зелёный чай.        — Нет, спасибо. Хочу осмотреть твои владения, пока магазин ещё не открылся. — Пожалуйста.        На двери он заметил график работы: с десяти до семнадцати, по выходным — на час меньше. Когда-то они разговаривали на эту тему, Энн фантазировала, что, если устанет руководить финансовым гигантом, всегда может открыть маленький книжный магазинчик. Он будет открываться, когда солнце поднимается над землёй, и закрываться с первыми вечерними облаками. Тогда они поспорили в шутку. Гарри утверждал, что это непрактично, она — что, зато, очень романтично. Что ж, она всё же сделала так, как планировала. Как хотелось.        Они проходят в главный зал вместе, но она разговаривает с продавцом — молоденькой девушкой в клетчатой рубашке с лицом, усыпанным веснушками. Гарри чувствует на себе её заинтересованный взгляд, слышит, как Энн довольно требовательно рекомендует ей сосредоточиться на финансах. Она надела очки, и что-то изучает в компьютере.        Гарри неспешно ходит по залу. Взгляд то и дело наталкивается на знакомые книги и знакомых авторов. К тому же, он заметил, что для книг, изданных на английском, здесь отдельный сектор. Наверняка, Энн предусмотрела, что туристы, частые гости в жемчужине Прованса, будут рады получить книги на английском, нежели на французском. На двух полках в углу — туристические проспекты, карты, маршруты и буклеты. Подойдя туда, Гарри выбирает толстую книгу, снимая её с полки. «Прованс для двоих» — читает он, и изумлённо хлопает глазами, увидев имя автора.        Он с нескрываемым интересом смотрит на жену, потом — снова на книгу. Книгу написала Энн. И он смотрит на неё. Сперва занятая разговором с продавцом, в итоге, она замечает его взгляд на себе, и поднимает на него глаза. Переведя взгляд на книгу в его руках, улыбается, пожав плечами. Быстро о чём-то сказав девушке на кассе, подходит к нему.        — Сколько в тебе ещё скрытых талантов, жена? — покачав головой, с улыбкой спрашивает он.        — Вероятно, очень много. Ты ещё не пробовал моего сливового пирога.        — Черничный мне нравится больше.        — Только потому, — настаивает Энн, — что ты ещё не пробовал сливового.        — Ты меня им накормишь?        — И раскормлю.        Он листает страницы. Книга с прекрасными фотографиями, написанная простым и доступным языком, о том, куда можно отправиться в здешних местах влюблённой паре.        Гарри чувствует горький вкус сожаления. Он должен был быть тем, кто посетит с ней все эти кафе, камерные залы, узкие улочки. Но его всё это время не было рядом. Надо перестать постоянно напоминать себе об этом, всё время сожалеть. Он понимает это. Но не может. Не умеет. Не знает, как.        — Фотографии делал Дэниэль, сын Гаса. Он фотограф, у него своя студия. А Гас мотался по издательствам, предлагая книгу. Семейный бизнес. В некотором роде.        Гарри улыбается не без грусти. Семейный бизнес. Чужие люди стали здесь её семьёй. А он был с другой женщиной, напрасно пытаясь её заменить.        — Пожалуй, я её куплю.        — У меня дома лежат ещё несколько экземпляров. Ты можешь получить их по скидке — с улыбкой отзывается она.        — Нет, я всё-таки их куплю, — настаивает Гарри, — с пустыми руками из книжного магазина не выходят.        — Как пожелаешь.        Он неспешно подходит к другой полке. Вероятно, тематическая подборка — путевые заметки, рассказы о путешествиях. Откровения известных телеведущих-исследователей. В конце полки он видит свои книги. Две последние. Два художественных романа о герое, который, достигнув среднего возраста и пройдя бесчисленное множество дорог, ищет смысл жизни и своего существования. В обоих, как и в каждом его произведении, намёками, лёгким флёром, неизменно присутствует её образ — женщины, что похожа на неё, явственно или нет.        — Между прочим, — сложив руки в карманы брюк, Энн подходит к нему, — ты тут вроде Супермена. Твои книги разлетаются, как горячие пироги. Особенно людям зашёл последний роман. Хотя мне «Путь домой» нравится больше. В нём больше тебя. Но простые смертные этого не знают, они ведь не так близко знакомы с автором, как я.        Она шутливо хвастает, а у него тепло разливается в сердце. Энни читала его книги. Когда они развелись, он думал, что она станет сжигать их, как мусор. Не надеялся, что она прочтёт, но снова и снова, в каждой из пяти книг, вышедших за последний десяток лет, бережно выписывал её образ. «Путь домой» — роман, изданный три года назад, в две тысячи пятнадцатом, он мысленно окрестил своим перед ней покаянием. Лирический герой книги мечется по всему свету, безуспешно пытаясь преодолеть засевшую в душе тоску, и обретает спокойствие, только очутившись на пороге старого дома, некогда принадлежащего его родителям. Дом давно продан, там живут другие люди, но, узнав, кто перед ними, они позволяют ему осмотреть комнаты. И, ходя по дому, он пытается осмыслить всю свою жизнь, а, выйдя за порог, наконец, в полной мере ощущает, что готов двигаться дальше. И — вишенка на торте! — он замечает соседку, в которой узнаёт девушку, укравшую в юности его сердце. Соседку, в которой каждый, кто знаком с ней, легко узнает Энн.        Несколько минут Гарри смотрит на жену, а затем, преисполненный благодарности и радости от того, что всё же читала его книги всё это время, подходит ближе и крепко обнимает её за плечи, прижав к себе.        Она не противится, но смущённо ворчит:        — На нас девчонки смотрят.        — Пускай.        Обычно он старался не проявлять так бурно чувства на людях. Они держались за руки, гуляли, разговаривали, обменивались улыбками — и на этом всё. Она сама не особо проявляла чувства при ком-то, а он считал это детским, неправильным в их возрасте. Дурак. Когда потерял её, горько сожалел о каждом разе, когда порывался обнять её, поцеловать, прижать к своей груди, но одёргивал себя, талдыча, что нужно сдерживаться, что другим людям будет неловко. А теперь она снова рядом, и всё, чего ему хочется, — обнимать её, снова и снова. Ни на миг не выпускать из объятий.        Энн всё же осторожно выпутывается из его ладоней.        — Мне нужно поработать. До открытия полчаса. Если хочешь, можешь почитать в зале.        — Хорошо, — кивает он, ласково целуя её в краюшек губ, — не буду тебя отвлекать.        Можно было бы побродить ещё в первом зале, рассматривая книги, но он решил, что её предложение разумнее. По крайней мере, никто не будет прожигать в нём взглядом дыру, да и ей не придётся отвлекаться, ловя на себе его взгляды. Заплатив за книгу, он сунет её под мышку и идёт в читальный зал. Там располагается у окна, достаёт футляр из кармана пальто, надевает очки, и продолжает с интересом рассматривать её труд. Он слышит, как Энн деловито интересуется, позвонили ли поставщикам, и констатирует факт, что книги для детей продаются в этом квартале из рук вон плохо.        Ей идёт лидерство и работа. Он полюбил её такой — сильной женщиной, которая приводит в порядок винтики и шестерёнки крупнейшей финансовой корпорации. Масштаб деятельности, которой она занята сейчас, гораздо меньший, но Энн всё такая же — прирождённый лидер. Она говорит с людьми требовательно, но с уважением. Они отвечают ей взаимностью. Правда, Гарри знает, что это, быть может, до поры до времени. Он прекрасно помнит систему штрафов, введённых на её фирме, и то, как жёстко, безо всяких сомнений, она увольняла сотрудников, стоило им совершить крупную промашку. Она старалась быть справедливой, но строгость и жёсткость тоже были ей присущи сполна. Шарлотта вспоминала, что в юности побаивалась матери, думая, что та — злая ведьма из лесу. В контексте их взаимоотношений, и, зная сильный характер Энн, это было не так уж смешно, как Лотта пыталась подать. Сама Лотта, хотя внешне была мягче матери, тоже проявила себя, как довольно жёсткий управленец, когда Энн, уехав, передала ей компанию.        — В ближайшее время свяжитесь с местной типографией, — слышит Гарри голос жены, — буклетов пока хватает, но лучше закупить про запас. Перестрахуемся. Неясно, как именно надвигающийся кризис в лёгкой промышленности скажется на печатной продукции. Прогнозируют, что цены возрастут в полтора раза, но, по моим подсчётам, в два. Так что, лучше иметь страховку в виде самой необходимой для туристов продукции.        — Хорошо, мисс Даркинс.        — Послезавтра заглянет Ивэтт, надеюсь, ежемесячный отчёт будет готов к тому времени?        — Да, всё будет сделано.        — Хорошо. Подтяните косяки, леди, не заставляйте меня волноваться.        — Не беспокойтесь, мисс Даркинс, всё сделаем.        Гарри улыбается, помотав головой. И здесь он узнаёт Энн с её дотошностью и требовательностью к мелочам. В подобных случаях обычно составляется ежеквартальный отчёт, но она требует ежемесячного. Пожалуй, эта дотошность — одна из составляющих успеха, чем бы она не занималась.        Смутная тревога снова волнует его сердце. Этот магазин — полностью её обитель, её уголок. Он пропитан ею. Всюду чувствуется её стиль, её рука. Что с ним будет, когда она уйдёт? Вряд ли она позволит ему закрыться, захочет, чтобы её дело продолжало жить. Она, наверняка, уже всё продумала, всё решила. Кто станет заниматься магазином после того, как её не станет? Говорила ли она об этом с персоналом? Обсудила ли с Гасом?        Гарри противно, что приходится вообще о таком думать. Но иного выхода нет. Реальность врывается даже сюда, в уютный мир книг и их обители. И она печальна. Энн вскоре не станет, что будет с этим прелестным местом? Он на миг даже ощущает желание продолжить её дело, но одёргивает себя — никогда не разбирался в бизнесе настолько, чтобы его вести.        Вздохнув, он снова погружается в книгу. Она чудесна — яркие прекрасные фотографии, маршруты, алфавитный указатель, плюсы и минусы каждого места, выдержки впечатлений посетивших. Отдельно — глава о самых лучших уголках для того, чтобы сделать предложение руки и сердца любимому человеку, с подробным объяснением, чем они хороши.        Гарри улыбается. Предложение любимому человеку. Очень в стиле Энн. Пожалуй, любая другая женщина, будь она автором этой книги, написала бы «чтобы сделать предложение девушке». Только не Энн. В первый раз она сама предложила ему жениться на ней. Купила кольцо, и, когда они сели ужинать, прямо заявила, что делает ему предложение руки и сердца. Вытащив заветную коробочку из кармана брюк, и разве что только не встав на одно колено. Он тогда был озадачен, обескуражен и поражен. Её смелости, но сильнее всего тому, что она буквально прижала его к стенке. К тому времени они два года жили вместе, но о женитьбе он молчал, а, когда она спрашивала, прямо и намёками, отнекивался, либо мастерски уходил от ответа. И вот увидел красноречивую коробочку в её руке — отпираться стало бессмысленно. Его первая реакция на предложение отнюдь не порадовала её. Энн расстроилась, сказала, что он её разочаровал, а для неё нет ничего хуже разочарования в человеке. Тогда они впервые по-настоящему поговорили о его страхах. Пришлось довериться ей, открыться. Признаться, что боится потеряться в её тени. Что ему страшно быть мистером Даркинс, и он не хочет, чтобы всяк и каждый до конца его дней шептался об этом за его спиной. Что он переживает от того, что может потерять себя, и что не проще ли просто любить друг друга без всей этой официальной ерунды? Что боится не соответствовать ей. Энн, к его радости, проявила титаническое терпение, выслушав всю его путанную речь, а потом долго объясняла, что брак с ней не опустит, а возвысит его. И, хотя, внешне он, вроде бы, был прощён, потому что, набравшись смелости, всё же дал согласие, доступ к её телу ему был закрыт целую неделю, и Энн упорно избегала близости, пока не оказалась буквально вжата в стену и допрошена по этому поводу. Его невыносимая упрямица заявила, что не станет делить постель с человеком, который не уверен в том, что хочет быть с ней до конца их дней. Пришлось разозлиться, стукнуть кулаком об стол, сгрести её в охапку, а потом долго доказывать ей искренность своих чувств и желаний в постели, пока, выбитые из сил, они не уснули на мятых простынях.        Они бы поженились ещё в девяносто шестом, но заболели и умерли сперва его, а затем и её отец. Они ушли друг за другом, за несколько недель до свадьбы, так что, её пришлось отложить. Затем в корпорации случился кризис, да ещё и скандал с инвесторами, а у него не складывалось с новой книгой, было не до торжеств. А после они просто плюнули на всякий официоз, продолжив жить вместе дальше, как ни в чём не бывало, и о свадьбе больше не заговаривали. Но в тот день, когда, отбросив все сомнения, он собирался сделать ей предложение, вмешалась Лотта. И вечер, когда он мог бы обрести Энн, как законную жену, обернулся вечером её потери. Он уходил в ночь и пустоту, надеясь вернуться, надеясь, что ситуация вскоре прояснится, и они снова будут вместе. Но судьба распорядилась иначе — первая разлука затянулась на пять лет.        — О чём задумался?        Войдя, Энн опустилась на стул напротив, пытливо поглядев на него.        — Так, ни о чём. Изучаю книгу. Как пришла идея её написать?        — Можно сказать, это была производственная необходимость, — пожала плечами она, — здесь часто бывают туристы, и они постоянно спрашивали, куда можно пойти, чтобы провести романтический вечер. В Интернете, вроде, много информации, но она вся — безликий свод описаний, и только. После сотой или тысячной подобной просьбы и жалоб девчонок, что они уже устали по сто раз на дню повторять одно и то же, я решила, что нужно просто написать такую книгу.        — Ты долго работала над ней?        — Чуть больше года.        — Довольно быстро.        — Да, не хотела затягивать. Но периодически я дополняю её. Это уже пятое издание, в нём несколько новых глав и фотографий. Открываются вполне милые кафе, новые маршруты и экскурсии. Приходится учитывать. В четвёртое я впервые включила отзывы туристов, которые посетили эти места. Договорилась с отелями и экскурсоводами, чтобы предоставили мне их.        Энн — сильный менеджер. Всегда была такой. Наверняка, унаследовала это качество от отца, чьей любимицей и была. Гарри закрывает книгу:        — Нам нужно посетить все эти места.        — Я не против.        — Я должен был давно уже побывать с тобой здесь, — вздыхает он, — хотя, чертовски рад, что это не сделал кто-то за меня. Какой-то другой мужчина.        — Гарри, — мягко улыбается Энн, — ты ничуть не изменился. Всё так же грызёшь себя, и чувствуешь свою вину за всё на свете. Даже за то, в чём не виноват. Я много раз говорила тебе это, и повторю снова: не надо так. Это разъедает тебя, как червяк, и ты делаешь ошибки, одну за другой.        — Но я виноват, Энн. У меня есть кое-какое оправдание, почему вынужден был оставить тебя в первый раз, в девяносто восьмом, но я никак не могу оправдать свою трусость, когда оставил тебя снова.        — Ты не трус. Помнится, тебя очень обижало даже предположение, что я могу так думать, когда-то. И мы, кажется, договорились считать, что в обеих разлуках, особенно в последней, виноваты оба.        — И всё же, — Гарри качает головой, — тебе меня не переубедить. Ты вышла за меня замуж. Это значит, что ты должна была чувствовать себя за мужем. Я не дал тебе защиты, я копался в себе, отгораживаясь от тебя, от семьи, от всего мира. Я бежал со своими проблемами к Мод, чем страшно нервировал Говарда, потому что мне казалось, что я не имею права грузить тебя проблемами, что ты посчитаешь меня слабаком, и вообще я не должен нести всю эту грязь в семью. Это я оттолкнул тебя от себя. Это я сказал, что твоя любовь ранит меня, и пытался тебе объяснить, что мы должны быть сдержаннее, потому что в нашем возрасте так будет правильнее. Это я зачем-то требовал от тебя переключиться с меня на другие дела, потому что считал свои проблемы недостойными твоего или чьего-либо внимания. Это я возомнил себе, что могу справиться со всем сам, и именно я винил тебя в том, что эти проблемы вообще возникли. Ведь, не пропадай мы оба на работе, в первую очередь, ты, мы бы могли просто наслаждаться друг другом, не обращая внимания на мир вокруг. Это я постоянно носил всё в себе, закрывался, чем доводил тебя, а потом сердился на тебя за то, что пытаешься вызвать меня на откровенность, не понимая, что есть вещи, которые нужно оставлять при себе. Это я, как полный идиот, сделал огромные глаза, когда узнал, что ты пила противозачаточные в начале наших отношений, потому у нас нет ребёнка. Это я отрицал в тебе человека, видя лишь богиню, а потом злился на тебя, когда понимал, что у тебя тоже болит голова, идут месячные, и ты иногда, как все, допускаешь ошибки. Это я, стараясь отгородить тебя от своих проблем, потому что думал, что имею на это право, что поступаю правильно, не смея беспокоить любимую женщину, воздвиг между нами стену, и раздражался всякий раз, когда ты стучалась, пытаясь пробить её. Я оттолкнул не только тебя, но и Рея, Лотту. Я говорил друзьям то, что считал неправильным нести в семью. Я вдруг решил, что меня касаются проблемы нашей семьи, но мои проблемы нашей семьи не касаются. Я взвалил на себя ношу, которую не смог нести, сломался, и винил в этом тебя, Лотту, сына, и даже твоего внука, который, в то время, был совсем ещё ребёнком. Моя проблема заключается в том, что, даже разменяв шестой десяток, я так и не научился жить в реальном мире в полной мере. И мне больно, когда реальность бьёт меня по голове, и становится ясно, что всё в ней не так идеально, как я себе придумал.        Он злится на себя, но она улыбается.        — Твоя проблема в том, что ты раним. Для взрослого человека, возможно, даже слишком, — Энн кладёт ладонь на его руку, ласково поглаживая, — но в этом же твой плюс. Ты открыт миру, и тебе хочется, чтобы он был лучше, чище, ярче. В этом нет ничего плохого. Это не делает тебя трусом или слабаком. Наоборот. Ты всё равно идёшь дальше. А мог бы остановиться, разочаровавшись. Ты неправильно поступал, стараясь оградить нас, твоих близких, от всех бед и не посвящая в свои проблемы. Мне пришлось наседать и давить на тебя, чтобы выпытать, в чём причина твоей грусти, вспыльчивости, обид, замкнутости и плохого настроения, и я накручивала себя, и сама была нервной. Но логика в таком поступке есть. Ты поступал так, как должен поступать мужчина. Во всяком случае, очень старался. Ты хотел облегчить нашу участь, взваливая на себя ношу, которая оказалась тебе не по силам. У всех нас тогда были проблемы, мы в них увязли. Ты жертвовал собой, чтобы не доставлять нам ещё больше хлопот. Это отчаянное, но благородство. Ты сильный человек, Гарри, но ведь не Бог. И не можешь вынести всего, да ещё и в одиночку. Никому такое не по зубам.        — Тебе — по зубам.        — Нет. Если бы не Гас и не его дети, я бы не справилась.        — Вот видишь, — горько усмехнулся Гарри, — помочь тебе справиться должен был я. Но я не помог, а только усугубил проблемы. Потому что я идиот. Ты научила меня терпению, но, видимо, его во мне всё ещё недостаточно. И смирения тоже.        — Гарри, но ведь, — её улыбка становится теплее, роднее, — это — одно из твоих качеств, за которые я тебя полюбила. Я скептик, всегда крутилась в компании таких же людей, как сама. По работе то и дело сталкивалась с прожжёнными циниками. И вдруг появился ты — мечтатель, энтузиаст, в какой-то мере, авантюрист. К счастью, авантюризм в тебе здоровый. Ты открыл новые краски в жизни для меня. И даже то, что я сегодня здесь, живу в этом маленьком симпатичном городке, занимаюсь делом, которое мне не только по душе, но не требует стольких сил и нервов, как руководство огромной корпорацией, социальная активность и политика, пеку пироги и хожу в гости к соседям, стало возможно именно благодаря тебе. Ты показал мне, что жизнь может быть такой, и это вовсе не скучно, что жизнь после ухода из власти не заканчивается и не теряет смысла. И любить меня тоже научил ты. Вспомни, какой я была. До тебя я не подозревала, что, в принципе, способна что-то чувствовать, всё старалась постичь с помощью разума, а, что постичь не получалось, то просто отметала от себя, точно ненужную шелуху. Но это были очень важные вещи, в которых я себе отказывала, не понимая и не принимая их природы.        — Но я вовсе не отрицаю своих заслуг перед тобой, — возразил Гарри, нежно перебирая её пальцы в своих, — только говорю, что допустил фатальную ошибку, и до сих пор не знаю, как с этим жить.        — Думаю, все допускают фатальные ошибки, — поджав губы, неохотно констатирует Энн, — моя заключается в том, что я не сумела стать достойной матерью для Шарлотты. Я признаю её, понимаю, и просто иду дальше. Можно стоять на месте, и тогда всё застынет, а можно двигаться, и, во всяком случае, стараться всё изменить. Я выбираю второе. А ты?        Улыбнувшись, Гарри ласково целует её запястье.        — Нам пора идти. Скоро открытие.        Он кивает, встав. Она тоже поднимается, поправляя пиджак.        — Можем пойти домой, либо прогуляться немного. Здесь неподалёку есть небольшой ресторанчик. Иногда я хожу туда, и сижу на летней площадке.        — Идём туда, домой мы всегда успеем.        — Хорошо. Как я выгляжу?        — Прекрасно, как всегда.        Энн кокетливо улыбается, но в зеркальце всё же взглянула. Удостоверившись, что с её внешним видом всё в порядке, кивает:        — Идём.        Кафе, куда они пришли, и правда оказалось милым. Летняя площадка обвита виноградом, на террасе стояли маленькие столики, за которыми сидели пары, в основном, взрослые.        Стоило им занять свободный столик, как к Энн, вальяжно покачиваясь, подошёл полосатый кот, потёрся об ногу, и лёг рядом, скрутившись в клубок.        — Привет, Модест. Ты снова надеешься, что я тебя накормлю? Хитрец, я ведь знаю, что здесь тебя отлично кормят — Энн чешет кота за ухом, и придвигает к себе карту вин.        — Ты здесь часто бываешь?        — Несколько раз в месяц. Иногда хожу сюда с Гасом, или с подругами.        Гас, подруги. У неё есть свой собственный мир. Гарри хотелось бы быть уверенным, что в этом мире есть место для него.        Модест развалился на солнце и стал качаться, подставляя живот солнечным лучам. Гарри крепко жмурится. Здесь было тепло, осеннее солнце ещё согревало. Вернись он сейчас домой, в Лондон, его бы встретил дождь.        — Тут очень уютно.        — Да, — оторвавшись от изучения винной карты, кивает она, — кафе чудесное. Его хозяин — друг Гаса.        — У меня такое чувство, — Гарри качает головой, — будто это — большая деревня, где все друг друга знают.        — Ты почти угадал, — она закрывает винную карту, — пожалуй, я буду белое. А ты?        — Красное сухое, — он подзывает официантку, — тебе разве не противопоказан алкоголь?        — Пару глотков можно. Для аппетита.        Значит, нельзя, но ему не хочется с ней спорить. Она сама призналась, что нашла компромисс со своей болезнью, и Гарри не хочется этот компромисс нарушать. Как и всякий другой человек, Энн была жизнелюбкой, и он не мог её заставить превращаться в рухлядь, лишь бы продлить остаток жизни.        Хотя эта мысль и доставила много боли, Гарри чувствует — она верная. Так и нужно. Потому молчит.        Официантка, молоденькая девчонка, лет двадцати, едва взглянув на него, опускает глаза в пол. Гарри неуютно, он так и не смог привыкнуть к своей относительной известности, и что люди проявляют такой интерес к его персоне. Он не искал славы, она сама его нашла, и от неё — в том числе, — он часто убегал в другие, в основном, азиатские страны. В том загадочном мире он был простым человеком, до которого никому нет дела. Идеальный способ побыть одному и познать себя.        — Клод, — прочтя имя девушки на бейджике, вежливо произносит он, — я очень не люблю, когда на меня смотрят, как будто я картина. У вас ко мне какая-нибудь просьба?        — Д-да, — зардевшись, кивает девчушка, — я ваша большая фанатка, мистер Ларрисон, особенно мне нравятся книги о Китае. Можно ваш автограф?        Она робко протягивает блокнот и отдаёт ему свою ручку. Он черкает на листке дежурное: «Клод на память, в знак нашей доброй встречи».        — Спасибо — расплывшись в улыбке, кивает она, и, наконец, бросив извиняющийся взгляд на Энн, добавляет: — Простите, я забыла предложить меню. Извините, пожалуйста.        — Ничего, — снисходительно отвечает Энн, — я буду курицу под соусом, не острым, и овощную нарезку. И принесите, пожалуйста, бокал сухого белого вина.        — Хорошо, поняла. Что вам? — обращается она к Гарри, снова покраснев.        — Что посоветуешь? — ласково интересуется он у жены.        — Попробуй ветчину в томатном соусе. И овощное рагу. Тебе должно понравиться.        Он предпочитает рыбу, но в этот раз решает последовать совету супруги. И, добавив в заказ бутылку сухого красного вина, наблюдает, как быстро убегает Клод.        — Смотрю, я здесь известен — беззлобно усмехнувшись, констатирует факт он.        — Когда увидишь, как продаются твои книги, то поймёшь, что ты здесь вообще супер-звезда — возвращает ему улыбку Энн.        — А ты считаешь меня супер-звездой, Энн? — игриво спрашивает он.        Она медленно качает головой:        — Я считаю тебя любимым человеком.        Пять слов. Пять простых слов, от которых защемило сердце. Он берёт её ладонь в свою, гладит пальцы, подносит руку к губам, и нежно касается запястья. Взгляд Энн нежен, глаза излучают свет. Он тосковал по её глазам, а теперь не может перестать любоваться ими.        Проворная Клод справилась с заказом довольно быстро, и, пожелав приятного аппетита, удаляется.        — Девочка новенькая, — стоит той отдалиться, говорит Энн, — я её раньше здесь не видела. Здесь часто меняется персонал. Жена очень ревнует хозяина к другим женщинам, особенно к официанткам.        — Но ведь они, должно быть, взрослые люди, — разводит руками Гарри, — чего ревновать?        — Ну, знаешь, — сощурившись, парирует Энн, — я тоже тебя ревновала всегда. Студентки бывают разные, и на каждом потоке найдётся хоть одна девушка, которая засмотрится на молодого импозантного преподавателя — она поводит плечом.        — Ты серьёзно, что ли? — изумлённо спрашивает Гарри, не сводя с неё глаз.        — Абсолютно.        — Ты никогда никак этого не показывала.        — Разве я похожа на глупую истеричку, что будет устраивать скандалы на пустом месте?        Всё ещё не в силах поверить в услышанное, Гарри качает головой. Быть может, она всё-таки пошутила. Он никогда не слышал от неё ничего подобного. В любом случае, спешит её успокоить:        — Энни, ты ведь знаешь, что тебе нечего ревновать. Я не замечаю и не нуждаюсь ни в одной другой женщине, с тех пор, как встретил тебя, и любая попытка тебя заменить всегда заканчивалась провалом.        Он не может сейчас не думать о Маргарет. С ней поступил очень скверно. Конечно, она сама отпустила его, но исключительно оттого, что не оставил ей выбора. Он бы поехал к Энн, даже вздумай она волочиться за ним следом, вцепившись в ногу.        Энн пытливо смотрит на него. С соседнего кафе доносится музыка. Заказ принесли, и в воздухе витают умопомрачительные ароматы.        — Пойдём, потанцуем?        — Никто не танцует, — оглядевшись по сторонам, говорит Энн, — что же мы будем одни стоять посреди площадки, как влюблённые подростки?        — Вариант «просто как влюблённые» не рассматривается?        — Я не знаю, Гарри, — она неловко замялась, — неудобно. Что вообще с тобой происходит? Раньше ты был сдержаннее, особенно на публике.        — Не напоминай, — пытается отмахнуться он, — я всё время думал об этом вдали от тебя, и миллион раз успел пожалеть, что был таким дураком. Энни, это только танец. Идём.        Поколебавшись, она всё же подаёт руку, и он увлекает её за собой на площадку. Осторожно обняв за талию, привлекает к себе. Она склоняет голову на его плечо. Он чувствует острые взгляды в спину, но ему плевать. Этот момент, в котором они неспешно движутся под негромкую музыку, и он вдыхает запах её волос — бесценен. Один из тех, за которые, пожалуй, можно отдать жизнь.        Энни расслабилась, он чувствует, как она становится мягче, податливее в его руках. Позволяет себя вести. Ровно, спокойно дышит. Взглянув на жену, он замечает, что на её губах блуждает тёплая улыбка.        — Ты очень красивая, — шепчет он ей на ухо.        — И ты — прижимается к нему крепче Энн.        Они почти не движутся, просто замерли в этом моменте, наслаждаясь мгновением. Не сосчитать, сколько раз ему снилось, как они танцуют.        Энн обвивает его за плечи, несколько мгновений смотря в глаза.        — Наш завтрак остывает.        — Идём.        За столиком они не разговаривают. Модест, всё так же крутящийся под ногами, громко мурчит. Гарри не отпускает ощущение, словно они дома, и просто завтракают на веранде. Он отмечает, что она сделала всего два крохотных глотка вина, и больше не пьёт.        — Телятина и впрямь вкусная. А рагу слишком разнообразное. Намешали всего.        — Ладно, приготовлю тебе другое рагу, получше.        — Обещаю постараться съесть его за один присест — шутливо отмахивается он.        — Не стоит идти на такие жертвы, милый. Кстати, у нас пустой холодильник. У тебя есть пожелания? Что будешь на ужин?        — Что-нибудь. Всё равно, правда. Но я обещал тебе приготовить блинчики.        — Ладно, по дороге домой зайдём в супер-маркет, купим всё, что нужно. Гарри просто кивает в ответ.        Она тянется к бокалу, опускает лицо, втягивая приятный аромат в ноздри. Поколебавшись, делает ещё один крошечный глоток — третий. А потом случается то, от чего Гарри забывает обо всём. Страшное.        Энн заметно побледнела, и бессильно открывает рот, пытаясь вдохнуть. Хватает ртом воздух, тяжело и часто дыша.        — Энни! — он вскакивает на ноги. — Энни, что?        Она расстёгивает пару верхних пуговиц пальто. Шумно выдыхает. Тихо говорит, болезненно кривясь:        — Ничего… сейчас.        — Что мне делать, Энни?        Она отрицательно мотает головой. Из груди вырывается шумный выдох и тихий тяжёлый хрип. Но она успокаивается, закрывает глаза и сидит так какое-то время, заставив замереть и его. Он с неё глаз не сводит, ругая себя, что может только наблюдать. Ей становится легче, лицо прояснилось, и взгляд, которым она находит его глаза, ясный.        — Иногда мне трудно дышать. Не могу вдохнуть воздух.        Сердечная недостаточность.        — Мне уже легче, — выдавив слабую улыбку, добавляет она, — всё хорошо. Ну, почти. Он всё ещё прикован к ней взглядом.        — Это не часто бывает, — она ласково гладит его по плечу, — ты привыкнешь.        — Сомневаюсь, — горько вздыхает он, — давай пойдём домой.        — Я не хочу, но тебе так будет легче.        — Я не стану тебя заставлять.        — На сегодня с тебя хватит стресса.        — Энн, я ведь не ребёнок, не нужно со мной носиться.        — У меня уже случались приступы, — коротко бросает она, — каждый, кто их видел, реагирует именно так. Это нормально. Я сама их боюсь. Боюсь, что больше не смогу вдохнуть. Идём домой. Я приму лекарства и лягу отдыхать.        До дома совсем недалеко, идти минут десять. Ему было бы спокойнее, вызови они такси, но Энн, он знает, не согласится на это. Так что, молча расплачивается, оставив чаевые, подаёт ей руку и медленно ведёт за собой, поддерживая за талию. В обычной ситуации она бы возмутилась, сказала бы, что не воздушная, и не растает, но сейчас молчит.        Оказавшись дома, он помогает ей снять пальто, проводит до спальни, расстилает кровать, в которую Энн юркнула, переодевшись, наблюдает, как она пьёт лекарства. Очень старается не проклинать себя за бессилие.        — Нужно было купить продукты к ужину, — вздыхает она, — я забыла.        — Я куплю.        — Ладно. На твоё усмотрение.        — Хорошо.        Энн ласково смотрит на него, слабо улыбнувшись:        — Посидишь со мной, пока не усну?        — Нет, я сделаю лучше.        Он раздевается, ложится на свою половину кровати, позволяя ей обнять себя. И ласково поглаживает Энн по спине, до тех пор, пока её дыхание не становится тише и глубже.