Річ одну ти знати повинна Ні на що це зовсім не схоже. Я немов маленька дитина, Що без тебе жити не може.
(«Бумбокс»)
Гарри неохотно открывает глаза. Пара секунд ушло на то, чтобы понять, что происходит. Отлично, он уснул. А задумал, как только жена успокоится, писать наброски новой главы. Видимо, Мод была права, выражая опасения, что ему теперь будет совсем не до новой книги. У него, правда, на написание было ещё одиннадцать месяцев, и пару дней назад он спорил с Мод до хрипоты, что присутствие Энн его только сильнее вдохновит, но, похоже, писатель в нём уснул мёртвым сном, уступив мужчине, который заботится о своей любимой супруге. Вздохнув, Гарри проводит ладонью по постели, по той половине, на которой спала Энн. Слабый запах её духов и, чуть более ощутимый — тела, ударил в ноздри. Гарри жадно затягивается им, как многие — сигаретным дымом, и улыбается. Он помнил этот аромат, точно не было десятилетия разлуки. Он помнил её в каждой детали, в каждой мелочи — свою любимую, родную женщину. Встав, Гарри суёт ноги в тапки, размявшись и сладко зевая, подходит к зеркалу. Волосы, как обычно, топорщатся и торчат в разные стороны. Он пробует бороться с этим при помощи расчёски, но быстро сдаётся. Он таким с детства был — лохматым мальчишкой с разбитыми коленками и вечно разодранной одеждой. Теперь ему уже пятьдесят, и даже капельку больше, но что-то осталось прежним. Что-то вечно. Иногда, глядя на себя в зеркало, он ясно понимает, что на самом деле значит утверждение: «Все мы родом из детства». Не вполне проснувшись, он одевается и медленно плетется в ванную. Понадобилось не так мало времени, как думалось, чтобы освежиться. Идя на кухню, где слышал голос жены, он всё ещё не чувствует себя в полной мере бодрым. И, когда входит, улыбка, адресованная сидящей на кухне женщине, получается сонной, словно бы извиняющейся. — Энни, у нас гости? Представишь нас? — Ивэтт, это Гарри, мой муж. Гарри, это Ивэтт, дочь Гаса. Дочь Гаса. Гарри с любопытством глядит на женщину. Средних лет, небольшого роста, полная, но очень миловидная, с копной густых каштановых волос, собранных в высокую причёску, и румянцем на щеках. Она очаровательно улыбается, протягивая ему руку: — Рада, наконец, познакомиться с вами лично. — Я уже понял, что я здесь звезда, — добродушно улыбается Гарри в ответ, — я тоже рад познакомиться, Ивэтт. Сегодня мы побывали в книжном магазине. Чудесное место, там очень уютно. — Это всё благодаря отцу и Анни, — весело отзывается женщина, — я всего лишь бухгалтер. — Она скромничает, — без зазрения совести, сдаёт подругу Энн, — она всегда нам помогает с магазином. И девочек я ею пугаю. Гарри улыбнулся. На самом деле, Энн не нужно было пугать, угрожать или серьёзно щантажировать, её и без этого слушали, к её словам прислушивались, её мнению доверяли. Надо было бы сесть, и ждать, пока Энни накроет на стол, но Гарри сонный, а в таком состоянии, как всегда, беззащитный, так что, подойдя к жене, он просто обнимает её за талию, уткнувшись подбородком в плечо. — Что это с тобой? — ласково спрашивает Энн, с интересом посмотрев на него. — Внезапный прилив нежности? Гарри молчит, продолжая втягивать её запах. Энн аккуратно отстраняется, но лишь для того, чтобы поставить на стол блинчики, над которыми кудесничала, пока она он спал. Он садится за стол, разливает чай. Энни порхает следом, оказываясь рядом. — Может, вы расскажите, как познакомились? — просто спрашивает Ивэтт. — Я же рассказывала, Иви. — Анни, ты всего лишь говорила, что вы столкнулись в коридоре твоей компании, когда Гарри пришёл брать у тебя интервью, а теперь, раз уж все участники того события в сборе, я требую подробностей. — А вот и не все, — капризно фыркает Энн, — я шла с коллегой, и Гарри буквально налетел на меня. Чуть с ног не сбил. — Так-так, а вот это уже подробности, — лукавая, но приятная улыбка касается губ гостьи, — выкладывайте остальное. — Прощу прощения, — шутливо извиняется Энн перед Гарри, — эта леди чересчур любопытна, и у неё слишком длинный нос. — Ты просто не знала мою маму, Анни, — смеётся Ивэтт, — ну же, я всё ещё жажду услышать подробности! Рассказывайте всё! Энн отмахивается, придвигает к себе чашку и неспешно начинает потягивать из неё чай. Гарри держит её за руку под столом, как будто они дети, как будто боится, что она исчезнет, стоит её отпустить. Её пальцы тёплые, мягкие, и ласково сжимают его пальцы в ответ. Кажется, ему ничего больше не нужно. Он понимает, почему жена шутливо ворчит, не желая посвящать никого в подробности их истории. Но сам готов рассказывать всё, кому угодно. Он всегда считал, что счастье любит тишину, но теперь, когда мучительная разлука с Энн, наконец, закончена, готов всему миру кричать о том, как сильно он любит её, и любил все эти двадцать с лишним лет, с первой минуты их знакомства. — Ну, — чтобы прочистить горло, Гарри делает небольшой глоток, отмечая при этом, что чай слишком сладкий, — в девяносто четвёртом информационное издательство, в котором я тогда работал, учредило новую рубрику: «Разговоры с деловыми людьми». Так она тогда называлась. В то время был финансовый кризис, так что, нашим боссам казалось, что, общаясь с успешными бизнесменами, они привлекут внимание к проблеме, и помогут найти выход из сложной ситуации. До этого проекта у меня серьёзных заданий не было. Всё казалось, что я так и буду сидеть на третьих ролях, хотя говорили о моих перспективах, уме, и что однажды я стану мега-известным журналистом, предлагали продолжать писать о путешествиях, где я регулярно бывал с журналисткой миссией. Но я чувствовал, что просто топчусь на месте. И вот босс вызвал меня на ковёр, заявив, что я выбран вместе с ещё двумя коллегами брать интервью для этой рубрики. Он расписывал мне, что это мой шанс вырваться, совершить профессиональный прорыв, ведь я, таким образом, познакомлюсь с нужными, влиятельными людьми, обзаведусь полезными связями, и прочее. Всё подавалось так, словно я должен был целовать шефу ноги за то, что он решил помочь моей карьере. Но я совершенно никакого энтузиазма по поводу нового проекта не испытывал. Во-первых, меня не покидало чувство, что меня просто используют. Симпатичный, молодой парень, у которого хорошо подвешен язык, но, если что-то пойдёт не так, в том числе, и не по моей вине, всегда можно списать на мою неопытность, и, махнув рукой, сказать, мол, чего и следовало ожидать от этого глупого щенка. Я считал, что начальство просто пользует меня, а, к тому же, терпеть не мог всех этих чинуш, бизнесменов, и прочих личностей, у которых, как я тогда думал, корона на голове слишком большая. Мне казалось, что они все высокомерные сволочи, и мне нужно держаться от них как можно дальше. А что может делать в бизнесе женщина, я вообще понять не мог, как ни старался. Так что, казалось, мне просто не может понравиться такая женщина, как Энн. Жена тихонько смеётся, спрятав лицо в чашке. Гарри ласково обвивает её за плечи, с улыбкой посмотрев на неё, прежде чем продолжить: — До каждого из великих и могучих бизнес-акул было очень трудно добраться. Но Энн была совершенно недосягаема. Честно говоря, я отчаялся получить хотя бы подтверждение, что она видела запрос на интервью от её пресс-службы, не говоря уже о чём-то большем. Но через восемь дней после того, как запрос был отправлен, подтверждение пришло. Не скажу, что меня это обрадовало. На всех официальных снимках Энн была такая чертовски важная, что я понятия не имел, как к ней можно подступиться, и был уверен, что она меня не станет слушать, разве что, для порядка, пришлёт пару заученных дежурных ответов по почте. Так что, к выполнению своего задания я приступил без особого энтузиазма. Более полугода мы пытались провести интервью. Сперва у Энн не получалось из-за работы. Затем я отправился в очередную экспедицию на две недели. Потом она заболела, и в самый последний момент уже назначенное интервью пришлось переносить. В общем, когда в девяносто пятом мы, наконец, встретились, то, в принципе, знали друг о друге гораздо больше, чем предполагалось журналисту и его собеседнику. — Мне понравилось, что он путешествует, — негромко вмешивается Энн, — потому у нас завязалась личная переписка, и, в общем, мы стали хорошими приятелями, прежде чем, наконец, встретиться лично. Гарри снова ласково гладит её пальцы под столом, и, надкусив блинчик (тот оказался с клубникой), продолжает: — В общем, настал день икс. К интервью я подготовился более чем тщательно. Мне хотелось пообщаться не только с бизнесвумен, но и с человеком, с которым мы так много разговаривали посредством переписки. И вот я, весь напомаженный, как клоун, весь важный, иду к ней. Вхожу в офис, веду себя, как самовлюблённый павлин, заявляя, что мадам Даркинс меня ждёт, мне назначено, нет, спасибо, кофе не нужно, и вообще, не можете ли вы перестать тратить моё драгоценное время и, наконец, провести к начальнице в кабинет, что значит, она на производстве и вообще я раньше времени пришёл? Короче, мне сказали ждать, и, от нечего делать, а также, чтобы показать, какая я важная птица, я стал слоняться по коридору туда-сюда. И даже не заметил, как вошла Энн, даже не понял, что сшиб её с ног. Ведь я же расхаживаю, подумаешь, вокруг и другие люди ходят. Энн смеётся, Ивэтт тоже, заставляя улыбнуться и Гарри. — Он буквально налетел на меня с разбега, — ворчливо продолжает жена, — потом, конечно, извинялся, и я подумала: «Каков нахал!» И даже успела разочароваться в образе интересного и степенного человека, который придумала себе, исходя из нашей переписки. — На самом деле, я просто потерял дар речи, когда, наконец, посмотрел на неё. Честное слово, я поднял взгляд, увидел её, и пропал. Она была совсем другая, не такая, как на официальных снимках, что я видел всюду, где только возможно, пока искал информацию о ней и готовился к интервью. Я взглянул на неё — и утонул в её глазах, а потом она обескураженно улыбнулась в ответ на моё: «Извините», и я подумал, что у неё самая чудесная улыбка в мире. А потом она отмахнулась: «Ничего страшного», и я услышал, что голос у неё спокойный и мягкий, по телевизору он звучал совсем иначе, более жёстко и решительно. — И что, — с любопытством спрашивает Ивэтт, активно уплетающая блинчики, — это была любовь с первого взгляда? Гарри ласково смотрит на жену, а та упорно прячет улыбку в уже почти пустой чашке. — С моей стороны, определённо, да. Я шёл брать интервью у той, которую называли железной леди, да чуть ли не дьяволом в юбке, но встретил женщину, которую полюбил. Как выяснилось, на всю жизнь. — А ты, Анни? — Ивэтт переводит взгляд на хозяйку дома. — Я была обескуражена, сбита с толку такой наглостью, мне казалось, что он ветреный, глупый, и просто авантюрист. Мне далеко не сразу пришёлся по нраву напор, с которым он всё делал. К тому же, я всегда считала романтические чувства слабостью, и какое-то время пыталась бороться с ними. Да что там, я любые чувства слабостью и глупостью считала. И тут, — она ласково улыбается Гарри, — такой ураган. — И ты, конечно, не устояла? — Перед ним было крайне сложно устоять. Он был чрезвычайно настойчив. Иногда даже чересчур, когда я думала, что проще сдаться и уступить. И, кстати, из газеты он ушёл спустя полгода, после того, как мы сошлись. Стал просто путешествовать, начал писать книги. И я ждала его из экспедиций. А он привозил мне оттуда цветы. — Прямо как в кино. Энн ласково треплет его по всколоченным волосам и целует в макушку, а Гарри хочется громко мурлыкать, словно он — огромный сытый кот. Чувство беззащитности, желание ласки, необходимость быть к любимой женщине как можно ближе буквально рвут его на куски. Он знает, что эта картина, которую они втроём рисуют сегодня, сидя за чаем, идеальна, в ней нет и не будет упоминания двух их разлук, развода, других людей рядом, её болезни — ничего, только самое лучшее, что было дано им пережить вдвоём. Но его пока ничто не тревожит. Он счастлив, рад уже тому, что сейчас она бодра, ласкова и просто находится рядом с ним. Ему очень тепло, приятно и уютно. Чудесное чувство, за которое всё на свете можно отдать, которого так не доставало ему десять лет прежде. — Это так здорово, — проглотив кусочек блина, говорит Ивэтт, — и папа с мамой тоже романтично познакомились, на танцах. Только мы с Франсуа скучно — в метро. Даже книгу не напишешь о таком. — При желании, знакомство в метро тоже можно очень романтично подать, — всё же решает вмешаться Гарри, — например, рассказать читателю, как он взглянул в твои глаза, и забыл обо всём на свете. Или как ты улыбнулась ему, представившись, и вы не смогли отвести друг от друга взгляда. — Бесплатные писательские курсы, — хихикнув, вмешалась Энн, — Ивэтт, пользуйся, пока Гарри не решил брать за свои советы деньги. — Мне не пришло бы такое в голову. — Вот именно, я всегда тебе говорила, что нужно быть более практичным. Пока продолжается эта шутливая перепалка, Энн снова разливает чай. Муза, потёршись о ноги Гарри, в конце концов, прыгнула ему на руки и свернулась калачиком на его коленях, чем очень удивляет Ивэтт. Она отмечает, что обычно эта кошка подобного радушия не проявляет. Гарри кажется, что Муза одобряет его, и этот маленький забавный факт тешит тщеславие. Они просидели так до позднего вечера, пока Ивэтт, тепло попрощавшись, не отправилась ночевать к отцу. Вместе приняли душ, и Энн ворчала, что он мешает ей мыться, а Гарри только по-детски улыбался, обнимая её и кладя голову ей на плечо. Под монотонные звуки дождя, накинув на себя лёгкую одежду, отправились в спальню. Гарри лёг первым, Энн после тщательных косметических процедур и не менее пятнадцати минут, проведённых возле зеркала, юркнула в постель тоже. И вот они лежат каждый на своей половине, смотря друг на друга. Гарри чувствует приятную усталость, а Энн выглядит вполне бодро, спокойно, как будто не было никакого приступа. Должно быть, она уже к ним привыкла. Эта мысль огорчает, очень. — Тебя что-то тревожит? — спрашивает она, не отводя от него взгляда. — С чего ты взяла? — Ты весь вечер от меня не отходишь, прижимаешься ко мне, обнимаешь. Обычно ты так себя ведёшь, когда встревожен или боишься. — Нет. Мне сейчас хорошо, уютно и очень спокойно. — Ладно. Завтра ты ненадолго останешься один. — Ты куда-то идёшь? Не хочешь взять меня с собой? Он подумал, что ей нужно в больницу, и становится страшно. — В салон, должна же я быть красивой. Часов до трёх меня не будет. — Ты и так красивая — Гарри чувствует лёгкую грусть, поняв, что полдня придётся провести в одиночестве. — Именно поэтому ты постоянно меня нюхаешь, и частенько пытался выбить у меня признание, что я делаю, что моя кожа такая гладкая, — улыбается Энн, — у меня завтра парикмахер, массаж, пилинг, и ещё парочка процедур, по мелочи. Тебе нечего там делать, так что, посиди дома, пожалуйста. Можешь заглянуть к Гасу, он будет рад. Он не любит долго оставаться в одиночестве, а Иви утром уже уедет. — А все эти процедуры безопасны для твоего здоровья? — Конечно. Что может случиться от массажа? Разве что, парочка оргазмов. — Что? — хмурится Гарри, глядя на жену во все глаза. — Да шучу я! У меня расслабляющий массаж, а не эротический. И обёртывание. — А вдруг случится приступ? — волнуется он. — Приступ может случиться в любой момент, — она пожимает плечами, — что же мне теперь, постоянно дома сидеть, под замком? Возьму лекарства, маску. Мои мастера предупреждены, что такое может произойти. — И что, никто после такого не отказался с тобой работать? — Одна девочка, мастер маникюра. Испугалась. Но она ещё ребёнок. Остальные всё сделают, лишь бы им платили. А я плачу хорошо. — Милая, — улыбнувшись, он проводит кончиками пальцев по её щеке, — но ты действительно красивая и без всего этого. Для меня ты всегда будешь самой красивой, ты же знаешь. — Что не отменяет того факта, что тебе приятнее смотреть на ухоженную женщину, а не на замарашку, — степенно возражает Энн, — я не собираюсь отказываться от привычек, которые не приносят вреда. Хватит того, что я сижу на диете, отказалась от кофе и алкоголя, и почти не занимаюсь спортом, разве что раз в неделю делаю упражнения, рекомендованные при реабилитации сердечников, с тренером в пол силы. — Ты ещё и спортом занимаешься? — Конечно. Хотя сейчас это, скорее, видимость спорта. Всё из-за болезни. Но могло быть и хуже, так что, я не жалуюсь. Гарри вздыхает. Он думал, как бы поступил, будь он на её месте, как бы вёл себя, и пришёл к выводу, что, наверняка, свернулся бы клубочком в постели и бесконечно страдал. Её жизнелюбие и нежелание опускать руки нравится ему. Он узнаёт её — ту, которую полюбил. И всё же не может не беспокоиться, как бы такая активность не оказалась слишком опасной для неё. Но спорить не хочется, да и бесполезно. Уж если его упрямица-жена приняла решение, переубедить её, наверное, не сможет и Господь Бог. Так что, вздохнув, Гарри ласково целует её в губы. Это странное состояние острой потребности обнимать её, чувствовать её в своих ладонях, вновь накрывает с головой. Он прижимается к ней, обвивает её шею и, закрыв глаза, снова кладёт подбородок ей на плечо. Он часто ворчал, когда она заботилась о нём, как о ребёнке, но именно таким ребёнком, требующим заботы, ласки и внимания, он себя сейчас ощущает. И ему даже немного неловко за это. Подняв на неё, ласково гладящую его по волосам, взгляд, он с извинением улыбается. А Энн вдруг тихонько начинает напевать:Я вижу зелень травы, и красных роз огонь, они цветут для нас с тобой… И я себе говорю: «Как хорош этот мир!» Вижу синь я небес, И облаков белизну, Яркий радостный день, тёмной ночи покров И себе говорю: «Как хорош этот мир!»*
Однажды он слышал, как она пела это внуку, пока Томми заливался слезами, в утешение. Он не хочет анализировать, почему она запела сейчас, почему именно эту песню. Может быть, так она пытается его успокоить, развеять его тревоги, а, быть может, ей просто захотелось спеть любимую песню. Гарри не знает, просто слушает её спокойный негромкий голос, и плывёт в какую-то страну, забирающую его разум. Он становится лёгким, как пушинка, тело обмякает, руки и ноги млеют, а веки смыкаются. И, прежде чем совсем уснуть, слышит её ласковое: — Спокойной ночи, милый. Хороших снов.