За что ты мне подарена судьбой? Какой я подвиг в жизни совершил? С тобой обрел я счастье и покой, А без тебя я жил, но я не жил.
Я как ребенок верю в чудеса. Ко мне пришла из неба, я клянусь, Тебя мне подарили небеса. Я очень потерять тебя боюсь.
(«Сборная Союза»)
Гарри неохотно открывает глаза. Сонно вздохнув, принимается искать глазами жену, и с удивлением натыкается на совершенно невероятную картину. Энн стоит у зеркала, обнажённая до пояса, и, нацепив на нос очки, придирчиво осматривает себя. Хмурится. Выглядит мрачнее самой тёмной тучи. — Э-э-э… — нерешительно начинает он, — доброе утро? — Доброе. — А что ты делаешь? — Смотрю, — ворчливо откликается Энн, — что у меня опустилась грудь. И на коже две новые складки. По бокам. Гарри сонно улыбается. — Да, я знаю, что нужно принимать свой возраст, и всё такое, — всё ещё ворчит Энн, — но я не хочу его принимать. Ещё немного — и вся буду дряблая, а спортом заниматься мне больше нельзя. Потянувшись, Гарри поднимается с постели. Надевает брюки. Проходит к жене. Остановившись позади неё, он тоже смотрит в зеркало. Он, конечно, заметил, что её грудь уже не такая упругая, какой запомнил её, но всё же время было к ней чрезвычайно благосклонно. Ей достались хорошие гены. Её бабушка, к которой Энн была всю жизнь нежно привязана, и которую Гарри удалось увидеть только на фото, выглядела перед смертью (а она умерла почти в девяносто) на добрый десяток лет моложе. Мать тоже была из той породы женщин, что и в старости выглядят респектабельно и очень моложаво. Дочь в свои сорок с хвостом производила впечатление женщины, которой слегка за тридцать. Саму Энн эта участь тоже не обошла, хотя Гарри твёрдо был убеждён, что, даже выгляди она хуже, всё равно была бы для него самой красивой. — Любимая, я просто напоминаю, что в декабре у тебя день рождения. — А потом ты будешь утверждать, что у меня комплекс возраста, — продолжает ворчать она. Гарри улыбается, ласково целует жену в щёку, и, обняв за талию, разворачивает к себе. — Я к тому, что мы оба прекрасно знаем, что ты — взрослая женщина, Энни, — его взгляд лучится теплом, пока он смотрит на неё, — но это не делает тебя менее красивой. И да, я вижу, что у тебя появилось несколько новых складочек, морщинки, и прочие возрастные изменения. Но ведь и я не мальчик уже. У меня седина. Энн так громко сопит, что он понимает — не успокоил её. И тогда, взяв её лицо в ладони, нежно целует в висок: — Для меня ты всегда самая красивая, и моя любовь не становится слабее, сколько бы нам не было лет, Энни. Ты же знаешь. — Ладно — выдыхает она, признав поражение. Гарри осторожно целует её в плечо, проводит губами по острым линиям, а потом исследует поцелуями шею. Руки не отпускают её из объятий, наоборот, крепче обнимают, прижимая к себе. Он целует её снова и снова, спускаясь всё ниже, от шеи к груди. — Вечером… — мягко выдыхает Энн, тем не менее, подавшись вперёд, поскольку тело реагирует на его ласки, — всё вечером. — Но я хочу сейчас — губы ловят маленькую бусинку соска и тянут на себя в нежной ласке. — Гарри, — нетвёрдо возражает она, — у меня процедуры. — Подождут твои процедуры. — Не подождут. — Зачем они, скажи, пожалуйста, если ты и так красивая? Ты самая красивая женщина на свете. Жена никогда не отказывала ему в ласке, конечно, если это не был бойкот, когда они ругались. Даже в самом начале их романа, когда он с невероятным упорством только и норовил, что постоянно залезть ей под юбку, она возмущалась, скорее, для вида, нежели в самом деле, позволяя ему достигать своей цели. Сейчас, упираясь одной рукой в его грудь, чтобы мягко оттолкнуть, она кладёт другую руку ему на бедро и, ласково проведя по нему, обещает: — Потерпи до вечера, прошу. Гарри шумно сопит. А она продолжает его убеждать: — Сходи к Гасу. Пообщайтесь, познакомитесь поближе. Он готовит вкусные пироги. Выпьете чая. Я до вечера никуда не денусь, тем более, — губ её касается лукавая улыбка, и она нежно целует его в краешек, — это только подогреет твой интерес ко мне. — Мой интерес к тебе, — стонет Гарри, нежно проведя языком по её шее, — горячий, как лава вулкана. — Знаю. А теперь отпусти, пожалуйста. Мне нужно собираться. — Что, — он с надеждой смотрит на жену, — и по-быстрому нельзя? — По-быстрому? — она вдруг начинает искренне смеяться, — брось, ты ведь не веришь в то, что мы на это способны? Им всегда было мало друг друга. Очень, очень мало. Гарри заводился с пол-оборота, стоило только коснуться этой чудесной женщины, почувствовать вкус её губ, ощутить аромат духов. Спокойная, она неожиданно демонстрировала настоящую жадность до его ласк. Страсть могла застигнуть их в любом месте, в любом уголке, и частенько, особенно раньше, они не трудились даже отправиться в спальню. Либо в супружеской постели продолжался уже второй, третий раунд этого сладкого поединка, пока они оба не рушились на простыни, уставшие, но абсолютно счастливые. Сперва оба списывали это на новизну чувств, но, чем дольше продолжался их роман, тем яснее становилось, что страсть между ними, в принципе, никогда не гасла. В последний раз поцеловав жену, Гарри с неохотой выпускает её хрупкую талию из своих объятий и отходит, чтобы полюбоваться. Энн, наконец, приводит в порядок халат, потуже затягивая пояс. — Ты прекрасная. Она улыбается. Спрашивает, что он будет на завтрак. — Там сосиски остались, я поем. — Хорошо. Но сперва сходи в душ. Кивнув, Гарри сонно зевает и выходит из комнаты. Снова встречаются они уже в кухне. Энн хлопочет, подогревает чай. Есть он без неё не начинает, ждёт, пока тарелка с сосисками будет поставлена на её привычном месте за столом, и, пожелав приятного аппетита, приступает к завтраку. Продукты дома закончились, но думать он об этом не хочет, потому что тут же вспоминает о её вчерашнем приступе. — Что такое? — отложив вилку, внезапно спрашивает она. — А? — вздрагивает Гарри, посмотрев на жену, и тоже перестаёт есть. — Ты хмуришься. — Наверное, случайно. Энн кивает. Она не поверила ему, он знает, но у них обоих, похоже, нет желания снова и снова обсуждать проблему, решения которой не существует. Впрочем, коль уж супруга отправила его к соседу, Гарри твёрдо решил для себя расспросить обо всём у Гаса. Надо хотя бы понимать всю картину для себя. Вряд ли, правда, это что-то решит, но, быть может, ему станет легче. Надежда умирает последней. Остаток завтрака они проводят в молчании. Гарри сам убирает со стола, позволив жене отдохнуть, загружает посуду в машинку. Пока та приводит приборы в порядок, он обнимает Энн сзади, за плечи, и ласково кладёт подбородок на правое плечо. — Может, останешься сегодня дома? — Нет, — качает головой Энн, — я записана. Девочки ждут. — Упрямица. — Не хочу подводить людей. — А меня, значит, хочешь заставить скучать? — он ласково улыбается. — Не манипулируй — улыбается Энн в ответ. — К тому же, что-то подсказывает мне, тебе понравится мусс, которым массажистка натрёт меня. — Мусс? — Да. Я буду как сладкий пирог. — Что ж ты сразу не сказала? Бегом в салон, красоту наводить! Энн смеётся, ласково стукнув его кулачком по руке, поднимается, быстро целует в щёку. — Я пошла собираться. У тебя есть какие-нибудь планы? — Нет. — Полдня скучать будешь? — Я займусь книгой. Надо писать новую главу. До конца месяца нужно сдать её в издательство, а у меня там до сих пор конь не валялся. — Мод это очень не понравится. — Да, она уже ругается. — Тогда послушной тебе музы — Энн улыбается ему в зеркале, пока приводит в порядок причёску. — Потом схожу за продуктами. — Я сама зайду. Маркет неподалёку от салона. — Здесь всё так близко друг к другу расположено. — Да, такой городок. Очень компактный. Ещё один плюс для туристов. — Ты уверена? Может, мне всё же самому сходить? Я не потеряюсь, а тебе пакеты не тащить. — Я приеду домой на такси. Ничего тащить не собираюсь. — Хорошо. Энн наносит на кожу несколько капель духов, и Гарри жадно затягивается приятным, до колик в животе знакомым, запахом. — Парфюм остался прежним. — Да, — она кивает, — я не меняла. Пока она не взяла в руки помаду, он ласково разворачивает лицом к себе, обнимает за талию и нежно целует. — Пожалуйста, будь осторожна. Если почувствуешь, что что-то не так, возвращайся домой. Пообещай мне. — Обещаю. Я обычно так и делаю, даже если просто хочу спать. — У тебя уже случались приступы в салоне? — Нет. Но сонливость иногда одолевает. Это всё из-за таблеток. — Успокоительных? — Нет. Думаю, от тех лекарств, что принимаю против аритмии. Они странным образом сигнализируют моему организму, что ему нужно спать. — Ясно. В общем, если вдруг что, сразу приезжай. Энн мягко кивает. Ещё раз целует его в щёку и выскальзывает из объятий. Она собиралась пройтись пешком. Салон был расположен минут в двадцати ходьбы от дома. Но Гарри настоял, чтобы она отправилась туда на такси. К его удивлению, Энн сдалась, не стала спорить. То ли просто не хотела этого делать, то ли решила, что так будет лучше. В голове у него мелькнула мысль, что она просто ещё недостаточно восстановилась после вчерашнего приступа, и чувствует себя не очень хорошо, но он быстро гонит её от себя. Ужасная мысль. Стоило жене уехать, Гарри устроился на мягком диване в гостиной (к его раздражению, здесь, в шкафу, всё ещё висели его вещи, Энн так и не перенесла их в общий гардероб, а заговорить с ней об этом он не решался), включил ноутбук и открыл файл с начатой главой очередной книги. Поработать долго не удалось. Его отвлекает звонок в Скайп. Шарлотта. — Привет — с улыбкой здоровается он. — Как ты? Он, конечно же, замечает, что она внимательно рассматривает комнату, и только улыбается, когда падчерица качает головой: — Привет. Значит, это всё же правда. Если честно, я в шоке. — Ты только сейчас узнала? — Да, Мод до последнего говорила, что у тебя, мол, внезапная командировка. Она бы мне, наверное, ничего не сказала, так что, пришлось выпытать у Марго. А то она ходит мрачнее тучи. — Мне очень жаль. — Нет, перестань, — снисходительно вздыхает Шарлотта, — ничего тебе не жаль. Вы с матерью странные люди. Вместе вам не живётся, друг без друга тоже не можете. — В этот раз я никуда не уйду от Энн, обещаю. — Не удивлюсь, если в этот раз она уйдёт от тебя. Лотта не знает, как сильно ранит его этой фразой. Сердце тут же больно кольнуло, и Гарри хмурится. Падчерица же продолжает расспросы: — С чего ты вдруг решился? Мама тебя позвала? — Нет, — мотает головой Гарри, — я просто… Я не мог больше так. Понимаешь? — Если честно, не очень. — Я столько раз порывался приехать к ней, и однажды приехал. Ты помнишь, мы разговаривали, что я стоял под её окном, как дурак, и смотрел, как она ужинает с другим мужчиной. Я тогда понял, что это конец, точка. Во всяком случае, я так искренне думал. Но я не могу, Лотта. Не могу без неё. Она снилась мне почти каждую ночь, я постоянно думаю о ней, и иногда эти мысли такие навязчивые, что я просто не могу отогнать их от себя, выгнать из своей головы. И я просто встал, собрал вещи — и прилетел сюда. — Это безумие, — выдыхает Лотта, качая головой, — что, если бы она не приняла тебя? Десять лет прошло, это огромный срок. Ты ведь понимаешь. — Да, — кивает Гарри, отметив, как Шарлотта сейчас похожа на мать, — понимаю. У меня не было никаких шансов. Я сказал Марго, куда еду, не стал скрывать. Да она и сама догадалась. Я не знаю, что бы делал, если бы Энн меня прогнала, — он нервно пожимает плечами, — я просто знал, что должен попробовать снова. В последний раз. Он благодарен Марго и Мадлен, что не сказали Лотте о болезни матери. Пока ехал к Энн, думал, как ужасно неправильно то, что она от всех скрывает, но, проведя рядом с ней несколько дней, понял, что пока для их семьи это будет лучшим вариантом. Энн, как всегда, оберегала их, хотя, как обычно, всё решила сама, в одиночку, не спросив, что для них лучше. Это качество было не самым лучшим, что было у супруги, но Гарри смирился. В конце концов, они оба были взрослыми людьми, и бесполезно было пытаться что-то друг в друге изменить. — Ты сумасшедший, — снова пораженчески вздыхает Шарлотта, — я думала, ты давно уже вырос из того возраста, когда был способен на подобные поступки. — Я тоже так думал, — кивает Гарри, — но, оказывается, нет. Наверное, любовь, в какой-то степени, делает нас маленькими детьми. Безумцами точно делает. — Ладно, как хочешь, — Шарлотта пытается улыбнуться, — в конце концов, если вам обоим так лучше… А что мама? Где она, кстати? — Убежала в салон красоты. Ну… как видишь, она не прогнала меня. Лотта молча кивает. После затяжной паузы неохотно признаётся: — Рой в шоке. — Понимаю. — Ты не думай, он всё же, по-своему, привязан к маме, хотя упорно это отрицает. Думаю, он до сих пор её немного боится, и, что сказать, в этом я его понимаю. Он, кстати, первый заподозрил, что что-то не так. Мы пытались выпытать у Мадлен, но та ничего не говорила. Тогда я пришла к Марго, и, когда она сказала, что ты уехал к маме, Мод подтвердила. Заявила, что ты решил попробовать помириться с мамой. Знаешь, я сперва даже наивно подумала, что просто поговорить, чтобы вы, наконец, перестали друг от друга шарахаться и избегать встречи. Гарри улыбается. Он и сам думал об этом. Что должен попробовать поговорить с ней хотя бы об этом, если примирения не выйдет. Ситуация после развода вышла совершенно абсурдная, и, когда женился её внук, Гарри пропустил церемонию венчания, чтобы она могла присутствовать, а она не пришла на банкет, чтобы он тоже мог поздравить молодых. Десять лет они не просто не общались, а упорно играли в прятки друг с другом, и это было ужасной глупостью от двух взрослых людей. Но иначе было нельзя. Гарри, во всяком случае, не мог по-другому. — Лотта? — тихонько окликает он падчерицу, возвращаясь к реальности. — Да? — Не осуждай нас. Это глупо, я знаю. Но вот такие мы люди. Допускаем ужасные ошибки, затем мучаемся. И других мучаем. — Я не осуждаю. — Хорошо. Спасибо. — А ты вернёшься? Когда тебя ждать? — Не знаю. В ближайшее время приеду. Нужно сдать главу в издательство. Да и так, по мелочи, есть дела, которые необходимо решить. — Просто я подумала, — на миг Лотта отвлеклась, смотрит на свои руки, — вы могли бы вместе вернуться в Лондон. — Мы не говорили об этом. Но вряд ли мы вернёмся. Здесь нам легче, вдали от всех. Прости. Не воспринимай это как попытку закрыться от семьи, но мы уже давно хотели быть только вдвоём. Это, конечно, эгоистично, но правда. — Это здоровый эгоизм, — пожимает плечами Лотта, — мои дети уже давно выросли, мама никогда не станет для них образцовой бабушкой, потому что время, когда она могла бы это сделать, упущено. Я рада, что они подружились, и не могу требовать большего. Нам будет тебя не хватать, но, в конце концов, ты не должен решать наши проблемы. Сами справимся. Правда, я всё ещё считаю, что мама могла бы чаще приезжать, тем более, раз уж вы помирились. Мы щадили и её, и твои чувства, приезжали к ней в гости сами. Но теперь, когда в этом нет необходимости, возможно, вы захотите приехать к нам вместе. Харпер скучает по ней. — Мы поговорим об этом — кивает Гарри, презирая себя. Он никогда не любил лгать, и ему вдвойне неприятно лгать Лотте. Конфликт между ними давно улажен, они сумели стать добрыми друзьями, и Лотта не заслуживает того, чтобы он обманывал её доверие. Энн, быть может, с удовольствием приехала бы домой ненадолго, коль уж им больше не нужно избегать друг друга, но небо для неё теперь — недостижимая мечта. А когда-то они вдвоём прыгали с парашюта и летали на воздушном шаре… — Хорошо. Я рада за вас, несмотря ни на что. — Рой, похоже, не очень. — И Рой рад. В конце концов, он всегда хотел, чтобы ты был счастлив. — Моей любви к Энн он не разделяет. — Он и не обязан, но, в любом случае, вы не можете друг другу запретить любить или не любить кого-то. Сам понимаешь. — Да. — Ладно, я рада, что всё прояснилось. Передавай маме привет. — Обязательно передам. — Целую. — Пока, милая. Звонок окончен, Гарри тяжело вздыхает, откладывая ноутбук. Он хотел бы рассказать родным всю правду. Но знает, что это невозможно, что лучше будет молчать. Вот так одна маленькая ложь тянет за собой большую. И вовлекает в эту паутину всё больше людей. Вскоре он вновь возвращается к работе. Глава обрастает подробностями, герой книги познаёт мир, в котором очутился, путевые заметки становятся обозримее. Проведя за работой следующие полтора часа, он понимает — на сегодня хватит. Немного болит голова, так что, ноутбук выключен, и Гарри отправляется на кухню пить чай. В окне замечает Гаспара. Сосед крутится в саду, у кустов роз. Гарри решает выйти. — Привет — здоровается он. — Привет, — оторвавшись от своего занятия, с улыбкой здоровается сосед, — я, вот, розы решил обрезать. А то вон какие кусты огромные вымахали. Непорядок. — Я хотел бы поговорить, но не буду тебя отвлекать. — Всё в порядке, мне, вот, — он указывает пальцем на небольшой куст справа, где завязаны два жёлтых бутона, — последний куст остался. Я пирог испёк с утра, ты проходи. — Ладно. Гарри замыкает дом, надевает пиджак и проходит в соседский сад. — Заходи в дом, располагайся на кухне, — не отрываясь от своего занятия, кивает Гас, — я сейчас приду. — Понял. Гарри входит в дом, с интересом осматриваясь. Дом внутри совершенно не похож на тот, в котором живёт Энн. Здесь во всём чувствуется более строгий стиль и мужская рука. Обои чуть мрачнее, мебель гораздо лаконичнее. Пахнет гвоздикой и какими-то специями. Он проходит на кухню и, тщательно вымыв руки, садится за стол. Кухонька маленькая, но чистая и уютная. Глаз цепляется за посуду — все тарелки большие, сияюще белые. А у Энн, наоборот, маленькие тарелочки с золотистым обрамлением по бокам. Мебель деревянная, очень красивая. В коридоре слышатся шаги хозяина дома и вскоре Гаспар заходит на кухню. — Пирог сладкий или мясной? — спрашивает он, пока моет руки. — Я завтракал. — А уже обед. Мне куска пирога не жалко. — Мясной. — Хорошо. В присутствии этого человека Гарри отчего-то чувствует себя неловко. Наблюдая за тем, как Гас проворно справляется с сервировкой стола, вдыхая ароматный запах пирога, постоянно думает о том, могла ли Энн быть счастлива с этим мужчиной. Энн говорила с ним о Гасе, убедила, что он для неё — просто хороший друг, родственная душа, и никогда не интересовал её как мужчина, хоть она и признаёт его фактурность и привлекательность. Казалось, ревновать было не за чем, но в этом и заключалась проблема. Гас символизировал мир, в котором Энни жила без него, который строила, пока его не было рядом, и Гарри снова и снова мучительно ненавидел себя, стоило только подумать об этом. Впрочем, стол уже накрыт, и Гарри аккуратно ковыряется в пироге. Попробовав кусочек, улыбается: — Вкусно. — Ты запивай. Я знаю, что ты чай коллекционируешь. У меня простой, мятный, но мята в этом году уродила, очень сладкая. Чудный аромат. — Да, я слышу. Сделав несколько глотков чая, Гарри отставляет чашку. — Хочешь что-то спросить? — Да, — кивает Гарри, — об Энн. Расскажи мне о её болезни. Я ничего не знаю, и это сводит меня с ума сильнее, чем понимание того, что она умирает. — Думаешь, если узнаешь всё, тебе станет легче? — Не знаю. Но хочу узнать. Я должен. Ведь речь не о каком-то незнакомце. А об Энн. И ещё. Ты ведь хирург, расскажи мне о процедуре пересадки. Я гуглил, но, честно говоря, только сильнее запутался. — Конечно, — по-доброму усмехается хозяин дома, — в Интернете если начнёшь искать диагнозы, так сразу признаки всех болезней мира у себя обнаружишь. Он делает несколько глотков чая и, подув на него, спокойно смотрит на гостя. — Диагноз Анни поставили чуть больше года назад. Но, думаю, болеет она уже около двух лет. Всё было хорошо, ну, или, во всяком случае, как обычно, а потом я заметил, что она стала быстрее уставать. Мы оба не предали этому особого значения, а, когда к усталости прибавилась ещё и сонливость, отправились на приём к терапевту. Возраст, авитаминоз. Думали, всё обойдётся витаминами. Сперва так и было, — Гаспар вздыхает, — а потом, однажды утром, ей внезапно стало плохо. Она не выходила из дому, и к одиннадцати утра я забеспокоился. Пришёл к ней, а она в постели, жалуется, что сердце болит, лекарства не помогают. Вызвали врача, её увезли в кардиологию. Вечером дочь позвонила, я сказал, что это для профилактики, мол, возраст, Анни отправилась на обследование, на всякий случай. Мы действительно думали, что всё обойдётся. Но через пару дней пришли результаты анализов, а ещё через пару дней — снимок. В общем, так мы и узнали о диагнозе. — Пересадку сердца сразу предложили? — Не совсем, — Гас мотает головой, снова тяжело вздыхая, — сперва было комплексное лечение, но нас предупредили, что это временное решение проблемы. Я отвёз Анни в Париж, в частную клинику. Там работает сын моего приятеля. И он сказал, что при комплексе болезней, которые есть у неё, поможет, в конечном счёте, только пересадка. Можно поддерживать работу сердца, но это, скорее, профилактические меры, а не решение проблемы. До поры до времени, всё это будет давать результат, но состояние всё равно будет ухудшаться. — Как Энн отреагировала? — Она… — Гас замялся… — мы оба были в шоке. Как будто в космосе потерялись. Не знали, что нам делать. Я ведь врач, но, знаешь, когда болеет близкий человек, к этому оказываешься всё равно не готовым. Я обзвонил всех знакомых врачей, мы ездили к нескольким на консультацию, были в Германии. И все настаивали на пересадке, говорили, что лучше решить этот вопрос как можно быстрее. Сердце найти сложно, у Анни трудная для пересадки группа крови. Врачи не исключали фактор возраста, естественно. Один молодчик вообще сказал, что пересадка ничего не даст, потому что проживёт Анни с донорским сердцем, максимум, года два. Легко говорить так, когда тебе всего тридцать с хвостиком, — он грустно усмехается, торопливо шмыгая носом, — в общем, через несколько месяцев после полученного диагноза, она стала в очередь на пересадку. — Как же бюрократические проволочки? — Гарри глядит на собеседника во все глаза. — Энн ведь гражданка Британии… — Она, значит, тебе ничего не рассказала? — в голосе Гаспара слышится лёгкое удивление. — Мы женаты. Поженились, когда открывали книжный магазин, пять лет назад. Как супруга французского гражданина, Анни автоматически получила гражданство. Мы бы, в любом случае, поженились, когда ей поставили диагноз, потому что лечащий врач обязан уведомить о состоянии пациента его близких родственников, но Анни не хочет, как ты знаешь, говорить о болезни своим домашним, пока её ещё можно скрывать, так что, близким родственником, в любом случае, стал бы я. Поженились. Гарри чувствует, как земля уплывает у него из-под ног, растерянно хлопает глазами. Дыхание становится частым, неясная тревога вмиг начинает рвать на части сердце. — Успокойся, — Гаспар спешно кладёт ладонь на его руку, — это фиктивный брак. Я никогда не был с Анни как с женщиной, если ты волнуешься об этом. Она не позволяла, да и, честно говоря, мы давно уже стали настолько близкими людьми, что я вряд ли представляю себе, как бы мы жили в качестве супругов. — Но зачем? — Это я предложил. Мы хотели открыть книжный бизнес. Моя жена была библиотекарем, и всегда хотела, чтобы у нас был свой книжный магазинчик. Хотя бы маленькая лавочка. А я обещал, обещал, да так и не сделал. А тут Анни. Мы однажды пили чай в саду, болтали, и она, между делом, обмолвилась, что всегда думала, мол, когда отойдёт от дел, то откроет книжную лавку. Естественно, вести бизнес проще, когда ты — гражданин страны, в которой проживаешь. Вот мы и поженились. Я пришёл и сказал, что это более удобный способ в её случае, чем ждать, подавать запросы, сдавать экзамены. Он тихонько рассмеялся: — Мне пришлось долго убеждать Анни и, в итоге, практически поклясться ей, что ничего дурного я и в мыслях не имею, и наши отношения никак не изменятся после того, как заключим с ней брак. — Боже, — тяжело вздыхает Гарри, уронив лицо на руки, — какой же я идиот. — Почему? — Потому что это я позволил. Я допустил всё это. У Энн появился её собственный мир, потому что я, всегда так настойчиво добивающийся её внимания, отпустил её, когда она уже была моей женой. Она живёт своей жизнью, а я не знаю, как мне перестать быть в этой жизни гостем. И смогу ли я. Я даже не уверен, что имею на это право после всего, что мы пережили. — Она всегда любила тебя, — вдруг признаётся Гаспар, — формально, она была свободна, фактически — нет. Она много говорила о тебе, много рассказывала. Всегда только хорошее. Я долгое время не мог понять, почему же, если между вами такая любовь, вы расстались. А сейчас понимаю. — Правда? И почему же? — Потому что ты слишком грызёшь себя ненужными сомнениями, задаёшь лишние вопросы. Это разъедает тебя изнутри. А Анни… Она никогда не любила никого, кроме тебя, я полагаю. К дочери она относится с нежностью, но это не то, как не странно. Не та любовь, которой она живёт. С первым мужем не вышло, к подруге, Мадлен, у неё сердечная привязанность, но не абсолютная, чтобы та была самым важным человеком в её жизни. Родители… думаю, у них не очень-то сложилось. Как, впрочем, и с братом. Ты только подумай, за девять лет, что она живёт в этом доме, брат приезжал в гости всего трижды! Трижды, понимаешь?! — Да, у них сложные отношения, — кивает Гарри, — не враждуют, но чужие люди. И родителей своих, хотя те и вырастили её, и Лотту, Энн близко не подпускает. Не знаю, почему. Я спрашивал, она ограничилась тем, что в её семье любовь выражать попросту не принято, так что, она не умеет проводить все эти милые посиделки, душевные разговоры, и обниматься с родными ей тоже неловко. Больше я не стал расспрашивать. Ей была неприятна эта тема. Она мне только о своей бабушке по линии матери много рассказывала. — Да, мне тоже. Думаю, бабушку она очень любит. Но бабушка умерла, и во взрослой жизни Анни не осталось ни одного по-настоящему дорогого человека, и тут появился ты. Анни не умеет разделять свою любовь между многими людьми, она отдаёт всё одному, такой уж человек. Ты и сам знаешь. — Знаю. — Ну вот, — Гас тепло улыбается, — а, когда вот так любишь кого-то, иногда это трудно для того, кого любят. Моя жена также любила меня, мне казалось иногда, что она чересчур удушлива. И знаешь, что я делал? Я изменял ей. Бежал от неё к другим женщинам, которым, на самом деле, был совершенно не нужен, так, разве что, забавы ради. Так что, в следующий раз, когда станешь корить себя, что был плохим для Анни мужем, вспомни обо мне. Я до сих пор виню себя за эти интрижки проклятые. А всё потому, что я не понимал сути любви, думал, что жена покушается на меня и мою свободу в отношениях. С возрастом это ушло, конечно, но в молодости я очень ей нервы помотал, негодяй. Гарри кусает губы. Кто бы знал, что в таком случае нужно говорить? — Мы отклонились от темы — деликатно напоминает хозяин дома. — Да, — спохватившись, кивает Гарри, — пересадка. — Угу. Пересадка. Так вот, я, конечно, не кардиохирург, но знаю, что это крайне деликатная процедура. И не каждому она, в итоге, помогает. Анни повезло, несмотря на возраст, у неё очень крепкий организм, в целом, она здорова. Потому врачи пришли к выводу, что пересадка будет эффективна. Хотя в местной клинике и собирался по этому поводу консилиум. У неё нетипичное течение болезни. Такое бывает, но редко. — В чём это выражается? — В том, что у неё нет некоторых привычных симптомов заболевания, например, — терпеливо поясняет Гаспар, — или же, они проявляются значительно позже, чем у других. Задышки так называемые начались у неё только три месяца назад, в то время, как у многих других пациентов с таким и подобными диагнозами задышки — первый симптом болезни. Регресс заболевания развивается намного медленнее, чем у многих других, даже молодых людей, с таким заболеванием. — Это же хорошо, разве нет? Позволяет выиграть время — Гарри смотрит на собеседника с огромной надеждой, и, пожалуй, даже с затаённой мольбой. — Как сказать, — уклончиво отвечает Гаспар, поведя плечом, — внешне, кажется, что да, хорошо. Время в случае Анни на вес золота. Но это только внешне. На самом деле, мы понятия не имеем, как поведёт себя болезнь на любом этапе. Она может сегодня бодро держаться на ногах, а завтра свалиться с приступом и больше не подняться. Может пожить с задышкой ещё пару месяцев, или через несколько дней или недель оказаться неспособной дышать дольше двух минут без кислородной маски, а значит, будет вынуждена ходить в ней постоянно. Всё возможно, вплоть до того, что случится летальный исход в результате ишемической атаки, которую может спровоцировать что угодно, в том числе, причины, внешне незаметные. Заболевание и так очень коварно, а, если развивается нетипично, коварней вдвойне. Потому что ни один специалист не может точно спрогнозировать, чего ждать дальше — завтра, на следующей неделе, в следующем месяце. — Ты писал, что многие врачи считают, что Энн может не дожить до Нового года. — Да. — Как они пришли к такому выводу? Просто странно. В письме ты говоришь, их прогнозы не утешительны, а сейчас — что они вообще не в состоянии дать какой-либо прогноз. — Это всё относительно и очень приблизительно, — поясняет Гаспар, — они сделали такие выводы, о которых я писал, потому что у Энн появились приступы задышки. Они всегда значительно ускоряют процесс. — Ну хорошо, — тяжело вздыхает Гарри, — а какое сердце нужно Энн? Как-то же врачи понимают, что это сердце подойдёт, а вот это — нет? — Учитываются многие показатели. Группа крови, возраст, состояние сердца рецепиента, общее состояние его организма на момент смерти, хронические заболевания донора и больного, результаты генетического анализа, особенности течения болезни. Это — ещё одна проблема для Анни. Из-за нетепичного течения болезни, вероятность успешного донорства снижается, как минимум, на двадцать процентов, и равна не восьмидесяти-восьмидесяти пяти процентам (такой показатель дают всем пациентам, без исключения), а, соответственно, чуть более шестидесяти. То есть, шансы оцениваются как средние, и, чем больше проходит времени, тем ниже эти самые шансы на успех. — И она отказалась от подходящего сердца, уступила какому-то мужчине, которого даже не знает, — горько вздыхает Гарри, качая головой, — Энни, конечно, добрый человек, но не замечал в ней раньше подобного альтруизма. — Да, — кивает Гаспар, вмиг помрачнев, — я очень разозлился, когда она сообщила мне, что хочет уступить своё сердце тому мужчине. До последнего отговаривал её, даже когда она уже занесла ручку, чтобы подписать заявление об отказе. А она вышла из клиники, стала у розового куста, и сказала: «Его любят. Он нужен кому-то, этот парень. Ты не понимаешь». Гарри кусает губы. Никогда он этого не понимал — того, что она ставит его выше других, и даже выше дочери. Просил, уговаривал, объяснял, требовал, чтобы она, наконец, перестала отгораживаться от семьи, показала родным, как сильно их любит, не бежала в его любовь, как в единственно возможную для неё. Но только злил её этим, и злился сам. В итоге, они ссорились, недопонимание росло, и вылилось в муки в разлуке. Длинною в десяток лет. — Это, правда, трудно понять, — он, в итоге, качает головой, вздыхая, — но Энн действительно никогда никто не был нужен так же сильно, как я. Меня это изумляло, неприятно поражало, хотя, поначалу, и тешило самолюбие. Я пытался ей объяснить, донести, что так нельзя, и это неправильно, но всё без толку. Вижу, сейчас ничего не изменилось. Если я не рядом, никто ей не нужен. — А разве у тебя не так же? Тишина. Гарри неловко, и, пожалуй, даже больно. Поёрзав на стуле, он вспоминает, как отгораживался от сына, когда тот старался утешить его после развода, как перестал общаться с Шарлоттой и внуками, как потом, сбежав на другой конец Земли, каждый день боролся с желанием покончить с собой, оборвать жизнь, которая была ему не нужна, как, видя счастливых людей, мысленно винил мир, что отвернулся от него, лишил его счастья. — Так же, — вздыхает он, признавая капитуляцию, — в этом и беда. Это тяжёлая любовь, утробная. Она прекрасна, но трагична по своей сути. Требует много, не оставляет по себе ничего. Иногда мне казалось, когда Энни не было рядом, что любовь к ней меня сожрёт. — Вот видишь, — ласково улыбается Гаспар, — значит, вы квиты. А любовь разной бывает, главное, чтобы она была настоящей. А вот и Анни вернулась. Гарри оборачивается, посмотрев в окно позади себя. Энни, тоненькая, хрупкая, неспешно входит в калитку, а вскоре появляется на пороге. Гарри выходит в коридор, забирая пакеты из её рук. — Сплетничаете? — лукаво улыбнувшись, спрашивает Энн. — Да, Гарри рассказывал мне, как он тебя любит — вышедший следом Гас ласково целует её в щёку, — и, кстати, он плохо ест. Разберись с этим. — Плохо ест? — Энн с притворным укором смотрит на мужа. — Что ж, я поговорю с ним об этом. Милый, оставь пакет с молоком здесь, это для Гаспара. Кивнув, Гарри ставит пакет на стол. — А теперь, Гас, я у тебя похищаю гостя. Завтра увидимся. — До завтра, милая, — улыбается Гас, — Гарри, ты заходи, если что. Всё равно я слишком большие пироги делаю, мне одному их много. — Ладно. Приятно было пообщаться. Пока. Мужчины обмениваются рукопожатиями и Гарри выходит следом за супругой, неся пакеты. В кухне, как только продукты разгружены и заняли свои места, Гарри кладёт ладони на тонкую талию жены и ласково прижимает Энн к себе. — Милая, — он проводит дорожку из поцелуев от её уха и выше, до лба, — как ты чудесно пахнешь. Мёдом. И… корицей? — Да, это масло для массажа, — она не спешит освободиться из его объятий, наоборот, подставляет шею под поцелуи. Правда, скорее, для галочки, чем серьёзно, спрашивает: — Может, после ужина? — После, да, — он ласково посасывает маленькую родинку на её шее, — только ужинать я намерен тобой. Если будешь вредничать, я тебя всю съем. Ни кусочка не оставлю. — Но только шесть часов. — Правильно, время пить чай. Энни тихо смеётся, обняв его за шею, и позволяет поднять себя на руки. Затем происходит нечто невероятное, когда они оба сливаются, становятся единым целым, тонут в удовольствии, растворяются в любви. Отключившись на пике нежности, Гарри обнаруживает себя прижавшимся лбом к её лбу. Энн шумно дышит, глаза закрыла. Капелька пота медленно стекает по её шее, и он чертит её маршрут языком. Кожа её оказывается сладкой, на кончике языка Гарри чувствует медовый привкус. — Девочка моя любимая — ласково шепчет он, всё ещё шумно дыша, и проводит носом по её щеке. Только теперь он оставляет её, заняв место на постели рядом, и, едва дыхание немного приходит в норму, раскрывает объятья для неё. По традиции, Энни тут же прижимается к нему. Разыгрался ветер. Гарри закрывает глаза, слушая, как ветви деревьев стучат об оконное стекло. Энн ласково ведёт ладонью по его телу, по руке и животу, заставляя улыбаться. — Тебе нужно домой? — тихо спрашивает она. — Да, нужно съездить. Новую главу сдать, вещи собрать. И Мод ругается. Мы с ней сроки сдачи так и не обсудили. — И поговорить с ней. — Да, — вздыхает Гарри, — нам нужно объясниться с Марго. — Поезжай. — Я не хочу оставлять тебя ни на минуту. — Я буду ждать тебя дома, — она ласково пожимает его ладонь, — со мной всё будет в порядке. Обещаю. — Я быстро. В течении недели вернусь. — Хорошо. — Лотта звонила, — он сладко зевает, — передавала тебе привет. — Наши в сильном шоке? — Да. Энн улыбается, он чувствует. А потом, обняв за его за плечи, тихо смеётся: — Знаешь, когда я была подростком, моя бабушка снова вышла замуж. Я тебе рассказывала. И я тогда думала, за что муж её любит. Она же уже старенькая. А ведь бабушке тогда было всего пятьдесят пять. Гарри улыбается, целует её в волосы, от которых тоже исходит приятный фруктовый аромат. Она сделала чудесные локоны, и, хоть они слегка растрепались в результате любви, Гарри ласково накручивает их на палец. — В понедельник я уеду. — Ладно. — А завтра давай погуляем? — Где? — Где угодно. Мне всё равно. Лишь бы ты была рядом. — У меня есть идея получше. — Какая? — Мы устроим небольшой пикник.