Около тебя мир зеленее, Около тебя солнцу теплее, Около тебя я понимаю, что счастье есть, Когда ты здесь около меня, Около меня… Около меня…
(Ёлка)
Стоило только оторваться от мяса, Гарри тут же мысленно ругает себя. За эту неделю он порядком разленился. Восемь лет, день ото дня, он исправно бегал по утрам (зимой — на тренажёре), а, стоило приехать к жене, тут же позабыл обо всём. К тому же, он стал слишком много есть, и понял это прямо сейчас, когда выяснилось, что он опустошил второй шампур. Это выглядит ещё более странно, учитывая то, как мало ест Энни. Словно крошечная птичка, она медленно пережёвывает второй, совсем небольшой, кусок мяса. Заметил, что без специй, без приправ, даже кетчупом не полила. Правда, порезала дольками помидор Гарри вздыхает. Наверное, это часть диеты. Неправильное питание ускорит течение болезни, он читал об этом на всех сайтах, посвящённых пересадке сердца, видел рекомендации пациентам-сердечникам обратиться к диетологам и гастроэнтерологам. И всё же, хоть Энн этого и не одобрила, ему очень жаль её сейчас. Она такая хрупкая стала, сильнее, чем прежде, маленькая, нежная. Досадно ли ей видеть этот праздник набивания желудков, а самой, практически, довольствоваться самым малым? Энн, впрочем, не выглядит недовольной, расстроенной. Она смеётся с несмешных шуток горе-ухажёра Софи (его, оказывается, зовут Шарль, и он с гордостью сообщил Гарри, что назван в честь де Голля), хохочет с Софи, которой вздумалось рассказать, как взорвались все закатанные корнишоны, и, в целом, излучает свет и тепло. Гарри время от времени поглядывает на неё, понимая, что совсем не хочет возвращаться домой, оставлять её даже на пару часов. Иногда, словно желая напомнить, что он рядом, вновь признаться в любви, он накрывает её руку ладонью, ласково гладит запястье. И тогда Энн, наблюдая за этим движением, тепло улыбается. — Надо принести фрукты и торт, — командует Энн, — кажется, мяса мы все уже вдоволь наелись. — Я объелся, — икнув, но продолжая набивать рот шашлыком, сообщил Стефан, — а ведь мне завтра на тренировку. Тётя Анни, я так тренеру и скажу, что это вы меня перекормили. — Никто тебя не просил столько есть, шалопай — Дора ласково треплет волосы сына, и тот отгораживается, смущённо посмотрев в сторону Лилы. Девчушка заметила взгляд и закатывает глаза. — Ма, ты сама всегда говоришь, что я мало ем, — ворчит мальчишка, — и вообще, я торт не буду. — Перестань, Стеф, — улыбается Энни, — у меня есть апельсины, твои любимые, с косточками. Для тебя покупала. — Я не буду. — Ну тогда иди, компьютер включи. — Можно? — Конечно. Мальчонка воодушевился. Поднимается на ноги, отправляется к двери. На пороге, обернувшись, пристально смотрит на Лилу, которая, для виду, ковыряется в тарелке. — Пойдёшь со мной, Лил? — Я тебя сто пудов обыграю, — девчонка лукаво улыбается, — ты понимаешь? — Это мы ещё посмотрим. — Посмотрим. Лила поднимается на ноги, вытирая руки об салфетку, и бежит к дому. — Не вздумайте смотреть порно! Я проверю! Дэниэль смеётся. Кажется, он уверен, что шутка забавная. Гарри считает её глупой. — Дэни! — Гас приосанился. — Что ты такое говоришь? Чему дочку учишь? Твоя мать бы сейчас ругалась! Шалопай! — А что, па? — Дэни пожимает плечами, улыбнувшись смеющейся Энн (чем страшно злит Гарри). — Они сейчас ранние, ты думаешь, они не знают, что такое порно, что ли? — Лила ещё малышка! — Па, я фотографирую девочек её возраста для школьного портфолио, и, поверь, они такие, что Набоков бы облизнулся. — Но Лила не такая! И перестань при ней употреблять такие слова! Я её дед, и я тебе запрещаю. — Па, — Иви успокаивающе гладит отца по руке, — всё в порядке, Дэни просто пошутил. Шутка не очень удачная. Разобрались. Не сердись. — Да, — кивает Энни, — не ссорьтесь. Дети ушли играть в стрелялки. А я, пожалуй, принесу торт. И фрукты. — Мы принесём, Анни, — отзывается Регина, — не вставай. Они с Софи, не сговариваясь, семенят друг за другом на кухню. Гарри замечает, каким жадным, ревнивым взглядом провожает свою даму сердца Шарль, и спешит спрятать улыбку в бокале вина. — Шарль, — решительно начинает Энн, едва подруги скрылись в доме, — ты ведь назван в честь такого великого бесстрашного человека. А сам трусишь. Тебе стоит, наконец, признаться Софи в своих чувствах. — Как будто она не видит, что нравится мне — ворчит мужчина. — Видит, но женщина всегда ждёт слов и признаний, — она так красноречиво смотрит на Гарри, точно ждёт от него подтверждения своих слов. — Это правда, — кивает Гарри, продолжая улыбаться, — я писал Энн стихи. — Не буду я ни в чём признаваться, — упрямится Шарль, — она вечно с другими мужчинами флиртует. Ей всякие там спортивные подтянутые франты нравятся, а не такие старики, как я. Ну и ладно. Обойдусь. Переживу. — Милый, — со всей решимостью произносит Энн, — ты должен поговорить с Шарлем с глазу на глаз. Он совершенно отчаялся и занимается ужасной ерундой. Думаю, ты должен помочь ему получить благосклонность Софи. — Любимая, — Гарри мягко улыбается, — я ведь не сваха. — Сваха? — Энн с презрением фыркает, будто это ужасно оскорбительное слово. — Конечно, нет. Ты знаешь миллион способов завоевать сердце любой женщины. — Ага, — ворчит Шарль, — не сработает на Софи этот миллион, я всё пробовал. — Тогда Гарри придумает ещё миллион способов. — Ты преувеличиваешь, дорогая. — Правда? Что ж, тогда я не буду рассказывать о двенадцати способах, которые ты изобрёл, чтобы залезть ко мне в дом. Иви смеётся, и Дора тоже. Сара с мягкой улыбкой обращается к мужу: — Шон, пройди эти курсы, я умоляю, душа моя. Ты не знаешь и трёх способов лазать в мои окна, я уверена. — Гарри, — смеётся Шон, — если сработает, мы торжественно провозгласим тебя Купидоном и сделаем курсы платными. — А я всегда говорила, — решила вмешаться Энн, — что Гарри нужно брать деньги за свои любовные советы. — Милая, — ласково целует её в волосы Гарри, — перестань. — Что? — улыбается жена. — Они эффективны. Даже я не устояла. А меня очень сложно завоевать, между прочим. Гарри отчего-то неловко. Кажется, он снова грызёт себя, хотя это совершенно неуместно. Не здесь, не сейчас, не при этих людях, ни в этой ситуации. — Думаю, я действительно знаю миллион способов завоевать сердце женщины, — наконец, без особой охоты, признаётся он, — вот только понятия не имею, как удержать её рядом. И не наделать глупостей. — Началось — вздохнула Энн, целуя его в щёку, — прекрати. — Пошутили, и хватит. Шарль, дружище, тебе, действительно, пора, наконец, действовать. Ты ведь только вздыхаешь по Софи напрасно. Решись — и иди вперёд. Давайте за это и выпьем! За решительность! Все пьют, а Гарри, как дурак, продолжает грызть себя. Он столько раз хотел позвонить ей, написать, спросить, почему всё-таки Энн его прогнала, почему расстались, столько рвался к ней, а, вырвавшись, оставил хризантемы на её пороге, не решившись войти. Можно ли его назвать решительным человеком? Говард однажды, не без язвительности, заметил, что он добивается результатов ровно до тех пор, пока не увидит на своём пути трамплин, а, как увидит преграду, бежит, сломя голову от неё. Возможно, он был не так уж и не прав, хотя признавать правоту мужа Мод, с которым отношения как-то сразу не заладились, очень неприятно. Неизвестно, сколько бы ещё Гарри грыз себя, если бы не то, что мясо сменилось сладостями, вино — вкуснейшим виноградным соком, а Энн не начала раскладывать тарелки с фруктовой нарезкой на столе. Гарри вызвался было ей помочь, но она запретила. Ворча, чтобы не мешался под рукой. Торт действительно оказался вкусным. Хотя, честно говоря, Гарри всё ещё уверен, что в жизни не ел ничего вкуснее её черничного пирога, который Энн готовила изумительно. И специально для него. — Гарри! Он вздрагивает, вернувшись взглядом к жене. Энн с любопытством наблюдает за ним, улыбается, гладит пальцы. — Да, милая? — Ты снова в облаках витаешь. — Да, прости, — кивает Гарри, — я задумался. — Вы мыслитель, Гарри, — улыбается Дэниэль, — философ. Гарри с трудом, но возвращает ему натужную улыбку. Хотя предпочёл бы разбить эту пижонистую самодовольную рожу. Сын Гаса вызывает в нём самые неприятные чувства, хотя он совсем не понимает, почему. Энни ласково пожимает его пальцы своими, а он вдруг признаётся: — Энни готовила для меня черничный пирог, когда я впервые пришёл к ней в гости. Пришёл официально, по приглашению, а не залез в окно, чтобы убедить сходить со мной на свидание, — терпеливо поясняет он, — почему-то вспомнилось. — Какой вы романтик, Гарри — улыбается Иви. — Я думала, такие люди только в женских романах бывают. Вот Франсуа у меня совсем другой. Практичный. — Как будто ты меня таким не любишь — в шутку журит её муж. — А мне приятно, что вы полностью соответствуете образу, который я представила, читая ваши книги, Гарри, — подумав, добавила Дора, — так и знала, что вы отчаянный мечтатель. Это хорошо. Мой бывший, отец Стефана, был таким занудой. Чопорный, правильный. Когда я забеременела, он заявил, что ребёнок не входит в его планы, и дал мне денег на аборт. В общем, мы тогда виделись в последний раз. — Дора, дорогая, — Энн вздыхает, — это называется не чопорность, а скотство. — Я не виню его, Анн, — грустно улыбнувшись, мотает головой Дора, — ребёнок ведь был незапланированным. Мы не думали, что так получится. — Хорошенькое дело, — фыркнула Сара, прожевав кусок пирога, — спали вместе, и не думали! А о чём он, этот твой бывший, думал тогда? Хотя не отвечай. И так понятно. — Ну прекратите, — выдыхает Дора, которой, очевидно, эта тема неприятна, — в конце концов, он подарил мне Стефана. Я не могу его ни за что осуждать. А с сыном нам и вдвоём неплохо. Гарри спокойно смотрит на приятельницу жены. Отчего-то хочется поделиться с ней своей историей: — У меня есть сын, Дора. Я не знал о нём семнадцать лет его жизни. С его матерью познакомились на отдыхе. Молодые были, горячие. Гормоны в голову били. В конце лета, как водится, я уехал. Мы не говорили ни о чём, не прощались, просто разошлись, да и всё. Не обменялись ни телефонами, ни адресами. Когда ему исполнилось семнадцать, он приехал в Лондон, поступать. Нашёл меня, признался, кто он. Я был шокирован. Передо мной стоял высокий, крепкий парень, взрослый. Со сформированным характером, со своими привычками, увлечениями и взглядами на жизнь. Мать ему ничего не дала. Она ещё в юности травку потягивала, впрочем, все тогда этим баловались. Но на этом не остановилась, стала наркоманкой. Так что, моего сына воспитывала бабушка. И дед, первых тринадцать лет, пока не умер. Но он всегда хотел узнать, кто его отец. И потому нашёл меня. Я не могу назвать наши с Роем отношения идеальными, безоблачными, конечно, нет. Он узнал меня поздно, как и я его, мы жили, не зная друг о друге ничего, много лет. Но у меня нет человека ближе, чем он, и Рой всегда на моей стороне. Я теперь даже не знаю, что было бы, если бы однажды он не пришёл ко мне, не рассказал, кто он. А период у меня тогда в жизни был не самый лёгкий. Так и получилось, что, отняв у меня одного близкого человека, судьба послала мне другого. Своих детей нужно признавать, Дора. И для этого никогда не бывает поздно. Во всяком случае, мой опыт подсказывает мне так. Гарри замолкает. Возможно, он был слишком откровенен, быть может, это было неуместно, и вообще не стоило об этом говорить, и Дора может принять его историю за нравоучения, хотя он был далеко не самым лучшим примером, чтобы кого-то чему-либо учить и совершенно не стремился к этому. Все молчат, а Энни продолжает держать его за руку, как ни в чём не бывало. Словно и не было этих мучительных долгих лет разлуки. — Давайте за это выпьем, — Гас как будто подводит итог, первым поднимает стакан, первым пьёт, и остальные — следом. — Извини — на всякий случай шепчет Гарри, склонившись над ухом супруги. Но Энн, по-прежнему, спокойна. И улыбается. — Милая, — Гарри подходит сзади, обнимает её за талию, целует в спину, — ты, наверное, устала. Иди, отдыхай. А я вымою посуду и уберусь. — Всё в порядке, — она как раз отправила в посудомойку пару кастрюль, — я хорошо себя чувствую. — И всё же я не хочу, чтобы ты переутомилась. — Всё хорошо, Гарри. Не переживай. Вытри стол, если хочешь помочь мне. Всучив ему мягкую тряпку, она наблюдает за сгущающимися вечерними сумерками в окно. Гарри же тщательно протирает стол, довольный тем, что жена позволила помочь, а не отправила его с кухни. — Кажется, надвигается гроза, — вздыхает Энн как-то обречённо, — только не это. Ненавижу грозу. — Раньше так не было, правда? — Да. Наверное, это потому, что здесь грозы — редкие гости, в отличие от Лондона. Так что, я, когда вижу молнии или слышу гром, уже боюсь. Знаешь, это как для жителя степной зоны увидеть извержение вулкана. Как-то так. — По-моему, ты преувеличиваешь, — ласково отзывается Гарри, — куда миску с яблоками? — Там много? — Штук двадцать. — Положи в вазочку. — Давай я помою сперва. Энн молча кивает. Подхватив миску, и сунув прямо туда вазу, пользуясь тем, что Энн отвлеклась и не сделает ему замечания, Гарри перемещается к крану. Перемывает каждое яблоко тщательно, трёт сильно, проверяет, чисто ли, прежде чем отправить в вазу. Так учила мама. Вспомнилось вдруг, и Гарри улыбается. Мама так давно умерла, он был ещё очень молод. — Как тебе пикник? — вдруг спрашивает Энни, всё ещё встревоженно смотрящая в окно. — Мясо, кажется, немного пересолили, да? — Не знаю, как по мне шашлык был очень вкусный, — Гарри кладёт очередное яблоко в вазу, — и пирог мне понравился. И, кстати, я предъявляю тебе претензии, дорогая. — Что? — с притворным возмущением спрашивает Энн. — Какие это? — Я из-за тебя разленился, бегать по утрам перестал, спортом уже неделю не занимаюсь. А на таких харчах, чую, располнею. И в дверь не влезу. И в душе не помещусь. И кровать сломаю. — Ах, то есть, я виновата, что хорошо тебя кормлю? — смеётся Энн. — Ну всё, мистер писатель. Поздравляю, вы нарвались. Теперь я буду не только вашей супругой, но ещё и персональным фитнес-тренером. И загоняю я тебя сильнее, чем любая беговая дорожка. Держись. — Это угроза, дорогая? — Предупреждение, — деликатно отвечает она, — во всяком случае, пока что. — Ладно, — Гарри, капитулируя, поднимает руки, — принял. — Как тебе новые знакомые? Ты почему-то ничего не говоришь. — А должен? — Ну, обычно мы обсуждаем новые знакомства. — У тебя замечательные друзья, Энни, — вытерев руки полотенцем, он подходит к ней, ласково обнимает за плечи, целует в спину, тёплое местечко между лопатками, сквозь рубашку, — дамы, обе, очаровательны. И Регина, и Софи. — А насчёт Шарля я серьёзно предлагала. Поговори с ним. Он места себе не находит с тех пор, как Софи увидел. А это уже, на минуточку, три года. — И что, всё это время он к ней боится подойти? — Да. Шарлю с женщинами не везло. Дважды был женат, одна изменила с лучшим другом, вторая жена вообще с военным каким-то сбежала, обчистив его до нитки. Вот он теперь и закрывается. Поговори с ним. Ты же всегда придумаешь миллион способов, как понравиться женщине. Какие-то из советов бедолаге точно помогут. Шарль хороший человек, хозяйственный мужчина, добрый. Ворчит только много, но с этим можно смириться. — Я не уверен, что это моё дело, — с сомнением отзывается Гарри, — как бы потом хуже не стало, от моих советов. У него что-то не получится, обвинит меня. — Не получится, попробует снова. И снова. Пусть твой опыт перенимает. Ты ведь добился своего. Похитил всё-таки моё сердце. — Ты — это другое. Я, если бы тебя не завоевал, задохнулся бы. — Так Шарль тоже задыхается. Уже и есть почти перестал. Кряхтит, болеет. Вечно ворчит, всегда в дурном настроении. Так, глядишь, ещё и запьёт. Поговори с ним, Гарри. Пожалуйста. Ради меня. Хотя бы попробуй. — Ладно — подумав, всё же сдаётся Гарри, — я попытаюсь. Но уже как вернусь. — Хорошо. Спасибо. — Мы, вроде, уже всё сделали, да? — осмотревшись, решил перевести тему Гарри. — Оставшиеся продукты в холодильнике, стол убран, посуда вымыта. Ещё что-то нужно сделать? — Вымой, пожалуйста, раковину. Там, вон, моющее. А я схожу в душ. — От тебя помидорами пахнет. Энн улыбается. Осторожно выскользнув из его объятий, отправляется в спальню. А он принимается приводить в порядок мойку. Она и вправду жирная. Энн оказалась права. Вдали рокочет гром, и, пока слабые, но в небе, словно фонари, блистают удары молнии. Приближается гроза. Выйдя на минуту из дому, чтобы вынести мусор, Гарри жадно вздыхает уже пахнущий дождём воздух. В кармане брюк вибрирует телефон. Вернувшись на кухню, Гарри достаёт телефон и открывает сообщение. Мод спрашивает, как дела. «Всё в порядке, завтра вечером прилетаю. Целую тебя, дорогая» Через несколько минут после отправки сообщения, он получает ответ. Мод просит передать Энн привет и обнимает их обоих. Порой Гарри кажется, что он бы просто пропал, не будь Мод его другом. Наверное, так и есть. Мадлен всегда была его подругой, умела поддержать, выслушать, дать совет. От неё он получал нагоняи, если заслуживал этого. Она учила его быть мужчиной, ответственным за свои дела и поступки, потому что мама, часто болеющая, этого недостаточно дала. Она же была первой, кто подал идею написать книгу, убеждал его, что это будет интересно, что людям понравится. И во время творческого кризиса, когда он стал писать, скорее, для галочки, чтобы не разочаровать издателей, Мод ругала его нещадно, буквально уничтожала критикой. Что позволило ему вернуться к настоящей литературе, а не писать модный ширпотреб. — Гарри! Встрепенувшись, он спешит к Энн, в ванную. Хрупкая фигурка видна на фоне душевой кабинки, словно рисунок. Гарри нашёл это зрелище прелестным. Впрочем, жена звала его явно не для того, чтобы он любовался ею, раззявив рот. — Да, милая? — Подай, пожалуйста, полотенце. Жёлтое, с подсолнухами. Я забыла. Поискав глазами, Гарри берёт полотенце и подаёт жене, пока та приоткрыла кабинку. — Не подглядывай. — Почему это? — притворно возмущается Гарри. — Я, может, к тебе хочу. — Ты всегда хочешь ко мне. — Да, — совершенно серьёзно кивает Гарри, — именно так. Я всегда хочу к тебе. Энни ничего не отвечает, но ему почему-то хочется верить, что она улыбается. Она выходит, обёрнутая полотенцем, с волосами, скрученными в гульку и укрытыми тонкой сеткой. — Да, — улыбаясь, кивает Энн, — я смешная. Знаю. Гарри улыбается, целует её в плечо. А, когда отпускает из рук, она шатается. И как-то странно, шумно дышит. — Энни? — встревоженно спрашивает он. — Что? Сердце? Она качает головой, и, затуманенное на миг лицо, проясняется. — Нет. Голова закружилась. Иногда так бывает. Когда душ слишком горячий. Кажется, я перестаралась в этот раз. Дай, пожалуйста, руку. Гарри с готовностью протягивает жене ладонь. Энн хватается за неё, точно это — спасательный круг. Закрывает глаза. Вскоре её лицо снова становится привычным, знакомым, спокойным. Чтобы прийти в себя, Энн понадобилось несколько минут. В течении которых Гарри едва не превратился в пепел от волнения. Она обращается к нему взглядом, а он недоверчиво смотрит на неё в ответ, точно нахохлившийся воробей. — Всё в порядке, — ласково произносит она, — всё хорошо. Уже прошло. — Точно? — Да. Всё хорошо. Не волнуйся. В голову вдруг прокралась мысль, что она обращается с ним как с ребёнком. Которого легко напугать, обидеть, ранить. А он — взрослый мужчина, и должен начать защищать её. Пора перестать шарахаться при проявлении её болезни. Мод бы, наверное, сказала сейчас одну из своих коронных фраз: «Богини тоже ходят в туалет, чтоб ты знал». И была бы права. Энн взрослая, она живой человек, тем более, серьёзно больной. И только он, её муж, что и сам уже давно не мальчик, отказывается видеть это. Едва увидев её впервые, он вознёс её на небеса, поставил на пьедестал. А реальность снова и снова больно бьёт его под дых. Сука. Гарри приходит в себя только от её осторожного нежного поцелуя. — Идём отдыхать, — она вздыхает, — снова гроза. Я так надеялась, что обойдётся. — Давно ты начала бояться грозы? — наблюдая, как она надевает халат, спрашивает он. — Несколько лет назад, летом, разыгралась ужасная буря. Молния ударила в трансформатор, я наблюдала за этим из окна. Гром так грохотал, точно война началась. Бабушка в детстве меня очень пугала этим звуком. Говорила, что сильные раскаты грома звучат как стрельба. Мы тогда несколько недель сидели без электричества. А я поняла, что боюсь грозы. Когда громыхает, совсем не могу спать. Лежу с широко распахнутыми глазами, как будто мумия. Гарри ласково ведёт ладонью по её тёплой спине. Гель для душа пахнет кокосом, вкусный, сладкий. Он испытывает почти неодолимое желание поцеловать её лопатки, облизать кожу. Но всё-таки сдерживается. — Ты ведь ещё не купался, — вдруг говорит она, — я совсем забыла. Эгоистка. Думаю только о себе. — Она улыбается. — Я могу посидеть немного с тобой. — Прими душ. Всё равно мне нужно высушить волосы. Хоть бы свет не выключили. От тебя пахнет потом. Оказывается, я скучала и по этому запаху. Кажется, я его тоже люблю в тебе. — Со мной всё просто, — безо всякого кокетства и жеманства признаётся Гарри, — я люблю в тебе абсолютно всё. Энн ничего не отвечает, но сжимает его ладонь. Войдя в спальню, он застаёт жену, сидящей у зеркала с феном в руках. Волосы пахнут свежестью, шампунь у неё приятный, сладкий. Она уже надела ночную рубашку и сидит, закинув ногу за ногу. Если бы он был художником, тут же бросился бы рисовать её. Постель расстелена, бельё она сменила на свежее. Гарри юркает на ту половину кровати, которую назначил своей, удобнее устраивается на спине, и продолжает любоваться супругой. Ничего необычного сейчас в Энн нет, но он снова думает о том, какая она красивая. — Знаешь, мне приятно, что твои друзья так много обо мне знают. Хотя всё ещё не очень нравится быть в центре внимания. Непривычно это для меня. За столько лет надо бы уже привыкнуть, но нет. Он зевает, прикрыв рукой рот и лениво потягивается. — На самом деле, — Энн проводит расчёской по волосам, — я никому не стремилась о тебе рассказывать. Знал только Гас, да и то потому, что стал оказывать мне знаки внимания, которые пришлось, таким образом, пресечь. Но потом, уже на второй год моего проживания здесь, французские журналисты брали у меня интервью по поводу расширения компании, спрашивали, почему я занялась французским филиалом, ну и прочее. Это было чисто деловое интервью, но мои соседи не знали меня с такой стороны. Они знали, что у меня фирма с несколькими филиалами за рубежом, и всё. В общем, когда они прочли интервью, то самые любопытные полезли в Википедию. Не знаю, кто первый узнал, что мы с тобой были женаты. Только Дора прибежала ко мне, восторженная, с вопросами. Буквально вылила их, как дождь, на мою голову. Она очень увлечена Китаем, всегда с удовольствием читала твои книги, а тут оказалось, что мы с тобой так близко знакомы, — улыбнувшись, Энн снова проводит расчёской по волосам, — потому я и рассказала всё, как есть. А дальше всё как-то само по себе пошло. Понемногу рассказывала им о тебе, о наших отношениях. Честно говоря, в основном для того, чтобы они перестали время от времени знакомить меня с другими мужчинами. Дамы на этом поприще были особенно активны, и лидерство держала Софи. — И как? — улыбается Гарри. — Сработало? — Да, это, в итоге, дало свой результат. Они сдались. Правда, наверное, после того, когда я сама оставила всяческие попытки начать новые отношения. И сказала им, что мне никто, кроме тебя, не нужен, но, поскольку мы не можем быть вместе больше, я предпочитаю быть одной. Гарри вздыхает. Никогда, наверное, ему не понять, почему она тогда прогнала его, зачем обрекла их обоих на ужасные муки. Он спрашивал об этом у Мод, даже у Говарда, едва не вытряс душу Лотте, уверенный, что она что-то знает, устраивал допросы почти всем её подругам (к счастью, немногочисленным), но никто не дал ему ответа. И все болезненные вопросы растворялись в пустоте. Гром, взорвавший небо, был такой силы, что Гарри напрягся. Энн, бедняжка, сжалась в болезненный комок. Подхватившись, приблизилась к кровати, взяла с тумбочки свечу и коробок спичек и поставила на окно. Уже зажгла спичку, но затем передумала, потушила, опустила руку. — Это ни к чему, — она, кажется, говорила сама себе, — уже ни к чему. — Что ты делаешь? — озадаченно спрашивает Гарри, не сводя с неё глаз. — Так, — неохотно отвечает Энн, — привычка. Почему-то Гарри кажется, что это каким-то образом связано с ним. Но, в итоге, решив, что эта мысль дурацкая, он гонит её от себя. Вместо этого ласково зовёт жену: — Иди сюда. Энн болезненно оборачивается. Подходит к постели, оставив свечу на подоконнике, опускается на постель. Гарри спешит привлечь её к себе, обнимает, дрожащую и растерянную. — Как я ненавижу грозы — сердито вздыхает Энн. — Страшно. Ничего не могу с собой поделать. — Тише, любимая, — Гарри ласково целует её в волосы, гладит по спине, — всё хорошо. Ты не одна. Я рядом. Не надо бояться. Вздохнув, она закрывает глаза. Шумно дышит. Её всё ещё потряхивает. Улыбнувшись, Гарри ласково продолжает: — Харпер тоже боится грозы, знаешь? И я, если рядом, рассказываю ей сказки. — И мне расскажи, — тихо просит она, — расскажи. — Ладно. И он говорит ей о звёздах. Как на их первом свидании, когда они сидели рядом, не касаясь друг друга, но близкие, как никто и никогда. Он говорит о созвездиях, словно она об этом не знает, и о космосе, как будто она слышит о нём впервые, вспоминает старые легенды и кое-что из мифов, сухие факты из астрономии подаёт словно самую сладкую колыбельную. А она слушает, не перебивает, обнимая его за плечи, пока не опадает в его руках, пока дыхание её не становится тихим, едва слышным, сонным. Дождь тоже стихает. Мир затихает вокруг.