Путь домой

Все начинается с любви… Твердят: «Вначале было слово…» А я провозглашаю снова: Все начинается с любви!.. (Роберт Рождественский)

       Мод сидит в кресле, нацепив на нос очки, и листает страницу за страницей. Гарри всегда щадил её глаза и честно распечатывал главы, не пытаясь отделаться только электронным вариантом. Он видит, что иногда она поджимает губы, иногда хмурится, изредка проводит пальцем по лбу, как будто пытаясь отогнать раздражающую мысль.        Обычно, когда подруга, по совместительству, его издатель, читает новые тексты, он испытывает определённое волнение. Он уважал её мнение, прислушивался к нему, и всегда остерегался её критики. Мод не была из тех женщин, что разносит просто так, она всегда отчитывала по делу, и замечания её были очень ценны для него.        Но сейчас всё иначе. Ему не терпится поделиться с Мод всем, что произошло. Он едва сдерживается, чтобы не начать ёрзать, словно провинившийся школьник во время урока. Сцепил руки, устроил на коленях и постоянно повторяет себе в мыслях, что нельзя стучать по коленям. Мама, между прочим, за это его ругала в юности.        Мод не смотрит на него, или делает вид, что не смотрит. А он, наоборот, напряжённо вглядывается в её лицо, как будто пытается увидеть там что-то новое, невероятное, чего не замечал раньше.        — Написал ты, конечно, не особо много, — сняв очки, резюмирует подруга, — но я понимаю, почему. Причины более чем объективны. И всё же я надеюсь на твоё благоразумие. Ты сам прекрасно знаешь, что нельзя срывать сроки, потому что, в противном случае, я не смогу тебя защитить перед издательской машиной. Даром, что сама и возглавляю издательский дом.        — Всё будет в срок, дорогая, — кивает Гарри, — обещаю.        — Мне точно не о чем беспокоиться?        — Точно.        — Хорошо.        Она открывает рукопись на последней странице.        — Замечания я пришлю тебе позже, в электронном варианте, как всегда. Но кое-что скажу уже сейчас. Мне нравится текст, он насыщенный, красивый, глубокий. Раздумья главного героя здесь уже не такие трудные для восприятия, не настолько грузные, как в прошлом романе. И всё же это всё больше напоминает мне художественный роман, а не путевые заметки, хоть и написанные прекрасным языком и очень лёгкие для чтения. Я всё же очень рекомендую тебе подумать, не написать ли художественный текст. Ты давно к этому идёшь, и, думаю, ты готов.        — Я, наоборот, так не думаю, — спокойно возражает Гарри, — но да, ты права, я давно иду к этому. Пока что идея зреет во мне, и слова нужные копятся. Думаю, мне всё же нужно немного времени, и тогда я точно что-то такое напишу.        — О чём будет, уже знаешь?        — Я всегда считал, что писать надо о том, что сам пережил, — улыбается Гарри, — ты ведь знаешь.        Мод пристально глядит на него, прямо в лицо.        — Ах, ну да. Конечно же. Я могла и не спрашивать.        Гарри продолжает тепло улыбаться. Сложив листы, Мод отдаёт папку обратно ему. Гарри суёт папку в рабочий портфель. Кажется, рабочие вопросы на сегодня закончены, можно, наконец, перейти к настоящему делу.        — Как она? — мягко спрашивает Мод, и в глазах её Гарри читает беспокойство.        — Держится. Всё-таки она потрясающе сильная. Болезнь, конечно, даёт о себе знать. Она быстрее устаёт, хотя старается не подавать виду, больше спит. Один раз ей стало плохо, и, знаешь, для меня это оказалось тяжёлым испытанием. Всё же ты никогда не поверишь в то, что человек болен, пока лично не увидишь подтверждение болезни. Позавчера она вышла из душа и едва не упала от головокружения. Таблеток не так много, конечно, как я боялся, но она без них не обходится. Но, в общем, знаешь, она не производит впечатления женщины, что умирает, и, тем более, готовой умирать. Она выглядит и ведёт себя как человек, что хочет жить. И мне ещё сложнее понять, почему она всё же отказалась от трансплантации, когда было подходящее сердце.        — Ты ведь прекрасно знаешь, почему.        — Знаю. Это моя вина. Прямая, косвенная, не важно. Всё равно моя.        — Нет, не твоя. Это её выбор. Послушай, миллионы женщин расходятся со своими мужьями, не каждая настоящая любовь обязательно бывает исключительно счастливой. Вспомни меня и Августа. Мы любили друг друга до одури, и, когда разошлись, не могли места себе найти. А теперь у меня такое чувство, будто это было совершенно не с нами. А ведь у нас сын.        — Мод, — Гарри вздыхает, — это моя вина. И ты ни за что не убедишь меня в обратном.        — Скажи мне, ради всего святого, с чего ты это взял? Я люблю тебя, Гарри, но ненавижу твою дурацкую манеру постоянно, чуть что, бичевать себя, по любому поводу.        — Гаспар, её друг, рассказывал, что, когда он укорил её за отказ от сердца, она только вздохнула. Сказала: «Ты не понимаешь. Его любят, того парня. Он нужен». Я это запомню навсегда. Так что, да, Мод. Это — только моя вина. Я сперва заставил Энн сомневаться в том, что она нужна мне, потом подтвердил её сомнения, сбежав на другой конец света в поисках неизвестно чего, а потом явился, как ни в чём не бывало, даже не извинившись, с порога заявив: «Дорогая, я дома!». Как будто меня неделю какую-то не было, а не четыре месяца почти.        Мод вздыхает. Не согласна, хотя и не хочет спорить.        — Я забрал у нас десять лет счастья, — Гарри тяжело вздыхает, — а должен был спросить, какого чёрта она меня прогнала. Я знаю, что проблема не в том, что я был в Китае так долго, а перед этим на нас семейный кризис свалился. Во всяком случае, не только в этом. И мне надо было допытаться у неё, что случилось, пока меня не было. Но я решил, что она просто меня разлюбила, идиот. И в итоге, что? Десять лет жизни псу под хвост. Мы могли бы быть счастливы эти чёртовы десять лет, чтоб их! А теперь нам никто не вернёт этого времени. И времени у нас, к сожалению, больше нет. Вот и всё.        Гарри вздыхает снова. Мод вдруг улыбается:        — И всё же ты, наконец, счастлив. У тебя взгляд потеплел. И улыбка стала детской. Так всегда бывает, когда тебе по-настоящему хорошо, если вдруг не замечал.        — Конечно, я счастлив, — он тоже не может сдержать улыбки, — вчера она долго не могла уснуть из-за грозы. Она теперь её боится. А я обнимал её и рассказывал всякие глупости, разве что только стихи не читал. Хотя был близок и к этому. Энни лежала, прижавшись ко мне, и я слушал, как она успокаивается, как уходит её страх, и как затихает дыхание. Знаешь, моя мечта, наконец, сбылась. Я был не один, любимая женщина засыпала на моих руках, в моих объятьях.        — Я уже думала, что никогда от тебя таких слов не услышу, — мягко качает головой Мод, — я рада, что тебе хорошо сейчас. Кстати, я могла бы к ней поехать. Вместе с тобой. Ты когда назад планируешь возвращаться?        — Я обещал Энн, что приеду через неделю. И ты давай со мной. Энни будет очень рада.        — Хорошо, — соглашается Мод, — я подумаю, что можно сделать. Хотя не хотелось бы мешать счастливым старомолодожёнам.        — О, прекрати, — спешит прервать её Гарри, — ты точно не сможешь нам помешать. К тому же, не так уж часто мы нуждаемся в том, чтобы нам не мешали, понимаешь, о чём я, да? Энни противопоказаны любые сильные эмоции, даже такие, положительные, так что, я её щажу.        — Выдерживаешь?        — Это не так уж просто, — он смеётся с юношеским задором в голосе, — мне кажется, что, если бы было можно, я бы не выпускал её из объятий ни на минуту, плевать, что мне уже давно не двадцать. Но, с другой стороны, я так мечтал просто быть с ней рядом, просто говорить с ней о чём-нибудь, слушать её голос, слышать, как она смеётся, ощущать аромат её духов, что мне абсолютно всё равно, чем мы занимаемся. Главное, что вместе, и что она рядом.        — Ты всё-таки совершенно неисправим, — Мод ласково сжимает его пальцы в своих, — влюбляешься, по-прежнему, как мальчишка. А я уж было начала думать, что ты Энн разлюбил. Ведь это было бы совершенно нормально в вашем случае.        — Наверное, в какой-то момент, когда шарахнул этот кризис, я действительно допустил мысль, что разлюбил её. Или люблю уже не так сильно, как прежде, — он чувствует раздражение, пожимает плечами, — но время всё расставило по своим местам. Я не переставал любить её ни на секунду, Мод. Носил её в своём сердце, хоть и забил в самый глубокий уголок, стараясь заменить другими людьми. А теперь мы оба переживаем что-то похожее на то, что было раньше, через что мы проходили уже когда-то. Наша любовь, я бы сказал, снова возродилась, словно феникс из пепла.        Мод улыбается.        — Но мне всё же хотелось бы кое о чём с тобой посоветоваться — аккуратно продолжает Гарри, — можно?        — Ты здесь именно для этого, — кивает Мод деловито, — так что, говори.        — Знаешь, я понимаю, что прошло десять лет, и с нами рядом появились другие люди. Мы оба изменились, какие-то привычки новые появились, или новые страхи, как у Энн. Я всё это понимаю. У Энн замечательные друзья. Городок маленький, такое чувство, что все знают друг друга. В воскресенье у нас был пикник, собрались все соседи, все друзья-приятели. Отлично посидели, и меня все приняли максимально доброжелательно. Ни одного упрёка не получил, даже взглядом. Они все любят Энн, и могли бы думать, что я козёл, раз оставил её так надолго. Но нет. В общем, я искренне и по-настоящему рад, что она не одна. Энн не особо подпускает к себе людей, ты знаешь, но с соседями сдружилась. Я бы сказал, что они все — большая и дружная семья.        — Но?        — Да. Без «но» не обошлось. Понимаешь, у меня возникло такое чувство, точно я в этой компании что-то вроде экзотической зверушки.        — Может, это потому, что ты известный писатель? — подтрунивает Мод.        — Нет. Это другое.        — Уверен?        — Абсолютно, — сухо кивает Гарри, — знаешь, ощущение, будто я просто пришёл к Энн в гости. И все стараются поскорее со мной познакомиться, пока есть шанс. И даже Энн иногда ведёт себя также. Провожая меня в аэропорту, она спросила, точно ли я вернусь. А я даже не мог ответить что-то вроде: «Разве я могу не вернуться?», потому что мы оба знаем, что могу. Она оставила мои вещи в гостевой комнате, я неделю ждал, что перенесёт в спальню, но нет. А ещё у меня иногда возникают подозрения, что она словно боится меня обнимать, прикасаться ко мне, и как-либо ещё проявлять свою любовь. Раньше, особенно перед разводом, она могла внезапно прийти, сесть рядом и устроить голову на моём плече, или стать рядом со мной и обнять со спины, ни слова не говоря. Рядом со мной она всегда была ласковой. Ты не подумай, она и сейчас ласковая, я ничего не говорю. Но как-то осторожничает. Настороженная. И ночью, если я вдруг поменяю позу или отодвинусь от неё, шарит рукой, начинает беспокоиться во сне.        Мадлен молчит. Не похоже, что она задумалась. Скорее, что знает ответ и выдерживает паузу, прежде чем его сообщить. Или ждёт, не захочет ли он что-нибудь добавить.        — Энн напугана, Гарри, — поняв, что он закончил мысль, произносит она, — не может поверить, что теперь всё точно сложится, будет иначе. Что вы не повторите ошибок прошлого, и ты не сбежишь от неё снова. Это — типичный страх каждой женщины. Когда Говард струсил и на несколько месяцев исчез, я едва не поставила на нём крест. А, когда он всё же вернулся, то долго ждала, что он уйдёт снова. Не потому, что считала, что так и будет, не потому, что не доверяла ему и не верила в его чувства, и в то, что он одумался, хочет всё исправить. Нет. Я просто боялась, что снова поверю, чтобы снова потерять, и моё сердце, в случае потери, разобьётся на куски. И больше я не смогу его склеить. Думаю, у Энн точно также. К тому же, не забывай, что вам приходится снова начинать привыкать друг к другу, и она постоянно ищет в тебе мужчину, которого полюбила, переживает, не изменился ли ты, не стал ли незнакомцем, которого нужно узнавать заново.        — И что ты на это скажешь? — встрепенувшись, шепчет Гарри. — Стал?        — Ты и вправду изменился за эти годы. Но это нормально. Мы все постоянно меняемся с возрастом. К тому же, вы нанесли друг другу такие раны, которые едва не оказались смертельными, а это меняет людей сильнее, чем что-угодно ещё. Энн тоже изменилась. Когда я виделась с ней в последний раз, как я понимаю, за несколько месяцев до того, как ей поставили диагноз, у меня было чувство, будто её отключили. Она всё делала как-то на автопилоте, что ли, была уставшей, но не физически. Это как если бы она несла на себе груз всего человечества. Морально, понимаешь? И взгляд у неё потух, погас. Да, это твоя вина. Нет, я, на самом деле, так не считаю, но ты же всё равно это обязательно скажешь, потому, считай, что я просто тебя опередила.        Гарри с грустью улыбается. Да, это его вина. Он виноват хотя бы в том, что не узнал настоящей причины, по которой был изгнан из дома, из объятий любимой женщины, а сразу ушёл в глухую ночь, с разбившимся вдребезги сердцем, не разбираясь и не желая слушать голос сомнений, что визжал в его голове тогда. И никто ни за что не переубедит его в обратном. Он украл у себя и жены десять лет жизни. Он, в первую очередь. Не она.        — Опять занимаешься самобичеванием? — пытается докопаться Мод, для верности сощурившись даже. — Знаешь, если бы был титул «Король самоистязаний», ты бы его непременно выиграл.        Гарри только и остаётся, что вздохнуть.        — Тебе нужно дать возможность привыкнуть. Энн — к тебе. Её друзьям — к тому, что ты теперь рядом с ней, а не просто мужчина, о котором они наслышаны, как о её любимом супруге. На это нужно время, и я очень хочу верить, что оно у вас ещё есть.        — Спасибо. Похоже, детям тоже придётся привыкать, что мы сошлись. Снова.        — Ты говорил с Роем? Или с Лоттой?        — Рой упорно избегает этой темы. Сказал, что рад меня видеть, обнял, и тут же перешёл к своей работе. Показывал мне конспекты, говорил, что ему не нравится, и что, с такими темпами, он потеряет негласное звание лучшего учителя географии в своей школе. Потом предложил выслушать меня, но, как только я подвёл к теме Энн, поспешил удалиться, под предлогом того, что забыл о важном деле. Он, похоже, пока не готов.        — Я не уверена, что он будет вообще когда-либо готов, честно говоря, — слегка поджав губы, произносит Мод, — вы в этом плане совершенно разные люди. И, хотя он всегда на твоей стороне, а, значит, примет и поймёт твой поступок, но он не понимает, почему, если у вас с Энн такая большая любовь, вы столько мучите друг друга.        — Если бы я сам мог понять это, — вздыхает Гарри, — это решило бы почти все наши проблемы.        — Ты знаешь моё мнение на этот счёт. Вы не умеете говорить о проблемах. Скрываетесь от них в своём собственном мире, но, когда проблемы настигают и нарушают его покой, бежите из дома, друг от друга. Это странно, учитывая, что вы никогда не были такими ни в работе, ни в отношениях с другими людьми, ни в чём другом. Но есть то, что есть, и, думаю, вам уже поздно учиться разговаривать о трудностях, понимать, что, если они возникают в паре, то это нормально, и не относиться к ним, как к концу света. Вашего личного света, причём.        — Мы попробуем, — обещает ей, а, скорее, себе, Гарри.        Мод кивает.        — Ладно, милая, — на губах Гарри появляется тёплая улыбка, — спасибо, что выслушала, и не сильно ругаешься на бедного влюблённого писателя за то, что он не дописал главу. Я понятия не имею, что бы делал без тебя.        — Был бы бабником, повесой и шалопаем без цели, — кокетливо поводит плечами Мод, — это ведь очевидно.        — Точно. Очевиднее некуда.        — Что ты будешь сейчас делать?        — Поговорю с Марго. Она уже почти вывезла вещи. Мы договорились встретиться через час.        — Разобьёшь ещё одной женщине сердце, шалопай.        — Знаю, — виновато вздыхает Гарри, — но ничего не могу с собой поделать. Я идиот?        — Полный, — кивает Мадлен, но голос её мягкий, тёплый, — и абсолютный кретин.        — Так и знал. Как ты меня только такого терпишь? — по-детски улыбается Гарри.        — Я считаю, что ты — мой крест, — полусерьёзно, полушутя, отвечает она, — который мне нужно нести.        — Секрет раскрыт, — Гарри улыбается снова, — что ж, буду знать. Пока, милая. До встречи. Послезавтра буду в издательстве, разберусь со всеми документами, с редактором поговорю. Мы уже договорились об этом.        — Помни, ты пообещал, что мне не о чем переживать.        — Да. Всё будет хорошо. Я не подведу.        Он знает, что Мадлен прекрасно известно, что это — правда. Может, он и не был лучшим мужем, но к работе, будь то путешествия, писательство или преподавание, относился всегда очень ответственно.        Встав, Мод провожает его до дверей. В дверях они сталкиваются с Говардом, и Гарри нутром чувствует плохо скрываемое раздражение, которое, буквальным образом, исходит из каждой клетки его тела. Говард, как всегда, зол, и даже не думает пытаться скрыть, что гостя на дух не переносит. Бросив недобрый взгляд на букет астр, принесённый Гарри и отправленный Мадлен в вазу, он снисходит до того, чтобы сказал очевидную истину:        — Я всегда считал тебя инфантильным избалованным идиотом, Ларринсон, и ничто на свете не переубедит меня в обратном. К несчастью, что Энн, что моя жена от тебя в восторге. Но, если ты в третий раз разобьёшь Энн сердце, или снова сбежишь за тридевять земель, заставив Моди скучать по тебе, я тебе все кости переломаю. И уговоры жены меня не остановят. Ясно?        Гарри знает, что большую роль в отношении Говарда к нему играет ревность, от которой Говард так и не смог избавиться. Он даже понимает того в этом: он бы тоже ревновал Мадлен к каждому столбу, будь на его месте. В юности, будучи неистово влюблённым в Мод, он пришёл и со всей своей самоуверенностью заявил: «Будь со мной, я лучше всех мужчин, что ты знаешь». За что получил по голове, хоть и не в прямом смысле. Но также он знает, что, конкретно в этой ситуации, Говард, скорее, прав, чем нет. И он, Гарри, очень заслуживает того, чтобы ему, наконец, кто-то накостылял, за то, что ведёт себя, цитируя ещё одну характеристику Говарда, как «инфантильный самовлюблённый чёртов козёл». Так что, сухо кивает:        — Ясно. Пока, дорогая. Прости за беспокойство, Говард.        Он бы и рад уйти, а ещё лучше — убежать, но снова подводит координация. Ноги запутываются, и, как не пытается он удержать равновесие, всё равно падает навзничь. Прямо к ногам хозяина дома.        Мод, вздохнув, бросается ему помогать. Хотя, Гарри не нуждается в помощи. К счастью, в этот раз ему удаётся подняться на ноги самостоятельно.        — Как ты с такой координацией голову себе в своих путешествиях не разбил, непонятно, — с едкостью отвешивает словесную оплеуху Говард, триумфуя, — не бери в экспедиции людей. А то они, с таким лидером, покалеченными останутся.        Вот это уже слишком. Он всегда старался предотвратить беду, а, если не выходило, то обязательно вытащить людей, которые были с ним рядом. Чего только стоит целая эпопея с попытками вылезти из дерьма, в которое, раз за разом, попадал старина Джерри.        — Не стоит так волноваться, Говард, — парирует Гарри в ответ, — тебя я с собой, в любом случае, не возьму. А то своим нытьём обязательно разгневаешь высшие силы.        И спешит скорее ретироваться, пока перепалка не зашла ещё дальше.        На улице монотонно капает дождь. Подняв воротник и втянув голову в плечи, Гарри раскрывает зонт. Всё же он терпеть не мог британскую погоду. После французского тепла, из которого только вернулся, дождь воспринимается, словно издевательство. Летом он любил гулять под дождём, особенно, когда напрасно пытался остудить пыл, охладить мысли, что снова и снова стремились к Энн. Сейчас же почти бежит по лужам, стараясь очутиться дома как можно быстрее.        В коридоре тщательно вытирает ботинки, стараясь не оставить грязных следов. Даже выбираясь, Марго заботилась о чистоте дома, в котором они жили. Нет, она, определённо, заслуживает самого замечательного мужчину, что будет ценить и любить её. И носить на руках.        — Привет — осторожно он протискивается плечом на кухню, где она собирает тарелки в деревянный ящичек. Гарри помнит, что в нём она привезла посуду, когда они сошлись.        — Привет.        Марго подняла на него взгляд. Она выглядит спокойной, но глаза грустные. Гарри снова чувствует себя законченным козлом. Что он за человек такой? Женщины его любят, а он только и способен, что мучить их.        — Я сяду, ты не против?        — Садись.        Он тяжело падает на стул, поставив локти на стол. Должно быть, выглядит как какая-то взъерошенная птица. Марго опускает ящик с посудой на пол, мягко опускается на соседний стул, и обращается к нему всё теми же спокойными, но грустными, глазами.        — Я знаю, что это самая глупая фраза на свете, и она ничего не решает, — он шумно вздыхает, втягивая голову в плечи, — но всё же, прости меня. Я не со зла. Честное слово, Марго, я не хотел, чтобы так получилось.        — Знаю, что не хотел, — она кивает, — но сделал.        — Да. Но, послушай, если бы не болезнь Энн, я бы ни за что не поехал к ней. Я пытался поставить точку в нашей с ней истории. Долгое время я думал, что мне это, действительно, удалось.        — Обманывался?        — Нет. То есть, я не знаю. Понимаешь, — он виновато смотрит на неё, — я так люблю её… Это ужасное чувство. Точнее, у него есть тёмная сторона. Она сжирает нас. Убивает нас. И мы оба всегда всё рушим. Я, правда, думал, что забуду. Хотел простого человеческого счастья, тихого, без всех этих страстей. Я очень ценю время, проведённое с тобой. И не хочу, чтобы ты думала, будто была лишней, неважной, ненужной.        — Разве это не так?        — Нет, не так, — голос срывается от волнения, — конечно, нет. Марго, ты чудесная женщина. И ты совершенно точно заслуживаешь лучшего. Кого-то лучшего, чем я.        — Это значит, что Энн заслуживает худшего?        — Нет. Просто мы с Энн… Мы одинаковые. Упрямые. Сложные. Наши отношения, по большому счёту, — это борьба характеров. Мы как два огня. Что пожирают друг друга. Я однажды, когда мы были просто друзьями, сказал тебе, что у нас с Энн утробная, тяжёлая любовь, трудная. Она много даёт, но требует всё, без остатка. Мы оба обидели друг друга. Оба сбежали друг от друга. Оба были несчастны, и делали несчастными других. Ты точно не заслуживаешь быть несчастной. Но я тебе счастья не дал. Мне жаль. Правда, жаль, Марго. Я старался, сделал всё, что мог. Но, наверное, этого было недостаточно.        — Ты и сейчас делаешь меня несчастной, — вздыхает Марго, — этим разговором. Я всё понимаю, правда. Я тебя не сужу. Всегда знала, что мне никогда не занять её места в твоём сердце, в твоей судьбе, в твоей жизни. Но я верила, что у меня есть своё. А теперь вижу, что нет. И никогда не было.        — Это не так.        — Это так, Гарри, — кивает Марго обречённо, — не отрицай.        Ладно. Нет смысла пытаться переубедить её. Она не поверит. Потому что он сам не верит, в то, что у неё действительно было своё место в его жизни и в сердце. Наверное, нет. Наверное, она права. Наверное, всё правда.        Марго снова издаёт трудный, грудной вздох. Поднимается на ноги. Собирает остатки посуды, сверху в ящик кладёт салфетки. Голос её снова спокоен, а глаза, по-прежнему, грустные:        — Сейчас здесь будет Рой. Мне некого было попросить помочь вывезти вещи. Он вызвался.        — Ладно.        Гарри опять чувствует себя предателем. Рою Марго всегда нравилась, он говорил, что она намного проще, чем Энн, и с ней можно просто болтать обо всём, не подбирая слова и не испытывая желания выполнять приказы, даже когда их нет, и ходить по струнке. А теперь он предал ещё и сына.        Гарри не знает, что делать, чем бы он мог сейчас заняться, чтобы это не выглядело неуместно, глупо, словно насмешка. Ничего в голову не приходит, потому он просто принимается ковырять ложкой, которую Марго почему-то оставила, стол.        Спасает звук тормозов. Уже по тому, как хлопает дверная дверца, Гарри узнаёт сына. И вскоре Рой действительно появляется на пороге — статный, похожий, скорее, на отца, чем на мать, с проницательным взглядом.        — Привет, па, — бросает он бегло, забирая коробки, мешки и сумки и исправно нося их в машину. Гарри тоже пытается этим заняться, но Марго запрещает. Бросает простое, жёсткое — «Не надо». Словно собаке — кость. И Гарри останавливается посреди кухни, растерянный. Рой молча забирает у него последнюю сумку, грузит в авто. Марго уже сидит на заднем сиденье, смотря в противоположную сторону.        — Сын, я…        Они ведь так и не поговорили.        Что сказать? Гарри понятия не имеет.        — Энн просила извиниться перед тобой. Она… Она просто моя, понимаешь? Моя женщина, что бы мы там не пережили в прошлом.        Снисходительно улыбнувшись, Рой хлопает его по плечу, коротко обнимает:        — Я не верю Энн. Она снова разобьёт тебе сердце. Как делала уже не раз. Но ты действительно любишь её, и, если тебе только это нужно для счастья, то я смирюсь с тем, что она снова вернулась в твою жизнь. Па, я уже говорил тебе, что всегда на твоей стороне, чего бы ты там не натворил.        Гарри вздыхает и благодарно улыбается:        — Спасибо.        — Я отвезу Марго, а потом вернусь, и мы поедем к нам. Харпер тебя ждёт. Разрисовала все альбомы, уже на стены перешла.