Путь домой

Не надо со мной разговаривать, слушайте, — Вы обязательно что-то разрушите, Возможно, до основания, Я собираю цветы и признания. Громкий смех. Так нельзя. Я люблю вас всех, Скоро я уеду в другие края (Земфира)

       Такси отвозит их в аэропорт. Едет, словно назло, томительно-неспешно. Торопиться некуда — до рейса ещё около часа, специально выехали пораньше. Но атмосфера в машине такая, что хоть плачь. Гарри смотрит на внучку, устроившую головку у Мод на плече, на подругу, сжимающую детскую ручку — и у него сердце пронзительно щемит. На Энн он смотреть даже опасается — та, несмотря на туман, надела солнцезащитные очки, и отвернулась к окну. Никого не видит, ни на что не реагирует. Наверное, смотрит на проезжающие машины, но Гарри уверен, что не видит практически ничего.        Он хотел бы быть волшебником. Пообещать жене, что это не в последний раз, когда она видит свою подругу, когда обнимает внучку. Он хотел бы стать чародеем — ненадолго, всего на миг, но использовать этот миг для того, чтобы сделать счастливыми всех в этом такси. И себя — тоже. Он хотел бы владеть такой магией, чтобы продлить счастливые моменты. Но он не волшебник, и, тем более, не Бог, а всего лишь человек. И всё, что он может — представить, как будто они просто провожают внучку домой, до следующей встречи. Во время которой он будет бесконечно счастлив обнимать своих девочек. До которой Энн не умрёт, потому что там, в его реальности, она здорова. Но это всё — только выдумки, не более. А правда такова, что никто из них не знает, не состоится ли следующий приезд маленькой Харпер по поводу далеко не радостному, не соберётся ли вся семья в следующий раз на похороны. Правда, которая убивает. С которой невозможно смириться. Горькая. Отвратительная. Ужасная. Но правда.        Поглядев на Энн, он замечает, как та поджала губы. Лоб омрачила угрюмая складка. Гарри чувствует, что должен что-то предпринять, чтобы успокоить её, утешить. Чтобы, в конце концов, разрядить обстановку, которая, буквальным образом, становится невыносимой. У него всегда здорово это получалось. На то ведь он и писатель, в конце концов — всегда умел подбирать слова. Но сейчас слов нет, они буквально застряли у него в горле. И в голову, как назло, ничего не приходит.        Как утешить умирающего? Со своей скорой кончиной Энн уже давно смирилась, и сам Гарри чувствует, как начинает принимать это, словно новую реальность. Он, конечно, просто так её не отпустит. Они ещё обязательно поборются — за каждую минуту и каждый день. Но что сказать женщине, которая, возможно, в последний раз видит свою внучку и знает об этом, чтобы она хоть немного утешилась? Где найти подходящие слова? Гарри кажется, что их попросту нет ни в одном языке мира. Он было тянется своей рукой к её ладоням, лежащим на коленях, но останавливает себя: Энн ушла в себя, переживая свои чувства самостоятельно, и он знает, что сейчас не стоит как-либо вмешиваться. Надо дать моменту случиться.        В конце концов, он отворачивается. Невыносимо смотреть на жену, не зная, что делать, будучи не в силах как-нибудь ей помочь. Малютка Харпер перекочевала к нему в объятья и улыбается, в ответ Гарри сумел выдавить лишь жалкую пародию улыбки. Глаза щиплет, захотелось заплакать. Вздохнув, он прижимает к себе внучку, зарывается в её волосы лицом, втягивает запах.        Мод, конечно же, всё подмечает. От неё, естественно, ничего не укрылось. Гарри ловит её беглый, встревоженный взгляд, слышит её вздох. Но ей хватает тактичности, чтобы промолчать.        До аэропорта они добираются всё так же молча. В ожидании самолёта, покупают чай для себя и лимонад для Харпер. По-прежнему молчат. С самого утра не обменялись и парой слов. Тяжёлый, чрезвычайно тяжёлый день. И ведь он только начинается. Гарри знает, что Энн понадобится время, чтобы всё пережить, переварить, осмыслить. И он не может ей мешать, а обидеть — боится, сказав лишнее слово.        Харпер тоже другая. Притихла. Наверное, чувствует общее напряжение. Сидит на скамье, прижавшись к его плечу. Время от времени Гарри гладит её по головке и целует в волосы. Мод купила ей пончик, но ест девочка неохотно, без аппетита. А Энн так и не сняла очки, хотя по-прежнему пасмурно — солнце ещё даже не выглянуло.        В какой-то момент напряжение становится несносным, невыносимым. Гарри легко касается руки Энн, но она никак не реагирует. Не отдёрнула руку, не удостоила его даже взглядом — просто молчит, не движется, как будто ничего не чувствует. Подумав, он отнял ладонь, хоть это особенно неприятно — он хотел бы держать её за руку вечно. Или сколько там у них осталось от вечности?        Допит не самый вкусный чай, и Харпер, со второй попытки, всё-таки доела пончик — она никогда не отказывается от сладкого. Довольно прохладно, но Гарри душно, и в горле противно дерёт — не то от бессильного желания заплакать, не то от раздражения, что они будто на похороны собрались. А он совершенно ничего не может с этим поделать. Куда только подевалось его балагурство и умение разрядить обстановку?        Объявили посадку на рейс. Эти слова звучат, словно удар грома, как разряд молнии. Гарри вздрагивает, но не от страха, а потому, что, наконец, его застигла реальная жизнь — которой плевать, что на душе, и какие у кого переживания.        Гарри осторожно поворачивает голову, чтобы взглянуть на жену. Энн замерла, застыла, точно бронзовое изваяние, поджала губы. Хочется поддержать её, взять за руку, погладить ладонь, сжать пальцы и сказать: «Эй, всё в норме», но она — Гарри видит — сцепила ладонь в тугой узел, и не разжимает. Как делала всегда, когда запрещала вторгаться в своё личное пространство. Когда Гарри, почти неосознанно, тянется, чтобы обнять, Энн отодвигается — и снова пялится в окно пустым, но чрезвычайно сосредоточенным взглядом. Закрылась. Заперла дверь.        Гарри таит в груди вздох, уставший и немного разочарованный. Он никогда не мог понять, почему порой жена становится до чёртиков упрямой, не желая слушать и слышать никого вокруг и отвергая всякую помощь. Впрочем, в большинстве случаев, эти её качества его только вдохновляли. Он считал, что это — неотъемлемая часть её самой, и той силы воли, которой он всегда восхищался.        — Бабуля! — Харпер напоминает всем о безжалостно приближающейся разлуке, стуча по её руке маленьким кулачком. — Бабуля, мы приехали! Вылезай из машины, а то мы опоздаем!        Энн замялась, Гарри видит это. Заминка, впрочем, продлилась недолго — всего пару секунд.        — Да, — кивает она с натянутой, но безупречной улыбкой, — да, конечно, Харпер. Я уже выхожу.        Но она не выходит, нет — бежит, громко хлопнув дверцей. Ёжится, обнимая себя, пытаясь замаскировать это тем, что поправляет пояс пальто. Харпер, напротив, бодра и весела и, напевая песенку про глупого котёнка, вприпрыжку выходит из машины. Мод выплывает со своего коронного места рядом с водителем, точно королева, что вот-вот будет вышагивать на подиуме, на показе мод.        Гарри тяжелее всех. Оторвать своё тело от сиденья, оказывается, не такая уж простая задача, когда голова буквально забита грустными мыслями. Трудно осознать, что они все подозревают — эта встреча, вот так, втроём, может быть последней, что Энн, машущая вслед, пока все не скроются в самолёте, до самой последней секунды, пока Харпер будет видно — вполне вероятно, последнее, что малышка запомнит о своей бабушке. Ещё труднее знать, понимать, что он, Гарри, которого в семье так часто называют волшебником, ничего не может с этим поделать, никак не может изменить.        Из машины он выходит как будто раздавленный — годами, усталостью, грузом проблем. Понурив голову, пялится под ноги. Спасает внезапно начавшийся мелкий дождь, монотонно накрапывающий какую-то одному ему понятную, мелодию. Гарри достаёт зонтик и прячется под ним — словно страус, что нашёл самый большой замок из песка, и намеревается его разрушить, нырнув в самую гущу.        — До посадки ещё двадцать минут, — со скупой деловитостью сообщает Мадлен, — кофе, чай, сок? Харпи, детка, могу купить тебе желейных мишек.        — Ура, — подпрыгнув, улыбается девчушка, хлопая в ладоши, — люблю желейных мишек.        На вопросительный взгляд подруги Гарри отвечает, что ничего не будет, а Энн молча качает головой.        — Ладно, — кивает Мод, — поняла. Только желейные мишки. Сейчас вернусь.        Она уходит, оставляя слушать эхо своих каблуков, а тишина становится не просто тяжёлой, гнетущей — ужасающей. Гарри практически чувствует, как она его убивает.        Повернув голову, он снова смотрит на жену, на её лицо, обдуваемое ветром. Набрав в лёгкие больше воздуха, он протягивает руку, пытаясь коснуться её. Энн качает головой, выставляя между ними барьер из ладони:        — Гарри, нет. Просто… нет.        Он кивает покорно, словно болванчик. Поджимает губы. Чувствует разочарование.        — Что?        Холодный, раздражительный голос жены слегка выводит его из равновесия, и без того шаткого. Гарри вновь поворачивает голову, чтобы посмотреть на неё с немым вопросом.        — Я слышу твоё дыхание, — Энн слегка поджимает губы, — и чувствую, что ты меня осуждаешь.        — Я не осуждаю. Просто… — он пораженчески вздыхает, — ты сегодня сама не своя.        — Не догадываешься, по какой причине?        — Конечно. Но если бы ты открылась… Энни, давай поговорим об этом. Я вижу, тебе нужно высказаться. Станет легче.        — Всё, что мне сейчас действительно нужно, — чтобы Мод уже вернулась, наконец, с дурацкими желейными мишками. Или на что она там пошла глупо тратить деньги.        — Энни…        Гарри качает головой. Она всегда была такой — упрямой и неуступчивой. Пытающейся всё контролировать, ненавидящей, когда ситуация хоть немного выходит из-под контроля. А он всегда думал, что…:        — Просто когда мы поговорим об этом, тебе станет легче.        Теперь уже Энн пораженчески вздыхает. Быстро поцеловав Харпер в волосы и погладив её по плечу, она произносит совершенно будничным тоном:        — Возможно, этот день — ещё один, когда я делаю что-то в последний раз, в чём-то ставлю точку, — ладонь легко касается головки девочки, поглаживая её, — мне нужно пережить этот момент одной. Не думаю, что разговоры помогут.        — Знаешь, если бы ты была чуть более открытой, возможно, удалось бы избежать многих ошибок в прошлом.        Энн вдруг замирает и так пристально, так внимательно смотрит на него, будто намеревается залезть ему под кожу. Гарри вмиг ощущает неловкость. Хочется провалиться сквозь землю.        — Когда я была достаточно открыта в прошлый раз, ты сказал, что тебя душат наши проблемы, и что мы говорим только о них. И наш брак развалился.        Чёрт. Это звучит обидно, очень обидно. Она не простила. Всё ещё злится на него за всё. И, наверное, всегда будет злиться. Гарри пинает носком сапог камушек, чрезвычайно внимательно изучая грязный пол.        — Наш брак рухнул по множеству причин, — произносит он, но звучит не очень уверено, да и голос тихий, — я думал, мы давно это выяснили.        — Выяснили. Поэтому я ничего не говорю.        Харпер, до сих пор сидящая рядом чрезвычайно тихо, смотрит на них по очереди. Гарри чувствует каждой клеткой её беспокойство.        — Что с вами случилось?        — А что, дорогая? — он пытается казаться весёлым. — Ничего.        — Вы же ругаетесь!        — Мы не ругаемся, милая, — рука Энн ласкает густые волосы внучки, — просто очень нервничаем из-за твоего отъезда. Волнуемся, чтобы полёт прошёл хорошо.        Харпер склонила головку, задумчиво глядит на них по очереди. После изрекает со всей непосредственностью, на какую способна:        — Вам нельзя волноваться. Вы ведь уже старенькие.        — Правда? — робкая улыбка касается губ Гарри. — Кто это тебе такое сказал?        — Мама. Она говорит, что стареньким нельзя волноваться, а то будет болеть сердце. А папа сказал, когда я летела сюда, чтобы была послушной и не вздумала вас изводить.        Тихо смеясь, Энн целует малышку — сперва в висок, затем — в обе щёчки. И Гарри тут же всё прощает. И задаётся вопросом, почему он всегда и всё прощает ей. Вопросом, на который пока нет ответа.        Вот на вопрос, как у Мадлен получается всегда появляться вовремя, ответ есть — она чувствует, когда нужна, а когда, наоборот, неуместна. Так что, когда приземляется с полупустым стаканчиком кофе и пакетом желейных мишек в руках, на скамейку, они все рады её возвращению — Энн устало улыбается, Гарри втягивает кофейный аромат в лёгкие, а Харпер с громким: «Ура, мишки!» ныряет в пакет.        — Не набрасывайся сразу на все, — Гарри ласково проводит ладонью по её спине, — не то будут болеть зубки.        — Просто я не успею до полёта.        — Съешь в самолёте.        — Но в самолёте нельзя есть свою еду.        — Ничего, — склонившись над девочкой, Мод озорно ей подмигивает, — я положу пакет в карман брюк, и буду тайком кормить тебя ими весь полёт, пока никто не видит, идёт?        — Мы будем как шпионы? — спрашивает Харпер с глазами, полными восторга.        — Точно, — смеётся Мод, — вроде того.        — Идёт!        — Я негодую! — притворно возмущён Гарри. — Чему ты учишь мою внучку!        — Не волнуйся, я смогу, если что, оправдаться перед её родителями.        — Верю в тебя.        Объявление о посадке на рейс, звучит неожиданно, точно гром среди ясного неба. Хоть они его и ждали. Гарри вздрагивает, как будто очнувшись ото сна, Энн быстро поднимается со скамьи. Харпер подходит к Мод, взяв её за руку — два года назад, когда ей было чуть больше трёх, она потерялась в аэропорту, и с тех пор неустанно держится взрослых в людных местах. Тогда вся их семья страху натерпелась, разыскивая малютку, а сама Харпер пролила реки слёз прежде чем её обнаружили в кабинке женского туалета, куда она пошла следом за воздушным шариком. Мутная история, в которой они все решили не разбираться, едва найдя ребёнка.        Гарри ласково обнимает внучку, взяв её на руки:        — Ну, до скорой встречи, милая. Будь умницей. Медведь Боб это проконтролирует, ладно?        — Хорошо, дедушка, — улыбаясь во весь рот, кивает девчушка, — мы скоро встретимся?        — Скоро, дорогая. Думаю, я приеду к вам.        — Сочинишь новые истории про Боба?        — Только если Боб захочет мне их рассказать.        — Ладно — она целует Гарри в щёку. Когда он осторожно опустил её на землю,        Харпер подходит к Энн и обвивает её за ноги — куда смогла дотянуться. Присев перед ней, Энн берёт в ладони её личико, долго и пристально заглянув в глаза:        — До свиданья, милая. Будь хорошей девочкой. Помни, что я тебе сказала вчера — нужно оставаться сильной и давать сдачи, когда понадобится.        — Бабушка, когда мы снова увидимся? Ты приедешь к нам с дедом?        — Я пока не знаю, детка, — голос у Энн дрогнул, — но постараюсь.        — Хорошо. Я буду ждать. Люблю тебя, бабуля.        — И я тебя люблю, милая.        Девочка прячет лицо у неё на плече, а Энн — слёзы в её волосах. Гарри, молча наблюдающий за этой сценой, чувствует, как болезненно сжалось в груди сердце — словно это ему нужна пересадка.        Если бы всё это было фильмом, то следующие минут пять снимались бы обязательно в замедленном кадре. Гарри видит, как Энн целует ладошку внучки, как Харпер беззубо ей улыбается, опять расспрашивая, когда они увидятся снова и получая туманный ответ: «Быть может, на Рождество», как Мод крепко обнимает подругу и, пытаясь утешить, обещает «явиться снова недели через три», а Энн торжественно клянётся не слечь за это время.        А потом Гарри отворачивается, чувствуя влажность в глазах, успокаивая себя тем, что это всё ветер виноват. Он, конечно, всегда был сентиментальным человеком, но случившееся с Энн сломало его. Что-то как будто треснуло в груди, лопнуло, точно огромный воздушный шар, а теперь приходится собирать останки — по кусочкам, один за другим.        — Энн, — мягко, с ласковой улыбкой на губах, говорит Мод, держа подругу за руки, — смотри мне. Ты пообещала.        — Да, — скупо улыбаясь, кивает Энн, — я знаю, дорогая. И очень постараюсь.        — Хорошо. В следующий раз привезу вино. Буду пить за двоих, раз уж тебе нельзя.        — Ладно-ладно, — Энн склоняется над Мод, быстро целуя её в щёку, — согласна. На что угодно согласна, ты, главное, сама приезжай.        — Идёт.        Мадлен вмиг оказывается рядом с Гарри и обнимает его. Гарри чувствует запах цитруса, аромат её духов, и напряжение, исходящее от её хрупкой фигуры.        — Держись, — мягко шепчет она ему на ухо, — надо быть сильным. Ты борешься за двоих.        — Да, — выдыхает Гарри, неохотно разрывая объятья, — знаю. Я стараюсь, милая. Очень стараюсь.        Это правда. Иначе уже бы рыдал, как девчонка, и делал то, что сейчас чаще всего хочется — рвал бы волосы от бессилия.        Дальше снова как будто кадры из замедленной съёмки: Харпер, порывисто обнявшая сперва его, а затем — Энни, Мод, крепко держащая девочку за руку, они вдвоём, поднимающиеся по трапу, самолёт, с каждой секундой неустанно удаляющейся, пока не исчез вдали, Энн, кутающая в шаль острые, исхудавшие плечи… И Гарри, уговаривающий себя, что глаза мокрые только от ветра.        В такси они снова не разговаривают. Энн сидит прямо, натянутая, как струна, и глядит перед собой, но вряд ли что-то видит. Гарри прокручивает в голове слова, не находя подходящих — очевидно, когда вернутся домой, их ждёт нелёгкий разговор. Индус-таксист, сперва травивший громкие шутки, умолк.        — Остановитесь, пожалуйста, — спокойно просит вдруг Энн.        Гарри вздрагивает, посмотрев в окно. Они подъезжают к книжному магазину.        — Хорошо, мадам.        — Спасибо.        — Куда ты? Мы разве не едем домой?        — Нет. Через пару часов приедут поставщики. Мне нужно поработать.        — Ты не предупреждала.        — Я говорила тебе утром, — Энн пожимает плечами, — но, видимо, ты блуждал в облаках.        Гарри упрямо качает головой. Не говорила, не говорила. Нет.       Но Энн непреклонна, и, даже зная, что она лжёт, он вряд ли имеет право упрекнуть её за это — она всегда использовала работу как прикрытие. Видимо, решила действовать проверенным способом.        — Я мог бы помочь.        — Спасибо, не нужно. Я справлюсь. Лучше приготовь что-нибудь лёгкое на ужин. Буду дома к шести.        — Но если тебе нужна будет поддержка…        — Гас уже там. Он провёл нас до аэропорта и вернулся, если ты не заметил.        Гарри шумно вздыхает. Ничего другого не остаётся. Она не оставила ему выбора.        Быстро чмокнув его в щёку, Энн выскальзывает из такси и вскоре скрывается за дверью книжной лавки — бежит от него. Гарри неприятно, и поцелуй, который, очевидно, должен был стать примирительным, только распалил пламя. Он чувствует, как неприятно покалывает щека от оставленного на ней следа.        — Мы едем, мсье?        Гарри вздрагивает. Реальность, напомнившая о себе французским с индийским акцентом, выталкивает его из плена не самых приятных мыслей.        — Нет, — он достаёт бумажник, чтобы расплатиться, — знаете, пожалуй, я тоже выйду. Спасибо за работу.        — И вам спасибо за поездку, мсье. Удачи. Со спутницей.        — Благодарю.        Да, удача. Она ему сейчас понадобится. Хотя с Энн она часто отворачивалась от него — никогда не угадаешь.        Выйдя из машины, он направляется к магазину таким решительным шагом, словно собрался бежать кросс. Оказавшись внутри, здоровается с продавцами (во время прошлого визита сюда работали другие девушки) и ищет взглядом Энн.        — Она там, — кивает девушка на угловую дверь, плотно закрытую, — в подсобке.        — Спасибо, — он слегка щурится, чтобы прочитать имя на бэйджике, — Мариам.        Та молча кивает.        Вскоре Гарри просачивается в комнатёнку, столкнувшись лицом к лицу с женой. Приходится выдержать её взволнованный, настороженный взгляд.        — Милый, что случилось? Почему ты здесь?        — Я… знаешь, просто хочу побыть с тобой.        — Но я попросила тебя быть дома, — она поджимает губы, недовольна, — я справлюсь, Гарри. Не нужно меня жалеть, ладно? Думала, мы договорились.        — Я не жалею, Энн, — ему некомфортно, потому что это не совсем так, он не озвучил всей правды, — мне просто хочется быть здесь. Домой вернёмся вместе.        Какое-то время Энн молча смотрит на него — пристально, как будто информацию с его ДНК считывает. Гарри стоит, сложив на груди руки, всем своим видом показывая, что он отсюда не уйдёт. В итоге, она сдаётся.        — Ладно, идём, — подходя к полкам, говорит она, — нужно сложить книги, старше четырёх лет в коробки. Они почти все — на этой полке, просмотрим её.        — Куда они потом?        — Мы отдаём их в публичную библиотеку города, а также в две школы, с которыми заключён контракт, — поясняет Энн, вертя в руках книгу по садоводству, — художественную литературу — в синюю коробку, остальное — в белые.        — Ладно. А где, кстати, Гас? Ты говорила, он поможет.        — Уехал в типографию. Обычно возвращается оттуда через полтора часа. Мариам сказала, что его нет час, значит, скоро будет.        — Понятно.        Гарри чувствует себя лишним, неловким. Ему не нравится, что Гаса так много в его жизни, конечно, не нравится. Но это не обычная ревность, а лишь злость на собственное бессилие. Он должен был быть с ней рядом, должен был! Но не был, и теперь у неё есть Гас — палочка-выручалочка на все случаи жизни. Всё это время Энн вполне хорошо жила без него, он приучил её своим уходом в нём не нуждаться, в то время, как сам нуждался в ней, словно в воздухе.        — Эй, ты работаешь? — Гарри с удивлением обнаруживает, что она положила в коробки уже прилично много книг, видимо, он снова крепко задумался.        — Да, прости, — растерянно кивает он, — да.        Взяв в руки тонкую книжонку, отправляет её в ближайшую белую коробку — на обложке нарисованы цветы, так что, он решил, что это — художественный текст, не взглянув толком на название.        — Не в ту коробку.        — Что?        — Это «Цветы для Элджернона», — устало поясняет Энн, — так что, не в ту коробку.        — Прости.        Энн оставила работу, сложила на груди руки и смотрит на него с немым вопросом в глазах.        — Что?        — Это ты мне скажи, что. Ты ведёшь себя странно целый день.        — Нам нужно поговорить, — он вздыхает, — не совсем так. Я хочу, чтобы ты обо всём поговорила со мной. Что произошло сегодня.        — Я не стану об этом разговаривать.        — Просто мне кажется, если ты выговоришься, станет легче. Энн, прошу, подумай о своём сердце.        Она смотрит на него усталым, поникшим взглядом.        — Не о чем говорить. Я могу больше никогда не увидеть внучку. Сегодня моё сердце в очередной раз разбито. И я пытаюсь сделать так, чтобы осколки не очень сильно беспокоили, и не разлетелись вокруг.        — Энн, — Гарри делает ей навстречу решительный шаг, — но ведь есть я. Всё это я переживаю вместе с тобой. Зачем носить всё в себе, всё скрывать? Ты можешь мне всё рассказать, ведь знаешь.        — Да, но я не хочу рассказывать. Ты пришёл сюда помогать. Так что, давай работать. Или можешь пойти домой.        Она отходит к самому дальнему шкафу в руках с пустой коробкой в руках, и Гарри видит, как быстро та наполняется старыми книгами.        Вздохнув, он неохотно приступает к работе.        Зная — ничего не закончено. Они ещё вернутся к этому разговору.