Мелодия бессердечных

      Омеги задержали дыхание, боятся, что такой нужный сейчас кислород выдаст, сопровождая тяжелыми вздохами. Они сидели тихо и смотрели, как недавно открытая дверь накалилась почти до ста градусов, они оба чувствуют жар, давление этой силы, что заставляет напрячься. Юнги все еще держит в своих руках ослабевшее тело друга, проклиная себя, что почти заставил их пойти сюда. Сидели бы дома, где наверняка уже ждут родные люди, которые и понять не могут, куда делись, где пропали, вернутся ли они домой. Мин сдерживает себя, чтобы не зашипеть от досады, прислушивается к голосам снаружи и ждет. Когда же те стихли, когда отдалились на много, то остался с ними только ветер. Ругается на этих дураков, что подписали себе приговор на неизведанное будущее, мог бы помочь, то помог бы, но всесильны сейчас только омеги. Хистачи прижимает к себе Чимина, не допускает того, чтобы он увидел этот ужас. Что же теперь будет?              — Эй, лохматый, — нежно проводит рукой по спутанным, но мягким волосам. — Нам надо прийти в себя, понимаешь? Нам надо выбраться от сюда.              — Я не уйду без них… — Юнги понимает, о чем говорит его друг.              — Мы не можем их забрать с собой, и ты это прекрасно понимаешь.              — Не уйду.              А Юнги не уйдет без Пака, не бросит его здесь одного, никогда не бросит. Так же понимает, что слова о побеге бессмысленны: печать им ни за что не разорвать, у них нет такой силы, как у Каменного Алмаза. Хистачи оттаскивает друга подальше от этого. Устраиваются около стенки, заваленной травами в мешках, пустыми и полупустыми бутылками с какими-то зельями, и два флага с гербами их страны и столицы. Главная задача — не заснуть, им нельзя спать. Чимин снял с себя плащ, который положил под них, а накидкой Юнги они укрылись от небольшого сквозняка. Лежали и смотрели в потолок, был едва заметен лунный свет, что пытался к ним прикоснуться, обласкать, успокоить. Им нельзя засыпать, но глаза свинцом наливались до дна, начали видеть сны, снова просыпались дергаясь и снова засыпали. На этот раз их ничто не разбудит. Даже громкое:              — Главнокомандующий приказал запрягать коней, через час выдвигаемся в Эйгдар.              

***

             Ненавистные ему тролли постоянно выпрашивают зелья за бесценок, отвратительные существа, не имеющие и капли чувства стыда. Стоит за прилавком отчитывает покупателю нужную сдачу, а рядом этот старый тролль не заканчивает щебетать над ухом. Остальные смотрят на него с раздражением, кажется, он вынес мозг не только Ведьмаку. И так еще десять минут, каждый день по часу, в неделю семь часов. Невыносимо. Альфа мог бы продать свои работы за половину стоимости, но нет, он уважает свой и чужой труд, мужчина не посмеет обесценить месяцы работы над одним только варевом от язв. А тот не хочет затыкаться, говорит и говорит, терпение Намджуна заслуживает уважения, но у всего есть конец.              — Либо ты покупаешь эту чертову кору за сорок золотых, либо проваливай из моего магазина. — сжимает челюсти Ведьмак.              — Она даже и двадцати не стоит! — разозлился тролль. — У тебя нет никакого уважения к людям!              Намджун не выдерживает: отталкивается от стойки, заставляя даже паренька оборотня отойти от кассы. Закатывает рукава белой рубахи, являя взору многим темно-фиолетовые татуировки, что окутывают накаченные руки. Выходит, и смотрит прямо в глаза троллю, что на голову выше даже Намджуна. Резко ударяет кулаком, который засветился тем же фиолетовым в живот, а когда тролль нагнулся от боли, последовал удар коленом в нос, разбивая тот, от чего хлынула зеленая кровь. Взяв за шкирку все еще нагнувшегося тролля, повел вон из магазина, кидая в грязь. Провел по своим серебристым волосам рукой, отряхнул рубаху и сказал:              — Чтобы не быть опозоренным еще раз в такой ситуации, просто найди себе работу. Я слышал троллей принимают на стройку выгребных ям, топай туда.              Как ни в чем не бывало возвращается с улыбкой на лице, снова встает за стойку и начинает принимать покупателей. Снова к кассе подходит тот самый омега оборотень, закусывает губу, видимо пытаясь спрятать улыбку, и, убрав прядь за ухо, спрашивает:              — И часто такое у вас происходит?              — Каждое утро приходил. — посмотрел в красивые глазки альфа. — С вас семьдесят пять золотых. — и принимает из рук деньги.              — Извините, а вы случайно не свободны, и как вас зовут? — наклонил голову омега.              — Ким Намджун, но к сожалению, я занят, мой дорогой. — смотрит на календарь. — Ведьмак не лучшая компания для проведения полнолуния.              — Я… Я не… — покраснел ушастый и нервно задергал хвостом.              — Приятно было с вами познакомиться! — улыбнулся обворожительно Намджун. — Но вы задерживаете очередь.              Парень извинился, сделал поклон на ровно девяносто градусов и удалился. Сегодня пасмурный день, солнце почти пробивается через тучи, но сил не хватает. Людей все больше с каждой неделей, но не каждому в столице достается такая удача — купить нечто волшебное у Ведьмака. Территория Грамира весьма большая, многие живут за городом, но для альфы это не проблема, он раз месяц ездит в соседнюю деревню, что населена очень большим количеством людей. Вот и завтрашний день станет для него таким, а сейчас время закрытия, время последнего покупателя и последнего звона монет. Он собирает свою исписанную книгу с проданным товаром, некоторые склянки, что теперь полупусты и идет на выход. На плечо ему садится маленький Альраун по кличке Тю, обнимая шею хвостом. Клювом щелкает не переставая, пока не получает жемчужину со вкусом молока.              — Я рад, что ты отшил того омегу, неужели прозрел? — интересуется Тю, наклонив голову ближе к лицу хозяина. — Он мне показался подозрительным.              — Если бы завтра не в путь, то я был бы не против. Может когда-нибудь в другой раз. — и чешет шейку фамильяру.              — Ты неисправим. Ты великий и сильный Ведьмак или жигало? Надеюсь найдется омега, что приручит тебя уже в конце концов.              Наконец, уже ближе к ночи, он добирается до своего дома. Оставляет своего питомца в гостиной греться у камина, который разжегся по простому взмаху руки. Спальня встречает его темнотой, но ненадолго, свет загорается за секунду, ослепляя немного глаза. Со вздохом облегчения скидывает тяжелую сумку. В которой бренчат колбы, а после на пол слетает вместе с рубахой плащ. Чувствует на себе пристальный чужой взгляд, напрягает свой слух, хочет уже развернуться, но замирает, как только слышит свист. Через секунды пять все-таки поворачивается, всматривается в окно, подходит к нему ближе, кладя ладонь на стекло, что хранит в себе все, что увидит. Цыкает, качает головой, тяжело вздыхая.              — Дети.              На кухне уже стоит разогретый пирог, чашка горячего чая и Тю, что лакает молоко из блюдца на столе. Ким садится за стол, начиная читать газету на эту неделю. Он любит быть в известности событий, что происходят в этом городе, в его стране, но новости, слова все печальнее и печальнее.              «На город обрушился злой рок? Почему правительство не прекращает войну?».              «Особенности соседних стран. Что предлагает король Форана?».              «Нам нужна помощь! Смерть близких на войне привела к увеличивающемуся числу самоубийств».              Ведьмак откидывает бумагу, где черным по белому пишут только о смерти. А писать есть, о чем кроме этого? Нет. Тогда сидите и молча читайте. Невыносимое чувство понимания, что твоя страна разваливается на куски, куски мяса, плоти, с капающей кровью. Она держится на людях, людях, которые уже давно похоронены под землей. Ким часто приходит на поле войны, где еще пахнет смертью, заставляет цветы расцветать на каждом месте, где погибали. Убирает посуду, берет на руки Тю и идет прямо к камину и садится на диван. Ему в руки прилетает книга, которую он не может дочитать до конца, разве не глупо? «Из мира в мир и обратно». Автором является неизвестный, что написал строки про всю жизнь, необъятную, бесконечную и ужасно-прекрасную. Каждый абзац, каждое слово дарило Ведьмаку ясность, открывало глаза. Альфа так хочет ее прочитать, до самого конца, но его заставили остановиться слова: «Камень падает пред солнцем на колени, солнце так же любит камень. Да будет мир». Он будто понял, что это значит, но всего лишь на секунду, дальше пустота. Дочитывает до этого момента, а дальше нет такой силы. Альраун почти засыпает на коленях хозяина, перья греет огонек в камине, которому не жалко. Но внезапно поднимает голову и смотрит в сторону окна, альфа заметил и тоже почувствовал. Тю подлетел к ближе, чтобы рассмотреть виновников нарушения его сна, но столбенеет.              — Намджун, иди быстрей сюда. — шепчет он.              — Что такое? — и видит сам, как духи Тохилы издают последний вздох, и слышит, что почти кричат. — О, Боже.              — «Exspecta ipsum, detei in sanguine tuo» — повторяет Тю. — «Жди его, твоя кровь даст ему силы». Это не очень хорошо, Намджун. Очень-очень не хорошо.              — Это не наше дело, Тю. — сказал, как отрезал, закрывая шторы.              — Нет, ты не понимаешь! — слегка гаркает питомец. — Они сказали: «…твоя кровь даст ему силы». Я… Я читал твою книгу, почти до конца.              — Что? — провел нервно по волосам. — Когда?              — Ты уходил к фее, парень с противным голосом…              — Ближе к делу, Тю! — повышает голос Ким.              — Автор книги написал, что у солнца нет крови, но есть любовь, любовь для камня как горсть земли для мертвеца. Камень насытится тем, что для него не имело смысла, насытится и самим солнцем, которое поведет за собой творить хаос. — волнуется, кидает взгляды на развернувшуюся картину. — У хаоса два пути: либо солнце потухнет, примкнет к низам, к камню, либо камень возвысится до солнца. Ты сам должен понимать, что оба варианта противозаконны природе. А это, как я понимаю, плохо?              — Очень плохо, Тю, очень и очень плохо. — начинает ходить туда-сюда по комнате, сжимая подбородок пальцами. — Нам нужно в соседнюю страну, Тю.              — Что? Зачем?              — В Форан, там есть мой знакомый, он Друид, он должен помочь нам.              — Завтра отправляемся? — спросил Альраун, получив кивок. — Значит пора спать.              Они на утро собрали целую повозку с провиантом, сменной одеждой, спальными вещами и склянками зелий. Вышли рано утром, еще не были потушены огни эльфами, еще не пели птицы, хотя, Ким и забыл, что поют те точно не в этой стране, не в этом городе. Альраун все еще немного посапывал на плече альфы, что сидел и держал поводья коня. Осматривает уже протертые глазами окрестности, от которых начинает все больше тошнить. Если отдаляться все дальше, то становится спокойнее, чище, легче дышать. Вот и Ведьмак набирает целые легкие, прикрывая глаза. Остановил своего арендованного коня у кромки леса, достал золотой шарик, обрамленный кольцами вокруг него, и кинул вперед. Реальность начала скручиваться постепенно, искажая себя все больше, а дальше начала появляться картинка тропы в небольшом цветочном поле. И в миг оказался на той стороне, сдвинувшись лишь на несколько смешных сантиметров. Шарик сам возвращается к альфе, зная, где его хозяин. Намджун едет уже пять минут, повозка сзади скрипит, раздражая. Он уже хочет разбудить своего Тю, как прямо из неба, прямо из грозового облака, которое было одно на голубом чистом небе, нечто начало приближаться к нему очень быстро. Со свистом и громким звуком что-то упало прямо в белые маленькие цветочки и пушистую траву. Тю уже сам проснулся от такого и подлетел к…              — Намджун… — начал он медленно, рассматривая что-то под собой. — Иди сюда, мне кажется ему нужна помощь.              — Что? Это человек? — и быстро спустился, подбегая. — Омега? — тот лежит на животе, и, кажется, не дышит. Ведьмак перевернул аккуратно его на спину и замер. — Хистачи? Тю, это Хистачи, это же один из редких видов. Он еще и красивый.              — Тебя это волнует, обалдуй? Поднимай его, да в повозку! — гаркает фамильяр.              — Да, точно. — и пытается очень аккуратно поднять омегу. — Ох, у него чешуйки на лице, это так прекрасно. — открыв повозку, заставляет раскладываться одеяло, на которое кладет бедное тело, испачканное грязью и гарью. Достает баночку с маринованными листьями и прикладывает те к царапинам на лице и рукам. Тот на мгновение открывает глаза.              — Эй, — шепчет Намджун. — Все хорошо, ты в безопасности.              — Пом… Друг…. — еле шевелит языком.              — Что? — наклоняется ниже.              — Друг… Алмаз… — и закатывая глаза отключился.              — Что он имел ввиду? — смотрит на Кима Альраун, а тот только пожимает плечами. — Ясно то, что он просил помощи, но для себя ли?              А омегу трясет, он все еще там, все еще держит руку друга, что так же может лежать и медленно умирать.